Конструктор Итогового сочинения по литературе на тему «Технологии»
Раздел: «Природа и культура в жизни человека»
Тема: « Всегда ли можно назвать прогрессом развитие технологий?»
(Схожие темы:
« Нужны ли нравственные ограничения для научного исследования?»,
« Какие возможности человека расширяет технический прогресс?» ,
«Когда можно говорить о разумном использовании достижений цивилизации?»,
«Стал ли человек другим в эпоху технологий?», «Согласны ли Вы с тем, что новые технологии усложняют жизнь человека?»,
«Произведение (книга, фильм, музыка, спектакль ) которое меня взволновало»)
1 УРОК
Предлагаем обучающимся прочитать фантастические рассказы и стихи по теме (они короткие, можно прочитать и обсудить за один урок: СМОТРИ ПРИЛОЖЕНИЕ)
2 УРОК (предлагаем план и КОНСТРУКТ
План
1.Вступление
1)Развитие технологий как путь к прогрессу («прогуляемся вокруг проблемы технического прогресса, покажем общую осведомленность и гуманистические взгляды на научные достижения )
2)Технологии – комфорт и безопасность для человека. 3)Технологии - вред, ведущий человечество к катастрофе.
2.Основная часть
1)Что такое технологии? (Дадим объяснение понятиям «технологии», «технический прогресс»)
2)Тезис сочинения (Сформулируем тезис сочинения- то, что будем доказывать, сопровождая примерами, исходя из ТЕМЫ.)
3)Доводы и первый литературный пример: технологии как путь к прогрессу и процветанию человечества.
3)Доводы и второй литературный пример: технологии как путь к уничтожению человечества.
3. Заключение
Выразим личное отношение к техническому прогрессу и кратко обобщим, сказанное выше.
КОНСТРУКТ
Давайте подумаем: всегда ли можно назвать прогрессом развитие технологий? Как известно, технический прогресс делает нашу жизнь более комфортной и безопасной. Приведу примеры….
Однако порой новые достижения приносят людям не пользу, а вред или даже могут привести человечество к катастрофе. Приведу примеры. ….
Объясню, как я понимаю выражения «новые технологии» и «технический прогресс»…..
Сформулирую тезис своего сочинения. Развитие технологий …..
Приведу первый довод, доказывающий мой тезис, и литературный пример….
Приведу второй довод, доказывающий мой тезис, и литературный пример. …
Таким образом, технический прогресс необходим, но он одновременно приносит ….
Давайте подумаем: всегда ли можно назвать прогрессом развитие технологий? Как известно, технический прогресс делает нашу жизнь более комфортной и безопасной. Приведу примеры. Электричество, радио, телефон, кино, отопление в доме….- благо. Благодаря им каждый из нас может достичь процветания, ведь совершенствуются орудия труда, условия быта, экономические инструменты мы достигли высокого уровня коммуникации, осведомленности, свободы действий, возможности для самосовершенствования. Еще М.В. Ломоносов в соей знаменитой оде утверждал, что «науки юношей питают…», используются всеми и везде, приносят «отраду», утешают», «случай берегут».
Однако порой новые достижения приносят людям не пользу, а вред или даже могут привести человечество к катастрофе. Приведу примеры. Сколько экологических бедствий и техногенных катастроф уже пережила наша планета: взвывы АЭС, разливы нефти, взрывы на химических заводах, катастрофы самолетов, кораблей, войны, с применением все более совершенного оружия, которые унесли множество человеческих жизней. Этого ужасного опыта должно было быть достаточно для всех следующих поколений, но мы по-прежнему не внимаем голосу разума и продолжаем безответственно относиться к своему будущему. А ведь отечественные и зарубежные писатели уже не раз предупреждали нас о возможном отрицательном воздействии технологий на состояние людей и окружающей среды. Ведь еще М.А. Булгаков в «Собачьем сердце» наглядно показал, как пересадка части мозга от человека псу может пройти удачно, даже может родиться «новый человек», но этот «человек» не только не принесет пользы на своему создателю, ни окружающим, а станет настоящей угрозой для всех, лживым, наглым, коварным монстром.
