"Расул Гамзатов "

Гамзатов Расул Гамзатович

Родился 8 сентября 1923 года в селении Цада Хунзахского района Дагестанской АССР, в семье народного поэта Дагестана, лауреата Госпремии СССР, Гамзата Цадасы.

Учился в Аранинской средней школе и в Аварском педучилище, после окончания которого работал учителем, помощником режиссёра Аварского Государственного театра, заведующим отделом и собственным корреспондентом аварской газеты «Большевик гор», редактором аварских передач Дагестанского радиокомитета.

В 1945—1950 гг. Расул Гамзатов учился в Московском литературном институте имени М.А. Горького.

После его окончания Расула Гамзатова в 1951 году избирают Председателем правления Союза писателей Дагестана, где он работал вплоть до своей кончины в ноябре 2003 года.

Расул Гамзатов начал писать стихи, когда ему было девять лет. Потом его стихи начали печатать в республиканской аварской газете «Большевик гор» Первая книжка стихов на аварском языке вышла в 1943 году. Ему было всего двадцать лет, когда он стал членом Союза писателей СССР. С тех пор на аварском и русском языках, на многих языках Дагестана, Кавказа и всего мира вышли десятки поэтических, прозаических и публицистических книг, такие как «В горах моё сердце», «Высокие звезды», «Берегите друзей», «Журавли», «У очага», «Письмена», «Последняя цена», «Сказания», «Колесо жизни», «О бурных днях Кавказа», «В полдневный жар», «Мой Дагестан», «Две шали», «Суди меня по кодексу любви», «Сонеты» и многие другие, которые получили широкую популярность у любителей его поэзии.

Стихи и поэмы Расула Гамзатова переводили на русский язык такие мастера пера, как Илья Сельвинский и Сергей Городецкий, Семён Липкин и Юлия Нейман. Особенно плодотворно работали с ним его друзья-поэты: Наум Гребнев, Яков Козловский, Яков Хелемский, Владимир Солоухин, Елена Николаевская, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Марина Ахмедова и другие. Сам Расул Гамзатов перевёл на аварский язык стихи и поэмы Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Шевченко, Блока, Маяковского, Есенина, стихи поэтов Пушкинской плеяды, арабского поэта Абдул Азиз Ходжи и многих других.

Многие стихи Расула Гамзатова стали песнями. Они привлекли внимание многих композиторов Дагестана, Кавказа, России и других республик. Издательство «Мелодия» неоднократно выпускало пластинки и диски с песнями на стихи поэта. Тесно работали с Гамзатовым широко известные в стране композиторы: Ян Френкель, Оскар Фельцман, Полад Бюль-Бюль-оглы, Раймонд Паулс, Юрий Антонов, Александра Пахмутова, Готфрид Гасанов, Сергей Агабабов, Мурад Кажлаев, Ширвани Чалаев и многие другие.

Исполнителями этих песен стали известные певцы и артисты: Анна Герман, Галина Вишневская, Муслим Магомаев, Марк Бернес, Иосиф Кобзон, Валерий Леонтьев, Сергей Захаров, София Ротару, Рашид Бейбутов, Вахтанг Кикабидзе, Дмитрий Гнатюк, Муи Гасанова, Магомед Омаров и другие. Стихи декламировали такие известные артисты, как Михаил Ульянов, Александр Завадский, Яков Смоленский, Александр Лазарев и другие.

За выдающиеся достижения в области литературы Расул Гамзатов отмечен многими званиями и премиями Дагестана, России, Советского Союза и мира: народный поэт Дагестана, Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской премии, Лауреат Государственных премий РСФСР и СССР, лауреат международной премии «Лучший поэт 20 века», лауреат премии писателей Азии и Африки «Лотос», лауреат премий Джавахарлала Неру, Фирдоуси, Христо Ботева, а также премий имени Шолохова, Лермонтова, Фадеева, Батырая, Махмуда, С. Стальского, Г. Цадасы и др.

Расул Гамзатов избирался депутатом Верховного Совета Дагестанской АССР, заместителем Председателя Верховного Совета ДАССР, депутатом и членом президиума Верховного Совета СССР, членом Дагестанского обкома КПСС. Несколько десятилетий был делегатом писательских съездов Дагестана, РСФСР и СССР, членом Комитета по Ленинской и Государственной премиям СССР, членом правления Советского Комитета защиты мира, заместителем Председателя Советского Комитета солидарности народов Азии и Африки, членом редколлегии журналов «Новый мир», «Дружба народов», газет «Литературная газета», «Литературная Россия» и других газет и журналов. Имел ряд государственных наград: четыре ордена Ленина, орден Октябрьской революции, три ордена Трудового Красного знамени, орден Дружбы народов, орден «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени, орден Петра Великого, болгарский орден Кирилла и Мефодия, многие медали СССР и России.

8 сентября 2003 года в день 80-летия поэта за особые заслуги перед отечеством президент России Владимир Путин вручил ему высшую награду страны — орден Святого апостола Андрея Первозванного.

Поэтические вечера Расула Гамзатова с успехом проходили в разные годы в махачкалинских и московских театрах и концертных залах, а также в культурных центрах Софии, Варшавы, Берлина, Будапешта и во многих других залах.

По произведениям поэта в Ленинградском театре оперы и балета поставлен балет «Горянка», в Петербургском большом театре комедии осуществлена постановка спектакля «Мой Дагестан», на сцене аварского музыкального драматического театра имени Г. Цадасы поставлены спектакли «В горах моё сердце», «Берегите матерей», «Горянка» и др. Пьеса «Горянка» поставлена на сценах многих театров бывшего СССР.

О жизни и творчестве народного поэта написаны и изданы книги известных литературоведов: К. Султанова, В. Огнева, В. Дементьева и др. О нем сняты документальные и телевизионные картины такие, как «В горах мое сердце», «Кавказец родом из Цада», «Белые журавли», «Расул Гамзатов и Грузия» и др. По его произведениям сняты художественные фильмы «Горянка» и «Сказание о храбром Хочбаре».

Расул Гамзатов был во многих странах Европы, Азии, Африки, Америки. Он был в гостях у многих известных государственных деятелей, у королей и президентов, писателей и художников. Его дом в ауле Цада и Махачкале посетили много гостей мирового значения.

Его семья: жена Патимат, скончалась в 2000 году, три дочери и четверо внучек. Отец умер в 1951 году, а мать — в 1965 году. Двое старших братьев пали в сражениях Великой Отечественной войны. В Махачкале живёт его младший брат Гаджи Гамзатов — академик Российской академии наук.

3 ноября 2003 года сердце поэта остановилось, похоронен он в Махачкале на кладбище у подножия горы Тарки-Тау, рядом с могилой жены Патимат.

Расу́л Гамза́тович Гамза́тов (авар. Расул XIамзатов; 8 сентября 1923 — 3 ноября 2003) — знаменитый аварский поэт, писатель, публицист, политический деятель. Народный поэт Дагестанской АССР (1959). Герой Социалистического Труда (1974). Лауреат Ленинской (1963) и Сталинской премии третьей степени (1952). Член ВКП(б) с 1944 года

Автограф Расула Гамзатова

Расул начал писать стихи в 1932 году, печататься — в 1937 году, в республиканской аварской газете «Большевик гор». Первая книга на аварском языке вышла в 1943 году. Он переводил на аварский язык классическую и современную русскую литературу, в том числе Пушкина и Лермонтова, Маяковского и Есенина.

В Литературном институте им. А. М. Горького Гамзатов познакомился и подружился с молодыми поэтами, в том числе с Н.Гребневым, которые начали переводить стихи Расула Гамзатова на русский язык. Поэту-переводчику Н.Гребневу принадлежит перевод особенно широко известных "Журавлей", которые стали песней по инициативе и в исполнении Марка Бернеса в 1969 году.

Ряд других стихов Расула Гамзатова тоже стали песнями, например, «Исчезли солнечные дни». С Гамзатовым тесно работали многие композиторы, в том числе Дмитрий Кабалевский, Ян Френкель, Раймонд Паулс, Юрий Антонов, Александра Пахмутова; среди исполнителей песен на его стихи — Анна Герман, Галина Вишневская, Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Валерий Леонтьев, София Ротару, Вахтанг Кикабидзе, Марк Бернес.

Р. Гамзатов был членом редколлегии журналов «Новый Мир», «Дружба народов», газет «Литературная газета», «Литературная Россия», других газет и журналов. С 1951 года и до конца жизни возглавлял писательскую организацию Дагестана.

Изданы десятки его поэтических, прозаических и публицистических книг на аварском и русском языках, на многих языках Дагестана, Кавказа и всего мира.

Семья

Жена Патимат (скончалась в 2000 году), три дочери и четыре внучки, среди которых известная Шахри Амирханова.

Отец умер в 1951 году, а мать — в 1965 году.

Двое старших братьев пали в сражениях Великой Отечественной войны.

Младший брат Гаджи Гамзатов — академик Российской академии наук.

Награды

Герой Социалистического Труда (27 сентября 1974)

Орден Святого Андрея Первозванного (8 сентября 2003) — за выдающийся вклад в развитие отечественной литературы и активную общественную деятельность[1]

Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (18 апреля 1999) — за выдающийся вклад в развитие многонациональной культуры России[2]

Орден Дружбы Народов (6 сентября 1993) — за большой вклад в развитие многонациональной отечественной литературы и плодотворную общественную деятельность[3]

четыре ордена Ленина

Орден Октябрьской Революции

Три ордена Трудового Красного Знамени

орден Петра Великого

Орден «Кирилл и Мефодий» (НРБ)

Медали СССР

Ленинская премия (1963) — за книгу «Высокие звёзды»

Сталинская премия третьей степени (1952) — за сборник стихов и поэм «Год моего рождения»

Государственная премия РСФСР

Народный поэт Дагестана

Международная премия «Лучший поэт XX века»

Премия писателей Азии и Африки «Лотос»

Премия Джавахарлала Неру

Премия Фирдоуси

Премия Христо Ботева

Международная премия имени М. А. Шолохова в области литературы и искусства

Премия Лермонтова

Премия Фадеева

Премия Батырая

Премия Махмуда

Премия С. Стальского

Премия Г. Цадасы и другие

[править]

Афоризмы и истории

Про Расула Гамзатова ходило множество анекдотов, которые он любил пересказывать, уверяя, что это — правда.

