Автор и его точка зрения на характер Гражданской войны в России (на материале эпопеи «Красное колесо»)
Историческая эпопея – это не развлечение пера, она только и имеет вес при сквозной достоверности.
А. Солженицын
Александр Исаевич Солженицын родился в городе-курорте Кисловодске, и жил там только лишь с матерью. Дом семьи Солженицыных находился на холме, с которого виднелся весь Кисловодск.(2) Любимым развлечением маленького Александра было наблюдение за приезжающими на железнодорожный вокзал поездами(3). И ему казалось, что Кисловодск – это конец света, ведь каждый день в город приезжало множество поездов, и у маленького мальчика складывалось впечатление, что поезда остаются в нем навсегда. И Солженицына увлекало то, что такая огромная конструкция движется на одних лишь круглых двигателях – колесах красного цвета, разгонявшихся до огромной скорости и разрезающих железные конструкции рельс(4). Красное колесо, как символ движения, силы, некой неотвратимости на долгие годы сохранилось в сознании маленького мальчика и, в конце концов, стало названием великой тетралогии писателя «Красное колесо».
Солженицын сам себя называл «историком революции», что подтверждает и Наталия Дмитриевна Солженицына(5): «Он болел русской революцией. По часам и дням в документально-художественном повествовании описал февраль и март 1917-го, в точных деталях и подробностях передал взрывное течение времени. В мировой литературе этому нет аналогов». Стоит упомянуть, что же представляла собой революция 1917 года.
(6)Революции 1917 года в России (Февральская революция 1917 года и Октябрьская революция 1917 года с последующим триумфальным шествием советской власти) — условное название революционных событий, произошедших в Российской империи (республике) в 1917 году, начиная со свержения монархии во время Февральской революции, когда власть перешла к Временному правительству, которое, в свою очередь, было свергнуто в результате Октябрьской революции большевиков и их временных союзников, провозгласивших власть советов (советскую власть).
В интервью, данном издательству «Новой газеты», Наталья Дмитриевна Солженицына говорит о том, что «Красное Колесо»(7) — книга, параллельная всей жизни Александра Исаевича Солженицына.18 ноября 1936 года возник замысел: «Я буду писать роман о русской революции». Восемнадцатилетний студент начал с глав о боях в Восточной Пруссии в 1914-м.
(8)В 1944-м именно в Восточную Пруссию — по совпадению! — пришел он сам со своей батареей. Потом был арест. В Бутырской тюрьме, на пересылках, на шарашке, в лагерях Солженицын расспрашивал старших о Семнадцатом годе.
В 1970-х он записал: «Поразительно, что за 60 лет не написано в художественной литературе о таком великом событии, как Февральская революция, практически ничего... Так много мемуаров (россыпь), исследований — а романа нет. Такова сила заслоненности (позднейшими событиями). Все эти груды от современников лежат и томятся, как будто ждали меня».
В письме Ричарду Гренье Солженицын так обозначил авторскую концепцию романа-эпопеи: «Я развертываю «Красное Колесо» – трагическую историю, как русские в безумии сами разрушили и свое прошлое, и свое будущее» («Угодило зернышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания», гл. 12).
На вопрос: «Как объяснить весь ход «Красного Колеса»? Каковы прошлое и будущее Вашей эпопеи?» — Солженицын ответил, что это развёрнутое повествование о революции в России, которое захватывает сотни действительных исторических лиц, от высокопоставленных, на виду у истории, до совершенно никому не известных, но давших ему свидетельские показания. Оно захватывает десятки мест в России, захватывает многие годы.
Ребята, что в вашем понимании время?
По мысли Солженицына, в очевидных, наблюдаемых исторических событиях незримо присутствует метафизическое измерение. «Время, в котором мы живем, имеет бездонную глубину. Современность — только плёнка на времени», — осознает один из персонажей эпопеи, философ Варсонофьев. Эта онтологическая глубина времени особенно ощущается во время богослужения. В «Красном Колесе» показано несколько церковных служб, но полностью, от начала и до конца, описана лишь одна — всенощная с выносом Креста.
Всенощное бдение, или всенощная, – такое богослужение, которое совершается вечером накануне особо чтимых праздничных дней.
Она совершается один раз в году, вечером в субботу на третьей неделе Великого поста (в 1917 г. она пришлась на 4 марта), и открывает сугубо строгую Крестопоклонную неделю. Смысл этой всенощной выражен у Солженицына с предельным лаконизмом: «Крест голгофских страданий, вынесенный в центр храма, становится в центр мира»(9).
Писатели и публицисты не раз сравнивали наступившую тогда эпоху с Голгофой. В линейном историческом времени Крестопоклонная неделя 1917 г. также предвещает эту русскую Голгофу.