Объясню, как я понимаю выражения «новые технологии» и «технический прогресс». Новые технологии — это научные знания, инструменты, основанные на научных исследованиях, которые существенно изменяют жизнь человека, дают новые услуги, повышают уровень комфорта, качество жизни человека. Технический прогресс – это процесс внедрения новых технологий.
Сформулирую тезис своего сочинения. Развитие технологий не всегда можно назвать прогрессом, иногда научные достижения ведут к регрессу, к уничтожению человечества.
Приведу первый довод, доказывающий мой тезис, и литературный пример. В рассказе Майка Гелприна «Свеча горела» изображается мир, практически полностью поглощён техникой, роботами и электроникой. Механизмы проникли во все сферы жизни, но не осталось самого главного для человека – души и чувств. В школах детей обучают исключительно техническим предметам: кибернетике и робототехнике, забывая, что личность человека формируется благодаря моральным принципам , заложенным в книгах- духовных учителях человечества. Старый учитель литературы , Андрей Петрович, «устарел», а переучиваться не желает, поэтому его уволили из школы. Не имея средств для жизни , он начал продавать свои вещи, даже книги- самое дорогое, что у него есть.. Учитель впал в отчаяние, потому что он отвергнут обществом, «современность» отвернулась от него, но он не может предать свои принципы, не может позволить прогрессу уничтожить все духовное на своем пути. Учитель дает объявление о частных уроках по литературе. И когда к нему приходит учиться «молодой человек», он, не веря своему счастью, готов бесплатно давать уроки, воспринимая свой труд как великую миссию. Когда «ученик, оказавший роботом, исчезает (его утилизировали как неисправный механизм) учитель испытывает настоящее горе. Но финал рассказа вселяет оптимизм: дети, воспитанные «роботом», учеником Андрея Петровича, приходят к учителю, чтобы продолжить изучать литературу. Этот пример еще раз доказывает, что без книг- духовного наследия, человечество не может существовать, т.к. комфорт не может заменить чувства, переживания, любовь, разочарование- всю гамму наших эмоций, это могут сделать только художественные произведения. Технический прогресс без нравственности и духовности – путь к катастрофе.
Приведу второй довод, доказывающий мой тезис, и литературный пример. В рассказе Р. Бредбери «Будет ласковый дождь», предположительно в 2026 году мы видим сбывшимся страшное пророчество – последствия термоядерной войны, картину апокалипсиса. Человечество уничтожено, а «умный дом» продолжает обслуживать своих хозяев, превратившихся в «пепел». Бездушные машины – роботы еще моют, чистят, кормят «пустоту». Особенно страшно видеть появление еще живой собаки, которая в поисках уже не существующих хозяев, заходит в дом, но это лишь усиливает чувство безнадежности , ощущение полной катастрофы человечества. Так стремление за техническим прогрессом уничтожило и самого человека, и планету.
Таким образом, технический прогресс необходим, но он одновременно приносит человечеству как пользу, так и вред. Важно уметь предвидеть последствия научных открытий. От нас, людей, зависит, как использовать технологии , чтобы создать мир, где технический прогресс будет служить благополучию всех. Технический прогресс имеет огромный потенциал для улучшения нашей жизни, но требует ответственного, этичного, нравственного подхода. Важно стремиться к развитию технологий, которые учитывают экологические и социальные особенности жизни на Земле , и сохранять баланс между прогрессом и гармонией с природой и общечеловеческими ценностями.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Майк Гелприн
Свеча горела
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
- Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет - костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
- Д-даю уроки, - запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. - Н-на дому. Вас интересует литература?
- Интересует, - кивнул собеседник. - Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
"Задаром!" - едва не вырвалось у Андрея Петровича.
- Оплата почасовая, - заставил себя выговорить он. - По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
- Я, собственно... - собеседник замялся.
- Первое занятие бесплатно, - поспешно добавил Андрей Петрович. - Если вам не понравится, то...
- Давайте завтра, - решительно сказал Максим. - В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
- Устроит, - обрадовался Андрей Петрович. - Записывайте адрес.
- Говорите, я запомню.
***
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
- Вы слишком узкий специалист, - сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. - Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники - вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век... Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд.
Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом - затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский - две недели. Бунин - полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг - самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
"Если этот парень, Максим, - беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, - если он... Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду".
