Бродский не поэт

Иосиф Бродский - пример абсолютной независимости. Сохраняя смесь любви и презрения (больше презрения, чем любви) к другим русским писателям-эмигрантам, он делал все по-своему. И в своей Нобелевской речи в 1987 году он сказал, что назначение поэзии - ее уникальность.

Живя вдали от родины, Бродский чувствовал себя русским поэтом, американским эссеистом и гражданином Соединённых Штатов. Он называл себя «лесным братом с примесью античности». «Война окончена, но я себя не чувствую победителем», - писал он в Катовице.

Его друзьями стали Вишневская, Ростропович, Галич, Довлатов, Струве. В Париже он познакомился с Высоцким. В 1986г. на встрече с читателями в Сорбонне он сказал: «Обидно, что Высоцкий писал песни, а не стихи».

Америка и Россия, конечно, главные страны Бродского. Но только в его любимый Италии вдруг понимаешь, что Иосиф Александрович, наш современник, откликавшийся на мобильный, на самом деле жил будто бы до нашей эры и дошел к нам в переводах с латыни. То есть, стал классиком при жизни.

В Нью-Йорке Бродский стал совладельцем русского ресторанчика, который позже стал культурным центром. В США Бродский по праву стал явлением всемирным. Его поэтические сборники переводили с русского языка на все основные языки мира. Профессор, читавший лекции по русской и английской литературе в нескольких американских колледжах, он любил свою преподавательскую работу. У него было кое-что, чего нет у американцев. Он воспринимал жизнь трагически, и это накладывало отпечаток на всe, что бы он ни делал. В этом ключе он вeл лекции.

В Америке Бродский прочитал множество лекций, больше похожих на напутствие молодому поколению, предостережение от того кошмара, через который ему довелось пройти, из-за которого ему пришлось стать «an exile by choice»:

«Зло побеждает во многих частях мира и в нас самих…в России этика, основанная Толстым на Нагорной проповеди, в большой степени подорвала решимость народа в борьбе с полицейским государством. Что воспоследовало, известно: за шесть десятилетий подставленная щека и всё лицо народа обратились в один огромный синяк, и государство, уставшее от бесчинств, в конце концов стало попросту плевать в него. Как и в лицо всему миру».