Основатель и строитель Свято-Андреевского мужского монастыря - схиархимандрит Серафим (Томин).

Урок 9.

Тема занятия: Основатель и строитель Свято-Андреевского мужского монастыря - схиархимандрит Серафим (Томин).

Цель занятия: раскрыть историю жизни и подвига схиархимандрита Серафима (Томина), его пример исповедника и роль духовника для Оренбургской епархии.

План занятий:

1. Организация деятельности учащихся.

2. Проверка домашнего задания.

3. Изучение нового материала.

Ход занятия

I.Организационный момент

Запись в тетрадь темы урока. Обсуждение темы урока, выделение непонятных по значению слов.

Примерные вопросы:

1) Что нового вы узнали из разных источников о владыке Леонтии (Бондаре)?

2) Как отреагировали ваши знакомые, узнав о подвиге веры владыки Леонтия (Бондаря)?

3) Какое на вас производит впечатление знакомство с книгами о владыке?

Работа с терминами: Крестоношение, отречение от мирского, блаженство гонимых за веру, исихазм, Иисусова молитва, юродство

Изучение жизни и подвига схиархимандрита Серафима (Томина)

Материал для рассказа учителя о жизни и подвиге схиархимандрита Серафима (Томина).

Нравственный пример схиархимандрита Серафима (Томина), являвшегося для всего Оренбуржья символом духовного возрождения нашего общества на протяжении последних двадцати лет, особо примечателен. Он был духовником Оренбургской епархии, основал Свято-Андреевский мужской монастырь, являлся живой легендой, связавшей ушедшую Святую Русь с современным обществом высоких технологий. Доказательством факта реальности Святой Руси как соборного сознания современников о связи со святыми XX века является также решение Архиерейского Собора РПЦ в 2000 г., на котором было канонизировано более полутора тысяч новомучеников и исповедников Российских, пострадавших за православную веру в лихие дни репрессий 1920-х – 1930-х годов. Здесь мы постараемся на уникальных фактах раскрыть становление и масштаб личности отца Серафима и его влияние на окружающее общество, на религиозное и национальное самосознание русского человека. Схиархимандрит Серафим, в миру – Михаил Константинович Томин, родился в бедной крестьянской семье 8 ноября по старому стилю в 1923 году, в 3 часа ночи, под праздник святого Архистратига Божия Михаила, в селе Бараково Шарлыкского района. Михаил был первым сыном своих родителей – Константина Леонтьевича и Александры Григорьевны Томиных. Будучи слабым по здоровью, на ноги он не вставал до трех лет. На лечение мальчика отвезли к схимонахине Зосимии, в миру Евдокие Яковлевне Сухановой. Она исцелила его и предсказала его будущее афонское монашество.

Дом Томиных был в центре села, рядом с церковью. Крестная сшила Михаилу, которому было чуть больше пяти лет, стихарик. Он нес большой пономарский подсвечник, а кадило держал выше головы. Однажды, когда на малом входе на вечерне он зашел впереди батюшки Царскими дверями в алтарь, священник шутливо предрек: «Мать Алевтина, мать Алевтина! Мишунька священником будет!». Шести лет Миша пел дисконтом в храме. Стоя на табуретке, читал «Апостол», «часы». С детства Михаил любил молиться. Родители запрещали ему читать молитвы дома – это были годы гонений на церковь и атеистической пропаганды советской власти. Мальчик стал уходить на сельское кладбище, посреди которого стоял окованный железный крест, поставленный в 1921 г. на общей могиле погибших от голода сельчан. В школе на него рукой махнули: «Попенок! Монашенок!». Только семь классов закончил Михаил. Отец ездил в район – упрашивал учителей принять экзамены у Михаила, которые он сдал на отлично.

Шел 1937 год. Священника Григория Малахова расстреляли в 1933 году, священника Иоанна Сурайкина – в 1934 году. В один из злополучных дней была последняя служба в храме великомученика Георгия Победоносца в селе Бараково, во время которой произошла облава. После закрытия храма Михаил со священником отсидели в колхозном амбаре три дня, но по малолетству Миша был отпущен органами НКВД. В 1937 году отец выгнал Михаила из дома. Отрок построил себе келью во дворе и стал мастерить ведра, табуретки, шкафы, столы, клал печи, крыл жестью крышу, работал кузнецом, краснодеревщиком, портным. Семь раз комсомольцы села разбирали келью, разбивали окна, печку, но Михаил не сдавался и спал в шубе, отстраивал новую келью.

О. Серафим вспоминает: «Везут в Шарлык в районную тюрьму, дадут стакан воды и хлеба. Скомандуют: «Поставь печку, тогда отпустим». И так было много раз. Я не боялся никого, понятия даже такого не имел, боялся только Бога. Однажды в Шарлыке при очередном аресте, положили на стол Библию и крест. Кричат мне: «Вот, Мишка! Крест и Евангелие, ты врать не можешь, скажи нам – Бог есть или нет? А я спрошу их, скажите: «Гонения есть на Бога? – есть, говорят, мы гоним его. – Так, хорошо. Коль вы гоните, так что спрашиваете. Если бы Его не было, кого бы вы гнали? Кого нет – того нет, с тем не борются, не гонят». Избили меня и выгнали после этого».

Первым духовным наставником Михаила был старец Андрей Егорович Варламов, афонский монах, еще до революции 1917 года посланный в Россию для сбора пожертвований, но так и оставшийся здесь. В 1938 году, стоя перед иконой Иверской Божией Матери, старец Андрей вдруг сильно расплакался. «Скоро, скоро, Мишунька, будет война, – говорил он, неотрывно смотря на икону. Немцы опять нападут на Россию… Но Россия теперь победит». «Батюшка, сколько же крови христианской еще прольется?» – спросил его Михаил. «Мишунька ты мой дорогой, настолько земля русская прегрешила, что вопиет она об очищении. А очищается она только кровью людской… И тебя на войну возьмут, воевать не будешь, а глаз потеряешь…». В дальнейшем всё так и произошло.