На своём 70-летнем юбилее (в 1993 году) он заявил Джохару Дудаеву: «Почему грузин должен быть независим от армянина, а чеченец — от аварца? Независимых людей и наций нет!» — и тот, не найдя что ответить, незаметно уехал.

В начале 1990-х годов, в разгар сепаратистских настроений в Дагестане, Гамзатов с присущей ему афористичностью отрезал: «Дагестан никогда добровольно в Россию не входил и никогда добровольно из России не выйдет».

В разгар антиалкогольной кампании и запрещения продажи спиртных напитков на съезде Союза писателей сказал: «Ну что ж. Будем приносить в себе».

Произведения и публикации

1943 Сборник стихов «Пламенная любовь и жгучая ненависть»

«Наши горы» 1947

Р. Гамзатов. ЗЕМЛЯ МОЯ. Стихи. Перевод Н. Гребнева, Я. Козловского. Даггосиздат 1948

Р. Гамзатов. ПЕСНИ ГОР. Перевод Н. Гребнева, Я. Козловского, В.Бахнова. Молодая гвардия, М., 1948.

1950 Сборник «Родина горца»

«Год моего рождения». Сборник стихов и поэм, 1950. Сталинская премия- 1952 г.

Сборник «Слово о старшем брате» 1952

1953 Поэма «Разговор с отцом»

1955 Сборник «Дагестанская весна»

1958 Поэма «Горянка»

1959 Сборник «В горах моё сердце»

Р. Гамзатов «Высокие звёзды». Стихи и поэма. Авторизованный перевод[4] с аварского Н. Гребнева, Я. Козловского. Советский писатель. 1963, 1964 (Ленинская премия 1963 г.)

Сборник «3арема» 1963

Р. Гамзатов. «Письмена». Восьмистишия, эпиграммы, надписи. Авторизованный перевод* с аварского Н. Гребнева. Молодая гвардия, М., 1963, 1964, 1969

Р. Гамзатов. Избранное в двух томах. Том I, Перевод Н. Гребнева и Я. Козловского. Художественая литература 1964

Р.Гамзатов. Библиотека избранной лирики. Перевод Н. Гребнева, Я. Козловского. Молодая Гвардия, 1965

«И звезда с звездою говорит» 1964

Р. Гамзатов. «Мулатка». Стихи. Авторизованный перевод* с аварского Н. Гребнева, Я. Козловского. Сов. Писатель. 1966

1967 Для детей: «Мой дедушка»

Р. Гамзатов «Мой Дагестан». Лирическая повесть (кн. 1)1968

Р. Гамзатов. А ЧТО ПОТОМ? Перевод Н. Гребнева и Я. Козловского. Библиотека «Крокодила», Москва 1969

Р.Гамзатов. ТРЕТИЙ ЧАС. Авторизованный перевод* с аварского Н. Гребнева и Я. Козловского, Советский писатель 1971

Р.Гамзатов. БЕРЕГИТЕ ДРУЗЕЙ. Перевод Н. Гребнева и Я. Козловского. Современник 1972

Р.Гамзатов. ВЫСОКИЕ ЗВЕЗДЫ. Перевод Н. Гребнева и Я. Козловского. Худож. лит. 1972

Р.Гамзатов. ПИСЬМЕНА, перевод с аварского Н. Гребнева. Художественная литература, М., 1973

Р.Гамзатов. СОНЕТЫ, авторизованный перевод* с аварского Н. Гребнева Советский писатель, 1973

Расул Гамзатов. ЖУРАВЛИ. Песня. Перевод Наума Гребнева, музыка Я. Френкеля. Комплект из двадцати листовок. Изд-во «Планета», М.,1975

Расул Гамзатов. ИЗБРАННЫЕ СТИХИ. На русском и английском языках. Перевод на англ. Питера Темпеста. Перевод на русский Н. Гребнева и Я. Козловского. «Прогресс» М., 1976.

Расул Гамзатов. Берегите матерей. Поэма. Перевод Ю.Нейман, М., 1978

Расул Гамзатов. Времена и дороги. Перевод и предисловие Шапи Казиева. Дружба Народов, 2004, №8

Расул Гамзатов. Завещание: Избранные стихотворения. – Махачкала: Дагестанский писатель, 2009. – 414 с.

Статьи о Расуле Гамзатове

В. Ф. Огнев Расул Гамзатов, Москва, 1964

Казбек Султанов «Снова мучаюсь, снова пишу…» О некоторых творческих уроках Р. Гамзатова // Дагестан. 2003. № 4-5

Шапи Казиев "Я просто писал стихи о любви" Предисловие к книге Р.Гамзатова «Суди меня по кодексу любви» М.: Молодая гвардия, 2004

Всегда был любим и народом, и властью.

Кроме премий и наград, власть одаривала его загранпоездками. Книги выходили миллионными тиражами на десятках языков мира. Брежнев не мог слушать «Журавлей» без слез.

Однако, в отличие от множества номенклатурных поэтов, Гамзатова любили и уважали не только власти. В последние годы жизни он оставался едва ли не единственным человеком, чей авторитет на Кавказе был непререкаем.

Увековечение памяти

Указом Государственного Совета Республики Дагестан имя Гамзатова было присвоено Буйнакскому педагогическому колледжу и Дагестанской республиканской библиотеке. Также была учреждена премия и стипендия имени Расула Гамзатова за создание наиболее талантливых произведений в области поэзии.

В столице Дагестана, городе Махачкале, центральный проспект Ленина после смерти Гамзатова был переименован в проспект Р. Гамзатова.

В Дагестане каждый год в сентябре проводятся памятные дни «Белые журавли».

ПОСЛЕДНИЙ СОЛДАТ ЭПОХИ

(ГОД БЕЗ РАСУЛА)

Год без Расула Гамзатова… Как странно и горько звучат эти слова. Мы все так привыкли к тому, что Гамзатов рядом, среди нас, и даже помыслить не могли, что он однажды уйдет навсегда.

Расул был глыбой, блистающей вершиной, нашим духовным оберегом, непреодолимой преградой для всех тех, кто хотел покуситься на духовность и человечность. Он и его творчество стали спасительным островом в океане ненависти и злобы, волны которого захлестнули наше время. За его целебное поэтическое слово мы хватались, как за соломинку, чтобы нас не затянуло в безумный водоворот бушующих и враждебных волн.

В его творчестве как будто бы слились несколько поэтических стихий — лирика, эпос и философские раздумья о времени и о себе. Масштабность его мировосприятия поражала современников и еще будет поражать потомков. Горский мальчик из маленького аварского селения Цада с его каменистого плато увидел огромный мир, который поместил в свою поэзию. Он с самого раннего возраста ощущал ответственность за все, что происходит на планете, чутко реагировал на все мировые события, при этом никогда не забывая своих глубинных корней.

Ритм его сердца всегда совпадал с ритмом сердцебиения планеты, и это сделало его поэтом поистине всемирного значения. С юности воспринявший традиции Маяковского, Гамзатов с одной стороны тяготел к гражданской, трибунной поэзии, с другой был по пушкински лиричен и энциклопедичен. Горячие точки планеты стали болевыми точками его поэзии, и это было не данью времени, а внутренней потребностью поэта, любившего повторять слова великого Гейне, что трещина, расколовшая мир, проходит через сердце поэта. Но он никогда не был поэтом календарным, ибо его интерес к тому, что происходило на всей земле не был искусственным, он был неотделим от серьезного и глубокого осмысления каждого отдельного события, о котором ему доводилось писать.

Его поэтическая палитра невероятно богата. За его тонким лиризмом скрывается ранимость и незащищенность души. Он всегда естественен, всегда открыт своему читателю, которому доверяет все свои глубинные переживания. Гамзатов никогда не играет, он всегда таков, каков есть на самом деле, и эта искренность подкупает своей естественностью и непринужденностью.

В советскую эпоху Гамзатов был одним из самых ярких, самых самобытных поэтов, входя в первую десятку, а, может быть, даже и в пятерку лучших.

В стране, в которой была жесткая субординация власти, Поэту, и самому имевшему прямое отношение к этой власти, удавалось оставаться самим собой и говорить то, что другим не позволялось. Его распахнутая жизнь, его любовь к дружеским застольям были притчей во языцех. Общение со многими людьми было для него насущной необходимостью. Его жизненным девизом было: «Ни дня без строчки и ни дня без людей!», но при этом он мог сосредоточиться и работать в самых невероятных условиях.

Гамзатов, из которого очень многие хотели сделать ортодоксального коммуниста, всегда очень иронично относился к разным партийным заседаниям и конгрессам. Будучи человеком умудренным, он понимал, что плетью обуха не перешибить, но, как живой человек всегда подтрунивал над чиновничьим пафосом иных поэтов. Его нельзя была загнать в строй и выровнять в шеренгу. Он всегда бы выделялся в любом строю и в любой шеренге.