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
- Проходите, - засуетился Андрей Петрович. - Присаживайтесь. Вот, собственно... С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
- С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
- Да-да, естественно, - закивал Андрей Петрович. - Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
- Нигде? - спросил Максим тихо.
- Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия - в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты... - Андрей Петрович махнул рукой. - Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
- Да, продолжайте, пожалуйста.
- В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал - стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем - люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше - за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
- Мне нелегко об этом говорить, - сказал он наконец. - Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
- Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
- У вас есть дети?
- Да, - Максим замялся. - Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
- Да, - сказал Андрей Петрович твёрдо. - Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
- Пастернак, - сказал он торжественно. - Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела...
***
- Вы придёте завтра, Максим? - стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
- Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, - Максим обвёл глазами помещение, - могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
- Конечно, Максим, - сказал он. - Спасибо. Жду вас завтра.
***
- Литература это не только о чём написано, - говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. - Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
- Пушкин, - говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
"Таврида", "Анчар", "Евгений Онегин".
Лермонтов "Мцыри".
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий...
Максим слушал.
- Не устали? - спрашивал Андрей Петрович.
- Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
***
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.
***
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил.
К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
- Номер отключён от обслуживания, - поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
- А, Петрович! - приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. - Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
- В каком смысле стыжусь? - оторопел Андрей Петрович.
- Ну, что этого, твоего, - Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. - Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
- Вы о чём? - у Андрея Петровича похолодело внутри. - С какой публикой?
- Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
- С кем с ними-то? - взмолился Андрей Петрович. - О чём вы вообще говорите?
- Ты что ж, в самом деле не знаешь? - всполошился Нефёдов. - Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей.
Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
"Уличён хозяевами, - с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, - в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован.... Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова понести... Специально созданный комитет постановил...".
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
- Вы даёте уроки литературы? - глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
- Что? - Андрей Петрович опешил. - Вы кто?
- Я Павлик, - сделал шаг вперёд мальчик. - Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
- От... От кого?!
- От Макса, - упрямо повторил мальчик. - Он велел передать. Перед тем, как он... как его...
- Мело, мело по всей земле во все пределы! - звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
- Ты шутишь? - тихо, едва слышно выговорил он.
- Свеча горела на столе, свеча горела, - твёрдо произнёс мальчик. - Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
- Боже мой, - сказал он. - Входите. Входите, дети.
Р. Бредбери «Будет ласковый дождь»
В гостиной говорящие часы настойчиво пели: тик-так, семь часов, семь утра, вставать пора! — словно боясь, что их никто не послушает. Объятый утренней тишиной дом был пуст. Часы продолжали тикать и твердили, твердили свое в пустоту: девять минут восьмого, к завтраку все готово, девять минут восьмого!
На кухне печь сипло вздохнула и исторгла из своего жаркого чрева восемь безупречно поджаренных тостов, четыре глазуньи, шестнадцать ломтиков бекона, две чашки кофе и два стакана холодного молока.
— Сегодня в городе Эллендейле, штат Калифорния, четвертое августа две тысячи двадцать шестого года, — произнес другой голос, с потолка кухни. Он повторил число трижды, чтобы получше запомнили. — Сегодня день рождения мистера Фезерстоуна. Годовщина свадьбы Тилиты. Подошел срок страхового взноса, пора платить за воду, газ, свет.
Где-то в стенах щелкали реле, перед электрическими глазами скользили ленты памятки.
Восемь одна, тик-так, восемь одна, в школу пора, на работу пора, живо, живо, восемь одна! Но не хлопали двери, и не слышалось мягкой поступи резиновых каблуков по коврам.
На улице шел дождь. Метеокоробка на наружной двери тихо пела: «Дождик, дождик целый день, плащ, галоши ты надень…» Дождь гулко барабанил по крыше пустого дома.
Во дворе зазвонил гараж, поднимая дверь, за которой стояла готовая к выезду автомашина… Минута, другая — дверь опустилась на место.
В восемь тридцать яичница сморщилась, а тосты стали каменными. Алюминиевая лопаточка сбросила их в раковину, оттуда струя горячей воды увлекла их в металлическую горловину, которая все растворяла и отправляла через канализацию в далекое море. Грязные тарелки нырнули в горячую мойку и вынырнули из нее, сверкая сухим блеском.
Девять пятнадцать , — пропели часы, — пора уборкой заняться.