Вторым духовным отцом Михаила был схиепископ Петр (Ладыгин). «Моя первая встреча со схиепископом Петром произошла, когда мне было еще 14 лет, осенью 1937 года. К нам в дом пришла незнакомая женщина, которая назвалась монахиней Дарией и сказала, что меня приглашает к себе схиепископ Петр из Уфы. Я не мог отказаться. До Уфы мы дошли пешком. Рядом с рекой Белой в районе под названием Нижегородка, мы вошли в дом, где в подполье скрывался владыка. Я обомлел, когда предо мною предстал огромного роста старец в облачении схимника. Погруженный в его отеческие объятия, я плакал и слышал, как он говорил: «Монахом будешь, Мишунька, монахом будешь…». Со схиепископом Петром, своим духовным наставником, Михаил был неразлучен последующие 14 лет.

Еще юношей он поступил в Свято-Троицкий Ионовский монастырь в келейники к строителю и игумену этого монастыря отцу Ионе Киевскому (в схиме Петру). Отец Иона восемь лет келейничал у преподобного Серафима Саровского, носил ему пищу в дальнюю пустынь. Через несколько месяцев после хиротонии во епископа Нижегородского, викария Уфимской епархии он был арестован. Принял схиму с именем Петр. И лишь через 12 лет, в 1937 году, схиепископ Петр был амнистирован по старости. Из тюрьмы его выпустили в возрасте 82 лет. «В это время я и увидел впервые владыку Петра, когда по его указанию привели меня в маленький дом в районе Нижегородка, – отмечает о. Серафим. – Скрывался схиепископ Петр в разных селах и городах целых 6 лет. Сколько раз будил он меня среди ночи и говорил: «Мишунька, вставай, скоро приедет такой-то священник, надо бы встретить». Ни письма, ни телеграммы – откуда мог знать?! А через какое-то время, действительно, приезжает тот самый священник… А однажды толкает он меня посреди ночи: «Мишунька, Мишунька, мантию давай скорее, епитрахиль, поручи… Владыка Иов сейчас скончался в Армавире. Будем отпевать Владыку». Лишь через несколько месяцев от приезжих монахинь стало достоверно известно, что, действительно, в это самое время скончался скрывавшийся в Армавире владыка Иов.

С началом войны Михаил сам попросился на фронт. «В августе 1941 года явился я в Шарлыкский военкомат, как положено рясофорному послушнику – в рясе, в лаптях и в скуфейке. В сумке были богослужебные книги. А во всей Оренбургской области ни одной действующей церкви к тому времени уже не осталось. Около комиссариата толпились сотни людей, и стар и млад, всех забирали на фронт. Меня сразу же посадили в камеру. На другой день пытались снять рясу, скуфейку, но я твердо сказал, что только в рясе пойду на фронт. Волосы у меня в то время были ниже пояса, борода еще не росла, а усы только пробивались. «Ты откуда такой явился?», – выругавшись, сказал военком, взглянул на меня зло и настрочил какое-то письмо, запечатал в пакет и велел мне нести его в Оренбург в центральный военкомат. Пешком шел я 100 километров, распевая псалмы и молитвы. В Оренбурге вручил послание комиссару, он удивился, тоже увидев меня в рясе, прочитал письмо и на меня как-то странно посмотрел. А потом говорит: «Кто это писал?» – «Комиссар Зайцев». «Он что, сумасшедший? Он написал про тебя: поставьте к стенке и расстреляйте! Какая причина? У нас военный кодекс: если священник или монах не носит форму, остается в рясе, с бородой, мы имеем право отправить его на линию фронта в качестве сапера, санитара, повара. Ведь вы – столяр?» – «Столяр». «Плотник?» – «Да». «Портной?» – «Портной». «Печник?» – «Да». И тогда комиссар констатировал: «Мы отправим вас в Бузулук, в Колтубановку, в строительную часть».

Так и случилось: Михаил был призван в ряды Красной армии и отправлен в строительный батальон на станцию Колтубановка Чкаловской области. Там ему и довелось пережить первую лютую военную зиму. В строительной части были одни старики и малолетки, Михаил как наиболее способный был назначен прорабом. Жили в выстроенных своими силами землянках. Морозы доходили до 40 градусов, а он ходил в летней скуфейке. От ветров правый глаз покраснел. Местный фельдшер помазал глаз какой-то жидкостью и глаз окончательно перестал видеть. 23 декабря 1942 года Михаила отправили в эвакогоспиталь №359 в Оренбург, где он находился на излечении до 9 марта 1943 года. Там врачи решили, что глаз не спасти, прооперировали Михаила, и он остался с одним глазом. Его признали негодным к службе в РККА с исключением с учета. После той операции Михаилу дали вторую группу инвалидности и комиссовали. Так для него закончилась война.