Однако это искупление, совершенное Спасителем, отнюдь не освобождает человека от ответственности за собственную судьбу и окружающий мир. Солженицын убежден, что «история есть результат взаимодействия Божьей воли и свободных человеческих воль». В «Красном Колесе» подробнейшим образом показано, что в событиях 1917 г. не было ничего фаталистического: они стали результатом свободного проявления воли (а чаще безволия) самых разных людей — генералов и парламентариев, министров и рабочих. У этих исторических персонажей, воссозданных на страницах эпопеи, несхожие биографии и политические убеждения. Объединяет их только одно: в решающий момент они идут, иногда из благих побуждений, на сделку со своей совестью. Эта сделка, как правило, предполагает согласие с унижением или убийством невинных людей. Но действующие (а чаще бездействующие) лица оправдывают себя тем, что таким образом служат народу или идеалам всемирного братства…
В этом важнейшем аспекте своего содержания «Красное Колесо» перекликается с одной из тех восхищавших Солженицына проповедей о. Александра Шмемана(10), которые писатель в 1970-е слушал по радио «Свобода». Она посвящена именно Крестопоклонной неделе, и в ней говорится: «Мы знаем, что мучили, распинали, ненавидели Христа не какие-то изверги, особо злом одержимые люди. Нет, в сущности, это были люди, "как все"… Но разве не совершается то же самое и в окружающей нас жизни? Разве не присутствует Пилат в каждом из нас всё время? Разве, когда приходит час сказать решительное, бесповоротное нет неправде, несправедливости, злу и ненависти — мы не сдаемся на этот соблазн "умыть руки"? (…) И потому первый смысл креста — это смысл его как суда… над тем псевдодобром, в которое в мире сем вечно рядится зло и которое обеспечивает злу его страшную победу на земле».
Крестопоклонная напоминает не только о Кресте Христовом, но и о том кресте, который дан каждому человеку в его конкретных обстоятельствах, и который христианин обязан нести каждый день. О том, что христианства нет без этого креста, Солженицын напоминал и до «Красного Колеса» — в частности, в своем письме Патриарху Пимену (1972). Символично, что это скорбное письмо датировано именно Крестопоклонной неделей. Сцена всенощной в «Марте Семнадцатого» будет написана еще не скоро. Но её будущий автор уже призывает «в эти дни, коленно опускаясь пред Крестом, вынесенным на середину храма» [4], вспомнить о том, что без жертвы нельзя вернуть России христианский дух и христианский облик.
Письмо Солженицына созвучно уже упоминавшейся проповеди о. Александра Шмемана: «Вынося крест, поклоняясь ему, целуя его, вспомним… о кресте как о выборе. О выборе, от которого всё зависит в мире и без которого всё в мире — торжество тьмы и зла» [5].
Все герои «Красного Колеса», сознательно или неосознанно, стоят перед этим выбором. И некоторые выбирают Крест. В дни разгрома русской армии в Восточной Пруссии солдаты «крестными шагами» выходят вперед, чтобы прикрыть собой отступление товарищей. Вера Воротынцева заставляет себя отказать любимому человеку, чтобы не причинить горя другой женщине и ее ребенку. «Крест? Крест. Нести крест!» — решает она. Николай II со смирением принимает все оскорбления, посыпавшиеся на него после ареста: «Да будет воля Божья над нами! Записал так в дневник, и после восклицательного поставил Крест».
Крестом завершается у Солженицына и совершенно другая сюжетная линия — история провинциального мальчика Юрика Харитонова. Чувствуя, что революция несет с собой всеобщую нравственную порчу, он призывает своего такого же юного товарища: «А давай поклянёмся друг другу, что вот мы — будем против всякой мерзости биться!». И мальчики дают такую безмолвную клятву, — соединяют свои руки: «правую с правой, левую с левой, крест-накрест».
Ребята, а с какой социальной несправедливостью мы сталкиваемся сегодня? Затрагивает ли это детей?
Но большинство персонажей «Красного Колеса» отказывается от Креста — иногда в прямом смысле слова. Например, солдаты сдают в поддержку революции свои георгиевские кресты — боевые награды, «принятые когда-то перекрестясь». А главное, множество людей из самых разных общественных слоев вдруг осознает себя свободными от любого долга. Не жертвенность, но стремление к власти или к лёгкой, необременительной жизни определяет их поведение.
В Темплтоновской лекции Солженицын обозначил причину всего случившегося с Россией в ХХ в. одной фразой: «Люди забыли Бога». Это забвение делает людей безоружными и перед своими страстями, и перед вечным метафизическим злом — кознями врага человеческого. В результате мы «как нация потерпели духовный крах», — пишет Солженицын в статье «Размышления над Февральской революцией» (1980–1983). «Какая-то злая духовная эпидемия», — говорит об этой революции один из эпизодических персонажей «Красного Колеса», и его слова напоминают об эпилоге «Преступления и наказания». Ведь именно там, в последнем сне Раскольникова, впервые возник мотив странной эпидемии, идущей из глубин Азии на Европу. Эту эпидемию вызывали микроскопические существа, одаренные умом и волей (Достоевский не употребил слово «бесы», но речь, конечно, о них). Зараженные ими люди начинали зверски истреблять друг друга во имя какой-то собственной, воображаемой истины… В «Красном Колесе» это происходит уже наяву.