Из нор в стене высыпали крохотные роботы-мыши. Во всех помещениях кишели маленькие суетливые уборщики из металла и резины. Они стукались о кресла, вертели своими щетинистыми роликами, ерошили ковровый ворс, тихо высасывая скрытые пылинки. Затем исчезли, словно неведомые пришельцы, юркнули в свои убежища. Их розовые электрические глазки потухли. Дом был чист.
Десять часов. Выглянуло солнце, тесня завесу дождя. Дом стоял одиноко среди развалин и пепла. Во всем городе он один уцелел. Ночами разрушенный город излучал радиоактивное сияние, видное на много миль вокруг.
Десять пятнадцать. Распылители в саду извергли золотистые фонтаны, наполнив ласковый утренний воздух волнами сверкающих водяных бусинок. Вода струилась по оконным стеклам, стекала по обугленной западной стене, на которой белая краска начисто выгорела. Вся западная стена была черной, кроме пяти небольших клочков. Вот краска обозначила фигуру мужчины, катящего травяную косилку. А вот, точно на фотографии, женщина нагнулась за цветком. Дальше еще силуэты, выжженные на дереве в одно титаническое мгновение… Мальчишка вскинул вверх руки, над ним застыл контур подброшенного мяча, напротив мальчишки — девочка, ее руки подняты, ловят мяч, который так и не опустился
Только пять пятен краски — мужчина, женщина, дети, мяч. Все остальное тонкий слой древесного угля.
Тихий дождь из распылителя наполнил сад падающими искрами света…
Как надежно оберегал дом свой покой вплоть до этого дня! Как бдительно он спрашивал: «Кто там? Пароль?» И, не получая нужного ответа от одиноких лис и жалобно мяукающих котов, затворял окна и опускал шторы с одержимостью старой девы. Самосохранение, граничащее с психозом, — если у механизмов может быть паранойя.
Этот дом вздрагивал от каждого звука. Стоило воробью задеть окно крылом, как тотчас громко щелкала штора и перепуганная птица летела прочь. Никто даже воробей — не смел прикасаться к дому!
Дом был алтарем с десятью тысячами священнослужителей и прислужников, больших и маленьких, они служили и прислуживали, и хором пели славу. Но боги исчезли, и ритуал продолжался без смысла и без толку.
Двенадцать.
У парадного крыльца заскулил продрогнувший пес.
Дверь сразу узнала собачий голос и отворилась. Пес, некогда здоровенный, сытый, а теперь кожа да кости, весь в парше, вбежал в дом, печатая грязные следы. За ним суетились сердитые мыши — сердитые, что их потревожили, что надо снова убирать!
Ведь стоило малейшей пылинке проникнуть внутрь сквозь щель под дверью, как стенные панели мигом приподнимались, и оттуда выскакивали металлические уборщики. Дерзновенный клочок бумаги, пылинка или волосок исчезали в стенах, пойманные крохотными стальными челюстями. Оттуда по трубам мусор спускался в подвал, в гудящее чрево мусоросжигателя, который злобным Ваалом притаился в темном углу.
Пес побежал наверх, истерически лая перед каждой дверью, пока не понял как это уже давно понял дом, — что никого нет, есть только мертвая тишина.
Он принюхался и поскреб кухонную дверь, потом лег возле нее, продолжая нюхать. Там, за дверью, плита пекла блины, от которых по всему дому шел сытный дух и заманчивый запах кленовой патоки.
Собачья пасть наполнилась пеной, в глазах вспыхнуло пламя. Пес вскочил, заметался, кусая себя за хвост, бешено завертелся и сдох. Почти час пролежал он в гостиной.
Два часа, — пропел голос.
Учуяв наконец едва приметный запах разложения, из нор с жужжанием выпорхнули полчища мышей, легко и стремительно, словно сухие листья, гонимые электрическим веером.
Два пятнадцать.
Пес исчез.
Мусорная печь в подвале внезапно засветилась пламенем, и через дымоход вихрем промчался сноп искр.
Два тридцать пять.
Из стен внутреннего дворика выскочили карточные столы. Игральные карты, мелькая очками, разлетелись по местам. На дубовом прилавке появились коктейли и сэндвичи с яйцом. Заиграла музыка.
