Борис Ширшов
"Осколки"
Металла ржавые осколки
Ложатся тяжко на ладонь.
Они грубы, остры и колки.
Их разметал войны огонь.
Крупицы злого урагана,
Они бойцом привезены
С твердынь Мамаева кургана,
С далекой волжской стороны.
Кому они неслись навстречу,
Когда земной развёрзся ад?
Кто ими в битве был посечен,
Враг, друг иль мой сражённый брат?
На том кургане знаменитом
Металл вскипал и снова стыл.
Когда бы небу стать магнитом,
К нему курган бы воспарил.
Но кровь людская тяжелее
Железа, стали, чугуна.
И, застывая и густея,
Насквозь курган прошла она.
И освятила славой русской
Приволжский город на века...
Нет, не металл, а крови сгустки
Беру. И дрогнула рука.
Борис Ширшов
* * *
С пьедесталов стволами в небо
Смотрят славные пушки и танки...
Я бы вымахал памятник Хлебу,
Нашей русской ржаной буханке.
И особенно той, военной,
Дорогой, драгоценной, бесценной,
Сыроватой, с нежаркого пода,
С горьким привкусом дыма и пота.
Ртов на много ее делили
Под обстрелами, под бомбежкой,
Не ножом, а ниткой пилили,
Чтобы наземь не пало ни крошки.
В напряженьи голодного тыла
От нее всем частичек хватило,
В натяженьи неравного боя
Всех она подкрепила собою.
Всем хватило, хоть не хватало...
Так отлейте ее из металла,
Из латуни чуть-чуть подгорелой,
Чтоб века
С пьедестала
Смотрела!
Борис Ширшов
"Танкист"
На высоте он с танком
был оставлен,
Чтоб поддержать атаку.
Но огнем
Четыре дня был
батальон придавлен
К земле.
И мы не думали о нем.
У рации, сменяясь, два связиста
И днем и ночью ждали позывных,
Но услыхать ни слова от танкиста
Не удалось ни одному из них.
На пятый день,
когда, врага откинув,
На высоту взойти нам удалось,
Увидели мы черную машину,
Пробитую снарядами насквозь.
Танкист сидел в песке, откинув тело
На сорванный
с разбитой башни люк.
И тускло фотография блестела
В распухших пальцах
обожженных рук.
А на открытке радостно сияли
Два озорных мальчишеских лица,
Как будто, встретив
поезд на вокзале,
Ребята вновь увидели отца.
Владислав Занадворов
"ВОЙНА"
Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит свое выраженье.
Это - изо дня в день лишь блиндажный песок
Да слепящие вспышки ночного обстрела;
Это - боль головная, что ломит висок;
Это - юность моя, что в окопах истлела;
Это - грязных, разбитых дорог колеи;
Бесприютные звезды окопных ночевок;
Это - кровью омытые письма мои,
Что написаны криво на ложе винтовок;
Это — в жизни короткой последний рассвет
Над изрытой землей. И лишь как завершенье -
Под разрывы снарядов, при вспышках гранат -
Беззаветная гибель на поле сраженья.
Николай Попов
"Платочек"
И вот опять смолкает бой,
Лишь взрывы сумрак рвут на клочья.
Я вновь из сумки полевой
Беру твой беленький платочек.
Беру, чтобы к губам прижать,
Точь-в-точь, как и тебя когда-то…
Я знаю, знаю: трудно ждать
Войною взятого солдата.
Сейчас ты там, где тмин цветет,
Где соловьи поют задорно,
Где так же носят пчелы мед
И в пахоту ложатся зерна.
Но ты ночей теперь не спишь,
Не видишь светлых дней в тревоге:
С восходом солнца вдаль глядишь,
Ждешь письмоносца на дороге.
Пусть мой привет не прилетит,
Но я прошу: не надо скуки.
Поверь, не буду я убит,
Не отомстив за боль разлуки.
Не отомстив врагам сполна
За скорбь сестер и братьев наших,
За то, что жадно пьет война
И кровь, и жизнь огромной чашей.
Сейчас иду я в смертный бой!
Встаю… Шурша летит ракета.
Кладу платочек милый твой,
Твоим дыханием согретый.
А ты опять письмо черкни
Без запятых, без многоточий.
Прощай. Иду на бой. Храни
Свою любовь, как я платочек.
Михаил Вавилин
***
Комиссар нам казался отцом.
Добрым был, но и спрашивал строго.
В размышленьях о чём-то своём
Он бородку задумчиво трогал.
Был он выдержан, накрепко сбит.
Говорили о нём в батальоне,
Что такой и в огне не сгорит,
И в воде никогда не утонет.
В пятьдесят-неуёмный, живой,
Мог он ровнею с нами считаться.
Комиссар-наш отец фронтовой-
Научил нас врага не бояться.
Днём и ночью фашистов орду
Вышибали мы из Могилёва.
Комиссар был всегда на виду,
Вёл в атаки, подбадривал словом.
Город взяли. Но чёрной каймой,
Будто траур, дымились пожары -
Никогда над усталой землёй
Не поднять головы комиссару.