Он был масштабен во всем — в стихах, в дружбе, в любви. Он всегда чувствовал ответственность перед собственным словом, но особенно это чувство ответственности возросло в смутное время России. Он не стеснялся советоваться со многими, независимо от возраста и профессий, проверял их реакцию на свои стихи. Он был очень проницательным и наблюдательным человеком, для него не было мелочей ни в жизни, ни в творчестве — все сущее было предметом его поэзии. Склонный к самоанализу, он иногда боялся, что стихи его будут непонятыми.

Поэт умел одинаково искренне сопереживать и всей планете и одному-единственному человеку и никогда не забывал выражать соболезнования не только близким друзьям, но и просто знакомым людям, не смотря при этом на их чины и звания. Теперь, когда его не стало многие гордятся, что он звонил им каждое утро, чтобы просто расспросить о делах. И мне он тоже звонил, и тому, и другому… Он понимал, что уходит и хотел слышать наши голоса. Ему нас всех не хватало, как нам теперь не хватает его.

Он всегда трезво оценивал себя самого и свое творчество, очень взвешенно относился к своим выступлениям, часто сомневался, чувствовал своих промахи, а удачам радовался, как ребенок. И дом его, под стать ему самому, был также распахнут для всех, как и рабочий кабинет, который как бы становился продолжением его гостеприимного дома.

В 60—70 годах, когда мир жаждал поэтического слова, его поэзия совпала со временем. На его творческие вечера шли когда-то, как сегодня идут на футбол. На огромных стадионах и в необъятных Дворцах спорта яблоку негде было упасть, когда там выступал Гамзатов. Это, конечно, объяснялось прежде всего необыкновенной популярностью поэтического слова, которого тогда жаждала страна и которое не было спущено свыше.

К нему благоволила власть, его любили очень многие читатели в нашей стране и любят до сих пор. Он был блестящим и остроумным оратором. Даже его жесты были содержательнее иных речей. У него была блестящая память до самого конца. Он любил говорить, но и любил слушать жадно, вбирая всегда самое ценное и сам высоко ценил меткое словцо у других.

Скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты. Его друзьями были Симонов, Твардовский, Кулиев, Айтматов, Кугультинов, Карим, Луконин, Евтушенко, Рождественский — писатели и поэты, казалось бы непохожие друг на друга и часто не общавшиеся с друг другом. Но всех их объединяла любовь к нему, к его редчайшему дару поэта и человека.

Расул умел соединять людей самых разных возрастов и профессий. Люди, встретившиеся впервые в его доме, потом становились друзьями. Застолье в доме Гамзатова было как бы сопровождением к его искрометному творчеству, его горской философии. Он всегда читал свои новые стихи, говорил о своих новых творческих планах. Гамзатов не терялся ни в какой ситуации, остроумие его было гениальным. Его неожиданный, чисто гамзатовский юмор, был его визитной карточкой. С ним всегда было легко, потому что, умея шутить, он сам ценил шутку и находчивость.

С ним люди разных возрастов чувствовали себя ровесниками, люди разных национальностей — земляками. Когда он читал стихи в них ощущался внутренний накал, который порой доходил до предела. Он любил подшучивать над другими, но это почти всегда было безобидно, ибо прежде всего он подшучивал над самим собой.

Для многих он был живой легендой поэзии. Он искренне любил людей, всяких — необыкновенных и самых простых и обычных. Ему все было интересно.

Гамзатов был поэтом великой державы, чем всегда гордился, никогда не предавая этого звания. Гибель державы, в которой он жил и творил, резко подточила его здоровье. Он мучительно переживал все, что происходит в стране. Человек искренний и распахнутый, он молчал несколько лет, живя почти безвыездно. Он всегда хотел противопоставить любовь ненависти и особенно в последние годы.

Перестройку он принял как долгожданную перемену, радостно по-детски, потому что очень устал от фальши, участником которой приходилось быть и ему самому. Но он был разочарован тем, что случилось потом, не желая принимать участие в этой вакханалии. Когда трещала и рассыпалась его огромная страна, он, как многим казалось, безмолвствовал, не пел хвалебные панегирики горе-реформаторам и это не понравилось тогдашней власти. Его не печатали в Москве, как, впрочем, и других больших поэтов. Но в своих последних стихах он отразил не только собственное разочарование, но и разочарование всей страны:

Растерзана могучая страна,

Разъято ложью время и пространство…

И серость вновь от хаоса пьяна,

Напялила корону самозванства.

Оттачивает свой имперский клюв,

Поглядывая в зеркало кривое…

Посредственность, тебя я не люблю,

Но и вражды своей не удостою.

У многих в 90-е годы минувшего века произошел слом всего мировоззрения, но не у Гамзатова, ибо он понимал, что никакая государственная система не может быть безупречной, хотя и должна неуклонно к этому стремиться. Он был мудрец, всепонимающий, но принимающий слишком близко к сердцу боли и болезни своего времени. Вся страна меняла свои убеждения, ведь перемены происходящие в ней коснулись абсолютно всех. Ему было трудно признаться в собственных заблуждениях, было больно прозревать изо дня в день. Но Гамзатов был беспощаден к себе в своих последних стихах. Эта беспощадность просматривается даже в названиях некоторых из них — «Суд», «Суд идет», «Покаяние», «Завещание», «Одиночество» и т. д. Он все время искал и находил в себе силы признаться в собственных ошибках. То, что некоторые его оппоненты считали приспособленчеством, было честным отношением к самому себе. Только совестливый человек способен на истинное покаяние, на сомнения, а самомнение для напыщенных болванов. Многие его стихи последних лет похожи на молитвы. Вообще вся его поэзия — это поиск Бога, недаром, он, считавший себя великим грешником (хотя кто столько делал ежедневного добра людям), надеялся на скромное местечко между адом и раем:

Он спросит: — Эпоха зашла, как звезда,

В каком из грехов ты бы ей повинился?

— Лишь в том, что политиком был иногда,

Хотя на земле я поэтом родился.

Но прежде, чем суд мою участь решит,

Всевидящим оком всю жизнь озирая,

Всевышнего я попрошу от души

Найти мне местечко меж адом и раем.

Великое чувство недовольства собой было рефреном всей его поэтической и человеческой жизни. Вслед за Эффенди Капиевым он боролся за творческую зрелость и не выпрашивал для себя никаких скидок. Он чувствовал, что смерть подступает и мужественно не сдавался ей на милость. Это его мужество поражало многих, его жизнелюбие (во что бы то ни стало!) восхищало. Он всегда много работавший, рано начал подводить итоги и вдруг понял, что не сказал самого главного и пытался успеть это наверстать. У него не было революционного романтизма, как у его друга Роберта Рождественского, как горец он изначально, на генетическом уровне, был осторожнее и дальновиднее многих своих сверстников. Но и он, как многие из его поколения, в своих первых стихах переболел юношеской революционностью и патриотичностью, чего никогда не скрывал и не стеснялся. Его пугало беспамятство идущего на смену поколения, которое отрицало литературные судьбы и творческие поиски таких, как он. Гамзатов очень тонко ощущал этот надвигающийся хаос, но не столько страшился его, сколько пытался понять. Он был слишком мудрым и разумным для этого безумного времени. Будучи одним из самых талантливых представителей своей эпохи, он стал ее последним солдатом:

Совсем один, как доблестный солдат,

Что чудом уцелел из всей пехоты,

Из окруженья выйдя наугад,

Попал в непроходимое болото.

Совсем один, как раненый журавль,

В недобрый час отбившийся от стаи…

Уже давно на юг ему пора,

Да крылья перебитые устали.

Он искал Бога в прошлом своего народа, в его настоящем и будущем. В нынешней идеологической вакханалии, в противоборстве всевозможных религий и верований, партий и партишек, его единственной верой был родной Дагестан. И более всего на свете он боялся разувериться именно в нем:

На мой Дагестан я с тоскою гляжу,

Он скорчился, как от ожога,

До боли знакомого не нахожу,

Так много в нем стало чужого.

Не мой у него звучало, как немой. Ведь Дагестан на протяжении всей его сознательной творческой жизни был основной его религией, его паролем и отзывом. Но базис, на котором держались все его духовные ценности, рухнул, и он судорожно хватался за корень, намертво вросший в его родные горы. Горькие вопросы Поэта к новому, надвинувшемуся, как неизбежность, тысячелетию, так и остались без ответа. Эпоха отпечаталась в его творчестве, как след железной подковы на камне.

Но кто сказал, что другая эпоха будет лучше?..

Он быстро избавился от иллюзий, гораздо быстрее, чем некоторые поэты-шестидесятники: Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, вслед за ним воспевавшие коммунистические идеалы и вслед за ним разочаровавшиеся в них. Но разочаровавшись, он не смеялся над своими заблуждениями, не юродствовал, не проклинал прошлое, которое он любил таким, как есть. Недаром строчки «суди меня по кодексу любви» были самыми его любимыми, ибо все, что он делал, он измерял только любовью. И юношеские заблуждения тоже. Он не стал судьей и разоблачителем ни своего прошлого, ни настоящего, он судил только себя за то, что был слишком легковерным, и часто плыл по течению времени:

Я разным был, как время было разным –

Как угол, острым, гладким, как овал…

И все же никогда холодный разум

Огня души моей не затмевал.

Ты прости меня, время безумное,

Что и мне не хватало ума…

За меня чьи-то головы думали,

Мои строчки прессуя в тома.

И шайтанская сила незримая

По бумаге водила порой

Мою руку неисповедимую,

Искривляя прямое перо.

Порой о своих заблуждениях он писал с издевкой, порой с горечью, но ничего и никогда не скрывал. Нет, Гамзатов не просил для себя смягчающих приговоров, ибо знал, что как Поэт он в ответе не только за собственные ошибки, но и за ошибки тех, кому он поверил.

