Иван Алексеевич Бунин. Рассказы: «Господин из Сан-Франциско», «Чистый понедельник», «Легкое дыхание», «Антоновские яблоки», «Солнечный удар»

10. Иван Алексеевич Бунин. Рассказы: «Господин из Сан-Франциско», «Чистый понедельник», «Легкое дыхание», «Антоновские яблоки», «Солнечный удар» (2-3 рассказа по выбору). Своеобразие лирического повествования в прозе И.А.Бунина. Теория литературы. Психологизм пейзажа в художественной литературе.

План

А) Своеобразие лирического повествования в прозе И.А.Бунина

Б) Теория литературы.

А) Своеобразие лирического повествования в прозе И.А.Бунина

Иван Алексеевич Бунин — последний русский классик, лауреат Нобелевской премии. Будучи представителем уходящей дворянской культуры, Бунин в своих произведениях запечатлел жизнь России конца XIX — начала XX века.

Особенно дороги писателю были те черты прошлого, которые отмечены утонченным восприятием красоты и гармонии мира. "Дух этой среды, романтизированной моим воображением, казался мне тем прекраснее, что навеки исчезал на моих глазах", — писал он впоследствии.

Талант писателя, огромный, мощный, бесспорный, был оценен современниками по достоинству. Его произведения уподобляли "матовому серебру", язык именовали "парчовым", а беспощадный психологический анализ — "ледяной бритвой". Горький назвал его "первейшим мастером в современной русской литературе".

Для Бунина прошлое России стало неким идеальным образцом духовности. Но тем не менее он принадлежал своему противоречивому, дисгармоничному времени. И реальные черты этого Бремени с замечательной силой воплотились в его "Деревне". В этой "жестокой" повести на примере судьбы братьев Красовых показаны разложение и гибель крестьянского мира. Метаморфозы внешней, бытовой и внутренней, нравственной жизни пугает уродливыми явлениями и деталями. Эта линия повествования усилена страданиями главного героя Кузьмы Красова, весь свой век проведшего в неустанных поисках правды и красоты, но так и не нашедшего их. Прозябание Кузьмы в Дурновке, его "смертельная тоска" в связи с бессмысленным и жестоким поведением мужиков выглядит суровым обобщением происходящего.

Происходящее в селе Дурновке мы видим через восприятие двух братьев Красовых — деревенского кулака Тихона и бедняка, неудачника и поэта—самоучки Кузьмы. Безрадостны наблюдения, которые накопили за время жизни в Дурновке братья, особенно Кузьма. Нищая и голодная деревня, обреченная на полное разорение и вымирание, оживляется с началом событий 1905 года. Крестьяне принимают участие в разгроме помещичьих и кулацких усадеб. Выступления их стихийны, бессмысленны, бесперспективны и с самого начала обречены на провал. Революция подавлена, и вчерашние "бунтовщики" или смирились, или скрылись подальше. Деревня снова погрузилась в непробудную спячку.

Жизнь в Дурновке наложила свою печать на ее обитателей. Бестолков и бесхозяйствен крестьянин по прозвищу Серый. Еще более несуразен и нелеп его сын Дениска, принимавший участие в бунтарских выступлениях крестьян. Сам Кузьма Красин, гуманный и совестливый, однако, ведет себя пассивно. Он бездеятелен и не в силах ничего противопоставить окружающему бесправию и мраку.

Бунин стремится показать, что лучшие люди деревни — это люди, несущие в своем внешнем и внутреннем облике черты далекой и милой сердцу писателя седой старины. Таков величественный столетний старец Иванушка, такова деревенская красавица по прозвищу Молодая. Но людям этим несладко в Дурновке. В нищете и голоде кончает свой век Иванушка, овдовевшая Молодая отдана замуж по прихоти Тихона Красова за нищего, уродливого Дениску. Мрачной картиной их венчания в метельный зимний день завершается повесть.

О судьбе великой страны, о ее бесконечных богатствах и нищей убогости мучительно размышляет Кузьма Красов. "Чернозем-то какой! Грязь на дорогах — синяя, жирная, зелень деревьев, трав, огородов — темная, густая... Но избы — глиняные, маленькие, с навозными крышами. Возле изб — рассохшиеся водовозки. Вода в них, конечно, с головастиками. Пещерные времена, накажи Бог, пещерные!"

Кажется, что это не Красов, а сам автор выносит на суд читателя противоречивые свои думы о судьбе России. Но за горькими картинами жизни крестьянской Бунин все время видит глубинную, многовековую историю России, за темными и искалеченными судьбами — огромные, неразбуженные силы, таящиеся в русском человеке.