От беды потемнел небосклон,
Словно солнце померкло в тревоге.
Снова ринулся наш батальон
Гнать врага до берлинской берлоги.
Александр Бычков
"Воинская честь"
Перед врагом вовек на отступаю!
Не отрешусь от боя! Не согнусь!
Тебе, моя отчизна, присягаю,
Под славными знамёнами клянусь.
Летит огонь из орудийной башни,
Гремит "ура", как радостная весть.
Во имя жизни умереть не страшно -
так нам диктует воинская честь.
Кто пал сражённым, если он не трус, -
Тот в памяти друзей не умирает:
Быть может, из атаки не вернусь,
Так пусть мой полк меня живым считает!
Перед врагом вовек на отступаю!
Не отрешусь от боя! Не согнусь!
Тебе, моя отчизна, присягаю,
Под славными знамёнами клянусь!
Алексей Решетов
Стихи о военном детстве
1
Я из чёрного теста, из пепла войны.
И стихи мои, как погорельцы, грустны.
Лишь закрою глаза, и опять я — малец,
В неокрепшее темечко метит свинец.
И несёт почтальон на потёртом ремне
Безотцовщину чёрную брату и мне.
2
Никогда не забуду, как во время войны
Из картошки из мёрзлой
мать пекла деруны.
Деруны на олифе — и сластят, и горчат,
Но и этому рады я и старший мой брат.
Мы сидим в одеялах — за окошком мороз.
Письмоносец соседке «Смертью храбрых…»
принёс.
И она прибежала к нам — белее стены.
Мать её утешает…
И горят деруны.
3
Война прошла! Прошла война,
Но барабанным перепонкам
Казалась странной тишина —
Обманчивой, чрезмерно полной.
На кровью политых полях
Уже пшеницу убирали,
Но всё ещё в госпиталях
Солдаты наши умирали.
Михаил Драчев
Игра в войну
Я сегодня встал с рассветом,
Вымыл руки и лицо,
Съел холодную котлету
И вареное яйцо,
Выпил чай, доел лепешку,
И направился к окну,
Ждать, когда придет Сережка,
Чтобы с ним играть в войну.
Мы с Сережкой - командиры,
Он – разведчик, я – танкист,
Колька из восьмой квартиры -
Знаменосец и горнист.
Он вчера был ранен в ногу,
А сегодня – новый бой.
Только спит еще Серега,
Спит и Колька из восьмой.
Я один сижу в засаде
У открытого окна.
Мне отсюда виден садик
И песочница видна.
А под рослыми репьями
Притаился чей-то кот.
Замер: он за воробьями
Наблюдение ведет.
Кот из вражеской разведки,
Из соседнего двора…
А в песок явилась Светка,
У нее – своя игра.
Никого не замечая,
Ни кота, ни воробьев,
Светка куклу все качает,
Напевает для нее:
«Спят мышата, спят ежата»,
И чего – то там еще…
Ну, когда придут ребята,
Светка – это ведь не в счет.
Боевому командиру
Надоело так сидеть,
Из окна своей квартиры
За девчонками смотреть.
И денек такой погожий…
«Свет, давай вдвоем играть!»
А война, наверно, может
До обеда подождать.
Вероника Тушнова
Много нынче в памяти потухло,
а живет безделица, пустяк:
девочкой потерянная кукла
на железных скрещенных путях.
Над платформой пар от паровозов
низко плыл, в равнину уходя…
Теплый дождь шушукался в березах,
но никто не замечал дождя.
Эшелоны шли тогда к востоку,
молча шли, без света и воды,
полные внезапной и жестокой,
горькой человеческой беды.
Девочка кричала и просила
и рвалась из материнских рук,—
показалась ей такой красивой
и желанной эта кукла вдруг.
Но никто не подал ей игрушки,
и толпа, к посадке торопясь,
куклу затоптала у теплушки
в жидкую струящуюся грязь.
Маленькая смерти не поверит,
и разлуки не поймет она…
Так хоть этой крохотной потерей
дотянулась до нее война.
Некуда от странной мысли деться:
это не игрушка, не пустяк,—
это, может быть, обломок детства
на железных скрещенных путях.
Вероника Тушнова
Мы час назад не думали о смерти.
Мы только что узнали: он убит.
В измятом, наспех порванном конверте
на стуле извещение лежит.
Мы плакали. Потом молчали обе.
Хлестало в стекла дождиком косым…
По-взрослому нахмурив круглый лобик,
притих ее четырехлетний сын.
Потом стемнело. И внезапно, круто
ракетами врезаясь в вышину,
волна артиллерийского салюта
тяжелую качнула тишину.
Мне показалось, будет очень трудно
сквозь эту боль и слезы видеть ей
цветенье желтых, красных, изумрудных
над городом ликующих огней.
Но только я хотела синей шторой
закрыть огни и море светлых крыш,
мне женщина промолвила с укором:
«Зачем? Пускай любуется малыш».
И, помолчав, добавила устало,
почти уйдя в густеющую тьму:
«…Мне это все еще дороже стало —
ведь это будто памятник ему».
33 274
554 