Но столы хранили молчание, и никто не брал карт.
В четыре часа столы сложились, словно огромные бабочки, и вновь ушли в стены.
Половина пятого.
Стены детской комнаты засветились.
На них возникли животные: желтые жирафы, голубые львы, розовые антилопы, лиловые пантеры прыгали в хрустальной толще. Стены были стеклянные, восприимчивые к краскам и игре воображения. Скрытые киноленты заскользили по зубцам с бобины на бобину, и стены ожили. Пол детской колыхался, напоминая волнуемое ветром поле, и по нему бегали алюминиевые тараканы и железные сверчки, а в жарком неподвижном воздухе, в остром запахе звериных следов, порхали бабочки из тончайшей розовой ткани! Слышался звук, как от огромного, копошащегося в черной пустоте кузнечных мехов роя пчел: ленивое урчание сытого льва. Слышался цокот копыт окапи и шум освежающего лесного дождя, шуршащего по хрупким стеблям жухлой травы. Вот стены растаяли, растворились в необозримых просторах опаленных солнцем лугов и бездонного жаркого неба. Животные рассеялись по колючим зарослям и водоемам.
Время детской передачи.
Пять часов. Ванна наполнилась прозрачной горячей водой.
Шесть, семь, восемь часов. Блюда с обедом проделали удивительные фокусы, потом что-то щелкнуло в кабинете, и на металлическом штативе возле камина, в котором разгорелось уютное пламя, вдруг
Хох Эдвард
САМЫЙ ЛУЧШИЙ ЗООПАРК
В августе, ближе к двадцать третьему числу, дети старались вести себя примерно. Именно в этот день раз в году на Землю прилетал огромный космический корабль серебристого цвета, привозивший межпланетный зоопарк профессора Хьюго. Корабль совершал посадку неподалеку от Чикаго, и зоопарк открывался для посетителей лишь на шесть часов.
Еще до рассвета возле него выстраивались длиннейшие очереди — дети и взрослые. Каждый сжимал в руке заветный доллар, предвкушая радость увидеть нечто необыкновенное, и гадал, каких невиданных зверушек профессор доставит сюда на этот раз.
В прошлые годы им показывали трехногих тварей с Венеры, высоких поджарых марсиан, а то и — откуда-то из глубин Вселенной — змееподобных монстров. Сейчас, когда длиннющий космический корабль неторопливо приземлился на ракетодроме, обслуживавшем сразу три города, на самой окраине Чикаго, люди с трепетом наблюдали за тем, как экраны в бортах корабля поползли вверх, открывая взорам собравшихся знакомые металлические решетки. В клетках находились невообразимые уроды, какие могут пригрезиться лишь в кошмарном сне, — приземистые, похожие на лошадей и одновременно на пауков животные. Они производили резкие неожиданные движения и без умолку переговаривались пронзительными голосами.
Земляне столпились у клеток. Между тем помощники профессора Хьюго, не теряя времени даром, собирали приготовленные доллары, а вскоре и сам достопочтенный профессор предстал перед публикой — в цилиндре и с накидкой радужных тонов на плечах.
— Жители Земли! — сказал он в микрофон.
Шум толпы утих. Профессор продолжал:
— Жители Земли, в нынешнем году за свой доллар вы получите истинное наслаждение: вы увидите редко встречающихся лошадей-пауков, населяющих планету Каан, мы доставили их сюда с огромными трудностями, преодолев миллионы космических миль. Подходите ближе, разглядывайте их, изучайте, слушайте их голоса, расскажите о них своим друзьям. Но поторапливайтесь! Корабль стартует через шесть часов!
Люди медленно продвигались мимо клеток, испытывая одновременно отвращение и восхищение при виде столь необычных созданий, которые напоминали лошадей, но, подобно паукам, могли ловко взбираться по вертикальным стенам.
— За такое зрелище в самом деле доллара не жалко, — сказал один из зрителей, направляясь к выходу. — Пойду-ка домой и приведу жену.
Людской поток не иссякал весь день; мимо клеток, вмонтированных в борта корабля, прошло десять тысяч человек. Через шесть часов профессор Хьюго снова взял в руки микрофон.
