Классный час "Адмирал Крузенштерн"

Иван Федорович Крузенштерн (1770-1846 гг.)

Юность

• Иван Фёдорович Крузенштерн родился 19 ноября 1770, в имении Хагудис, близ г. Рапла (Эстония). Сын судьи Иоганна Фридриха фон Крузенштерна.
• в 1785-1788 годы учился в Морском кадетском корпусе, в год окончания которого участвовал в Голландском сражении, а в 1789 и 1790 — еще в трех морских сражениях; произведен в лейтенанты.
• В 1793-1799 добровольцем проходил службу на английских судах в Атлантическом и Индийском океанах, а также в Южно-Китайском море; произведен в капитан-лейтенанты.

Кругосветная морская экспедиция

• В 1799 и 1802 гг. - проекты кругосветных плаваний для прямого торгового сообщения между российскими портами на Балтике и на Аляске.
• 1802 г. назначен начальником первой русской кругосветной экспедиции.

Август 1803 - экспедиция

И.Ф. Крузенштерна вышла из Кронштадта на двух парусных шлюпах — «Надежда» и «Нева».

И.Крузенштерн и М.Лисянский – «Колумбы русские»

Путь экспедиции в Атлантическом океане

Путь экспедиции в Тихом океане

Участники первой российской кругосветной экспедиции:

• Открыли Межпассатные противотечения в Атлантическом и Тихом океанах;
• Провели измерения температуры воды на глубинах до 400 м и определения ее удельного веса, прозрачности и цвета;
• Выяснили причину свечения моря;
• Собрали многочисленные данные о давлении атмосферы, приливах и отливах в ряде районов Мирового океана.

Преподавательская деятельность

• В 1811г. - преподаватель Морского кадетского корпуса.
• Около года как член дипломатической миссии путешествовал по Англии, свои впечатления изложил в записках, оставшихся в рукописи.
• 1813 — избран членом академий и научных обществ Англии, Франции, Германии и Дании.

«Контр-адмирал неторопливо шагал среди привычного шума и суеты. Гардемарины щелкали каблуками и вытягивались, роняя с гвардейским изяществом в поклоне головы. Вставали в струнку и младшие кадеты. Взгляды и вправду могли показаться молодецкими. Но не было в этих взглядах любезной императору бездумной стеклянности. Были веселые искры, иногда озорство мелькало. Живыми, хорошими глазами смотрели мальчики на Ивана Федоровича, который месяц назад заступил на главную должность. Крузенштерн знал почти каждого. Как зовут, какие успехи в учении, издалека ли приехал в корпус и кто родители. Только у самых маленьких, появившихся недавно, путал еще имена. Он был в десятке шагов от малолеток, и тогда неясное беспокойство остановило его. Несколько секунд назад привычно-цепкий взгляд подсознательно отметил чуть в стороне от шумных кадетиков щуплую, поникшую фигурку.

Крузенштерн вернулся, сказал мягко:

—  Подойдите ко мне, голубчик.

Мальчик сделал несколько по-уставному твердых шагов, встал навытяжку. Курносый, с лопухастыми ушами и бледными редкими веснушками. Поднял, как положено, острый подбородок, но в лицо директору не посмотрел.

Серыми глазами, испуганными и горькими, уперся в пуговицу на груди адмирала. Представился по форме, но без положенной бойкости:

—  Резервной роты вверенного вам корпуса кадет Алабышев, ваше превосходительство. — И опустил голову.

Крузенштерн двумя пальцами приподнял его подбородок.

—  А как зовут кадета Алабышева?

—  Егор... ваше превосходительство. — И глаза намокли.

—  Наверно, неуспехи в учении? — спросил Крузенштерн. — Сие поправимо, не надо только отчаиваться. Моряку должно иметь старание и твердость.

Егор всхлипнул и еле заметно качнул головой.

—  Тогда знаю, — сказал Иван Федорович ласковее прежнего. — Из дому долго не было писем, да? Но и в этом нет великой беды. Так бывает у каждого, а потом письма приходят целой пачкою. Вы уж мне поверьте... Или не в письмах дело? В чем же?

Егор всхлипнул опять, крупная дрожь тряхнула его.

—  Командир роты... господин капитан-лейтенант Фогт... приказал...

—  Что же приказал господин капитан-лейтенант?

—  После классов... явиться в экзекуторскую.

—  Что? — нервно сказал Крузенштерн. И подумал, представивши хлыщеватого, с желтым костистым лицом и залысинами Фогта: “Ах ты, с-сукин сын! Я же предупреждал...”

