«Несущий Родину в себе…»
Литературно-музыкальная композиция к 95- летию
Фёдора Александровича Абрамова
Звучит песня «Ветер северный»
Чтец:
В край добра и чудес
С прежним рвусь интересом.
Я из тех самых мест,
Где семь верст до небес,
И всё лесом
Да лесом;
Где в затонах озёр
Лебединые крепи,
Тундры снежный простор-
Вроде южные степи;
Где ветров ералаш
Да сумёты по пояс,
И как пригород наш,
За Архангельском-
Полюс.
У полярных широт
Был порою неласков:
Не всегда мёд течёт
По усам
Даже в сказках.
Грех на море пенять-
Рыбы вдоволь.
А всё же
Золотую поймать
Не случалось,
Не можем.
Рукавицы в мороз
Прилипают к ладоням.
С храпом тянут свой воз
И олени,
И кони.
Слава наша хрупка,
Вечны только мерзлоты…
Но моим землякам
Любы эти широты.
Песня в исполнении Северного русского народного хора
Ведущий: - Архангельская область. Пинежье. Веркола. Маленькая северная деревня. Именно в ней 29 февраля 1920 года забилось сердце Феди Абрамова, пятого ребёнка в семье Александра Степановича и Степаниды Павловны.
Чтец:
В Пинеге, как в зеркале,
Отразилась Веркола,
Отразилась Веркола-
Русское село.
Тишина заветная,
Терема столетние,
Семьи многодетные,
Так уж повелось.
Лесом заворожено,
Снегом припорошено,
Дождиком умытое,
Богом позабытое.
В руки взявши ножичек,
Люди там из досочек,
Из сосновых досочек,
Мастерили птиц.
Да таких диковинных,
Что вдоль всей реки- Двины
Имя мастеров иных
Шло до всех столиц.
Птиц на дом сажали,
Счастье поджидали,
На ветру вращались,
Солнцем умывались.
Поздно как – то, рано ли,
Но в семье Абрамовых
Появился сын.
Родился он с норовом,
Прозывался Фёдором.
Семья Абрамовых была большая и бедная. Из-за плохой обуви отец простудил ноги и был отправлен в больницу в Карпогоры, за 50 км от Верколы. Оттуда он уже не вернулся: за телом отца в распутицу, по бездорожью, ездил старший из детей - Михаил. Ему было тогда 15 лет. Шёл 1921 год.
Когда гроб с телом отца стоял в избе, женщины, плача просили Бога, чтобы он «малого прибрал», то есть Федю. Мать сурово возразила: «Не умирать родился - жить!» Тогда женщины решили, что «Степанида, видно, помешалась с горя».
Однако семья не погибла: «Степанида Павловна с пятью детьми подняла хозяйство, и к тому времени, когда Фёдору исполнилось 10 лет, семья из бедняков выбралась в середняки: имела две лошади, две коровы, быка и полтора десятка овец.
Ведущий:- Достаток нелегко дался «Ребячьей коммуне», как назвал её сам Абрамов: подростку Михаилу пришлось занять место отца, работать за взрослого, заботиться о младших. «Брат- отец»- так будет писать о нём потом младший брат, Фёдор.
Младшим тоже приходилось несладко: сестра Мария вспоминала, что утром до школы должна была прясть, а в школу часто носила кроме учебников и тетрадей, таз с бельём- прополоскать на переменке.
Федю тоже не баловали: немало говорит тот факт, что сено косить он научился в 6 лет.
В школу пошёл в 7 лет. В 3классе ему дали премию за хорошую учёбу: материи на брюки и ситцу на рубашку. По тем временам это была неплохая помощь семье.
Ведущий: - В 1932 году Федя окончил веркольскую четырёхлетку. Но в только что созданную, первую в округе семилетку его, первого ученика, не приняли: в первую очередь брали всех детей бедняков, красных партизан, а его сочли сыном середнячки. По словам самого писателя, «это была страшная, горькая обида ребёнку, для которого ученье- всё».
