О качествах хорошей речи (продолжение)

3. Чистота. Второе качество хорошей речи, разъясняемое на ос­нове отношения речи к языку, обыч­но называется ее чистотой. Чистой признается такая речь, в структуре которой нет чуждых литературному языку или почему-либо не принятых им слов, фразеологизмов и иных единиц.

Каковы главные источники засо­рения нашей речи?

По-видимому, прежде всего, – это иностранные языки в тех случаях, когда их полузнание используется во вред родной речи. Именно по это­му поводу была написана широко известная заметка В. И. Ленина «Об очистке русского языка». В. И. Ленин отчетливо определил свою позицию, защищающую тради­ции большой русской литературы: не следует иностранные слова ис­пользовать без надобности.

Второй источник засорения ли­тературной речи – местные гово­ры, территориальные диалекты. М. Горький в тридцатые годы впол­не логично и убедительно показал, почему неосмотрительное примене­ние местных, областных слов вредно для литературы: оно лишает ее об­щепонятности и засоряет литера­турный язык. Разумеется, это никак не значит, что в любом случае об­ластное слово должно отвергаться только потому, что оно областное. Ведь многие областные слова ста­новятся с течением времени обще­литературными. Кроме того, област­ные слова могут понадобиться автору для речевой характеристики персонажа (вспомним знаменитого деда Щукаря в «Поднятой целине» М. Шолохова). Так что отношение к областному слову должно быть у писателя гибким и обосновано пониманием законов развития язы­ка и требованиями художественного замысла. Областные слова не сле­дует употреблять без надобности. И нужно всегда помнить о защите единства национального языка и общепонятности художественной речи.

Третий источник засорения лите­ратурной речи – профессионально-социальные «подстили» языка и его социальные жаргоны. Каждая про­фессия, каждый узкий социальный слой могут создавать свои разновид­ности того или иного языкового стиля (разговорного, производственно-технического, научного, делово­го), характеризуемые обычно лишь небольшими «наборами» специфи­ческой лексики и фразеологии. Именно из этого источника посту­пают время от времени и в литера­турную речь такие слова, как об­тяпать, подмазать, подмаслить, подковать, заметать и др. в сни­женном, просторечно-профессио­нальном значении. Едва ли нужно разъяснять подобное же происхож­дение распространенных после Оте­чественной войны слов точно, поря­док, возникших на основе воинских «так точно» и «все в порядке». По-видимому, так называемая «сти­ляжья» среда сыграла определен­ную роль в распространении слове­чек вроде железно, мирово, сила, красота, мужик («мужчина») и т. д. Нетрудно заметить, сколь разно­родны те ряды лексики и фразеоло­гии, которые связаны с профессио­нально-социальными «подстилями» языка и социальными жаргонами. В этих рядах – и факты, отчетливо противопоказанные литературному речевому общению, и факты, оживляющие и омолаживающие нашу речь. Согласимся пока с тем, что их не следует употреблять без на­добности. А степень этой надобно­сти определяется общедоступностью фактов, новизной и обновленностью их семантики (по сравнению с теми значениями, которые уже известны литературному языку) и их мораль­ной и эстетической приемлемостью для коллектива.

Одним из «подстилей» деловой разновидности литературного языка может считаться так называемый «язык канцелярии», т. е. стиль, ха­рактеризуемый набором шаблонных слов и фразеологизмов, выработан­ных десятилетиями чиновничьего (а может быть, и чиновного) отно­шения к жизни и месту человека в ней.

По одной из наших радиостанций каж­дое утро звучит один и тот же призыв к «владельцам» радиотрансляционных «то­чек», заканчивающийся неизменным напо­минанием о необходимости «погашения та­ковой» (т. е. задолженности). Немало еще канцеляристов, убежденных в том, что самая хорошая справка о месте житель­ства гражданина Иванова та, в которой на­писано: «Дана настоящая гражданину Ива­нову Ивану Ивановичу в том, что оный гражданин действительно проживает по ул. Красных Зорь, дом № 10, что подписью и приложением печати удостоверяется». Вот она, сила канцелярского штампа!

Нужно ли удивляться тому, что наша общественность так озабочена опасностью засорения литературной речи канцеляризмами. Опасность эта, разумеется, не столь уж страш­на, однако вполне ощутима. И борь­ба против нее представляет собой одну из неотложных задач нашей школы.

Четвертый источник засорения литературной речи – вульгаризмы. Гуманистическая мораль коммуниз­ма утверждает отношения глубокого уважения членов коллектива друг к другу, отношения сотрудничества и братства между людьми. Идеоло­гия и мораль старого мира веками воспитывали в людях мещанское представление о благополучии как результате индивидуального «выры­вания» у общества подачек и при­вилегий, попрание гуманности и тактичности по отношению к това­рищу по труду и жизни. Не удиви­тельно, что эта идеология и мораль выработали немало оскорбитель­ных и унижающих человеческое до­стоинство слов и выражений, полу­чивших весьма заметное распро­странение в живой речи людей разного социального и профессиональ­ного положения. Борьба против бранной и вульгарной лексики и фразеологии – это один из участков идеологической борьбы за новую нравственность человека нового мира.