Его последние стихи пронизаны болью, которую он не может превозмочь. Его прозрение стало его долгим прощанием со своей страной, со своими читателями, с Патимат, которая ушла внезапно и этим еще более обнажила нерв его одиночества. Гамзатов был однолюбом, рыцарем, патиматиком. При всей его кажущейся влюбчивости он был по-настоящему влюблен только в свою Патимат. Он был предан ей одной, потому и внезапную потерю ее пережил так тяжело:

И любовь моя с клином усталым

Улетела уже навсегда,

В глубине мирозданья пропала,

Как упавшая с неба звезда.

Казалось, что все чувства его обострились. Его мощный талант не боялся тематических повторов, ибо он знал — и его прозрение, и даже его повторы индивидуальны. Он сомневался во многих своих строках. Но его последние стихи по своему воздействию на читателей (а это видно по реакции людей на многих встречах), обладают мощной, ни с чем не сравнимой эмоциональной энергетикой. Его исповедальность подкупает и обескураживает. Его новые журавли рыдают навзрыд. В своих последних стихах он как бы избавляется от всего наносного, ненужного. Его строки, словно исторгаются из самых заповедных глубин его души.

В нем в последние годы боролась надежда с безнадежностью. Но Поэт не цеплялся за жизнь, он просто не хотел ее терять, как любимую женщину, любимую до самозабвения. И в этом была какая-то трагичность. Его последняя книга, которую еще не увидел читатель, может быть, будет самой глубокой, самой пронзительной и самой беспощадной по силе поэтического откровения. Он все время хотел написать самое главное стихотворение в своей жизни, и ему казалось, что это должно быть последнее стихотворение. Его вообще очень интересовали последние стихи тех поэтов, которых он любил, потому что он считал, что именно в них закодировано нечто самое-самое. Он замечательно читал свои стихи, и это не было актерством, просто они шли из глубины его пламенной натуры, страстно и факельно. Вообще образ факела был любимым его образом, ведь он и сам был факелом, рассеивающим тьму.

Критики его поэзии часто обвиняют его в предательстве своих убеждений. Но это не так. Расул менялся вместе со временем, которое меняло его отношение к жизни и творчеству, но в главном он всегда оставался верен себе:

О, время, — ты — флюгер… По воле ветров

На запад восток променяешь мгновенно.

Но век мой прошел, и хоть был он суров,

Моей никогда не увидит измены.

Он не вымарывал из своего творчества страниц, даже если эти страницы были черновыми.

Его «Журавли» стали одной из самых Великих песен ХХ века. Эта песня преклоняется перед памятью всех погибших и предостерегает человечество от новых войн. А тема неоплатного долга в его журавлях звучит и в новых его стихотворениях:

Когда уйду от вас дорогой дальней

В тот край, откуда возвращенья нет,

То журавли, летящие печально,

Напоминать вам будут обо мне.

Горло перехватывает от этих щемящих интонаций. Порой он сам сомневался в своем творчестве, но теперь уже в нем никто не усомнится. Он раньше многих понял лживость политической системы, в которой ему довелось жить, но среди этой всеобщей лживости он отыскал свои спасительные островки — отец и мать, любовь и дружба, семья и дети — по которым он шел к истине. Только вечные ценности хранил он и защищал, только их боялся утратить. Его дар предвиденья поражает. Ведь задолго до Бесланской трагедии он написал воистину пророческое стихотворение «Берегите детей»:

Этот мир, как открытая рана в груди,

Не зажить никогда уже ей.

Но твержу я, как будто молитву в пути,

Каждый миг: «Берегите детей!».

Всех, творящих намазы, прошу об одном —

Прихожан всех на свете церквей:

«Позабудьте про распри, храните свой дом

И своих беззащитных детей!»

От болезней, от мести, от страшной войны,

От пустых сумасбродных идей.

И кричать мы всем миром сегодня должны

Лишь одно: «Берегите детей!»

Он любил делиться своими творческими планами и замыслами, часто советовался, не обращая внимания на возраст собеседника. Умный совет он всегда ценил, над глупостью благодушно подтрунивал. Кто-то считал его правительственным поэтом. Но он никогда не фальшивил: ни тогда, когда в годы войны писал о Сталине, ни тогда, когда молчал о Ельцине… Он свято верил только в Родину и доверял только ей, а когда разуверился, с головой ушел в историю, стал писать аварские сказания, легенды, притчи. Он не был ни романтиком, ни идеалистом. Ярлык придворного поэта, который пытались навесить на него, никак не соотносился с его образом. Он метался вместе со страной, пытаясь угадать ее путь, и очень много работал. Это был уже другой Гамзатов — трагичный, философский. Он еще много успел написать на родном аварском языке. Но наследие это пока недоступно широкому читателю. Из вновь написанного он многое хотел переделать, переосмыслить, дописать. Не случилось. Всевышний дал ему всего месяц, чтобы проститься с жизнью, которую он так любил, с друзьями, с коллегами, с семьей и с Москвой, где он прожил лучшие свои годы. Он не противопоставлял себя новому времени, но и не хотел вписываться в него. Он шел своим путем, который был невероятно труден. Он не отрекался от ранних стихов, просто пытался их переосмыслить, переосмыслить самого себя, свое тогдашнее мировоззрение.

В начале девяностых он оказался, как и вся литература на обочине, без гонораров с нищенской пенсией и мизерной зарплатой. Именно поэтому он ушел в себя. И в то же время рьяно защищал писательские интересы. Он всегда считал, что писательство — это цвет нации, и власть, которая об этом забывает, обречена:

Словно шерстью чёсаной, туманом

Затянуло призрачную даль –

Наступило время шарлатанов

И заполонило магистраль.

Слух мой режет пар колесных скрежет,

И вагоны старые скрипят,

И на полустанках здесь все реже

Фонари сигнальные горят.

Что же ждет меня за поворотом,

Ожидает что мою страну?..

Время, вот и стало ты банкротом,

Снова у безвременья в плену.

Сколько себя помню (примерно с трехлетнего возраста, когда я впервые членораздельно смог произнести его имя и фамилию, хотя и неправильно: — Расул Газматов), он всегда был центром писательской вселенной Дагестана, о нем говорили все и всюду, его цитировали, читали, ругали и хвалили, но к нему никогда не были равнодушны. Последние семь лет его жизни мне посчастливилось много работать с ним, быть его помощником и собеседником. Он любил шутить: «Не знаю, как я тебе, а ты мне очень нравишься». Как бы я хотел сказать ему то же самое сейчас. Увы…Он любил молодых, потому что и сам до конца был молод. У него никогда не было менторского тона, он не поучал, а жадно тянулся к новому, незнакомому. Меня всегда в нем это поражало. Когда я принес ему его восьмитомник, только что составленный и записанный на маленький лазерный диск, он, как ребенок, долго удивлялся, что на этой серебристой пластиночке уместился труд всей его жизни. Это его восхищало и пугало одновременно.Он был так важен, так необходим в этой жизни. А без него мир стал иным, он сузился, как шагреневая кожа.Расул Гамзатов покоится там, где хотел — на склоне Тарки-Тау, видя весь город, который он любил, и море, которое воспел, как Пушкин. К нему не зарастает тропа и он, как и прежде, не одинок.

Дни «Белых журавлей»

Восемнадцатый раз в нашей республике прошли традиционные Дни «Белых журавлей», в этом году совпавшие с печальной датой — годовщиной со дня кончины народного поэта Дагестана Расула Гамзатова.

2 ноября в парке им. Ленинского комсомола состоялся торжественный митинг, посвященный этой традиционной дате, в котором участвовали Председатель Правительства Республики Дагестан А. Б. Алиев, государственные и общественные деятели Дагестана, гости республики, дагестанские поэты и писатели, деятели искусств, военнослужащие, студенты и школьники.

Митинг открыл первый заместитель Председателя Правительства РД Н. Э. Казиев.

Перед собравшимися выступили председатель Правления Союза писателей РД М. А. Ахмедов, министр культуры РД Н. А. Абдулгамидова, заместитель главы администрации г. Махачкалы Х. М. Алиева, председатель Правления Союза писателей Ставрополья А.И. Куприн, известный ставропольский поэт С. Рыбалко и многие другие.

Все выступавшие отметили, что Дни «Белых журавлей» стали поистине всенародными днями памяти, которые заставляют всех нас задуматься о цене мира на нашей многострадальной земле.

В этот же день в большом зале Русском театре им. Горького состоялся вечер памяти народного поэта Дагестана Расула Гамзатова, в рамках которого был показан спектакль «Незаконченный концерт», поставленный по антивоенной эпической поэме выдающегося дагестанца.

3 ноября Председатель Правительства Республики Дагестан А. Б. Алиев, зам. Председателя Госсовета РД Т. А. Махмудова, члены Госсовета РД Л. Х. Авшалумова, Б. Г. Ахмедов, Г. М. Гамзатов, министры РД, гости республики, дагестанские поэты и писатели, родные и близкие Расула Гамзатова возложили на его могилу цветы и почтили его память молчанием.

Балкарский поэт Муталип Беппаев и кабардинский писатель Сафарби Хахов привезли на место упокоения Расула Гамзатова землю с могилы его друга, народного поэта Кабардино-Балкарии Кайсына Кулиева.

Днем делегация гостей, приехавшая в республику на Дни «Белых журавлей», посетила дом поэта. Председатель Культурного центра народов Дагестана на Кавказских минеральных водах им. Расула Гамзатова Зайнудин Яхияев подарил книги о жизни и творчестве Расула Гамзатова Литературному музею Союза писателей РД и Фонду Р. Гамзатова.