Во время войны схиепископ Петр Ладыгин, скрываясь от гонителей, продолжал окормлять своих духовных чад. В Оренбурге (тогда Чкалове) его последователей было человек пятнадцать, да еще в Стерлитамаке, Уфе, Ишимбае около десяти человек. Решили они вместе с владыкой уйти в Среднюю Азию. Владыку Петра нарядили «узбеком» надели чапан, чалму для него сделали и сели в поезд «Максим Горький», следовавший до Ташкента. Семь дней мы ехали до Ташкента. В Ташкенте прописку не давали. Не прописывали и в Коканде, Андижане, Джелалабаде. Тогда решили уйти в горы. Собрались 22 человека во главе с владыкой Петром в городе Джелалабаде у Ивана Емельяновича Еременко, духовного сына матушки Зосимии Енадской. Он был участником поместного собора 1917 – 1918 годов от Оренбургской епархии. В начале 1930-х годов был арестован. Приговорен к расстрелу. Бежал в Среднюю Азию в г. Джелалабад, где в те времена можно было жить без паспорта. Там завел большую пасеку, построил кирпичный дом. «Мы готовились уходить в Тянь-Шаньские горы. Три месяца ушло на сборы. Стали сушить сухари, закупать семена, собирали иконы и богослужебные книги. Купили 26 ишаков, самые необходимые вещи, минимум продовольствия и ночью выехали по направлению к китайской границе. «Ночью из города нас вывел Иван Ермолаевич, – вспоминает о. Серафим. – Восемь дней пробирались по безлюдной местности. Бывало, прорубали путь топорами. Схиепископ Петр ехал на ишаке, творил молитву и плакал в пожелтевшую от старости бороду. Сначала нам иногда еще попадались полудикие овечьи стада с киргизами-пастухами. Потом, на протяжении нескольких дней мы шли, не встретив ни единого человека. Места были совершенно нехоженые. Остановились же мы в живописной долине рядом с горной рекой. Вдали величественно вздымались пики Ленина и Сталина. Выбрав удобное место, разбили лагерь. По благословению владыки Петра сразу же принялись за постройку двенадцати келий и церкви во имя великомученика Пантелеимона. Строили исключительно из липы, так как другие произрастающие там диковинной породы деревья топор просто не брал. Гвоздей у нас не было, их заменяли деревянные шипы. Вместо стекол в окна вставляли тонкие дощечки, которые днем можно было выдвинуть. Крыши складывали из тесаных бревен, укладывая их одно к одному. Тут проявилась необычайная мудрость владыки Петра. Еще в Джелалабаде он велел закупить много веревки из верблюжьей шерсти. Все удивлялись, зачем понадобилось так много веревки? Но, оказалось, что, обложив лагерь веревками, люди пребывают в безопасности и змеи не могут подобраться к ним. Первый год было голодно. Вообще, Тянь-Шаньские горы, по сравнению с Кавказскими или Саянскими, считаются не самыми голодными. Вокруг места были богатейшими, здесь росли дикие яблони, дикий виноград, грецкие орехи. Питались мы дикими яблоками, разными ягодами, земляными орехами. Но этого не хватало, и поэтому чувство голода не оставляло нас ни на миг. Желудки огнем горели от бесконечных орехов и желудей. Река просто кишела рыбой, но только вытащишь рыбу на берег – она от давления тут же темнеет и в пищу уже не пригодна. От высокогорного давления сильно страдала вся братия, у многих было учащенное сердцебиение, случались обмороки. Семь лет жила община в этой благословенной пустыни. Это было трудное, но райское время! В первый год едва не умерли с голоду. Разрабатывать горную почву под огороды было очень трудно. Но зато через год, кода мы получили первый урожай картофеля, жить стало несравненно легче. Из диких зверей самыми злыми и опасными были горные кабаны. Их в той местности было очень много. Но Господь берег нас от этих животных. Медведи никогда нас не трогали и, кажется, не боялись. Много вреда приносили горные козы. После их посещения весь огород был словно скошенный…

В этих горах Михаил был пострижен в рясофор 11 июня 1944 года с именем Михаил, потом 17 декабря 1946 года – в мантию с именем Мисаил и в тот же день рукоположен иеродиаконом, а позже 5 ноября ст.ст. 1947 года – рукоположен во иеромонахи. Мисаил, предчувствуя арест братии, предлагал владыке уйти дальше в горы. Владыка отвечал: «Нет. Надо мне окончить жизнь, а вам нужно пройти школу на костях». Монахи каждый день готовились к тому, что их арестуют. И вот однажды, в день иконы Божией Матери «Скоропослушница» 1951 года была отслужена литургия, все причастились и увидели в небе «кукурузник». Их выследили с самолета. Стал этот «кукурузник» вывозить братию по два человека в Джелалабад, в тюрьму, и никто, ожидая своей очереди, не сбежал и не спрятался. По всей стране в газетах писали, что далеко в горах нашли целую банду монахов. Большинство из них было расстреляно.

Владыку Петра посадили под домашний арест в г. Глазове Вятской губернии, где он скончался 14.10.1952 года, в возрасте 96 лет. Мисаила отправили в ссылку в г. Бийск. Здесь, неподалеку от города, была разрушенная деревенька с сохранившейся церковью. Ссыльные монахи построили себе землянки и стали служить по монастырскому уставу Богослужения в церкви. На всю епархию оставались только три церкви. На праздник Троицы со всей округи приехал народ на подводах, так что достаточно большая церковь не вмещала всех молящихся. После окончания вечерней службы внимание всех привлекла подвода с привязанной к ней бесновавшейся женщиной. Люди с этой подводы рассказали, что бес вселился в неё с трех лет, когда она повторила вслед за отцом матерное слово о Боге. С тех пор 35 лет беснуется, не признает одежды и с нечеловеческой силой разрывает оковы на себе. При них было письмо архиерея с просьбой отчитать бесноватую. Её привели в церковь, бес, сидящий внутри несчастной, кричал: «Косоглазый поп, не подходи ко мне. Всех вас заберут, арестуют. А церковь спалю, сгорит как свечка!» Отец Мисаил прочел молитвы, она утихла и упала без сознания. Женщину унесли, переодели, утром на литургию она пришла сама, причастилась, глаза её просветлели. После службы церковь была окружена, всех арестовали, никто из братии не смог взять ничего, как был в чем, так и увезли. У отца Мисаила осталась только икона, подаренная архиереем, его вскоре сняли за то, что он позволил принародно отчитать больную. Исцелённую тоже арестовали, и она умерла в больнице.

Вскоре была амнистия. Многим из братии достались паспорта, о. Мисаилу достался «волчий билет», разрешавший жить в каком-либо населенном пункте не более трех недель. Стал он колесить по всей Средней Азии. Но вскоре, устав от бесконечных переездов, ушел в бега. Был объявлен всесоюзный розыск. О Мисаил узнал об этом позже, иначе бы не отправился тайно в родной Оренбург.