К, счастью, зимой, разобравшись, что середняцкое хозяйство было построено руками вдовы и малолетних детей, Федю приняли в школу в Кушкопале. А среднюю школу Фёдор заканчивает в Карпогорах. Там он живёт в семье старшего брата Василия. Старшие Абрамовы по- прежнему заботились о младших: Василий сделал всё, для того чтобы Фёдор, а в последствии и Мария, получили высшее образование.
В 7 классе Фёдор, в числе других учеников, получил премию за хорошую учёбу. В 9 и 10 классе он, отличник, получал стипендию имени Пушкина, которая присуждалась лучшему ученику школы за успехи в учёбе и за знание творчества поэта.
В 1938 году Фёдор Абрамов окончил с отличием школу и осенью того же года был зачислен без экзаменов на филологический факультет ленинградского университета. Начинается полуголодное существование бедного ленинградского студента. И вдруг- война….
Ведущий: В 1941 году студент- третьекурсник Фёдор Абрамов, как и многие другие студенты, вступают в ряды народного ополчения: уходит на фронт, досрочно сдав экзамены, «чтобы хвостов не было». В сентябре 1941 года рядовой- пулемётчик 377-го артиллерийского пулемётного батальона Абрамов был ранен в руку, после недолгого лечения он вновь отправился на фронт. В ноябре того же года взвод получил приказ: проделать проход в проволочных заграждениях под огнём фашистов. Единственное укрытие- тела погибших товарищей. Заранее распределили, кто за кем поползёт. Абрамов попал во второй десяток.
Фёдор полз к заграждению. В одной руке - ножницы, в другой – граната. …Он не дополз до заграждения несколько метров- пулями перебило обе ноги. В тот день от взвода в живых осталось несколько человек.
Ведущий:- Вечером похоронная команда собирала убитых. Посчитали мёртвым и Фёдора. Поволокли его на плащпалатке в братскую могилу. Измученные солдаты с трудом передвигали ноги. Усталый боец, споткнувшись около Фёдора Абрамова, нечаянно пролил ему на лицо воду из котелка,- «мертвец» застонал. Этот случай сам писатель считал огромным везением, чудом, случившимся с ним. В голодном блокадном Ленинграде Абрамов попал в госпиталь, что расположился в том самом университете, где ещё несколько месяцев назад Фёдор учился. В ту страшную зиму в неотапливаемом помещении раненные лежали в одежде, в шапках, в рукавицах, укрытые сверху двумя матрацами. Эти матрацы помогли многим из них выжить.
В апреле 1942 года Абрамова вместе с другими раненными эвакуировали из Ленинграда по Дороге жизни в одной из последних машин. Грузовики шли под обстрелом по слабому ладожскому льду. Машина впереди, с блокадными ребятишками, ушла под лёд. Машина, что шла сзади, с раненными, тоже осталась на дне Ладожского озера. А та, в которой ехал Фёдор Абрамов, добралась до Большой земли. И это он считал еще одним чудом в своей жизни.
И всю жизнь Фёдор Абрамов считал себя должником тех, кто не выжил в той страшной войне. «Погибли, может быть, самые талантливые, самые гениальные ребята»,- говорил он. И работал, сжигая себя без остатка: за себя и за них…
Чтец:
А всё ли помним
И всегда ль о том,
Что родина была, и есть, и будет
Не только реки, горы, отчий дом,
Не просто небо и земля,
А – люди?
Все те, кто рядом, под боком у нас,
И далеко, чужие нам по крови,
И все они нуждаются подчас,
В тепле, участье,
В братском добром слове.
Спеши на выручку, других зови,-
Пусть не найдётся душ глухих и жестких!
Без этого к чему слова любви
О родине,
О речке,
О берёзках?!
Читается рассказ «Чтобы увековечить память сына» их книги «Трава-мурава»
«У Терентьевны был один единственный сын, да и того убили на войне. Вскоре после войны она в честь сына сложила поминальную:
Хожу я, гуляю по своему двору,
Хожу, вспоминаю сына своего.
Уж ты, сын, ты, мой, сыночек,
За что ты, сын, погиб?