Вечером в Литературной гостиной Союза писателей Дагестана состоялась встреча дагестанских писателей с писателями из Ставрополья, Кабардино-Балкарии, Пятигорска и Чеченской Республики, на которой говорилось о том, что писателям Северного Кавказа надо укреплять традиционные творческие связи, которыми так дорожил наш выдающийся земляк.

4 ноября Дни «Белых журавлей» продолжились в селении Цада, на родине Расула Гамзатова, где состоялся торжественный митинг с участием главы администрации Хунзахского района М. Исаева и земляков поэта. Гости Союза писателей Дагестана и дагестанские поэты и прозаики посетили Дом-музей народного поэта Дагестана Гамзата Цадасы. 5 ноября гости писательской организации Дагестана посетили Дом-музей народного поэта Дагестана Анвара Аджиева, где состоялся круглый стол по вопросам взаимодействия национальных литератур.

Цадаса Гамзат

1877-08-09 — 1951-06-11

Родился 9 (21) августа 1877 года в ауле Цада (ныне Хунзахский район Дагестана) семье крестьянина-бедняка. Его фамилия "Цадаса" является псевдонимом и происходит от названия аула "Цада" (в переводе с аварского — "из Цада"). Рано стал сиротой, его отец Юсупил Магома умер, когда ему было 7 лет. Учился в медресе. В течение трёх лет был дибиром, т. е. мусульманским священником и судьей в родном ауле Цада. Позднее отказался от этого звания. Некоторое время работал на железной дороге и на лесосплаве. В 1908—1917 годах занимался сельским хозяйством (хлебороб). В 1917—1919 годах Г. Цадаса был членом Хунзахского шариатского суда. В 1921—1922 годах работад редактором газеты «Красные горы», где печатал свои первые стихи. в 1923—1925 годах был председателем шариатского суда. В 1925—1932 годах работал делопроизводителем Хунзахского райисполкома. В 1932—1933 годах работал секретарём редакции районной газеты «Горец». С 1925 года Г. Цадаса был бессменным депутатом Хунзахского районного Совета депутатов трудящихся. С 1950 года был избран депутатом ВС СССР, а также вторично избран депутатом ВС Дагестанской АССР.

Творчество

Начало творческого пути относится к 1891 году, его первым стихотворение — «Собака Алибека». Его дореволюционная поэзия носила социально-обличительный характер. Его стихи, шутки были направлены против различных норм адата, мулл, богачей, торгашей. После Великой Октябрьской социалистической революции Г. Цадаса выступил как певец новой жизни трудящихся горцев («Октябрь», «Слово старухи в день 8 марта», «Старое и новое», «Сталину», «К мести», «Горные вершины», «Метла адатов» и др.). Первый сборник стихов «Метла адатов» вышел в 1934 году. В том же году «как старейший поэт, любимый широкими массами трудящихся горцев» он стал первым народным поэтом Дагестана. Гамзат Цадаса — первый автор аварских басен, стихов и сказок для детей. Его песни эпохи Великой Отечественной войны, а также сборник патриотических стихов «За родину» обрели популярность в Дагестане. Г. Цадаса — автор драм и комедий «Сапожник», «Встреча в бою», «Женитьба Кадалава». Значительное место в творчестве поэта занимают стихотворные сказки («Слон и муравей», «Сказка о зайце и льве» и др.) и басни «Мечтатель пастух», «Язык мой — враг мой» и др.). В последние годы жизни он написал пьесы «Сундук бедствий», «Встреча в бою» и др., исторические поэмы «Поздравление товарищу Сталину в день его семидесятилетия», «Моя жизнь», «Сказание о чабане». Творчество поэта связано с аварским фольклором. Цадаса переводил на аварский язык произведения А. С. Пушкина. В 1967 году в ауле Цада открыт музей Гамзата Цадасы.

Награды и премии

* Сталинская премия второй степени (1951) — за сборник стихов «Избранное» («Сказание о чабане») (1950)

* орден Ленина

* орден Трудового Красного Знамени

* народный поэт Дагестанской АССР (1934)

ВСТРЕЧА С ГАМЗАТОМ ИЗ ЦАДА

В 1947 г. в Агвалинской средней школе состоялся вечер, посвященный творчеству народного поэта Дагестана Гамзата Цадасы.

От Алиева Магомед-Тапира, старого учителя, наш коллектив узнал, что среди тех, кто встречал известного поэта в Агвалях в-1934 г., был и Кади Абакаров. Решили пригласить на этот вечер и его.

И вот о чем Кади вспомнил.

Это было в 1934 г. По селам района сообщили из райцентра, что приезжает Гамзат Цадаса, возвратившийся из Москвы с Первого Всесоюзного съезда Союза писателей СССР. На встречу приглашались представители джамаатов. Гамзат приехал в Агвали вместе с нашим земляком Исмаиловым Супьяном, который в то время работал в обкоме ВЛКСМ в Махачкале.

Приехали они на фаэтоне некоего Эху - так звали хозяина фаэтона, который тогда курсировал по маршруту Махачкала-Ботлих-Агвали. Первым к поэту подошел председатель Агвалинской) сельисполкома Абдулаев Мажид, человек могучего телосложения.

- Ну и лапища у тебя, - сказал Гамзат, поздоровавшись. Затем он внимательно посмотрел на ноги Мажида. - Какого размера обувь носишь? - кругом рассмеялись.

- Обе ваши ноги влезут в один мой сапог. - Снова раздался хохот.

Гамзат Цадаса был очень популярным поэтом среди аварцев. Многие, приехавшие на встречу, наизусть знали его стихи. Гамзату было очень приятно, когда каждый выступивший наизусть читал их. Гамзат, сидя в президиуме собрания, что-то писал в своем блокноте. В конце встречи он прочитал экспромтом написанное юмористическое стихотворение, посвященное великану. Чтение прерывалось громким смехом собравшихся. Вскоре в школах района дети знали это стихотворение Гамзата наизусть.

Гамзат потом попросил Мажида подарить ему на память ненужную ему обувь. Мажид не обиделся. У знакомого сапожника он срочно заказал новые чувяки своего размера и подарил поэту, благо он находился в районе несколько дней.

Замечу от себя, что Агвалинский богатырь Абдулаев Мажид был очень простым, душевным гостеприимным человеком. Оказалось, что Кади помнил то стихотворение. Ребята, которые были на школьном вечере, попросили прочитать. Кади Абакаров с серьезным видом и интонацией прочитал несколько куплетов. Я здесь привожу стихотворение полностью в оригинале.

Мажид вихьараб мехалъ

Гьаб сапаралъ нижеда

Щиб-щибниги бихьана,

Мажид вихьараб мехалъ,

Бихьанщинаб к1очана.

Заводалъул оц г1адав,

Цоцалъ лугби тункарав,

Цагъур г1адаб мугъалъул

Бугъида данде ч1вана.

Берцинаб хъетиялъул,

Хъазил г1адаб рилъадул,

Нилъер г1адан гьав гуро,

ГIоралъ вач1ун ватила.

Асул раг1ул гьуинлъи,

ГIамалалъул х1еренлъи,

ХIаршул гирун гьабураб

Гургинаб къали буго.

К1иябго рахъалдасан

Мохрочалабиги ран,

Нухт1а бачине ккани

К1удияб михир буго.

Асда аск1ор г1адамал

Г1анк1уялилан ккола,

Г1одов вук1араб мехалъ

К1игоясул бак1 ккола.

Буг1ун къазабуниги,

Къолониб зар унаро,

Узденгалъуб х1ат1азул

Бурт1инкилищ гьунаро.

Раг1ани, гьалмагълъиялъ

Гьарич1ого теларо

Гьури бахъараб къоялъ

Харил гъонот1а лъезе,

Т1ок1аб жо гьеч1ониги,

Гьалмагъ Мажид вихьизе

Бухьине бегьулаан

Москваялдасан сапар.

Бихьараб гIакъубаги,

Къват1иб араб заманги,

Цо гьасда бер к1ут1идал,

К1очон тана нижеда.

Жакъа сентябралъул

Къоло анкьабилелда

Къараб нижеца мажлис

Москваялъул харбиде.

Гамзат Цадаса

Когда увидели Мажида

В этой поездке мы

Чего только не видели,

Но при виде Мажида

Все, что видели, забыли.

Как буйвол завода,

С крепким станом,

Встретил тоже буйвола,

Со спиной, подобной сундуку.

С "красивой" осанкой,

С гусиной походкой,

Нет, это не наш человек,

Наверное, рекой занесло.

Речи у него какие сладкие,

Характер какой нежный,

Ну и комок такой круглый,

Закатанный из грязи.

Если С обеих сторон

Закрепить ручки,

Можно повести его,

Как михир.

(камень для закрепления земляной поверхности)

Рядом с ним все люди

Кажутся курами,

Если уж сядет он,

Займет места двоих.

Если даже поднатужится,

Кулак не полезет в широкую банку.

В стремя не лезет

Даже мизинец ноги.

Если узнают, попросят его

Наверное, попросят его

Садиться на стог сена,

Если разбушуется ветер.

Да, можно было ехать

Через Москву,

Если даже без другой цели,

Но лишь бы увидеть Мажида.

Все, что перенесли в дороге,

И время, что провели вне дома,

Все, все мы позабыли,

Как только взглянули на него.

Сегодня - сентября

Двадцать седьмого

Закрыли мы тему

О московской поездке.

Подстрочный перевод Т. Зургаловой!

Надо полагать, Мажид из Агвали был под стать знаменитому 207 сантиметровому атлету Осману из Кикуни (победителя Ивана Поддубного). Будучи на этой встрече и я прочитал два куплета из его стихотворения "Ма бокьорав, кье рихарав".