В Оренбурге, в церкви, ему очень обрадовались. На следующий день уже полгорода знало о приезде о. Мисаила. Он по-прежнему не подозревал, что находится в розыске, но вскоре стал замечать, что за ним неотступно следуют несколько странных людей в полушубках. Находясь на квартире у сестры, о. Мисаил обнаружил, что дом оцеплен. Едва сумел скрыться, выйдя из дома, надев поверх рясы женское пальто, а на голову накинув платок. Скрывался у дяди. Ночью поднялся буран, а ему надо было срочно уходить из города. Надев предложенный брезентовый плащ, о. Мисаил задворками и оврагами пошел за Сакмару. По дорогам идти было нельзя – шел по бездорожью. Решил идти в сторону второй немецкой колонии, надеясь, что там искать не будут. По дороге услышал шум приближающейся позади машины. Это ищут его, мелькнула мысль у о. Мисаила. Из подъехавшей к нему машины выглянул веселый энкаведешник и, мельком глянув в замерзшее лицо о. Мисаила, полуприкрытое заиндевевшей брезентовой накидкой, сказал: «Поехали! Это не он, не похож». «Шел буран. Дороги не видно. Ночь. Сильный мороз. А сил идти почти нет. Мысли были о том, что, наверное, сейчас замерзну, – вспоминает о. Серафим. – Вдруг – скрип саней. Его, обмерзшего, окликает с саней малец: «Иди к нам, моя мама всех странников пускает!» Садится о. Мисаил в сани, едут. Приезжают в незнакомое село, подъезжают к дому. В доме – голодные дети, холодно, по углам иней свисает. Но его приветливо встречают. Вынул о. Мисаил узелок с едой, дети жадно набросились на пищу. Сам о. Мисаил есть ничего не стал, а лег на лавку, благодаря Бога за посланных ему добрых людей. Хозяйку попросил, чтобы разбудила в 5 утра. Та заспорила: «Куда ты пойдешь в такой буран?» – «У меня мать умирает» – ответил о. Мисаил. Утром проснулся, помолившись, хотел уже выходить из дома. Но, хозяйка, подойдя к нему, с какой-то уверенностью сказала: «Вы батюшка?» – «Да. Как ты узнала?» – Мой отец покойный сегодня приснился, сказал: «Тяжело мне в земле лежать. В твоем доме нынче батюшка ночует. Попроси его, чтобы меня отпел» – «Как звали отца?» – «Василий. Умер в 1935 году». Объяснил о. Мисаил женщине, что нет у него сейчас ни кадила, ни других вещей нужных для отпевания. Но при ближайшей возможности, он отца её отпоет обязательно. Всю жизнь поминал отца этой женщины о. Серафим, благодаря Бога за все…

Пошел он дальше по бурану. Путь лежит в татарский совхоз. Но попадает он почему-то в другое, гораздо большее село. Сбился, видимо, с пути. При входе в село дом с копной соломы на воротах, что значит проезжий дом. Но туда нельзя, там вполне могут о нем сообщить или ждать. На самом краю села видит покосившийся дом, покрытый соломой с подслеповатыми окнами, заткнутыми соломой. Постучавшись, попросился на ночлег. «Не могу, – ответил ему женский голос, – отец у меня умирает. О. Мисаил сказал, что идти ему некуда и решившись вошел в дом. Слезы блеснули в глаза у него, когда он увидел теплившуюся лампадку пред образами. Редко в каком доме такое теперь увидишь. Хозяйка, увидев, что у него длинные волосы да борода, с надеждой спросила: «Вы священник?» – Да, священник». – «Вас нам сам Бог послал». В избе под иконой святителя Николая отходил ко Господу старик. Обратившись к о. Мисаилу, старик умоляюще произнес: «Причастите!» С собой у о. Мисаила ничего не было. Дочь старика вынесла ему новое полотенце. О. Мисаил перекинул его через шею, и получилась епитрахиль – стал исповедовать старика. Он сразу после исповеди умер. Оказалось, эти люди жили келейно – в Бога крепко веровали, в колхоз не вступали. Так Господь в очередной раз привел его к своим – к тем, кто ищет его помощи.

Девять месяцев скрывался в немецкой слободе о. Мисаил. Жил в немецкой семье: муж, жена, двое малюток. Знали они, что постоялец – православный священник. В вечер на Крещение о. Мисаил принес ведро воды, освятил воду, погрузив крест. Холодной водой умылся и выпил. Хозяину тоже захотелось, но инок не разрешил: «Нельзя вам. Вы иноверцы». Эти немцы были меннонитами. Стали они о Православии расспрашивать. А потом захотели принять Православие, крестившись. Поставили дома кадку, нанесли воды и всей семьей крестил их о. Мисаил.

Где только не пришлось скрываться о. Мисаилу от ищущих его солдат. На чердаке в сене, которое прокалывали штыками, в коптильне, в колодце, в овраге. Один раз под койкой, на которой сидел энкаведешник, который допрашивал хозяев. «Вот проклятый одноглазый поп! – жаловался он. – На него всесоюзный розыск объявлен, а мы не можем его схватить».

Однажды он шел по степи, за спиной замигал свет фар машины, ехали по следам. Рядом протекала небольшая речушка, заросшая камышом. Зайдя в воду по подбородок, он стал незаметен преследовавшим. В него стреляли по камышу, но не попали. Еще девять километров он прошел весь мокрый. В деревне, куда он зашел почти без сил, организовали сбор молока со всех дворов и отогревали его горячим молоком в кадке. Так и спасся.

В Среднюю Азию о. Мисаил благополучно вернулся в 1955 году. И там его все-таки арестовали. Владыка Герман, взяв его на поруки, отправил в г. Пржевальск на вольную ссылку (без права выезда). С 1955 по 1956 год о. Мисаил был псаломщиком Троицкой церкви г. Прежевальска, Иссык-Кульской области. В ссылке произошло несколько интересных случаев. О. Мисаил часто ходил в местную поликлинику, так как после многих лет скитаний здоровье его оказалось подорванным. Его хорошо знал весь персонал. Однажды главный врач больницы попросил о. Мисаила побывать на сеансе приехавшего из Москвы врача-гипнотизера. Священник долго отказывался, но пришлось согласиться. В актовом зале собрался весь больничный персонал. Гипнотизер обратился почему-то сразу к о. Мисаилу. «Вы отрицаете силу гипноза?» – «Нет, не отрицаю, а только считаю эту силу бесовской». Гипнотизер приступил к гипнозу, но на монаха его чары не действовали, так как он все время творил Иисусову молитву – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного». Как ни напрягался «целитель», никакого результата не добился. «Снимите крест!» – закричал гипнотизер, он мне мешает работать. «Для вас крест просто бляха, а для меня – святыня, и потому снять его я никак не могу». – «Ну, тогда не молитесь. Я чувствую, что вы молитесь». – «Я монах и не могу не молиться». Отчаявшись, гипнотизер отвернулся и направил свою бешеную энергию на собравшихся в зале. Что тут началось! Все завизжали. Кто-то упал на четвереньки, кто-то полез на стену… Главврач долго потом извинялся за странный «сеанс». А вечером к о. Мисаилу пришел домой сам гипнотизер. «Я не знал, – признался он, – что есть сила больше той, которой я обладаю». Он рассказал как в Москве учился гипнозу, какие при этом были бесовские видения. Он сказал, что больше не хочет лечить людей гипнозом. О. Мисаил исповедовал его. Вскоре он принял монашество и умер в сане архимандрита.