Еще один источник засорения ре­чи – неконтролируемые речевые на­выки, развитие которых может при­вести к тому, что человек привыкнет к частому использованию паразити­рующих слов и выражений вроде так сказать, понимаете ли, знамо дело и многих других. Нередко в число таких привычных и привыч­но неконтролируемых слов и выра­жений попадают и ругательства, и вульгаризмы.

4. Богатство (разнообра­зие). Кто из нас не убежден в бо­гатстве языка, в разнообразии речи замечательных прозаиков и поэтов русских – начиная Пушкиным и кончая М. Шолоховым, Л. Леоно­вым и К. Паустовским? Кому не из­вестно, что художественная речь бо­гаче (разнообразнее) публицистиче­ской и тем более – деловой? Но что же такое это признаваемое всеми богатство речи? Поддается ли оно какому-нибудь логическому «изме­рению», более или менее строгой логической оценке? И может ли быть оно определено? По-видимо­му, да.

В этих заметках речь рассматри­вается в ее отношении к языку. Именно на основе этого отношения осмысливается правильность и чи­стота речи. То же самое отношение является основой понимания и бо­гатства речи.

Очень схематично дело можно представить так. Чем реже повто­ряются в речи одни и те же слова, их значения, их формы и конструк­ции предложений, тем богаче речь. Полезно в этой связи вспомнить, как работал Флобер, стремясь как можно реже повторять одно и то же слово. Конечно, не следует смеши­вать с обсуждаемым здесь вопросом намеренное, стилистически-заданное применение словесных и синтаксиче­ских повторов. Однако это уже статья особая. В результате опытов по определению речевого (лексического) бо­гатства различных писателей выяс­нилось, например, что в романах Шолохова (в авторской речи) повторяемость одних и тех же слов заметно ниже, чем в художествен­ных очерках В. Овечкина; в этих же очерках повторяемость ниже, чем в газетах. Или: в художественной прозе Гончарова и А. Толстого по­вторяемость одних и тех же слов заметно ниже, чем в научных статьях и газетных информациях.

Разумеется, в этих опытах «бра­лась» лишь одна сторона речевого богатства. Сложнее и «тоньше» ха­рактеризуют богатство и бедность речи словесные значения, их «пере­ливы», «игра», разнообразные «кра­ски». Очень существенны в этом смысле и эмоционально-экспрессив­ные, стилевые и стилистические от­тенки слов и высказываний, рождае­мые жизнью слова в различных язы­ковых и речевых стилях. Заметно усиливает или ослабляет речевое богатство и примененная автором речи «сеть» тончайших интонацион­ных сдвигов, ритмов и речевых ме­лодий.

Но какие бы стороны языка и речи мы ни брали, суть остается од­ной и той же: чем больше различ­ных и неповторяющихся элементов языка («формальных» и смысло­вых) приходится на одну и ту же «площадь» речи, тем богаче речь.

И для достижения этого богат­ства автор должен, видимо, хорошо владеть языком во всех его много­образных и сложных проявлениях. Нужно активно знать не только слова, но и фразеологию, и семантику, и синтаксис, и интонацию, и многое другое, что входит в язык народа.

5. Такой взгляд на речь в ее отно­шении к языку позволяет различить и определить ее правильность, чи­стоту и богатство (разнообразие).

Разумеется, различение и опреде­ление этих качеств хорошей речи не есть их всестороннее исследование и не может само по себе ответить на все вопросы, выдвигаемые борьбой школы и прессы за речевую куль­туру.

Эта борьба нуждается в повсе­дневной помощи со стороны писа­телей (и хорошим советом, и хоро­шим примером). На литературе ле­жит сейчас едва ли не главная от­ветственность за речевую культуру подрастающих поколений. Автори­тет литературы (включая в это по­нятие не только художественную, но и научную, и публицистическую) способен укрепить национальное единство нашего языка, обслужи­вающего сейчас не только русских, но ставшего языком интернацио­нального братства народов внутри СССР и за его пределами; этот авторитет способен устранить из на­шей речи наносный мусор ненорма­тивных и антисоциальных влияний и вместе с тем обогатить ее новыми средствами, почерпнутыми из глу­бинных источников народного жем­чужного слова; этот же авторитет может побудить литераторов, жур­налистов, ученых, преподавателей, пропагандистов – всех людей, лю­бящих и ценящих силу слова, к постоянному его обогащению.