МУДРЫЙ И ДОБРЫЙ УЧИТЕЛЬ

МАГОМЕД ШАМХАЛОВ

Трудно назвать другого поэта, который бы так уверенно и прочно вошел в дома десятков тысяч горцев, в их думы и чаяния, как Гамзат Цадаса. Это объясняется, прежде всего, тем, что творчество и вся жизнь Гамзата служат одной благородной цели: возвеличению человека, побуждению его на подвиг, предостережению его от дурного, воспитанию в человеке ясности ума и красоты. Мне кажется, иначе творчество Гамзата не было бы столь близко народу, не продолжало бы оставаться нашим богатейшим культурным наследием; оно молодо и современно, как будто родилось сегодня, необходимо людям так же, как и вчера.

Я не литературовед и не критик, и в этом плане вряд ли смогу сказать что-либо новое о Гамзате Цадасе. Но как человек, влюбленный в его творчество и близко знавший Гамзата, я хотел бы вспомнить некоторые случаи и события из жизни любимого народного поэта, свидетелем или участником которых мне довелось быть.

Сейчас не припомню, в каком это было году. Но удивительное было время. В нашем ауле не было ни школы, ни клуба, ни радио, ни газеты. Весь зимний день и весь вечер до поздней ночи люди проводили на годекане, укутавшись в лохматые овчинные тулупы. По выражению самого Гамзата, круг длительных разговоров замыкался в пределах пересудов о "бычке Алигалбаца и телке Зулейхи"... Все дни в ауле казались похожими друг на друга, наступали и уходили одинаково.

Была весна. Кто-то принес на годекан пожелтевшую и помятую газету в две полосы, напечатанную аджамским алфавитом на аварском языке. Кажется, это была газета "Маарулав". То было целое событие! Стоило появиться на годекане умеющему читать сельчанину, тотчас же газету торжественно вручали ему, как вручают бубен сельскому певцу. Все толпились вокруг чтеца... А затем крестком выписал на свои средства один экземпляр газеты на целый год. Постоянным читчиком её был мой дядя по имени Абдулхалик, человек по тому времени достаточно грамотный.

В одном из номеров "Маарулава" было напечатано стихотворение Гамзата, сына Магомы из Цада, под названием "Аробщики"1. Мой дядя не расставался с этой газетой. Был он сапожником, и, когда, сидя на балконе, выполнял заказы сельчан, газета всегда лежала тут же рядом. Как только появлялся клиент, дядя откладывал дело в сторону я принимался за чтение стихов Гамзата. А затем снова брался за ремонт обуви. Однажды я предложил дяде:

- Ты не отрывайся, стихи прочту я.

Дядю удивило мое самоуверенное предложение.

- Ну, ну,

- сказал он с иронией,

- возьми, попробуй,

- и протянул мне газету.

Каково же было его удивление, когда я газету не взял, а от начала до конца без запинки прочел "Аробщиков" наизусть. Дядя и предположить не мог, что я, внимая многократно его чтению, запомнил стихи на слух...

Первые сведения о Гамзате я получил от своего дяди. Оказывается, в течение двух-трех лет он муталимствовал вместе с Гамзатом. Поэтому он довольно хорошо знал Гамзата и хранил в памяти многие его ранние произведения.

Он рассказывал об одаренности и учености Гамзата, и его известности среди народа, вспоминал и о многих гамзатовских шутках и приключениях, которые остались живы в народе, передаваясь из уст в уста как примеры Остроумия и находчивости.

Я запомнил рассказы дяди (кстати, позднее подтвержденные в беседах со мной самим Гамзатом), они свидетельствовали о том, что Гамзат не только в своей могучей сатире, но и в повседневной жизни, всегда выступал как противник всего косного и лживого.

Дядя рассказал мне, как муталим Гамзат устроил западню для одного жадного распущенного дибира. Дело было так. В Хариколо скончался дибир. И вот не прошла и неделя, заявляется к ним некий Абдулатип из каралальских краев.

- Если вы ищите дешевого дибира, то дешевле меня вам не найти, хоть весь Дагестан обыщите,

- сказал Абдулатип джамаату. - Что же касается моих достоинств, хвастать не стану: сами увидите.

Столковались... Абдулатип стал дибиром.

Знаний у нового дибира было маловато, но он обладал хорошим словом, голос имел приятный, был проворен и находчив. Первым долгом - на удивление всему аулу - он сам смастерил бубен, и неплохой бубен, похитив у кого-то с помощью муталимов бурдюк. Не только на похоронах и поминках, но и на свадьбах, на гуляньях Абдулатип стал первым человеком. Вскоре начал он приглядываться к молодым вдовушкам. Жил за счет всего аула. Прошло полмесяца, как он обосновался в Хариколо, а ни разу еще в камине у него не горел огонь: ел у кого вздумает, навязывался в гости, кутил напропалую.

Однажды Гамзат сказал:

- Пока не поздно, надо заставить этого гуляку показать нам спину. Для маленького Хариколо такой груз слишком тяжел.

Сговорились муталимы с одной красивой вдовой и дали дибиру знать, что она вечером его ждет. Как на крыльях прилетел дибир. Расположился в тихий вечерний час за трапезой... И вдруг врывается в дом здоровенный детина с глазами навыкате, со взъерошенными усами. Детина набросился на дибира с кулаками. И тот уже совсем решил, что погибает, но тут подоспели муталимы.

- Не держите меня!

- неистово кричал детина (он играл в этой комедии роль брата вдовы).

- Разве вы не видите, как этот бессовестный позорит мой род!

Муталимы не успели оглянуться, дибир словно растаял, оставив на память шубу. Лишь поздно ночью разыскали шутники дибира, жалкого, напуганного. Глядя на него, Гамзат с самым сочувственным видом сказал:

- Все же счастливый вы человек, дибир. Не миновать бы вам, а заодно и нам всем, беды, если б вас застал не этот младший, а старший брат вдовы!

- Как? - воскликнул в ужасе дибир.

- Сколько же у неё братьев?!

- Точно не могу сказать, но лично я знаю пятерых, один страшнее другого. Настоящие чудища-аздаха!

- ответил Гамзат.

Дибир, бедняга, совсем пал духом. Он уговорил муталимов помочь ему уйти из Хариколо. И муталимы, делая вид, что опечалены, проводили проходимца далеко за околицу.

Когда же он поспешил скрыться в ущелье, Гамзат вскрикнул вслед:

- Абдулатип-дибир, ты забыл свой бубен! Эх! Жалко: он ведь такой круглый!

- Возьмите, ребята, бубен себе. Спасибо!

- крикнул в ответ растроганный дибир...

Я слышал, как дядя мой однажды читал строчки стихов Гамзата, посвященные этому бубну. Удивительно складная песня, заставляющая всех смеяться. В каких-то деталях она напоминала популярнейшую сатиру Гамзата более Позднего периода - "Песню о Яхье". Долго ждал я: когда же эти стихи появятся в печати? Но этого так и не случилось, а я не смог вспомнить ни одной строки той песни. Хорошо помню только, что назойливо и безуспешно просил у дяди разрешения переписать слова стихов. Но дяди- ни в какую! Рта мне не давал раскрыть... Почему-то он был очень недоволен тем, что я увлечен стихами, и притом собираю их.

Однажды я узнал от дяди, что у одного сельского нелюдима по имени Абдулмеджид хранится какая-то песня о сапогах Иника, а также "замечательные стихи", написанные в форме традиционной любовной ссоры юноши и девушки. От имени влюбленных поочередно выступают Гамзат из Цада и Хаджаали из Гоцатля. Я был поражен тем, что Абдулмеджид, замкнутый и необщительный человек, мог, оказывается, интересоваться стихами. И заранее уверенный в полной удаче побежал к нему. Однако Абдулмеджид был заражен той же распространенной болезнью, что и многие горцы: стоять на страже своеобразной монополии на известные ему песни и стихи, не делиться, не разглашать тайну обладания ими. Когда мои мольбы не помогли, я предложил упрямцу назвать любую цену.

- Ишь, чего захотел! Решил завладеть моим добром?

- Я могу сходить в лес, заготовить для тебя дров и на ишаках доставить их в твой дом, - сказал я ему, оглядев его холодную саклю.

- Трех ишаков нагружу: хватит?

- Нет. На пять согласен!

Я обрадовался. А когда я уже собрался в лес, Абдулмеджид прислал соседского мальчика. Дескать, я могу не беспокоиться, не надо, он берет свое слово обратно.

На том кончился наш торг. "Ни за что!"

- твердил Абдулмеджид. Правда, одно из тех стихотворений, которое он так ревностно прятал, было напечатано уже после войны в двухтомнике и четырехтомнике Гамзата. Что же касается стихотворения о сапогах Иника, то его полный текст до сих пор не найден.

Откуда и каким образом - не помню, но в ту же пору моему другу детства Асхабу достался сборник аварских песен, изданный мавраевской типографией. Сборник был отпечатан аджамским шрифтом на аварском языке и был составлен Абдулатипом Шамхаловым из Аргвани. О, какую ценность эта книга имела в Аварии! Асхабу за неё предлагали маузер. А в обмен на маузер, рассказывали тогда, можно было привести во двор корову.

Книга Шамхалова - первый своеобразный аварский альманах, в котором нашлось место и народным, и авторским песням. Были здесь стихи на любовные, героические, рядовые темы, сказания, воспевающие справедливость человечность. Эта книга сохранила для народа богатое наследие устного творчества, которое, не будь оно напечатано, возможно, не дошло бы до наших дней. Разве мало стихотворений Махмуда из Кахаб-Росо, Алигаджи из Инхо, Чанки из Батлаича, Эльдарилава из Ругуджи или песен безызвестных певцов кануло в вечность исключительно того, что в свое время недоставало людей, которые бы на себя тяжелый труд по их собиранию и изданию? Много вреда в этом деле нанес бессмысленный и вместе с тем очень живучий обычай, по которому "хорошую песню даже на пашню не обменяешь". К сожалению и удивлению, до сих пор встречаются люди, не отрешившиеся от этого бессмысленного и невежественного предрассудка.