Еще был интересный случай. В Пржевальске к о. Мисаилу ходил 15-летний симпатичный юноша, сын председателя горисполкома. Был он верующий, но скрывал это от родителей. На вид он казался гораздо взрослее своих лет. Однажды парня пригласили «дружкой» на свадьбу, он пришел за благословением, о. Мисаил благословил его идти на свадьбу, но почему-то сказал: «Когда сядешь за стол, подадут тебе стакан с вином. Ты сразу не пей. Опусти под стол и там потихоньку перекрести, чтобы никто не навел на тебя порчу и не приворожил». Ночью к о. Мисаилу приехали милиционеры и отвезли в участок, там он увидел своего юного знакомого, а на столе лежал стакан без дна. Донышко лежало рядом, отрезанное ровно, будто алмазом. «Ваша работа? – спросил с угрозой узбек-милиционер. – Вы клеем приклеили стакан, чтобы все подумали, что вы совершили чудо». Оказалось, что когда юноше одна молодая женщина поднесла стакан с вином, он опустил его под стол и по совету о. Мисаила, перекрестил. Дно у стакана неожиданно отвалилось, и вино пролилось ему на брюки. Он ужаснулся случившемуся. Понял – его хотели «присушить» – и не сдержался, запустил этим стаканом в женщину. Произошел скандал. Приехала милиция. Он рассказал, что перекрестил стакан, вспомнив совет о. Мисаила. Вскоре священника отпустили, он сумел убедить милицию, что не мог заклеить стакан, ибо не знал, к каком доме была свадьба, и кто будет подносить вино.

По возвращении из Средней Азии владыка Ермоген (Голубев) с сопроводительным письмом отправил о. Мисаила в Москву к Патриарху Алексию I. «Девять дней прожил я у Святейшего в Чистом переулке, а потом, по его благословению, уехал в Одессу. – рассказывал позднее о. Серафим. – С марта 1956 года пребывал в числе братии Свято-Успенского монастыря г. Одессы на различных послушаниях, в том числе – помощником уставщика и келейником митрополита Нестора и архиепископа Даниила. Часто приходилось встречать важных духовных лиц. Однажды из заключения вернулся митрополит Нестор (Анисимов), проведший в заключении 8 лет. Как только владыка узнал, что о. Мисаил духовный сын схиепископа Петра, благословил его со словами: «Отныне и до моей кончины будешь моим духовником». «Так я, молодой монах, имея от роду 33 года, стал духовником легендарного российского архипастыря митрополита Нестора (Анисимова), – вспоминает о. Серафим.

«У святых ворот Одесского Успенского монастыря нас встречала вся братия во главе с архимандритом Назарием – 90-летним старцем, еще до революции награжденным тремя наперсными крестами. Рядом с отцом Назарием стояли четыре заслуженных архипастыря. Все были только что прибывшие из мест заключения. Это были: уже упомянутый мною владыка Даниил (Юзвиюг), владыка Серафим (Лукьянов), владыка Феодор Аргентинский (духовный сын владыки Вениамина (Федченко)) и владыка Иоаникий Красноярский. Назначили меня келейником всех пяти архиереев. А в мае в Одессу на патриаршую дачу приехал Святейший Патриарх Алексий I. И опять я, недостойный, был награжден большим утешением. Благословили меня каждое утро ходить к Патриарху, вычитывать молитвенное правило. У Святейшего были больные ноги, и когда я вычитывал правило, он всегда сидел на кровати в простой зеленой рясе, опершись на палочку. Святейший часто приглашал старцев-архиереев к обеду. Пища всегда была очень простая. Завтрак, как правило, состоял из квашеной капусты с медом и ржаного хлеба. Обеды были немногим богаче. А какие беседы велись за этим столом! Я тихо сидел, благоговея от мудрых, исполненных смиренной дерзости и любви речей этих старцев. При мне бывали здесь и архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, и профессор Владимир Петрович Филатов с супругой Варварой Васильевной, а также профессор Владимир Евгеньевич Шевелев и многие другие истинные рабы Божии. Но недолгой была наша радость. Вскоре, под Ильин день, всем проживающим в Одесском монастыре архиереям было «предложено» советскими властями разъехаться по разным дальним обителям. И было это не без промысла Божьего. Когда многомиллионная православная паства осталась без пастырей, принявших мученическую кончину или малодушно отрекшихся от священного сана, старые иноки и архиереи заняли их место. Владыка Нестор, перед тем как уехать в Балтовский Онуфриевский монастырь, спросил Патриарха: «Ваше Святейшество, благословите отца Мисаила (мое монашеское имя) быть моим духовником». Святейший благословил. Это благословение и позволило мне быть вместе с митрополитом Нестором до последних дней его жизни. Вскоре, в 1956 году, владыка Нестор был назначен управляющим Новосибирской и Барнаульской епархией. Во избежание шумного дела советские власти позволили назначить митрополита Нестора на Кировоградскую кафедру. Я последовал за владыкой.

Каждую субботу владыка Нестор исповедовался. Семь лет я был его духовником, и каждая его исповедь была ступенькой моего личного духовного роста. Я учился у него внимательному, даже придирчивому отношению к каждому своему слову, поступку. Себя он искренне считал величайшим грешником, потерянным человеком. Зато как сильно радовался он добрым делам живущих с ним рядом людей. Для него все были если не подвижники, то непременно добрые, милые люди. Он умел оправдывать любые человеческие недостатки. Свои же мельчайшие проступки возводил в ранг преступлений. «Как в чистой комнате мельчайшие пылинки бывают заметны, так и в доброустроенной душе всякое прегрешение видно сразу», – говорят святые отцы. И владыка так сокрушенно каялся и плакал о грехах своих, что нередко я, духовник его, призванный быть судьей и наставником, ласково успокаивал владыку, уверяя, что грех его не так уж и велик.

Во всей епархии в годы правления митрополита Нестора не было закрыто ни одной церкви. Зато через три месяца после его кончины из 320 приходов Кировоградской епархии осталось лишь около 30.