Погиб ты, мой сыночек,
За Родину, за Советский Союз,
Оставил ты меня, бесчастну,
До гроба слёзы лить.
Тридцать три года каждое утро и зимой, и летом, в любую погоду с этой молитвой-песней обходила старуха своё подворье. А потом подошла смерть, и она призвала соседку:
-Хочу дом тебе отписать, исполнишь ли мой завет?
-Давай дак не говори, чего не надо: у тебя дочи есть.
-Дочи в городе живут. А мне надо, чтобы и после смерти моей каждое утро поминали сына.»
Ведущий:- После лечения в госпитале в апреле 1942 года Абрамов получает отпуск по ранению. Три месяца Фёдор Абрамов преподавал в Карпогорской школе и там, в родных местах, на Пинежье, увидел то, что поразило его и запомнилось на всю оставшуюся жизнь: «…были похоронки, были нужда страшная и работа. Тяжёлая мужская работа в поле и на лугу. И делали эту работу полуголодные бабы, старики, подростки. Много людского горя и страданий. Но еще больше - мужества, выносливости и русской душевной щедрости».
«0ФИМЬИН ХЛЕБЕЦ»
- Справедливости на земле нету. Бог одной буханкой всех людей накормил - сколько молитв, сколько поклонов. Я еще маленькой была, отец Христофор с амвона пел: и возблагодариша господа нашего, единым хлебом накормиша нас... А про меня чего не поют? Я не раз, не два свою деревню выручала. Всю войну кормила. Мохом.
Раз стала высаживать из коробки капустную рассаду на мох. Смотрю: ох какой хорошенькой мошок! Чистенькой, беленькой. А дай-ко я его высушу да смелю. Высушила, смолола. Ну мука! Крупчатка! В квашню засыпала, развела, назавтра замесила (мучки живой, ячменной горсть была), по сковородкам разлила - эх, красота!
Ладно. В обед, на пожне, достаю, ем - села на самое видное место. Женки глаза выпучили - глазами мои хлебы едят. "Офима, что это?" - "А это, говорю, мука пшенична моей выработки". Дала попробовать - эх, хорошо! "Где взяла? Где достала?" - "На болоте". Назавтре все моховиков напекли - ну не те. Скус не тот. Опять: сказывай, где мох брала. Я отвела место на болоте - всю войну не знали горя. Уродило не уродило - мы сыты.
Думаешь, мне благодарность была? Спасибо сказали? Тепере-ка клянут. У всех желудки больны. От Офимьиного хлебца, говорят. От моха.
«Памятник»
Старая Пахомовна тяжело заболела. Съехались дети, стали утешать, успокаивать: поправишься, мама, а не поправишься, мы такой тебе памятник отгрохаем, какого в нашей деревне ещё не видали.
-Нет, ребята, никаких памятников не ставьте, а положите мне на могилу плуг.
-Плуг?
-Плуг. В городах на памятниках про все заслуги покойника пишут, а у меня одна заслуга- плуг. После войны мне в колхозе именной плуг присвоили за то, что я двадцать пять лет бессменно за плугом выходила. А когда я по старости не замогла ходить за плугом, мне тот плуг домой привезли, за сарай поставили. Там он и сейчас стоит.
За сараем, однако, плуга не оказалось.
Дети думали-думали, как быть, и в конце концов привезли от колхозной кузницы какой-то старый, бросовый, порядком проржавевший плуг. Привезли и поставили перед окошком.
Так, глядя в окошко на этот плуг, и отошла старая Пахомовна.
«Вкус победы»
-Я долго, до восьми лет, хлеб победой называла.
Как сейчас помню. Бегаем, играем с девочёшками возле нашего дома, и вдруг: «Санко, Санко приехал!» А Санко - старший брат Маньки, моей подружки из соседнего дома. Вот мы и чесанули к Маньке.
Солдат. Медали во всю грудь. С каждой за руку здоровается, у каждой спрашивает, как звать, каждую по головке гладит. А потом и говорит: «Я, говорит, Победу вам, девки, привёз».