Но не в одном этом заключается значение книги А. Шамхалова. В определенном смысле именно эта книга открыла аварцам их большого поэта Гамзата Цадасу. Разумеется, задолго до выхода названной книги Гамзат был довольно широко известен в горах. Передаваясь из уст в уста, из рук в руки, отдельные его произведения доходили порой до самых отдаленных уголков Аварии. Но доходили со значительными искажениями: где-то не хватало строк, какие-то слова заменялись другими - кто во что горазд. Я, например, помню, как один андиец спел песни Гамзата про корову и про хомяка. Это было в присутствии самого поэта, когда он приезжал в Ботлих. Гамзат указал певцу на те места из его песен, которые прозвучали в искаженном виде. В частности, на строку из песни о хомяке. У Гамзата было обыграно в стихах русское слово "даром". Андиец спел так, что "даром" превратилось в бессмыслицу, в "дамдамун".

Публикация ограждает творчество любого поэта от подобных безжалостных издевательств и диких расправ. Вместе с тем читатель по публикации имеет возможность объективно оценивать творчество поэта. Гамзат очень не любил, когда в его стихах что-либо изменяли, особенно, когда вставляли слова-пустышки. Будучи по натуре исключительно точным и требовательным к себе, Гамзат того же требовал и от редакторов. Абдулатип Шамхалов, например, рассказывает (во вступительной статье к стихам Цадасы. помещенным в названной книге): "Гамзат высказывал недоумение по поводу публикации его стихотворения о радио в газете. Он говорил: "Редакция допустила произвол: вместо моих слов "пересекут небеса...", по-видимому, не до конца поняв мою мысль, "Маарулав" напечатал: "пересекают небеса..."

Абдулатип Шамхалов, к чести его, оказался на высоте: он без всяких искажений обнародовал в своем сборнике ряд талантливых стихов Гамзата Цадасы: "Песня о хомяке", "Песня о корове", "Выборная песня", "Наставление". "Запряжка быка", "Песня Хаджил Али", "Песня о радио", "Тебе, Али, наш привет..."

Впервые в этой книжке появились биографические данные о Цадасе. Пусть не с достаточной полнотой, А. Шамхалов все же по достоинству оценил талант Гамзата и художественную самобытность его творчества.

В прежние времена у аварцев редки были лирические, в широком смысле этого слова, и сатирические произведения, которые бы охватывали различные стороны народной жизни. В таких стихах была большая нужда. Этот вакуум в аварской литературе заполнил Гамзат Цадаса. Помимо небывалой раньше новизны и совершенства, аварцы быстро уловили в творчестве Гамзата удивительную, свойственную лишь ему легкость, непринужденность, художественную образность, беспощадную правоту. Гамзат расширил выбор репертуара для аварских певцов. Если до этого они опрашивали слушателей: "Что спеть: любовную или боевую?", то теперь могли спросить: "Или спеть Гамзата?". Это означало, что в аварской литературе прозвучал новый голос.

Я помню, как меня, ещё совсем юношу, в качестве "знатока" гамзатовских стихов таскали везде и всюду: на свадьбы, на иные торжества, а то и просто в веселые компании.

Несколько позже мне достались от моего учителя, неплохого певца Магомеда Шамилова из Гоцатля, "Песня о собаке Исина" и "Песня о Яхье". Никогда не забуду, как один старик с разинутым ртом слушал в моем исполнении "Песню о собаке Исина", а затем сказал: "Хотел бы я увидеть человека, написавшего эту песню. Как жаль, что такое сочинение посвящено не самому пророку!"

Эти странно звучащие сегодня для нашего слуха слова я привел лишь потому, что старик вложил в них самую высокую для своего времени и для своих представлений оценку стихов Гамзата. Выразить свой восторг иначе он не умел и не мог.

Так Гамзат вошел в мое сердце с юности и навсегда. Я полюбил его какой-то особой любовью. Я считаю это своим счастьем, и если мне удалось хоть что-либо внести в аварскую литературу, то я всегда в долгу, прежде всего перед ним, перед добрым и умным учителем.

Горцы - люди, любящие песню, знающие ей цену. Однако, если я скажу, что им нравятся песни Гамзата, то это не то слово, оно слишком бедно и не отражает действительного отношения горцев к творчеству любимого поэта. Говорю не для красного словца. Как сегодня помню я тот день, когда к нам в район поступил первый сборник Гамзата "Метла адатов", и то, как люди встретили эту книжку. Несколько сот присланных в район экземпляров "Метлы" были раскуплены в течение нескольких часов. Те, кто остались без книги, покупали на руках, давая любую цену.

На годекане кто-то додумался, мол "ботлихцы не такие уж любители книг, там в магазинах их должно быть полно, давайте снарядим кого-нибудь в Ботлих". Но тут высокий молодой парень высунулся из толпы и, покачав головой, сказал:

- Бесполезно, друзья. С подобной надеждой я приехал из Ботлиха в Цумаду.

Но цумадинцы решили раздобыть "Метлу адатов". Некий Ашахан сказал:

- У кого есть деньги, дайте мне. Поеду до самой Махачкалы, а без книг Гамзата не вернусь.

Это быль: Ашахан поехал в Махачкалу и вернулся с двумя экземплярами "Метлы", да и те с трудом выпросил на обратном пути у поэта Абакара Тагирова из Караты.

Расскажу еще о случае с председателем кресткома Гази. В Ахвахском районе, в местечке под названием "Штаб", он застал в магазине молодежь за чтением стихов Гамзата "Жалоба коров на пастуха Исмаила". Внимательно послушав, малограмотный старик сказал:

- Вот! Наконец-то я наткнулся на то, что искал. Нельзя ли у вас купить десяток этих книжек?

- Почему же?

- ответил продавец.

- Сколько тебе под силу, столько и возьми!

Так Гази вернулся с огромной кипой книг. Правда, люди потом вдоволь острили над покупкой доброго человека. Книжки оказались не сборниками Гамзата, а просто учебниками, где между прочим было помещено названное стихотворение поэта. У нас в ауле даже родилась поговорка: "Разбираешься, как Гази в книгах". Ну и что же? Зато этот давний случай в отдаленном аварском ауле лучше любых похвал свидетельствует о той любви, какую у нас питали земляки к творчеству своего поэта.

Был 1934 год, когда Гамзат Цадаса приехал в Цумаду. Председатель райисполкома выстроил перед Гамзатом линейку школьников.

- Твоих книг мало поступило к нам,

- сказал он, обратившись к Гамзату.

- Но эти ребята заменяют для нас твои книги: они наизусть знают все стихи, помещенные в "Метле адатов".

Мне показалось, что Гамзат обрадовался. Он пожал нам всем руки, расспросил, какие стихи нам больше нравятся, какие лучше запоминаются. Я был счастлив, что этот всеми безмерно уважаемый поэт пожал мне руку, что мне удалось постоять рядом с ним. Однако Гамзат никак не походил на такого человека, каким я его себе представлял. Я полагал, что Гамзат - это статный, щеголеватый человек, высокого роста, с гордой походкой и громким голосом, разговаривает он с людьми только стихами. А рядом с нами стоял и беседовал не тот, выдуманный мною, а совершенно иной Гамзат - среднего роста, человек со стриженой седой бородкой, с располагающим к себе лицом, скромно одетый.

Желая обратить на себя внимание, я неожиданно отрапортовал:

- Я вашу "Метлу адатов" знаю наизусть всю, с начала до конца.

Гамзат поднял повыше мою надвинутую на лоб шапку и покачал головой.

- Неужто всю? Сказали бы мне об этом раньше

- незачем было сапоги бить, ехать в Цумаду. Какая разница, кто мои стихи прочитает: я или ты?

Все засмеялись. А я смущенный убежал прочь.

К полудню на многолюдной встрече Гамзат рассказал о своей большой, интересной поездке по маршруту Москва-Цумада. Затем он прочитал новые стихи. Стоило ему умолкнуть, раздавались голоса: "Ещё, ещё читай нам, Гамзат Цадаса!" И Гамзат читал ещё и ещё. Однако предела "заказам" не было. Гамзат посмотрел по сторонам и сказал:

- А где тот черноногий мальчуган? Давайте-ка его сюда!

"Черноногий" был я. Ноги мои действительно были черными, так как я почти всегда ходил босиком. Тем не менее, я был очень горд: сам Гамзат потребовал меня! Я прочел много стихотворений поэта и, судя по отзывам Гамзата, небезуспешно.

Когда встреча кончилась, Гамзат спросил меня, кто я и откуда, как учусь, кто мои родственники. Затем повел в сельский магазин.

- Нет ли у вас для мальчика подходящих ботинок? - обратился Гамзат к продавцу.

- Валлах, нет, Гамзат Цадаса!

- От смущения продавец покраснел.

- Наверное, ты теперь стихи напишешь про мой магазин, в котором нет ботинок?

- Знал бы, что поможет, можно было бы и написать. Тем временем молодой цумадинский учитель побежал к себе домой и тут же вернулся, держа в руках новенькие парусиновые туфли:

- Если годятся, возьмите, - вежливо предложил он

- У моего сына есть другая пара.

- Отчего ж не годятся? Вот лучше, чем те, в которых мать родила! - ответил Гамзат и вручил туфли мне. (Стоимость их учитель наотрез отказался у Гамзата принять).

- Обуть всех, кто знает твои стихи на память, непосильное дело, Гамзат, - вмешался кто-то из стариков.

