День космонавтики: герои СССР летали в зимних шапках а-ля «Армагеддон»

Космонавт Владимир Соловьев рассказал нам о том, что история с русскими в зимних шапках на орбите из голливудского блокбастера «Армагеддон» частично имела место в действительности. И что на заре пилотируемой космонавтики почти всем кандидатам на полет медики советовали удалять гланды и аппендикс.

В юности, в отличие от большинства своих ровесников, он не мечтал быть космонавтом, и уж тем более рисковать жизнью на орбите. Однако жизнь распорядилась по-своему. Ученый и конструктор, специалист в области управления полетом пилотируемых космических аппаратов и комплексов Владимир Соловьев стал дважды Героем Советского Союза за полеты в космос и выполнение там уникальных операций в 1984 и 1986 годах.

Он невероятно востребован и теперь и, по его словам, сам удивляется, как успевает совмещать должности первого заместителя генерального конструктора Ракетно-космической корпорации «Энергия» им. С.П.Королева, руководителя полета российского сегмента МКС, заведующего кафедрой динамики и управления полетом ракет и космических аппаратов МГТУ им. Н.Э.Баумана.

И это еще не все: недавно доктор наук, профессор, член-корреспондент РАН Владимир Соловьев вступил в должность научного руководителя нового факультета космических исследований МГУ им. М.В.Ломоносова.

— Владимир Алексеевич, традиционный вопрос: что вас привело в космонавтику? Наверняка были под впечатлением от полета Юрия Гагарина?

— Должен вас разочаровать: я не мечтал с детского сада о покорении космоса. Начнем с того, что я и в детский сад-то не ходил, был уличным мальчиком, таганской шпаной — через забор от нас была известная тюрьма. Но мой отец, летчик-испытатель, и мама, преподаватель высшей математики в институте, безусловно, оказывали на меня влияние. В семье постоянно говорили об авиации, о моторах, о точных науках. Не могу сказать, что я очень хорошо учился в школе, но без «троек», и в Бауманку поступил с первого раза. Меня интересовали двигатели ракет и самолетов, исключительно инженерные дела. Когда я поступил, в 1964 году, сам Королев читал нам лекции.

— Чем вы занялись после института, когда пришли в Центральное конструкторское бюро машиностроения (ЦКБМ, нынешняя РКК «Энергия»)?

— Я окончил энергомашиностроительный факультет по специальности «пневмогидроавтоматика силовых установок» в феврале 1970 года. И, прибыв в ЦКБМ, почти сразу стал заниматься пневмогидросхемами для лунной посадочной кабины. Я человек нетерпеливый, по крайней мере, раньше таким был, и меня очень интересовал результат. Космонавтика как стремительно развивающаяся отрасль давала возможность быстрого достижения поставленной цели. После прихода в 1974 году в ОКБ-1 Валентина Глушко мы, к сожалению, отказались от лунной тематики. Но многие лунные технологии воплотили потом при создании орбитальных станций, которые делались за два года! От «Салюта-1» до «Салюта-7» и «Мира» — я застал все.

«Жены были очень недовольны нашими ночными испытаниями»

- Кстати, благодаря разрабатываемым системам для станций я и стал космонавтом, — говорит Владимир Соловьев. — На 3-м «Салюте» у нас произошел очень плохой отказ — мы выхолостили топливо за 90 минут, пытаясь запустить станцию, которая летала вне зоны связи. Тогда впервые родилась идея о дозаправке в космосе.

В нашем отделе создали так называемую рабочую бригаду, которой поручили в сжатые сроки создать такую систему. Подлетает танкер, стыкуется с космическим кораблем, станцией, спутником, и автоматика начинает заполнять их резервуары топливом. Нас было около десяти человек. Всем до 30 лет, очень веселая компания, которая работала над воплощением проекта в жизнь в режиме «сутки через ночь». Многие к тому времени были уже женаты, и жены были крайне недовольны нашими ночными испытаниями.

Первое время наша система дозаправки (кстати, до сих пор ею владеет только Россия) была ручной, очень хитрой: надо было знать, какие нажимать кнопки, какие открывать клапаны. Ошибки случались часто. И вот в какой-то момент, обучая космонавтов работе с нашей системой на специальном тренажере, я решил слетать на орбиту сам, воочию разобраться, что там, в невесомости, порой идет не так.

— Кого вы учили из космонавтов?