А мы, малоросия, что понимаем? Вылупили на него глаза, как баран на ворота. Нам бы Победу-то в брюхо запихать, вот тогда бы до нас дошло.
Ну, догадался Санко, что у нас на уме. Достаёт из мешка буханку хлеба. «Вот, говорит, девки, так Победа- то выглядит». Да давай эту буханку на всех резать.
Долго я после того капризила. За стол садимся, мама даст кусок, скатанный из моха да картошки, а я в слёзы: «Победы хочу…»
Ведущий: С июля 1942 года Фёдор возвращается в армию на службу в нестроевых частях: вернуться на фронт не позволяют ранения.
В августе 1945 года приходит запрос ректора ЛГУ, профессора А.А. Вознесенского с просьбой демобилизовать Абрамова и отправить в Ленинград для завершения учёбы.
В 1948 году Фёдор Абрамов, получив диплом с отличием, поступает в аспирантуру, защищает кандидатскую диссертацию. На защиту аспирант пришёл в старых, рваных ботинках. После защиты сотрудники преподнесли ему новые ботинки - в подарок.
Ведущий: Творчество Абрамова неразрывно связано с Пинежским краем, с Верколой. Действие многих его произведений разворачивается в деревне Пекашино, «прототипом» которого являлась Веркола. Абрамов создает своеобразную художественную хронику, видя в жизни этой небольшой деревни отражение судеб всего русского народа.
Первый роман Фёдора Абрамова «Братья и сёстры» вышел в свет в 1958 году. Он был напечатан журналом «Нива», потом вскоре выпущен отдельной книгой в Ленинграде, а затем - полумиллионным тиражом в «Роман- газете». Со страниц романа «Братья и сёстры» пекашинские герои шагнули в следующие книги Абрамова:
«Две зимы и три лета» 1968г.
«Пути-перепутья» 1973г.
«Дом» 1978г.
Все романы составили тетралогию «Пряслины», удостоенную Государственной премии СССР в 1975 году.
Ведущий: Действие романа «Братья и сёстры» происходят в маленькой деревне Пекашино, затерявшейся среди Архангельских лесов, впервые месяцы войны. Написал Абрамов о войне по-своему, не похоже на кого-либо другого. Он рассказал о деревне в глубоком тылу, обезлюдевшей, забывшей многие земные радости, из последних сил стремившейся поддержать фронт, прокормить армию, город, страну.
Чтец:
Иду Пекашинской дорогой-
Дымятся травы синевой.
В Пинеге Мишка моет ноги:
Ровесник мужественный мой!
Не моет, просто раны лечит,
Штаны с заплатами задрав:
На лесосплаве изувечил
Подошвы- в клочья изодрал.
От боли взвыл бы бурым волком.
Нельзя! Почти уже мужик.
Он над отцовской похоронкой
Повыл по-бабьи. И отвык…
Обременённый детворою,
Не по-отцовски хмур, худущ,
Он- хлебороб, но хлеб с корою
Делил на семь голодных душ.
Ровесник! Малый человек
Вершил мужицкие дела,
Когда на худенькие плечи
Беда российская легла.
С какой готовностью хорошей
Солдатским вдовам помогал!
Тащил немыслимую ношу-
Порой срывался, но стоял!
Мы под одним родились небом,
Россию поровну любя.
Когда меня кормил ты хлебом,
Я воевала за тебя!
Ведущий: - Лучшие повести и рассказы Фёдора Абрамова, такие как «Пелагея», «Алька», «Деревянные кони», «Мамониха», «В Питер за сарафаном», «Сосновые дети», «Последняя охота» и другие, по своей художественной ценности и эмоциональной силе воздействия не уступают тетралогии «Пряслины».
Инсценировка по повести «Алька»
Автор:Возвращаясь после тяжёло работы на лугу, у дома Алька замедлила шаги.
Алька:-Старухи! У тётки пусто никогда не бывает, а сегодня, похоже,весь околоток собрался. Лизуха, Аграфена, Таля –ягодка, и, конечно, Маня-большая…Четыре старухи. Нет, пять. Христофоровна ещё в уголку за спинкой кровати сидит..
