"Фольклор в музыке. Стучит, гремит кикимора"

Анатолий ЛЯДОВ
«ВОЛШЕБНОЕ ОЗЕРО»
«КИКИМОРА»

В окружении сказочных «портретов» (пару «Кикиморе» составляет «Баба-Яга») Лядов создает зарисовку затерянного в лесной чаще полуреального, полупризрачного
«Волшебного озера».

Этот зачаровывающий «движущийся пейзаж» – уникальный образец русского импрессионизма.

Задумав постановку балета «Жар-птица» по мотивам старинных русских сказок, Дягилев заказал музыку Лядову. Однако Лядов, привыкший работать над оркестровыми миниатюрами долго и кропотливо, не справился с работой в срок, и Дягилев обратился к молодому композитору Стравинскому – так началось их легендарное сотрудничество. Музыка Лядова получила хореографическое воплощение в конце 1920-х годов, в балете «Русские сказки», поставленном Л.Мясиным в Париже.

Если долго смотреть на воду, будь то огромные волны моря или мелкая рябь озера, то начинает казаться, что кто-то рисует на воде своей невидимой кистью. Этот рисунок невозможно уловить и запомнить, он все время меняется. Там можно увидеть все, что угодно – таинственные лица потусторонних существ, вьющиеся волосы девушек или рыбий глаз, подглядывающий за тобой прямо из глубины.

Человек не может жить в воде, но сидя на берегу, особенно в сумерках, очень верится в то, что там, на дне тоже своя жизнь. И она так же прекрасна, как и среди людей, и даже еще прекрасней, потому что непостижима для простого смертного. Лишь только легендарный Садко отважился спуститься на дно к Царю Морскому, да и то потом оказалось, что все ему просто приснилось...

Быть может, так же, сидя в сумерках на берегу, Анатолию Лядову привиделась волшебная жизнь озера. В его четырехтактном эскизном наброске сохранился рисунок лесного озера в окрестностях деревни Полыновки, с камышами и елями на берегу, который, вероятно, послужил прототипом для написания музыки. Если бы он был художником, он бы нанес эти великолепные краски на холст. Но у композитора своя палитра. Он рисует звуками – голосами и инструментами, и именно палитра оркестра как нельзя лучше воплотила этот сказочный замысел. Когда Лядова просили сыграть это произведение на рояле, он отговаривался: «что там играть – одна фигурация...» Но все же когда играл, то так, что в каждом звуке рояля словно слышались тембры разных инструментов.

Точного программного (литературного) содержания в партитуре нет, как в «Кикиморе» или «Бабе-Яге». Но известно высказывание самого композитора о нем: «Как оно картинно, чисто, со звездами и таинственностью в глубине! А главное – без людей – без их просьб и жалоб – одна мертвая природа – холодная, злая, но фантастичная, как в сказке».

В этом высказывании композитора таится небольшое противоречие: с одной стороны он говорит, что природа мертвая, холодная и злая, с другой – он сам же ее «оживляет», наделяет волшебным даром. И музыка у него получилась такая же – живая и волшебная. Известный критик и музыковед, современник Лядова, Б.Асафьев определил сущность этого произведения как «лирический симфонический пейзаж». Что такое, в данном случае, лирика? Быть может, та мягкость настроения и прозрачность музыкальной ткани, которая пронизывает все произведение... А может быть, это то удовольствие, с которым работал автор над партитурой? «Какое мое «Волшебное озеро» хорошее! Играю – и упиваюсь. В таком роде я еще не сочинял», - признался как-то Лядов Асафьеву без тени хвастовства, ведь по природе он был человеком скромным, и даже застенчивым.

В этом произведении воплотилась давняя мечта композитора. Как известно, Лядов задумывал написать оперу «Зорюшка», но так и не сделал этого. Материал, который стал «озером» предназначался для сцены с русалками, эскизы которой были написаны в начале 90-х годов XIX века. Таким образом, замысел композитора воплотился без малого через двадцать лет. И автор, безусловно чувствовал удовлетворение каждым тактом и каждой деталью, чего он всегда искал в произведениях других композиторов, но не всегда находил, особенно в крупных формах.

Примечательно одно из писем Лядова к Беляеву, сохранившееся в автографе, где речь идет о музыке А. Скрябина, его современника:

«Господи, да куда же делась музыка? Со всех кусков, со всех щелей ползут декаденты. Помогите, святые угодники! Караул! Я убит, избит, как Дон-Кихот пастухами... После Скрябина Вагнер превратился в грудного младенца с сладким лепетом. Кажется, сейчас я с ума сойду... Куда бежать от такой музыки?»

Но, видимо, бежать было некуда, действительно некуда. Наступало начало века, и само Время вступало в свои права. Хоть эскиз и был написан Лядовым еще в конце прошлого века, но в уже в 1903-04 году, то есть на пять лет раньше «озера» появилась «Божественна поэма» Скрябина. И «Волшебное озеро», как ни странно, тоже не лишено влияния Скрябинского языка. Кстати, в это же время (1903) была написана оркестровая картина Дебюсси «Море», (есть с чем сравнить).

Конечно, кажется, что сами образы волн, волшебства и фантастики требуют именно такого воплощения: короткие мотивы с отсутствием мелодической темы как таковой, гармония с альтерированными тонами (повышенными или пониженными относительно основного лада), прозрачная, легкая оркестровка, приглушенные тембры (con sordini) и струнных, и деревянных духовых, и все это при отсутствии медной духовой группы (труб, тромбонов и тубы), которые обычно играют громче, чем все вышеперечисленные. Все тихо, завороженно, фантастично. Лишь редкие “всплески” оживляют таинственный шелест волн... Но ведь фантастические образы Глинки – совсем иные! И Лядов не воспользовался впрямую языком и средствами родоначальника русской классики. На первый взгляд, музыка «Озера» скорее вызывает ассоциации со Скрябиным, нежели с кем-то еще, даже с Римским-Корсаковым. Таким образом, «волшебная палочка» в руках Лядова сыграла с ним злую шутку. Хотя, надо отметить, что это сходство касается только лишь самого музыкального языка. Сама эстетика Лядова полностью противоположна Скрябину. Если Скрябин выражает крайние эмоциональные состояния – экстатические, то Лядов напротив – спокоен и гармоничен. Его музыкальная «сказочная картинка» рисует краткий, но очень цельный и законченный музыкальный образ, как это вообще свойственно Лядову, достойному миниатюристу русской композиторской плеяды.

Инна АСТАХОВА