Главный герой Кузьма Красов, безусловно, многим дорог Бунину. Тем не менее писатель не считает его выразителем всех своих взглядов, придавая ему характерные черты «дурновца». Кузьма сам признается в этом "родстве", а на закате дней своих с болью восклицает: "Думать не умею... Не научен".

Разобщенность крестьян, их неспособность противостоять повсеместному опустошению деревень вызывали болезненную реакцию Бунина. Но такое состояние обусловлено в повести не "тайнами" национальной психологии, а трагическим крепостным прошлым. Глубокое сочувствие автора к "затоптанному, забитому" народу ясно различается в "жестоком", порой ироничном повествовании.

Бесспорным достоинством "Деревни" является правдивое и беспощадное изображение духовной и физической деградации дворян-помещиков. Горестное лирическое сожаление о "гибели целого сословия", звучащее в "Антоновских яблоках", сменяется в "Деревне" трезвой и суровой оценкой дворянского оскудения. Обнищавшие дворяне Дурново, Жихарев, Басов, престарелая княжна Шахова — люди духовно убогие, обреченные самой жизнью на гибель. "Деревню" справедливо считается одним из сильнейших произведений русской литературы начала XX века, посвященных изображению жизни крестьянства.

Чуткий художник, Бунин ощущает близость социальных катастроф. Именно поэтому катастрофические события становятся главной темой его произведений 1913-1916 годов. В рассказах предреволюционной поры "Господин из Сан-Франциско" и "Братья" писатель возвысился до философии обобщенного обвинения неправедного буржуазного мира, показав непрочность, призрачность его благополучия. Оба рассказа пронизывает мысль о неотвратимой его гибели. Видя вокруг себя обилие социального зла, невежества, жестокости, темноты, насилия, став свидетелем кровавых событий на полях мировой войны, Бунин со скорбью и страхом ожидал скорого развала, падения "великой державы Российской". Это определило его отношение к революции и дальнейшую эмиграцию во Францию.

В рассказе "Господин из Сан-Франциско" обнажен мир вопиющей фальши, парадоксального человеческого эгоизма и близорукости. Рассказ должен был содействовать отрезвлению общества, хотя непосредственных откликов "на войну" не содержал. Уже первая фраза о выборе Господином маршрута для увеселительного круиза насыщена глубоким смыслом. Корабль назван Буниным "Атлантида", и сразу появляется предчувствие его гибели. В рассказе показаны разные "слои" плывущих на нем: и блестящие салоны, и обслуга, и кочегары "адской" топки. Перед нами модель неправого, разобщенного мира. Жалкой щепкой выглядит корабль перед могучим, грозным величием океана.. Движение "Атлантиды" по замкнутому кругу и возвращение с телом уже мертвого Господина — символ бессмысленного перемещения в пространстве.

Выразительно и жестко показано близкое возмездие: "Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали". Веселящиеся пассажиры проявляли эгоистическое "недумание". В финале сходная сцена приобретает устрашающие краски: гремит бальная музыка "опять среди бешеной вьюги, проносившейся над гудевшим, как погребальная месса, океаном". «Погребальные» звуки, «траурные волны» - все это признаки смерти.

Поведение главного героя, жадного до наслаждения бытом, туалетом, — пик слепоты того, кто уже коснулся пропасти небытия. Этот мотив усилен "исторически" — сопоставлением с печальным опытом две тысячи лет тому назад. Бессмысленность власти "путешественников" оттенена условной фигурой всевидящего Дьявола, следящего за легкомысленной "Атлантидой". Грозное предостережение ощутимо в каждой фразе.

Иван Алексеевич Бунин считал, что нельзя отделить человека от природы. Он говорил, что каждое движение воздуха — это движение нашей собственной жизни. Мы слиты с природой, мы часть её. И если не любишь природу, не можешь любить и понимать человека.

Восхищение писателя вызывают горцы — дети природы. "Шли они, и целая страна, радостная, солнечная, простиралась под ними". Сердца горных жителей слиты с образом такой сказочной красоты, которую "бессильно выразить человеческое слово". Не забыта и другая священная область. Тяготение дочери Господина к восточному вельможе — суетно. Но "прекрасны были нежные, сложные чувства, что пробудила в ней встреча с принцем", "яростной" изобразительностью развенчано мертвое царство потому, что оно мешает цветению и пробуждению души.