Автор:Старухи поумнели, видно, ни одна не проехалась насчёт её платья; да, по правде говоря, ей и плевать хотелось на их суды- пересуды: она так проголодалась за день, что как собака накинулась на уху из мелкой местной рыбёшки, которую Анисья уже поставила на стол.
Анисья:-Ешь, ешь, девка, заслужила!
Лизуха: Как не заслужила! Двух мужиков на сенокосе до смерти загнала. Василий Игнатьевич, сказывают, без задних ног- в гору подняться не мог. На лошади увезли.
Аграфена:-Да ведь родители-то у её какие! Что матерь, то отец…
Анисья:-Да, да! Уж родители-то твои, девка, поработали. У-у, какие горы своротили!
(Пауза. Пьют чай.)
Таля-ягодка:-А домой-то уж не собираешься, Алевтина?
-Чего она дома-то не видала?
-Да хоть те же хоромы родительские. Я поутру на своё крылечко выйду да увижу ваш домичёк- так-то жалко его станет. Невесёлый стоит, как сирота бесприютная…
-Запела! Нонека деревни целые закрывают да сносят, а она по дому слезу лить…Епоха.
-Хорошо живу, Христофоровна. И место денежное, и работа- не заскучаешь. А уж насчёт еды- чего хошь. Только птичьего молока разве нету.
-Чего там говорить. Кабы худо было- не бежали бы все в город.
-Да почто все-ти? Вон у нас Митрий Васильевич… В городе оставляли- не остался…
-И мой племяш возвернулся. Я, говорит, тетка, деревню больше уважаю…
-Не сидят, не сидят ноне люди на месте. Все чего-то ищут. Нашим, деревенским, города не хватает, а тем опять- из города- деревни…
-Каким ето не хватает деревни?- усмехнулась Маня- большая.- Я что-то таких не видала.
-Да как не видела. У меня девушки- студентки из города целый месяц жили- разве забыла?
-А, ети учёные-то огарыши…
-Нет, нет, Марья Архиповна, нельзя так. Не заслужили. Уж хоть говорится- городские люди шибки, а я того не скажу. Хорошие, уважительные девушки. Без спросу воды из ушата не напьются, а нетто чего… Я говорю: чем так у нас понравилось- третье лето подряд ездите? Смеются: «За живой водой, говорят, бабушка?»
(Пауза)
-Не пообижусь, не пообижусь на девушек. Уважительные, разговористые. За мной весь день ходят чуть не по пятам ступают да всё, что ни скажу, записывают. Что вы, говорю, вам тёмная старуха наскажет- ни одного дня в школу не ходила? Вас, говорю, надо записывать, а не меня, вы, говорю, институты кончаете, да чего ещё-то?
-Видно, нынешние-то науки послабже против прежних, раз бабку старую теребят.
-Ничего подобного! Наука у нас хорошая, передовая- кто первый спутник запустил? А что студенты к вам ездят да всякие сказки записывают, дак это так и надо. Поняли?
-А туески-то им берестяные зачем?- спросила Таля- ягодка.- Ко мне на подволоку залезли- всю пыль собрали, два туеска да старую ложку нашли. Ложка некрашеная, большая- не в каждый рот влезет, бывало, ещё дедко наш ел. Да что вы, говорю, девки, с ума посходили! Неужто, говорю, из такой страховодины исть будете? «Будем, будем, бабушка!» Тоже всё на смех..
(Пауза).
-Ягоды-то ныне есть? Нет?
(Голос за сценой).
Старухи ей не отвечали, они продолжали разговор о своих небольших пенсиях, сетовали на непогоду, рассуждали о жизни…
И последнее, что она услышала, были слова Христофоровны:
-Нельзя, нельзя человеку без живой воды. Вот и ищут её люди, кто где может. По всему свету шарят…
Ведущий:-«Трава-мурава» и «Были-небыли»- это цикл коротких рассказов, над которыми Ф. Абрамов работал около 30 лет. Сам автор утверждал, что бесхитростные, на первый взгляд, историйки не лишены философского подтекста. Сотни человеческих судеб, характеров, поступков проходят перед нами в «Траве-мураве». Есть в цикле и просто колоритные сценки, зарисовки, притчи, любование метким народным словом, юмором, скоморошиной. «Трава- мурава» составляет как бы «малую энциклопедию» народной жизни во всём её разнообразии. Здесь всё перемешано- радостное и горькое, смешное и трагическое, небывалое и привычное, яркое и неброское. О себе рассказывает сам народ: то печалится, то смеётся и радуется, то негодует и возмущается.