— Валерия Рюмина, Володю Джанибекова, Жору Гречко. И, ближе познакомившись с ними, понял, что они обычные люди: кто-то курит как паровоз, у кого-то вес превышает допустимые космические нормы. (Смеется.) В общем, не супермены они, как я думал раньше о космонавтах. Сел и написал заявление на зачисление в отряд.

И как только показал его своей жене Лене, она тут же выявила и мои недостатки: «Как ты собираешься лететь в космос, — говорит, — когда не знаешь, где ставить запятые?!» Да, с пунктуацией, в отличие от точных наук, у меня было не очень.

— То есть, в принципе, жена была не против вашего полета в космос?

— Нет. Вот мы сели с ней на кухне, подкорректировали мое заявление, проставив все запятые, и понес я его тогдашнему генконструктору Василию Павловичу Мишину, который был до Глушко. Пятница, вечер. Секретаря уже нет, Мишин работает один в своем кабинете. Прочитал заявление и говорит: «В космонавты собрался? А где слова, что ты хочешь отдать жизнь?» — «А я, — говорю, — вообще-то не хочу жизнь отдавать, я в космос хочу слетать по делу и обязательно вернуться». Он согласился. «Иди, — говорит, — готовься».

«Давай, удали гланды»

— Расскажите, как вы проходили отбор?

- Дня через 3–4 после моего разговора с Мишиным звонит в нашей комнате телефон и мужской голос говорит в трубке: «Алло! Это Коля Ру!» Какой Коля Ру? Оказалось, что так называл себя Николай Николаевич Рукавишников, заместитель начальника летно-испытательного отдела Сергея Анохина, — звонил пригласить на собеседование.

Я прихожу. Сидит космонавт Рукавишников и говорит: «Ты в космонавты подал заявление?» — «Да». — «Я вот тут как раз читаю странички одни, рекомендую и тебе почитать». Оказалось, это был дневник Николая Каманина, организатора и руководителя подготовки первых советских космонавтов. Вот он пишет о распорядке дня первых покорителей космоса в апреле 1961 года на Байконуре, о госкомиссии, которую назначил Королев. А дальше следует фраза: «Я никак не определюсь, кто же должен быть первым — Гагарин или Титов?» И дальше следующая фраза, которую Рукавишников обвел красным карандашом: «Никак не могу решиться, чтобы определить человека, которого мы пошлем на верную смерть». «Ну что, — спрашивает он меня, когда я вернул ему дневник Каманина, — прочитал?». — «Да». — «Тогда иди на медкомиссию».

— Ее-то вы, наверное, прошли сразу. Ведь у вас был разряд по академической гребле?

- Нет, не прошел. Мне сказали: «Давай, удали гланды». При том что они никогда не беспокоили: у меня закаленный организм, я очень любил мороженое, зимой постоянно ходил на лыжах.

Но была тогда манера у космических медиков: максимально подстраховываться на случай любых отклонений от нормы в космосе. Это была еще так называемая гагаринская медкомиссия, которая не пропускала в космос не то что с какими-то заболеваниями, но даже здоровых заставляла удалять гланды и аппендикс. Последний мне удалось сохранить, он был очень маленький, почти незаметный. А с гландами, увы, пришлось расстаться. Я спрашиваю нашего ЛОРа, доктора Мацнева Эдуарда Ивановича: «Эдик, а зачем мне здоровые гланды-то удалять?» — «Знаешь, Володя… нет их, и вопросов нет!» И я пошел удалять гланды. Через полгода после операции я все-таки прошел медкомиссию.

«Глушко потом чуть не поубивал всех медиков»

— Владимир Алексеевич, когда вы полетели в 1984 году первый раз на «Салюте-7», то сразу установили несколько рекордов. Какие?

— Это был самый длительный полет к тому времени — он длился 8 месяцев. Глушко рвался на Марс, а потому постоянно увеличивал длительность пребывания космонавтов на орбите. Рюмин летал полгода, Саша Иванченков — 140 суток, мы — 8 месяцев, после нас Муса Манаров полетел на год. Кроме того, во время того первого полета было совершено шесть выходов в открытый космос с целью ремонта двигательной установки и солнечных батарей.

— Глушко остался доволен вашей работой?