Последняя сцена глубоко символична. Наемная пара профессиональных танцоров медленно кружится среди других пассажиров на палубе океанского корабля, а под палубой в трюме лежит в гробу труп миллионера из Сан-Франциско. Далее читаем у Бунина: "И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно—грустную музыку, ни того, что стоит глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевавшего мрак, океан, вьюгу..."

Бунин, тонкий исследователь человеческой души, в своих произведениях глубоко передает внутреннее состояние героев, их переживания и радости, а также показывает окружающий их мир, неразрывно связанный с человеком. В своем творчестве Бунин исходил из парадоксального наблюдения "человек знает, что он не знает". "Противоядием" такому состоянию избраны "костер труда" и естественная природа, в которой, по признанию писателя, "все меня мучает своей прелестью".

Замечательные повести и рассказы Бунина открывают нам целый мир во всем его многообразии, заставляя пристально вглядываться в него, задуматься о вечных тайнах бытия, разобраться в окружающем и в самих себе.

И. А. Бунина называют последним русским классиком, представителем уходящей дворянской культуры. Его произведения действительно проникнуты трагическим ощущением обреченности старого мира, близкого и дорогого писателю, с которым он был связан происхождением и воспитанием. Художнику были особенно дороги те черты прошлого, которые несли на себе печать утонченного дворянского восприятия красоты и гармонии мира. "Дух этой среды, романтизированный моим воображением, казался мне тем прекраснее, что навеки исчезал на моих глазах", – напишет он впоследствии. Но, несмотря на то, что для Бунина прошлое России стало неким идеальным образцом духовности, он принадлежал своему противоречивому, дисгармоничному времени.

Любовь у Бунина, как и у Куприна, чаще всего печальна, трагична. Человек не способен противостоять ей, перед ней бессильны доводы рассудка, ибо нет ничего, подобного любви, по силе и красоте. Удивительно точно определяет писатель любовь, сравнивая ее с солнечным ударом. Так назван рассказ о неожиданном, стремительном, "сумасшедшем" романе поручика со случайно встреченной на пароходе женщиной, которая не оставляет ни своего имени, ни адреса. Женщина уезжает, навсегда распростившись с поручиком, который сначала воспринимает эту историю как случайную, ни к чему не обязывающую интрижку, прелестное дорожное происшествие. Только со временем он начинает чувствовать "неразрешимую муку", испытывая ощущение тяжелой утраты. Он пытается бороться со своим состоянием, совершает какие-то действия, прекрасно осознавая их нелепость и ненужность. Он готов умереть только для того, чтобы каким-то чудом вернуть ее, провести с ней еще один день. В конце рассказа поручик, сидя под навесом на палубе, чувствует себя постаревшим на десять лет. В замечательном рассказе Бунина с огромной силой выражается неповторимость и красота любви, о которой человек часто не подозревает. Любовь – это солнечный удар, величайшее потрясение, способное в корне изменить жизнь человека, сделать его или самым счастливым, или самым несчастным.

Любовь и смерть – постоянные мотивы бунинской поэзии и прозы. Перед лицом любви и смерти стираются все социальные, классовые различия. Подводя итог жизни человека, смерть подчеркивает ничтожность и эфемерность могущества Господина из Сан-Франциско из одноименного рассказа Бунина, выявляя бессмысленность его жизненной философии, согласно которой он решает "приступить к жизни" в 58 лет. А до этого он был занят только обогащением. И теперь, когда, казалось бы, начали осуществляться мечты Господина о праздной, беззаботной жизни, его настигает случайная, нелепая смерть. Она приходит, как возмездие Господину за его увлеченность корыстными целями и сиюминутными удовольствиями, неспособность осмыслить мелочность своих стремлений перед лицом небытия.

Как не похожа внезапная гибель Господина в разгар увеселительного круиза на смерть мужика, которая воспринимается им как заслуженное освобождение от земных тягот и тревог, как вечный покой.

Герои рассказов и повестей Бунина настойчиво ищут смысл жизни, ставят перед собой цели и достигают их. И нередко именно осуществленная цель выявляет свою нравственную несостоятельность, ибо не дает героям счастья и удовлетворения.

Б) Теория литературы.

Психологизм в литературе

При анализе психологических деталей следует обязательно иметь в виду, что в разных произведениях они могут играть принципиально различную роль. В одном случае психологические детали немногочисленны, носят служебный, вспомогательный характер – тогда мы говорим об элементах психологического изображения; их анализом можно, как правило, пренебречь. В другом случае психологическое изображение занимает в тексте существенный объем, обретает относительную самостоятельность и становится чрезвычайно важным для уяснения содержания произведения.