Владыка Нестор очень трепетно относился к Казанской иконе Пресвятой Богородицы. На мой вопрос, есть ли какая-то особая причина этого почитания, он отвечал: «Во-первых, я некоторое время жил в Спасском монастыре в Казани, где находилась чудотворная икона Божией Матери, а во-вторых, в день Казанской иконы я и скончаюсь». …Приближался день Казанской иконы Божией Матери. Болезнь обострялась. Владыка решил ехать в Москву на операцию. Меня с собой он не взял. «Кто же в нашей церквушке будет служить?» – говорил владыка. Он очень любил маленькую крестовую церковь в архиерейском доме, освященную во имя Всех Святых, в земле Российской просиявших. Он называл ее «кусочком неба». На прощание владыка сказал мне: «В день Казанской иконы Божией Матери Литургию начнешь в два часа ночи». «Как в два часа?» – удивился я. «Именно в два», – подтвердил владыка.

Наступил день Казанской иконы Божией Матери. Ровно в два часа ночи, по слову владыки, я начал служить Божественную Литургию. А уже к концу службы мне принесли срочную телеграмму. В ней сообщалось о внезапной кончине митрополита Нестора. Умер владыка, как и предсказывал, в четыре часа утра в день Казанской иконы Божией Матери…

В ту ночь в архиерейском доме происходили удивительные события. Когда скончался владыка, его кот, разогнавшись по комнате, бросился на стену и насмерть разбился. Пес же всю ночь жалобно выл, а наутро его нашли мертвым.

30 июля 1956 года архиепископом Борисом о. Мисаил был переведен в Балтский Феодосиевский монастырь Одесской области. Здесь он был помощником уставщика и келейником епископа Гавриила. С 1 сентября 1956 года, по вызову митрополита Нестора, – духовник и священнослужитель Вознесенского собора г. Новосибирска. С 14 марта 1957 года – настоятель Покровской церкви села Чебаки, Ширинского района, Красноярского края. Здесь, по представлению Его Святейшества митрополита Нестора (Анисимова) Новосибирского и Барнаульского от 25 апреля 1958 года ко дню Святой Пасхи 1958 года за его труды на пользу Святой Церкви, за основание иноческой общины при Свято-Покровском храме села Чебаки, о. Мисаил был удостоен высокой награды и за Божественной Литургией в неделю Входа Господня во Иерусалим возведен митрополитом Нестором в сан игумена.

В 1958 году о. Мисаил был переведен на настоятельское место в Дмитриевскую церковь города Алейска, Алтайского края. С 22 сентября 1958 года – он снова Оренбурге, где по 15 июня 1959 года служил настоятелем Казанской Крестовой церкви и сверхштатным священником Никольского кафедрального собора. Но пребывание в родном городе продлилось недолго.

15 июля 1959 года митрополитом Нестором монах был назначен настоятелем Крестовой церкви с поручением обслуживать приходы – Никольский с. Калиновки и Михайловский села Донино-Кашинка, Кировоградской епархии. С 20 января 1961 года – настоятель Крестовой церкви города Кировограда. 25 апреля 1958 года за основание иноческой общины при Покровском храме отец Мисаил был награжден Святейшим патриархом Алексием I патриаршей грамотой и за Божественной Литургией в неделю Входа Господня во Иерусалим возведен митрополитом Нестором в сан игумена. В 1962 году митрополитом Нестором награжден палицей, на праздник Покрова Божией Матери возведен в сан архимандрита. После смерти митрополита Нестора в 1962 году два года о. Мисаил был за штатом в г. Кировограде.

С 1964 году он вновь переехал в Оренбург, где проживал по улице Куйбышева 18а, служил за штатом и пенсионером Московской патриархии. 24 марта 1970 года Его Святейшеством, патриархом Алексием II награжден юбилейным крестом с украшениями.

О. Мисаил в конце 1960-х годов жил в Оренбурге, по улице Красноармейская, 12. Он, по благословению владыки Леонтия, тайно постригал в монахи и в монахини, особенно матушек, бывших послушниц Успенского женского монастыря. Некоторые случаи как-то становились известными власти. Вызывает уполномоченный владыку Леонтия. «Леонид Фадеевич, да что это такое! Что себе позволяет Томин?! Монастырь тайный открыл, сделал себе парикмахерскую, и всю ночь стригет и стригет. Запрещаю!» Вскоре уполномоченный вызвал о. Мисаила и грозно приказал прекратить постриг. Отец Мисаил ответил ему: «У каждого свой долг. Вы атеист, я христианин. И я на то поставлен игуменом, чтобы постригать! Хочешь запретить, запрещай. Посади меня в камеру и не буду постригать. Пока я не в камере – постригал и буду постригать. А если Вы пожелаете, моя рука не дрогнет и вас постригу!» Рассвирепевший уполномоченный выгнал с угрозами о. Мисаила, но сделать ему ничего не мог. Лет через двадцать после этого случая произошла еще одна встреча с этим уполномоченным, когда о. Серафим вернулся с Афона и брал авиабилет в кассах на улице Туркестанской для своего друга архимандрита Антония. Его окликает некий человек: «Отец Мисаил, подойдите». Когда монах подошел, он не узнал бывшего уполномоченного – поседевший и постаревший, он был уже совсем не похож на того бравого мужчину. «Садитесь около меня – попросил он его. – «Я слышал, вы были за границей, приехали с Афона. У вас кажется новое имя? – «Да, я теперь отец Серафим» – Серафим, я искренне прошу у вас прощения, что я над вами так издевался, а я невиновен в этом. Вышестоящие власти приказывали мне, и я так поступал. Извините меня». Так по молитвам о. Серафима бывшие недруги обращались к покаянию.

С 4 января по 13 мая 1971 года о.Мисаил был настоятелем Георгиевской церкви села Ярышево Ивановской епархии, Гаврило-Посадского района. В этом храме был убит священник, и отца Мисаила направила в опустевший приход Патриархия как монаха, чтобы церковь не закрыли. «Вас могут убить! – было сказано в Москве. По молитвам о. Мисаила убийц скоро нашли.