— Настало время старта, но мы вернемся на будущий год в этот же день. Если наш зоопарк вам понравился, позвоните своим друзьям в других городах и расскажите о нем. Завтра мы приземлимся в Нью-Йорке, а на следующей неделе побываем в Лондоне, Париже, Риме, Гонконге и Токио. Потом отправимся на другие планеты!
На прощание профессор помахал собравшимся рукой, а когда корабль оторвался от Земли, многие говорили во всеуслышание, что нынешний зоопарк был лучшим из тех, которые им до сих пор доводилось видеть…
Два месяца спустя, посетив еще три планеты, серебристый корабль профессора Хьюго опустился наконец среди знакомых выщербленных скал планеты Каан. Необычные создания — пассажиры корабля, напоминавшие лошадей и пауков одновременно, — не замедлили покинуть клетки. Профессор Хьюго напутствовал их ободряющими словами, после чего они разбрелись кто куда, торопясь в свои обиталища.
В одном из них мама-кааниха с радостью встречала своих супруга и отпрыска. Она шумно их приветствовала и поспешила обнять.
— Пока вас не было, время тянулось так медленно, — сетовала она. — Вам понравилась экскурсия?
Супруг утвердительно кивнул:
— Наш малыш в восторге от путешествия. Мы посетили восемь планет и чего только ни повидали!
Малыш взбежал боком по стене пещеры.
— Интереснее всего было на планете, которая называется Земля, пропищал он. — Тамошние существа прикрывают кожу одеждой и передвигаются на двух ногах!
— А они не опасны? — спросила мать.
— Нет, — заверил ее супруг. — Мы были защищены от них решетками и из корабля не выходили. В следующий раз ты должна полететь с нами. Такое зрелище стоит девятнадцати коммоков, которые мы отдали за экскурсию.
Малыш поддакнул, кивнув головой:
— На Земле — самый лучший зоопарк…
Детям о Чернобыль
Надежда Ковальская
Чернобыль - быль! Под красным флагом
Коварный зверь взрывает век!
Свинцовой крышкой саркофага,
Призвав на помощь всю отвагу,
Его накроет человек!
Чернобыль - боль! Трубите трубы,
О чем молчали вы вчера...
Мы никогда не позабудем
Спасателей, что стали грудью,
Незримых не считая ран!
Чернобыль - черная страница,
Отлитая в скрижалях дней!
Пусть никогда не повторится,
Пусть и во сне вам не приснится
Кошмар Чернобыльских огней!
Чернобыль-1986
Тут никакой не пригладит редактор,
Не отвернешься: «Не вижу!» – когда
Вышел из повиновенья реактор,
Огненный лик приоткрыла беда.
О радиации острые толки
В мире которые сутки подряд:
Густо ль незримые эти иголки
В воздухе нашей планеты парят?
Виснет над Припятью небо сырое,
С грузом бетона проносится МАЗ,
И в респираторных масках герои
Из телевизоров смотрят на нас.
Что-то уляжется, определится,
Только отныне твое и мое
Время и так еще будет делиться:
До этой даты и после нее.
2
Пустые села, темные увалы,
Блестит шоссе, и сутки напролет
Идут, рыча, в Чернобыль самосвалы,
Парит и зависает вертолет.
Не кадр кино, не сцена из спектакля –
Воочию, в натуре видишь ты:
Еще запасы в людях не иссякли
Самоотверженности, высоты.
И, втайне сердцем ощущая смуту,
Я говорю опять, в который раз:
Простите, если худо хоть минуту
Я думал, современники, о вас!
Тому назад неделю, две недели
Мог допустить по глупости, спроста,
Что вами, пусть отчасти, овладели
Благополучье, сытость, глухота,
И по приметам, видимым снаружи,
В какой-то миг с собой наедине
Помыслить смел, что вы хоть в чем-то хуже
Сражавшихся когда-то на войне!
Какие сутки вахта ваша длится
И день и ночь, под солнцем и дождем?
Я слышу вас, я вижу ваши лица
И говорю себе: «Не пропадем!..»
И вновь с экрана резко и жестоко,
Как после раны свежие рубцы,
Четвертого разрушенного блока
Чернеют закопченные зубцы.
А дальше вдруг – дорога полевая,
Березовые рощи там и тут,
И, о несчастье не подозревая,
Летают птицы и цветы цветут ...
И. Фоняков
115 646
96 