Как осознает один из главных героев тетралогии, Георгий Воротынцев, народ попадает в рабство «кругового Обмана». Персонифицированный Обман не случайно имеет здесь форму круга. Он ассоциируется с тем Колесом, которое дало название всему произведению. «Революция, — пояснял Солженицын в одном из интервью, — огромнейшее космическое Колесо, подобное… закрученной спиральной галактике. Огромное Колесо, которое начинает разворачиваться, — и все люди, включая и тех, которые начинали его крутить, становятся песчинками. Они там и гибнут во множестве». Созданный в эпопее образ Колеса предрекает эту гибель миллионов людей. Показательна глава из «Августа Четырнадцатого», которая имитирует киноэкран. При паническом бегстве от повозки на ходу отскочило колесо —
«… и само! обгоняя! покатило вперед!
колесо!! всё больше почему-то делается,
Оно всё больше!!
Оно во весь экран!!!
КОЛЕСО! — катится, озаренное пожаром!
самостийное!
неудержимое!
всё давящее!
Безумная, надрывная ружейная пальба! пулемётная! пушечные выстрелы!!
Катится колесо, окрашенное пожаром!
Радостным пожаром!!
Багряное колесо!!
И — лица маленьких, испуганных людей: почему оно катится само? почему такое большое?».
Это неудержимое Колесо становится лейтмотивом повествования. Во всех четырех романах некий предмет (крылья горящей мельницы, шелковая розочка и т.д.) вдруг начинает медленно поворачиваться; затем вращение ускоряется и предмет превращается в красное или огненное колесо. При этом ощутима сверхъестественная, мистическая природа вращения, которое именуется «странным» и «страшным». Колесо кружится, заведенное «не своею силой». Чья же это сила — Бога или дьявола? С одной стороны, как уже говорилось выше, Колесо — символ духовной эпидемии, всеобщего помрачения людей. Для связи образа колеса с темой подмены и морока есть основания в самом русском языке. Солженицын мог почерпнуть эту связь из горячо любимого им словаря В.И. Даля, где колесить означает не только «делать объезд, ездить околицей», но и «плутать, блуждать», а говорить околесицу — «пространно пустословить, говорить чепуху».
К «Красному Колесу» это имеет прямое отношение: во-первых, в эпопее изображается, как страна заблудилась, потеряла путь (заколесила); во-вторых, один из главных объектов авторской иронии — бесконечная пустопорожняя болтовня политиков, в том числе лидеров Думы (они, главным образом, несут околесицу). В связи с тетралогией уместно вспомнить и глагол колесовать — «предавать мучительной смерти, ломая кости колесом». Автор показывает, как всё лучшее в России обрекается на подобную казнь; именно колесуется — точнее не скажешь. Словом, «Красное Колесо» объясняет, как мы доколесились до ГУЛАГа.
Колесо постепенно заражает мир своим аномальным движением: в повествовании нарастают мотивы кружения, скольжения, сползания. «Закружилась, запуталась и Рабочая группа — и всё рабочее дело — и даже матушка Русь — и нет концов», — размышляет рабочий Козьма Гвоздев. Генералу Самсонову подносят «стройный план скользящего щита — и в нем тоже было круговращение, повторявшее вращенье неба»; полководец доверчиво «ищет опору в этом вращении», приводит тем самым армию к катастрофе и от горя кончает с собой. В финальной главе Воротынцев одновременно чувствует и нарастание зла, и невозможность определить конкретного противника. «Да против кого — понимаешь ли сам? Такая закружливая чёртова обстановка: против кого?… Как это страшно сползло! Сползает. Круговой Обман — вот какой враг». Этот близкий автору персонаж далеко не случайно ставит рядом эпитеты «закружливая» и «чёртова».
Появление Колеса предстает тем самым как наказание свыше, Божия кара. «Все удивлялись, что для колоссального переворота никому не пришлось приложить совсем никаких сил.
Да, земных».
Выделяя последнюю фразу в отдельный абзац, писатель подчеркивает её значимость. «Обращаясь к древнему библейскому символу колеса, — утверждает Жорж НивА(11), — Солженицын выводит на Страшный Суд Россию века сего. В старинной византийской базилике в Торчелло, на венецианской лагуне, где сохраняются самые первые христианские мозаики, под Христом-Вседержителем, над ангелами, взвешивающими души, — красное колесо…». Тема Божьего Суда действительно звучит в эпопее: «Всё рухнуло. Всё кругом ещё дорушивалось. Всё было грозово-темно, как в день Страшного Суда».
И этот суд, свершившийся в 1917 г. над одной, отдельно взятой страной, имеет, по убеждению Солженицына, всемирное значение: (12) «Это должно было грянуть над всем обезбожевшим человечеством. Это имело всепланетный смысл, если не космический».
519
83 903 