Мечта о том, чтобы попасть на Афон не оставляла о. Мисаила. Когда он гостил на даче у патриарха Алексия II (Симанского) в Переделкино, патриарх подал ему надежду: «Ты знаешь, сейчас ожидается разрешение греческих властей на проезд монахов из России на Афон. Молиться надо, чтобы Господь дал, чтобы афонский русский монастырь к России вернулся». К тому времени там уже осталось восемь столетних стариков.

В 1971 году о. Мисаил получил приглашение от грузинского патриарха Ефрема переехать на жительство в Грузию. Монах продал дом на ул. Красноармейской в Оренбурге, присмотрел дом в грузинском городе Благодехии и уже дал задаток. Когда он проезжал из Грузии в Оренбург и зашел в патриарший собор в Москве, начиналась всенощная. Службу вел местоблюститель патриаршего престола Пимен. Он при встрече сделал о. Мисаилу неожиданное предложение: «Мисаилушка! Куда ты пропал, куда делся? Мы ищем тебя отправить на Афон, а найти не можем». – «Ваше Святейшество а я уже в Грузию собрался, дом продал! – В какую Грузию, никакой Грузии, поедешь на Афон! – Я с радостью, мне старец Петр предрек, что я буду на Афоне! – сказал о. Мисаил. На чемоданах о. Мисаил ждал визы целых пять лет. Временно купил дом в г. Оренбурге на Сызранской, 37а, в котором и прожил тридцать лет своей жизни. Из послужного списка игумена Мисаила (Томина) можно почерпнуть следующую характеристику данную ему архиепископом Леонтием Оренбургским и Бузулукским 9 июня 1975 года за № 100:

«Игумен Мисаил (Томин) высокой духовной жизни заштатный клирик Оренбургской епархии. Ревностный священнослужитель, средоточие кипучей энергии, большой знаток обиходного пения, и хотя, в отношении слуха наблюдается некоторая ограниченность, благодаря обладанию высоким тенором, в исполнении песнопений духовенством, незаменимый. Познания в области церковного устава глубоки. Всегда стремится и участвует в чтении на клиросе и притом чтец прекрасный. Одно прискорбно, что игумен Мисаил не обладает железным здоровьем. Но и это обстоятельство не мешает ему, если только он не прикован болезнью к постели, ежедневно посещать утренние и вечерние богослужения, совершаемые в кафедральном соборе». В 1976 году визу открыли и монах, наконец, отправился на Афон!

О. Мисаила назначили благочинным, ризничным, уставщиком и духовником Русского Свято-Пантелемоновского монастыря. С Афона он приезжал Оренбург на лечение. Священнослужителя мучила глаукома, операцию сделал Феодосий Ильич Линник, профессор, заведующий кафедрой областной больницы. Из Оренбурга о. Мисаил привез на Афон много нужных вещей, среди них – пятьдесят пар хромовых солдатских сапог. В 1980 году в Афинах монаху сделали неудачную операцию – удалили камни и желчный пузырь, задев нерв.

Исполнилось 36 лет его монашеству. Его вызвали в кинод (орган управления всеми афонскими монастырями) и в торжественной обстановке поздравили с этой датой. Когда сказали, что о. Мисаил «выдержал много испытаний в безбожной России и потому достоин принятия схимы», монах прослезился. Это случилось в декабре. А за несколько месяцев до этого он ходил в кинод из русского Свято-Пантелеимонова монастыря, чтобы отчитаться о посещении Афона делегацией из России.

Возвращался о. Мисаил в свой монастырь узкой тропинкой. Путь его лежал мимо монастыря Ксиропотам, построенного царем Константином (V век). Смотрит, у канавы идет старец-пустынник, о. Мисаил знал, что пустынники есть на Афоне, но до этого никогда не встречался ни с одним из них; на отшельнике были лоскуты вместо одежды, под ними виднелось тело. Он был подпоясан кожаным поясом, в руках – чётки. Волосы космами спадали с плеч. Ноги черные, все в рубцах и запекшейся крови. Легко шел он босиком по камням и колючкам. «Благословите, отче», – обратился о. Мисаил к пустыннику. – «Бог благословит, патре Серафимос». «Патре! Я не «Серафимос», я Мисаил! – воскликнул о. Мисаил. «Мисаил умер! Серафим Саровский, Серафим», – ответил старец. Что означали его слова? О. Мисаил не мог этого понять. Сняв рясу и подрясник, он предложил их пустыннику – так было жалко его, покрытого лохмотьями. «Нет, нет», – отказался пустынник. о. Мисаил заплакал. Тогда пустынник взял подрясник, одел на себя и в благодарность легко как мальчик, стал класть поклоны, о. Мисаил попытался было делать то же, но вскоре задохнулся, а он продолжал. Потом пустынник обнял о. Мисаила и взял у него благословение (значит, он был простым монахом). Глаза его были светящимися, а лицо прозрачным! Кости, обтянутые кожей. Сняв ботинки, о. Мисаил предложил их пустыннику, но он не взял. Сказал просто: «Патре Серафимос, моим ногам будет в ботинках жарко, а твоим – без них – холодно». Принять шерстяные носки все же не отказался, надел их на свои черные ноги и, поцеловав о. Мисаила, пошел вглубь леса. Оставшись один, о. Мисаил долго смотрел вслед и думал: «Какой я Серафим?»…

В схиму о. Мисаила должны были постригать в греческом монастыре перед чудотворной иконой Пресвятой Богородицы «Иверская». И вот 2 февраля 1981 года на пострижении собралось много заслуженных людей. Был даже губернатор Афона. Постригал в схиму грек схиархимандрит Максим. А на Афоне в схиму может постригать только схимник. И вдруг на пострижении о. Мисаил услышал: «Постригается схиархимандритос Серафимос». Вот когда вспомнилось пророчество афонского пустынника!

На пристани, когда корабль его увозил с Афона в Россию, он со слезами прощался с братией и монастырем, к нему подошел греческий старец и сказал: «Патре Серафимос! Не плачь. Твоя болезнь не к смерти. Божья Матерь умолила Сына своего, чтобы Господь послал тебе через эту болезнь дивный афонский монастырь в России». Так сегодня сбылось еще одно пророчество, данное о. Серафиму на Афоне, когда по афонскому уставу в 1996 году возник Свято-Андреевский мужской монастырь в селе Андреевка Саракташского района Оренбургской области!