—  В чем же вы сумели так провиниться?

—  В том случае... когда в кивер дежурному офицеру... мышонка.

Крузенштерн, сдержав улыбку, сказал с удивлением:

—  Постойте. Я знаю об этой прискорбной шалости, но виновники сами признались и раскаялись. При чем же здесь вы?

—  Я тоже был там... немного после... И меня заметили.

—  Но за что же вас хотят наказать сейчас, когда виновные известны?

—  За ослушание... — прошептал Егор.

—  Не понимаю.

—  Когда они еще не признались, господин Фогт... приказывал, чтобы я их назвал, если сам не виноват... Он говорил: “Раз вы были там же, должны их знать...”

—  А вы знали?

Егор еще ниже нагнул голову.

—  Господин Фогт говорит... раз я не назвал виновных, значит, не выполнил приказа... и нынче меня накажет...

—  Егор... — негромко сказал Крузенштерн. Тот быстро поднял остренькое лицо. В глазах — и боязнь, и надежда.  — Я поговорю с вашим командиром. Но скажите мне: а что вы все-таки делали в дежурной комнате?

—  У мышонка лапки были связаны... Жалко стало, я хотел отпустить...

—  Ступай в класс, Егор. Я поговорю с командиром роты.

Старый матрос Григорий Матвеич появился в кабинете. Шаркая ногами, направился к окну, раздернул шторы.

—  Да что случилось-то, Матвеич?

—  А то, что, конечно, воля ваша, только не дело это, ваше превосходительство...

—  Да объясни ты толком! Какое “не дело”?

—  А такое... Сами говорили, что не будет больше этого. А теперь мальчонку исхлестали, будто загульного матроса.

—  Какого... мальчонку? — От догадки нервным ознобом свело на щеках кожу.

—  Будто не знаете... Самого малого из них, Егорку Алабышева. Которого Мышонком кличут... И хотя было бы за что, а то ведь...

“ Господи, — подумал Крузенштерн, — это же я виноват! — Он всей душой ощутил отчаянье и боль этого Егорки. Его ужас и слезы. Особенно после того как Мышонок поверил в спасение! — Это я виноват! Не сказал Фогту вовремя!.. Но как я мог подумать, что этот мерзавец осмелится?..”

—  Матвеич, они его... сильно?

—  Съежился в спальне, все еще плачет.

—  Приведи... если он может.

Минут через пять вошел Григорий, ведя осторожно за плечи Егора. Тот глядел в пол.

И тогда Иван Федорович сказал то, что ни в коем случае не должен говорить командир подчиненному, и уж тем более адмирал крохотному кадету:

—  Егорушка, ты прости меня. Я же не знал...

Егор взметнул ресницы — так, что слетели с них брызги.

—  Значит, вы не разрешали?

—  Да что ты! Как же я мог?

Егор всхлипнул, но уже как-то размягченно. Крузенштерн взял в ладони его маленькие холодные пальцы.

—  Я ведь знаю, как это горько... Наверно, сперва хотелось уйти куда глаза глядят, корпус бросить навеки... Так ведь?

Егор кивнул. Но вдруг сказал без жалобы, тихо, но жестко:

—  Но теперь не хочу. Я стану офицером.

Крузенштерн печально улыбнулся:

—  И думаешь: тут же вызову этого Фогта на дуэль...

Егор опять вскинул ресницы, но сразу набычился:

—  Да. Вызову.

—  Ну, что же, вызови, коли будет охота... Но кажется мне, не стоит он того... К тому же сей Фогт и без этого наказан уже порядочно. И к роте более не вернется.

Егор шмыгнул носом. “Слава богу”, — подумал Крузенштерн и сказал:

—  На дуэлях люди головою рискуют, а это ни к чему. Если уж отдавать жизнь, так за большое дело, за отечество. За людей, которых защищаешь. Обещай это. Хорошо?

Егор посопел опять и ответил шепотом:

—  Хорошо...

—  Молодец... Станешь капитаном, будешь командовать многими людьми. Не чини тогда людям жестокостей, помни, как горька несправедливость и боль... А ты дай мне одно обещанье. Дашь? Не бойся, оно легкое...

Глаза Егора совсем уже высохли. Он глянул с хитринкой:

—  А про что обещанье, Иван Федорович?

—  Как станешь знаменитым

мореходцем, откроешь новые острова

да напишешь про них свою книгу,

не забудь прислать в подарок мне,

старику... Коли буду жив... Обещаешь?