В этом случае в произведении возникает особое художественное качество, называемое психологизмом. Психологизм – это освоение и изображение средствами художественной литературы внутреннего мира героя: его мыслей, переживаний, желаний, эмоциональных состояний и т.п., причем изображение, отличающееся подробностью и глубиной.

Существуют три основные формы психологического изображения, к которым сводятся в конечном счете все конкретные приемы воспроизведения внутреннего мира. Две из этих трех форм были теоретически выделены И.В. Страховым: «Основные формы психологического анализа возможно разделить на изображение характеров «изнутри», – то есть путем художественного познания внутреннего мира действующих лиц, выражаемого при посредстве внутренней речи, образов памяти и воображения; на психологический анализ «извне», выражающийся в психологической интерпретации писателем выразительных особенностей речи, речевого поведения, мимического и других средств внешнего проявления психики».

Назовем первую форму психологического изображения прямой, а вторую косвенной, поскольку в ней мы узнаем о внутреннем мире героя не непосредственно, а через внешние симптомы психологического состояния. О первой форме мы еще будем говорить чуть ниже, а пока приведем пример второй, косвенной формы психологического изображения, которая особенно широко использовалась в литературе на ранних ступенях развития:

Мрачное облако скорби лицо Ахиллеса покрыло.

Обе он горсти наполнивши пеплом, главу им осыпал:

Лик молодой почернел, почернела одежда, и сам он

Телом великим пространство покрывши великое, в прахе

Был распростерт, и волосы рвал, и бился о землю.

Гомер. «Илиада». Пер В.А. Жуковского

Перед нами типичный пример косвенной формы психологического изображения, при котором автор рисует лишь внешние симптомы чувства, нигде не вторгаясь прямо в сознание и психику героя.

Но у писателя существует еще одна возможность, еще один способ сообщить читателю о мыслях и чувствах персонажа – с помощью называния, предельно краткого обозначения тех процессов, которые протекают во внутреннем мире. Будем называть такой способ суммарно-обозначающим. А.П. Скафтымов писал об этом приеме, сравнивая особенности психологического изображении у Стендаля и Толстого: «Стендаль идет по преимуществу путями вербального обозначения чувства. Чувства названы, но не показаны», а Толстой подробно прослеживает процесс протекания чувства во времени и тем самым воссоздает его с большей живостью и художественной силой.

Итак, одно и то же психологическое состояние можно воспроизвести с помощью разных форм психологического изображения. Можно, например, сказать: «Я обиделся на Карла Ивановича за то, что он разбудил меня», – это будет суммарно-обозначающая форма. Можно изобразить внешние признаки обиды: слезы, нахмуренные брови, упорное молчание и т.п. – это косвенная форма. А можно, как это и сделал Толстой, раскрыть внутреннее состояние при помощи прямой формы психологического изображения: «Положим, – думал я, – я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он не бьет мух около Володиной постели? Вон их сколько? Нет, Володя старше меня, а я меньше всех: оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, – прошептал я, – как бы мне делать неприятности. Он очень хорошо видит, что разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто не замечает... противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка – какие противные!»

Естественно, что каждая форма психологического изображения обладает разными познавательными, изобразительными и выразительными возможностями. В произведениях писателей, которых мы привычно называем психологами – Лермонтова, Толстого, Флобера, Мопассана, Фолкнера и других, – для воплощения душевных движений используются, как правило, все три формы. Но ведущую роль в системе психологизма играет, разумеется, прямая форма – непосредственное воссоздание процессов внутренней жизни человека.

Кратко познакомимся теперь с основными приемами психологизма, с помощью которых достигается изображение внутреннего мира. Во-первых, повествование о внутренней жизни человека может вестись как от первого, так и от третьего лица, причем первая форма исторически более ранняя. Эти формы обладают разными возможностями. Повествование от первого лица создает большую иллюзию правдоподобия психологической картины, поскольку о себе человек рассказывает сам. В ряде случаев психологическое повествование от первого лица приобретает характер исповеди, что усиливает впечатление. Эта повествовательная форма применяется главным образом тогда, когда в произведении – один главный герой, за сознанием и психикой которого следит автор и читатель, а остальные персонажи второстепенны, и их внутренний мир практически не изображается («Исповедь» Руссо, «Детство», «Отрочество» и «Юность» Толстого и др.).