- Когда я шел к нему на доклад после полета, мой начальник Алексей Елисеев предупредил, чтобы я говорил всю правду, не скрывая даже самые неприглядные детали, мол, Глушко не потерпит никакой утайки. Ну, я все честно рассказывал: о том, что станция «Салют-7», на которую мы летали, оказалась не слишком удачной — там в жилых отсеках было довольно прохладно, плохо работала система двигательных установок и дозаправки топливом.

Понятно, это было не то, что хотелось бы услышать генконструктору, — он постепенно становился суровым, начинали ходить желваки. Елисеев толкает меня ногой под столом, мол, хватит, достаточно, перебрал с правдой. А Глушко вдруг говорит фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Вот что, молодые люди, когда мы в начале войны работали в шарашке (вместе с С.П.Королевым. — В.С.), мы верили, что скоро закончится война и мы полетим на Марс. Идите, работайте, я вас понял».

Вообще космической романтикой было пропитано все в те годы. Например, в отделе, которым в начале 70-х годов руководил Михаил Клавдиевич Тихонравов, тоже известный ученый, создатель первой ракеты ГИРД-10, висел лозунг: «Тем, кто не верит, что мы через три года полетим на Марс, не место в нашем отделе!»

— Станция «Салют-7» доставила вам много хлопот, в 83-м с ней не смогли состыковаться Стрекалов, Серебров и Титов. В 85-м она и вовсе начала замерзать.

— У нас в те годы было две большие проблемы: недостаточно отработана система автоматического сближения (чаще мы стыковались вручную) и взрывы ракет, иногда прямо на старте. Весной 1985 года в довершение ко всему на станции вышла из строя система, которая может воспринимать команды, — «ослепла», «оглохла», сели аккумуляторы, и она начала замерзать.

— Она действительно угрожала неконтролируемым падением, как об этом писали некоторые западные газеты?

— Я сидел тогда вот в этом же кабинете, где мы с вами сейчас находимся, и руководил полетом. Могу с полной ответственностью заявить, что никакой угрозы падения станции не было, у нее был большой запас по высоте и по топливу. Она просто требовала перезапуска энергетической системы. Для этого был подготовлен очень сильный экипаж — Володя Джанибеков и Виктор Савиных, мы называли их «сборная Советского Союза». На них была возложена задача пристыковаться к неконтролируемой станции, отогреть ее и восстановить телеметрию.

— И они действительно надевали внутри шерстяные шапки?

— Конечно, что им мерзнуть, что ли, при температуре -3–5 градусов?

— Так, значит, сюжет с русскими ушанками на космической станции в американском фильме «Армагеддон» имел вполне реальную основу?

— Возможно. Только Джанибеков и Савиных летали не в ушанках, а в тонких спортивных шапках. Они восстановили энергетику, электропитание станции — все остальное оказалось работоспособным. Больше всего времени, примерно полтора месяца, потребовал постепенный отогрев — градус за градусом.

— Американцы запускали свой шаттл в это же время, якобы для подстраховки падения «Салюта». В NASA действительно хотели — не прилети туда наш экипаж — погрузить станцию в свой челнок и таким образом спустить на Землю?

— Шаттл летал, но не имел никакого отношения к «Салюту-7». Все разговоры о том, что он хотел «выкрасть» нашу станцию, — это, мягко говоря, ерунда.

— Но технически он мог это сделать?

— Думаю, вряд ли. Разместить внутри пилотируемого космического корабля 20-тонную махину, а потом безопасно вернуться с ней на Землю. Она для этого должна была быть хорошо закреплена. А поскольку «Салют-7» изначально для этого не предназначался, у него не было никаких точек крепления, то технически это было неосуществимо. Американцы же не самоубийцы — болтающийся внутри шаттла «Салют» мог привести к катастрофе.

— После отличной работы Джанибекова и Савиных на станцию отправился новый экипаж, и. снова неудача, его вернули из-за простатита, который обострился у Владимира Васютина. Как ему удалось это скрыть, при том что некоторым даже аппендиксы здоровые удаляли?

— Если врачи — друзья, иногда это получается. (Смеется.) Глушко потом чуть не поубивал всех медиков.

На орбите как на стадионе

— Во время своего второго полета на орбиту с Леонидом Кизимом вы выполнили задачу, подобной которой до сих пор не повторил ни один другой экипаж, — перелет с одной орбитальной станции к другой и обратно. Расскажите, как это произошло?

- Это пример того, как неприятности, как это ни парадоксально, могут стимулировать развитие космонавтики, заставляя инженерную мысль думать и находить нестандартные решения.