Офицер Российского флота

Егор Алабышев не написал своей

книги. У него была иная судьба.

Но Крузенштерна он помнил всю

жизнь. До последнего дня, до последней вспышки...»

«Конец 1854 года в Крыму был необычным: пришла зима — не южная, а настоящая, российская. В середине декабря выпал снег, по ночам даже потрескивали мо­розцы.

Севастопольцы были рады зиме. Холод хотя бы на время сковывал непролазную грязь на бастионах и в тран­шеях, снег прикрывал тоскливую неуютность растерзан­ной земли, трупы лошадей, разбитые орудия и ящики, чу­гунную скорлупу разорвавшихся бомб и камни с засох­шими на них кровяными сгустками. Словно природа, всей душой противясь человеческому безумию, старалась укрыть от глаз военный мусор — следы затяжной осады...

На пустыре, где стоял ребячий бастион, прежнего шума уже не было: видно, противники заключили перемирие. Несколько мальчишек, подпрыгивая, поправляли гребень снежной стены. Среди них Алабышев увидел мальчика без шапки. Рядом с ним стояла девочка того же роста, она держала закутанного в платок карапуза.

Алабышев позвал мальчика:

-Эй, дружок, подойди-ка.

Мальчик безбоязненно подошел.

-Я табакерку тут обронил. Не находили? Понимаешь, дорога она мне. Сам Иван Фёдорович Крузенштерн подарил, когда учился я у него в морском корпусе.

Мальчик радостно ответил:

-Находили!  Ее Петька Боцман подобрал, он там, в баксионе... Говорит, их высокоблагородие придут если, я с них двугривенный спрошу за находку!

-Ну, пойдем в ваш “баксион”...

Парнишка повел Алабышева в ребячий бастион. Внутрь укрепления можно было попасть лишь через узкий про­ход, прорезанный в толще стены. Ребя­тишки проскользнули легко, а капитан-лейтенант еле про­тиснулся. И остановился у входа. Здесь копошились со снежными «кирпичами» несколько мальчишек лет от семи до двенадцати. Алабышев уловил далекий еще, но нарастающий, на­растающий свист. Он усилился, этот свист, ввинтился в голову, в душу, вырос до нестерпимого визга и оборвал себя тугим, встрях­нувшим снежный бастион ударом. Пущенная с английской батареи граната шипела и вер­телась в облаке пара посреди квадратной игрушечной кре­пости. Черный, небольшой шар с дымящимся хвостиком фитиля. Только граната и была в движении, остальное все застыло, Ребятишки оцепенело смотрели на вертящуюся смерть.

Тренированный мозг испытателя орудий стремительно подсчитывал оставшуюся длину фитиля и время горения. Можно толкнуть к проходу девочку и малыша. А остальные? Взрыв сплющит, скомкает, искорежит мальчишек. Если в отчаянном броске ухватить снаряд и кинуть через стену, он взорвётся, не перелетев, и свистящий веер осколков врубится во все живое... Бросить фитильную трубку в снег? Но огонь в ней уже не погасить. И все это думал капитан-лейтенант Алабышев, па­дая, падая, падая грудью на шипящий снаряд, и паде­ние было медленным, как во сне. А упасть надо было быстро, сильно, чтобы ударом поглубже загнать гранату в талую снежную кашу... Тугой черный взрыв швырнул тело Алабышева вверх и перебросил к стене, которая посыпалась и за­валила капитан-лейтенанта целиком. Мальчишки запоздало валились в снег, не понимая еще, живы ли. Одна девочка осталась неподвижной и при­жимала к животу закутанного малыша. Мальчик пришел в себя первым. Он встал на четверень­ки, вытряхнул из волос снежные крошки и увидел непо­далеку ноги в сапогах со сбитыми каблуками. Сапоги тор­чали из-под снега.

- Егор Афанасьич… Дяденька капитан!..

Ему показалось, что сапог шевельнулся, но это просто осел под мертвой ногой комок снега.

Флота капитан-лейтенант Егор Афанасьевич Алабы­шев приехал в Севастополь, чтобы защищать этот русский город от нашествия. Он не успел принять участия ни в одном сражении и не убил ни одного врага. Он сделал не в пример больше: отнял у этой войны, у смерти десять ребятишек. Тех, кому еще жить да жить…»

Иван Федорович Крузенштерн скончался 24 августа 1846 года , на даче Асс, близ Таллина, и

похоронен в Домской церкви Таллина.