АВАГОР И ШАВАГОР
- Мелкий пошел народишко. Морошка. Война подкосила людей-то. Голод-то этот затяжной. После войны ребят в армию надо брать - слезы: не вытягивают ростом. Специально на откормку ставили.
А какие раньше-то богатыри на Пинеге жили! Слыхал про Авагора-то да Шавагора? Два брата были. Один на Авой горе жил - километра два повыше Верколы. Там и доселе борозды от полей видать. А другой - у Шавой - ниже деревни два километра.
И вот Авагор все к брату на лодке ездил в бане мыться. Раз шестом толкнется - лодка на сто метров вперед летит. А то опять хватится который - топора под рукой нету: "Брат, кинь-ко мне топорик!"
И кидали. С горы на гору кидали. За четыре версты.
Вот какие на нашей земле люди-то в старину жили!
А НЕ УСТРОИТЬ ЛИ ЛЕТО?
Зима-то у нас длинная, полгода, а иной раз и больше. Надоест. И вот мама, бывало: а что-то я, отец, по лету заскучала. Не устроить ли нам лето в дому?
Устраивали. Отец нанесет из лесу еловой хвои, березы, вербы, на печь положит, так и потянет оттуда летним лесом. А мама опять самовар на шишках согреет да ягод — в трубу-то — синих с вереса бросит, дак уж воздух-то в избе — не надышишься.
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО
Антон Егорович, великий труженик, из тех, на ком держался колхоз, заболел. Местный фельдшер и вызванный из райбольницы врач навыписывали старику кучу всяких лекарств. Да еще дочери из города прислали.
- Дедушко,- спросил маленький внучек, с которым обычно Антон Егорович коротал дома дни,- а какое лекарство всех лучше?
- Нету его здесь.
- А где оно?
- В сарае.
- В сарае? Дак давай я сбегаю.
- Не принести тебе, родимый. То лекарство работой называется, и взять его могу только я.
- Ну дак давай обопрись на меня да пойдем в сарай.
Старик попервости в шутку (надоело маяться целыми днями в душной избе) оперся на жиденькое плечико внука, потом кое-как не без его же помощи дополз до сарая, пристроился к начатым незадолго до болезни саням (он всю жизнь делал для колхоза сани), кое-как взял в руки топор и начал постукивать.
И вот, что вы думаете, полегчало старику: вечером в тот день он впервые за две недели поел, а еще через неделю и совсем поправился.
Ведущий:- - Жил Федор Абрамов в Ленинграде, восхищался этим городом, но каждое лето неизменно стремился на Пинегу. Он говорил: «Я не могу жить, не могу писать, если не вдохну воздуха родного края, не пройдусь по родной земле, не увижусь с родными и близкими мне людьми». Любовью к родной земле пронизаны строчки его произведений.
Чтец
“ Самый красивый бор, какой знал Лукашин на Пинеге, это Красный бор. Лес – загляденье: сосняк да лиственница. Это со стороны Пинеги. А на север от дороги, там, где посырее, – ельник, пекашинский кормилец.
Всего полно в этом ельнике. В урожайные годы грибов да ягод – лопатой греби. Само собой, была на этом бору и дичь. Осенью, когда по первому морозцу едешь, то и дело вспархивают стайки пугливых рябчиков, а иногда, случается, и самого батюшку глухаря поднимешь – просто пушечный выстрел раскатится по гулкому лесу.
Но самое удивительное, самое незабываемое, что видел на этом бору Лукашин, – олени. Было это два года назад. Он возвращался домой с покосов, рано утром, когда только-только поднималось над лесом солнце. И вдруг какой-то шорох и треск в стороне от дороги.