Из-за серии неудачных стартов возникла проблема с нехваткой пилотируемых кораблей для доставки космонавтов на «Салют-7». Нас с Кизимом ко второму полету готовили на новую станцию «Мир», которую нам предстояло первыми обжить и доукомплектовать, «Мир» без людей в автоматическом режиме долго летать не мог. А на «Салюте-7», также летавшей на тот момент без космонавтов, был набор дорогостоящей аппаратуры, на которой надо было провести как можно больше рабочих сеансов, а часть приборов перевезти на станцию «Мир».

Возникла задача: как, имея один корабль, посетить две станции? Так родилось решение, что мы с Леонидом облетим сразу два объекта — сначала «распечатаем» «Мир», потом на корабле «Союз» перелетим на «Салют-7», выполним там все необходимое и вернемся обратно.

— Это было, наверное, очень сложно и рискованно?

- Этот метод требует серьезных запасов топлива, хорошей умственной работы на Земле и в космосе, чтобы просчитать правильную траекторию сближения. Корабль и обе станции прежде всего должны быть в одной орбитальной плоскости. А дальше, давая определенные, весьма ограниченные импульсы двигателям, вы оказываетесь либо выше, либо ниже цели.

Законы баллистики весьма своеобразны: чем ниже вы находитесь, тем быстрее приближаетесь к тому объекту, который выше вас. Это будет понятней, когда вы вспомните атлетов, бегущих по стадиону: тот, который бежит ближе к центру, опережает того, что бежит по внешней дорожке. Что-то похожее происходит и в космосе. Чтобы оказаться на более низкой орбите, вам надо затормозиться. Вы тормозите, а скорость становится больше. Парадокс? С точностью до наоборот происходит, когда вы разгоняетесь: с одной стороны, перемещаетесь на более высокую позицию, но относительно станции, которую догоняете, ваша скорость становится меньше.

Совсем не обязательно, чтобы станция эта была где-то близко. Иногда по баллистическим законам оказывается более эффективно догонять ту, которая находится на обратной стороне Земли, чем ту, которая находится в пределах вашего зрения. Наши перелеты до «Салюта-7» и обратно составили около трех суток. Методика оказалась очень удачной — мы выбрали экономный с точки зрения расхода топлива баллистический профиль и успешно вернулись назад, на «Мир», перевезя с «Салюта» много полезного груза.

— Чем в итоге закончилась жизнь «Салюта-7»?

— Станцию пытались оставить. У Глушко был план создать свой челнок «Буран» и попробовать на нем вернуть станцию на Землю. А до того времени — поднять ее как можно выше и посмотреть, как поведет себя конструкция в течение 15 лет эксплуатации (к тому моменту она летала около 9 лет). Но, несмотря на то что ее подняли на 500 км, она стала очень быстро снижаться, и ее все-таки пришлось затопить в Атлантическом океане.

Кто на МКС мастер, а кто — раб

— Вы руководили полетом станции «Мир», вы являетесь руководителем российского сегмента МКС. В случае непредвиденных событий вам приходится каждое действие согласовывать с центрами управления полетами других стран?

— Поскольку станция у нас единая для всех, даже неприятности партнеров всегда воспринимаются как свои собственные. При возникновении нештатных ситуаций с помощью телеконференций организуется объединенный виртуальный центр управления полетом, который совместными усилиями старается преодолеть проблему. У нас существует так называемое распределенное управление сложным космическим объектом: есть ЦУП в Японии, два ЦУПа в Европе — в германском Оберпфаффенхофене и во французской Тулузе, есть небольшой ЦУП в Испании, два в США — в Хьюстоне и Хантсвилле. И все они должны работать единым организованным механизмом вместе с нами.

— А как же пословица про семерых нянек, у которых дитя без глаза?

— По межгосударственному соглашению, у нас всегда руководящим считается тот ЦУП, чьи наиболее активные работы происходят в космосе. Это так называемый центр-мастер (по аналогии с компьютерной техникой, где есть машина-мастер — центральная, которая обеспечивает все диспетчерское управление, и машина-раб, которая осуществляет вспомогательные функции). Таким образом, у нас периодически мастером становится тот или иной ЦУП. Летит к станции корабль «Союз» — мы центр-мастер, выходит в открытый космос наш экипаж — мы центр-мастер. А если летят американский корабль Dragon или японский HTV, тогда их ЦУПы на время становятся мастерами.

Ф