Вернувшись в Оренбург, о. Серафим пролежал девять месяцев в областной больнице. Патриарх Пимен благословил о. Серафима восстанавливать Свято-Даниловский монастырь в г. Москве в качестве благочинного и духовника. О. Серафим не сдавал греческий паспорт, надеясь еще когда-нибудь попасть на Афон, из-за этого его не прописывали в Москве. Патриарх Пимен его уговаривал: «Что вы делаете? Зачем оставляете паспорт? – «Ваше святейшество, благословите, я поеду на Афон» – обращался к нему о. Серафим. – «Нет, не поедете, я не благословляю, будете с о. Евлогием восстанавливать Даниловский монастырь». Даниловский монастырь представлял в то время печальное зрелище, здесь находилась детская колония, большинство зданий было в аварийном состоянии. Три с половиной года о. Серафим участвовал в его восстановлении – в 1982 – 1983 годах, братии было всего человек десять. Из-за греческого паспорта о. Серафиму власти поставили условие – или сдавать паспорт и тогда его пропишут, или выезжать из Москвы. О. Серафим обратился к патриарху: «Ваше святейшество, благословите, я поеду на Афон, мне трижды предсказывали, что я умру на Афоне: были пророчества матушки Зосимии, схиепископа Петра (Ладыгина) и старца Андрея Варлаамова». «Отец Серафим – обратился к нему патриарх, – Вы уже умерли. Вы приняли на Афоне схиму – это духовная смерть, считайте, что уже умерли! Пророчества старцев исполнились! Потрудитесь для Церкви, надо помочь в восстановлении Киевской лавры».

Так, по благословению Патриарха Пимена, схиархимандрит Серафим участвовал еще два года в качестве благочинного, духовника – в 1983 – 1985 годах в восстановлении Киево-Печерской лавры. В Киеве после чернобыльской катастрофы о. Серафим получил еще большее, чем при рентгенотерапии облучение, упал в обморок. Лечился в Москве и в Оренбурге.

В 1990-х годах о. Серафим активно участвовал в восстановлении полутора десятка храмов и приходской жизни в городах – Оренбурге, Орске, Кувандыке; в поселках – Саракташ, Пономаревка, Матвеевка, Кармалка. Во время своего посещения Оренбургской епархии по случаю освящения храма во имя св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова в селе Черный Отрог 06.09.1996 г., Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил о. Серафима основать монашескую общину. 10 сентября 1996 года Михайло-Архангельский храм села Андреевки Саракташского района был передан монашеской общине и начались ежедневные службы. Так сбылось основное пророчество в жизни о. Серафима – об устройстве у него на Родине мужского монастыря. Решением Священного Синода РПЦ от 17 июля 1998 года монашеская община была преобразована в Свято-Андреевский мужской монастырь.

За многолетнее подвижническое служение Церкви в 2001 году о. Серафим был награжден Его Святейшеством Патриархом Московским и всея Руси Алексием Патриаршим Крестом – высшей наградой Русской Православной Церкви. В последнее время отец Серафим тяжело болел. И все же, в декабре и январе 2012 г. он смог дважды побывать в Андреевском монастыре – 13 декабря, на престольный праздник, день памяти св. апостола Андрея Первозванного, когда монастырь посетил и совершил там Божественную литургию Высокопреосвященнейший Валентин, митрополит Оренбургский и Саракташский, и 2 января, в день памяти св. прав. Иоанна Кронштадтского. А 15 января, в день памяти тезоименитого святого Серафима Саровского, отец Серафим, будучи тяжело больным, причастился Святых Христовых Таин. 20 января 2013 года он отошел ко Господу в жизнь вечную.

С именем схиархимандрита Серафима, без преувеличения можно сказать, связана целая эпоха, характеризующая не только жизнь нашей епархии. В его судьбе прослеживается судьба Русской Православной Церкви XX века в целом – это и годы гонений, и возрождение веры, восстановление монастырей, воспитание нового поколения монашествующих. Светлая память об отце Серафиме будет жить в сердцах многих и многих оренбуржцев, а восстановленный под его чутким и профессиональным руководством в живописной горной местности на лоне вольных Оренбургских просторов Свято-Андреевский мужской монастырь, – долго радовать взгляды, сердца и души россиян!

Вопросы для обсуждения.

1. Какие чувства у вас вызвала история о жизни и подвиге схиархимандрита Серафима (Томина)?

2. Что подарила святая Зосимия Михаилу Томину и какую роль сыграла в его судьбе?

3. Какую роль в духовной жизни сыграли для Михаила его духовные наставник Андрей Варламов и схиепископ Петр (Ладыгин)?

4. О чем молились монахи в Тянь-Шаньских горах?

5. Когда и кем был пострижен в рясофор, мантию и схиму Михаил Томин?

6. Какая роль владыки Нестора (Анисимова) на отца Мисаила?

7. Афонское чудо: какое было пророчество?

8. Когда и как был основан мужской монастырь в с.Андреевка?

4. Закрепление и обобщение изученного.

Обобщающее слово учителя. Жизнь отца Серафима являет собой образец крестоношения, «тяготы друг друга носите, и тем исполните закон Христов». Он как духовник привел к покаянию и постригу более 150 монахов, из них более 40 в игуменском сане. Испив чашу гонений за Христа. Он стал примером в 90-е годы для молодого поколения, пришедшего в Церковь. Восприняв афонскую традицию монашествап передал следующему поколению монахов традицию исихазма и Иисусовой молитвы.

Задание. Допишите фразы:

1. Крестоношение - это …

2. Духовная жизнь начинается с отречение от мирского …

3. Гонимые за веру блаженны потому, что…

4. Пророков нет, в Отечестве своем…

5. Исихазм – это…

6. Нет города без святого, села без праведника…

7. Юродство, как степень святости…

Подготовка и оформление выводов.

Запись выводов в тетради в форме ответа на поставленные выше вопросы.

Домашнее задание:

1) выучить определения данных на уроке терминов;

2) Просмотреть с родителями дома видеофильм о жизни и подвиге схиархимандрита Серафима (Томина)и обсудить его.

3) Обсудить с друзьями нравственный пример схиархимандрита Серафима (Томина).