Повествование от третьего лица имеет свои преимущества в плане изображения внутреннего мира. Это именно та художественная форма, которая позволяет автору без всяких ограничений вводить читателя во внутренний мир персонажа и показывать его наиболее подробно и глубоко. Для автора нет тайн в душе героя – он знает о нем все, может проследить детально внутренние процессы, объяснить причинно-следственную связь между впечатлениями, мыслями, переживаниями. Повествователь может прокомментировать самоанализ героя, рассказать о тех душевных движениях, которые сам герой не может заметить или в которых не хочет себе признаться, как, например, в следующем эпизоде из «Войны и мира»: «Наташа со своей чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так весело было в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она нарочно обманула себя. "Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю", почувствовала она и сказала себе: "Нет, я, верно, ошибаюсь, он должен быть так же весел, как и я"».

Одновременно повествователь может психологически интерпретировать внешнее поведение героя, его мимику и пластику и т.п., о чем говорилось выше в связи с психологическими внешними деталями.

Повествование от третьего лица дает широкие возможности для включения в произведение самых разных приемов психологического изображения: в такую повествовательную стихию легко и свободно вливаются внутренние монологи, публичные исповеди, отрывки из дневников, письма, сны, видения и т.п.

Повествование от третьего лица наиболее свободно обращается с художественным временем, оно может подолгу останавливаться на анализе скоротечных психологических состояний и очень кратко информировать о длительных периодах, имеющих в произведении, например, характер сюжетных связок. Это дает возможность повышать удельный вес психологического изображения в общей системе повествования, переключать читательский интерес с подробностей событий на подробности чувства. Кроме того, психологическое изображение в этих условиях может достигать максимальной детализации и исчерпывающей полноты: психологическое состояние, которое длится минуты, а то и секунды, может растягиваться в повествовании на несколько страниц; едва ли не самый яркий пример тому – отмеченный еще Н.Г. Чернышевским эпизод смерти Праскухина в «Севастопольских рассказах» Толстого.

Наконец, повествование от третьего лица дает возможность изобразить внутренний мир не одного, а многих героев, что при другом способе повествования сделать гораздо сложнее.

К приемам психологического изображения относятся психологический анализ и самоанализ. Суть обоих приемов в том, что сложные душевные состояния раскладываются на составляющие и тем самым объясняются, становятся ясными для читателя. Психологический анализ применяется в повествовании от третьего лица, самоанализ – в повествовании как от первого, так и от третьего лица. Вот, например, психологический анализ состояния Пьера из «Войны и мира»: «... он понял, что эта женщина может принадлежать ему. "Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что-то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что-то запрещенное » – думал он; и в то же время, как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из-за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой И он опять видел ее не какой-то дочерью князя Василья, а видел все ее тело, только прикрытое серым платьем. "Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?" И опять он говорил себе, что это невозможно, что что-то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем-нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать.

Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственною красотою».

Здесь сложное психологическое состояние душевной смятенности аналитически расчленено на составляющие: прежде всего выделены два направления рассуждений, которые, чередуясь, повторяются то в мыслях, то в образах. Сопровождающие эмоции, воспоминания, желания воссозданы максимально подробно. То, что переживается одновременно, развертывается у Толстого во времени, изображено в последовательности, анализ психологического мира личности идет как бы поэтапно. В то же время сохраняется и ощущение одновременности, слитности всех компонентов внутренней жизни, на что указывают слова «в то же время». В результате создается впечатление, что внутренний мир героя представлен с исчерпывающей полнотой, что прибавить к психологическому анализу уже просто нечего; анализ составляющих душевной жизни делает ее предельно ясной для читателя.

Обратим внимание на то, насколько аналитичен приведенный отрывок: это уже почти научное рассмотрение психологической задачи, как по методам ее разрешения, так и по результатам. Сначала поставлен вопрос, со всей возможной четкостью и логической ясностью. Затем отбрасываются заведомо несостоятельные объяснения («обольстить не хочу и никогда не женюсь»). Далее начинается рассуждение о более глубоких и сложных причинах: в качестве таковых отвергается потребность в любви, зависть и «спортивный интерес». Отсюда делается вывод уже прямо логический: «Следовательно...». Наконец аналитическая мысль выходит на правильный путь, обращаясь к тем положительным эмоциям, которые доставляет Печорину его замысел и предчувствие его выполнения: «А ведь есть необъятное наслаждение...». Анализ идет как бы по второму кругу: откуда это наслаждение, какова его природа? И вот результат: причина причин, нечто бесспорное и очевидное («Первое мое наслаждение...»).