Он поднял отяжелевшую ото сна голову, и у него перехватило дух – алые олени. Летят во весь мах к нему по белой поляне и солнце, само солнце несут на своих ветвистых рогах…”
Ведущий:- Веркола была для писателя и источником боли, недоумения, гнева, разочарования, обиды… Именно эти чувства владели художником, когда он заносил в дневник приметы бесхозяйственности, безответственности, нравственной неразборчивости, расхлябанности, подмеченные в жизни земляков. Изо дня в день, из года в год Веркола множила записи, подобные этим: « Второй день под угором бродят по посевам лошади с жеребятами. Всё это видят из деревни, проходят мимо- и ноль внимания. Не своё. Совхозное…вся Россия такая, как Веркола. И ещё хуже» ; «Что всё-таки у вас делается? Куда идём? Полна деревня народу, а на лугу никого. И ни у кого не болит сердце».
Ведущий:- Веркола…С нею были связаны размышления Ф.Абрамова о нравственной деградации человека, об отмирании традиций… Веркола же была для писателя и главной хранительницей Веры, Надежды, Любви, коими крепились творчество и жизнь.
Веркола… Всё, вышедшее из-под пера Ф.Абрамова, и всё, оставшееся нереализованным, были связаны с нею.
Ольга Фокина
Путь на Верколу
Занавешивай, Веркола,
светлой Пинеги зеркало
плотным платом тумановым,
за ночь сотканным заново.
Пригнети его, Веркола,
чтоб не смела просверкивать
ни полна озеринушка,
ни шумна ручьевинушка.
Накрои не ко времени
разоцветшим черемухам
лоскутов ночной темени,
разбросай по хмельным кудрям.
Да еще не запамятуй:
вздохом рек, ветром с луга ли
ходких ходиков маятник
придержи, чтоб не стукали.
Пусть собаки не перхают,
не стучит молоток о гвоздь, -
твоему сыну, Веркола,
приусталось, призаснулось.
Поцелуй его в лоб высок,
постели ему бел песок,
приукрой его дернышком
от дождя и от солнышка…
1983
Ведущий: Мужчины в роду Абрамовых жили недолго. Отец писателя, его братья умерли молодыми, роковым для рода был 55-летний рубеж. Фёдора Абрамова судьба пощадила, но ненадолго.О болезни Фёдора Александровича знали только близкие: в сентябре 1982 года он перенёс операцию; в апреле врачи объявили, требуется ещё одна. 14 мая 1983 года эта операция, по словам врачей, прошла успешно. В тот же день в послеоперационной палате Фёдор Абрамов скончался от сердечной недостаточности.
На пятый день после Кончины Фёдора Абрамова земля Верколы приняла в себя тело своего сына.
Чтец:
Он так любил берёзы и космеи,
И пинежский напевный говорок,
День ото дня сильнее и сильнее
Его тянуло на родной порог.
Здесь сердце отдыхало и болело,
Искало вновь ответа на вопрос:
Куда идём? Так в чём, скажите, дело?
Земля скудеет, лес и сенокос.
Герои мы на час? Да неужели?
А родина просила защитить
От подлости, пассивности, безделья,
От сердца равнодушного в груди.
И он вставал. Он словом бил в упор!
Он, как на фронте, снова был бойцом!
И, выйдя на Абрамовский угор,
Я чувствую, как ветер бьёт в лицо!
Использованная литература:
1.Абрамов Ф.А. Деревянные кони/ Ф.А. Абрамов.-М., 1978.-431с.
2.Абрамов Ф.А. Трава-мурава/ Ф.А.Абрамов.- С.-Пб.,2008.-160с.
3.Галимов Ш.З. Фёдор Абрамов: Творчество, личность/ Ш.З. Галимов.- Архангельск, 1989.-251с
4.Литературный Север: Книга для учащихся 5-8 классов/ Сост. Л.С.Скепнер.- Архангельск, 1995.- 431с.
13
2 249
22 698 