- Такие и в самом отдаленном ауле найдутся.

- Вижу! - пошутил Гамзат.

- Пусть онемеет тот, кто назвал вас "темными цумадинцами".

Еще один случай, говорящий о необычайной популярности произведений Гамзата. Было это в 1937 году, я уже работал в редакции газеты "Большевик гор". Приехав по делам в Махачкалу, Гамзат (попросил меня передать книгу его стихов одному юноше, которого он накануне видел со мной на берегу моря. На книге был автограф: "Эту бесплотную книгу преподношу в дар Магомеду Гаджиеву, который сам - живая книга во плоти. Гамзат". Позднее Гамзат объяснил мне смысл надписи. Однажды - это было также в Махачкале - Гамзат сидел на скамейке в городском саду. К нему подошел сотрудник журнала "Коммунист маариф"2.

- Мы собираемся напечатать ваши стихи "Радиомачта на сакле соседа" в переводе на "Все дагестанские языки, - сказал он поэту, - но нигде не можем найти аварский оригинал. Помогите нам.

- Хороши! - с укоризной ответил Гамзат.

- Не можете найти - стихи, напечатанные в сборнике. Здесь я вам помочь не в силах. Вот вернусь к себе в Цада, оттуда пришлю.

Но сотруднику журнала стихи нужны были немедленно, в очередной номер. И вдруг из окружавшей поэта толпы вылез тот самый Магомед Гаджиев:

- Я знаю эти стихи,

- сказал он, обращаясь к журналисту.

- Записывайте!

Гамзату пришлось вмешаться лишь однажды, когда какое-то слово Магомед произнес с искажением. Вот тогда-то в ответ на похвалу, Гамзата чтец и попросил поэта подарить ему один из своих сборников с собственной надписью. И в следующий приезд Гамзат не забыл привезти юноше обещанную книгу. Точное выполнение своего обещания составляло неизменную черту Гамзата. Данное слово он возводил в ранг закона, а нарушение слова сравнивал с началом морального умирания человека.

Позавидовав подарку я намекнул Гамзату, что тоже и давно числюсь в "живых книгах" и что у меня нет ни одного его сборника с дарственной надписью. И он тут же набросал на другом экземпляре автограф и со знакомой широкой улыбкой вручил мне. А когда Гамзат улыбался, казалось, улыбается каждая бесчисленная морщинка, изрезавшая его благородное лицо.

- На, возьми! - сказал он мне.

- Ты, видно, не успокоишься, пока я не заставлю тебя пожалеть о своем знакомстве с Гамзатом Цадасой и его стихами.

А надпись в стихах была такая (к сожалению, могу привести ее лишь в подстрочном переводе):

Ох, нищий мешочник из Бого-чамалал, Зачем высыпаешь из мешка свои лживые выдумки?

Каждый год я издаю по книжке.

Но зачем они, если хоть одной не вручу тебе.

Выше уже говорилось, как аккуратен и точен бывал Гамзат в выполнении обещаний. Того же требовал поэт и от других.

Был первый год после окончания войны. Я с товарищем решил навестить Гамзата. День был холодный. Мы застали Гамзата на кухне: он стоял у печки с большим поленом в руке. На наш вопрос "Чем он озабочен?" поэт ответил:

- Разве не видите? Держу под мышкой полено: авось хоть оно согреет мои старые кости. Прямо беда: и печь есть, и дрова есть, а вот огня нет!

- Отчего же?

- Нет топора.

- Завтра же принесу тебе топор, - пообещал я сгоряча.

- Что значит топор? Топор - не проблема! Принесем хоть десяток! - подтвердил мой товарищ.

- Десяток не нужен, - сказал Гамзат; махнув рукой. И обратился ко мне:

- Значит" завтра у маня будет топор... и с топорищем? Так?

- Лично принесу!

- Слышишь, Хэндулай?-обратился Гамзат к жене. - Ты свидетельница.

Мы засмеялись. Посидели, поговорили и разошлись.

На другое утро я начисто забыл о вчерашнем обещании. Прошло несколько дней, и однажды, возвратись на работу после обеденного перерыва, я обнаружил на своем письменном столе письмо. Знакомый почерк Гамзата! Это было стихотворное послание поэта к скорому на обещания и медлительному в их исполнении Магомеду, то есть ко мне. (Оно опубликовано под названием "Магомед, салам!" в собрании сочинений Цадасы на аварском языке). В остроумной, чисто гамзатовской манере стихи говорили о том, как поэту приснился обещанный топор и как топор помог ему в трудные минуты, как пригодился для рубки даже самых не поддающихся пней...

Уж не помню, дочитал ли я письмо Гамзата до конца, но хорошо помню, как бежал через весь город с топором в руках.

- Вот, Хандулай, это тот самый топор! Он мне вчера приснился, - пошутил довольный и веселый поэт. - А с иными горцами только так и надо поступать, иначе совсем испортятся.

Позже Гамзат не однажды вспоминал, как я с топором в руках ворвался к нему и какой у меня был растерянный и озабоченный вид. И на шмуцтитуле очередного сборника своих произведений, подаренного мне незадолго до смерти поэта, он начертал такой байт:

Магомед Шамхалов, в подарок тебе.

Остер твой топор и крепко топорище.

Гамзат.

В конце своей жизни Гамзат имел твердое намерение собрать, обобщить и выпустить отдельным изданием все известное ему богатство народного творчества. Тяжелая болезнь и смерть не позволили ему осуществить эту большую благородную идею.

Гамзат бережно относился не только к фольклору. Он ценил любое сколько-нибудь талантливое художественное слово, строку, фразу, даже если они порой были направлены против него самого. Он часто вспоминал письмо, полученное им от горянки, которой посвятил известную сатину "Женщина с кинжалом". Неоднократно поэт просил нас поместить ее письмо в газете. Однако никто из нас не посмел это сделать. Вот (в подстрочном переводе) несколько Запомнившихся мне строк из стихов разгневанной женщины:

О Гамзат Цадаса, чтобы тебя волки растерзали,

Где ты встречал меня - погонщицу осла?

Чтоб оба глаза твои не увидели света,

Как ты мог разглядеть запрятанный мною кинжал?...

В "Метле адатов" стихотворение "Женщина с кинжалом" было проиллюстрировано. Рисунок изображал горянку, подпоясанную кинжалом и погоняющую осла.

Гамзат отмечал также известные достоинства интересных стихов, которые кто-то прислал ему в ответ на его популярнейшее стихотворение о старом алфавите. Безвестный автор писал Гамзату (перевод подстрочный):

Скажи-ка, Гамзат, где вычитал ты в Коране,

Что следует слагать песни, хуля алип?

Как не побоялся взять на себя грех.

Про речь аллаха в стихах поминая?

... Однажды мне была передана для чтения готовившаяся к печати пьеса Гамзата "Сундук бедствий". Случилось так, что я утерял шесть страниц текста, рукопись же была в единственном экземпляре. Не на шутку взволнованный, я пришел к Гамзату и чистосердечно признался ему во всем.

- Вы только посмотрите, бусурмане, на этого парня!- сказал Гамзат, покачав головой. -Легко сказать: шесть страниц потерял. Недаром дергалось у меня веко, не добро оно предвещало!

Но я быстро сообразил, что Гамзат шутит.

- А как же быть с этим ветеринаром из управления искусств?- продолжал Гамзат.

- "Клади завтрак восьми часам пьесу на стол, иначе ей сцены не видать!"

- таково его условие. С каким лицом я теперь покажусь своему грозному "шефу"?

Репертуарным отделом управления по делам искусств Дагестана ведал в то время случайный человек, по образованию ветеринарный врач, который, плохо разбираясь в искусстве, нередко давал драматургам самые нелепые советы. (В частности, от Гамзата он требовал заменить в пьесе "Айдемир и Умайганат" имена действующих лиц другими под тем предлогом, что выведены аварцы, а имена у них схожи с кумыкскими). На одном из обсуждений Гамзат вынужден был сказать своему "наставнику": "Милый друг, а не принял ли ты мою пьесу за корову? Уж больно свирепо ты терзаешь её..."

Но вернемся к пострадавшему "Сундуку бедствий". Гамзат подал мне чернила и ручку и начал воспроизводить утерянный отрывок, диктуя мне его. Он сидел на диване с закрытыми глазами, припоминал диалоги действующих лиц. А я записывал.

- Теперь нам ветеринара бояться нечего! - сказал Гамзат, закончив работу.

- Постарайся только успеть отпечатать на машинке. Через некоторое время я совершенно случайно нашел среди бумаг утерянные странички гамзатовской пьесы, И каково же было мое удивление, когда я из любопытства сличил оба варианта - утерянный и восстановленный - и не обнаружил между ними почти никаких расхождений.

Во всей своей жизни, в поступках и действиях Гамзат естественен и вместе с тем величав И он был не просто поэт, а поэт нового типа. В нелегкой и напряженной дородной жизни и борьбе он был необходим людям. Сама жизнь в силу этого выдвигала его как активного поэта-общественника. И поэтому, должно быть, Гамзат и его творчество занимали и продолжают занимать в нашей общественной жизни особое положение. В каждом важном случае, в острые моменты решения людских судеб горцы вспоминали о Гамзате. Они как бы ставили вопрос: "А что об этом думает наш Гамзат?" И в первые годы становления Советской власти, и в сложный период кооперативного и колхозного строительства в горах, и в тяжелые времена Отечественной войны к Гамзату обращались люди иго всех уголков Аваристана, обращались устно, письменно, через отдельных нарочных и целыми делегациями с самыми различными вопросами, касающимися судеб отдельных людей и семей, а подчас целых населенных пунктов и даже районов. С Гамзатом советовались все - и простой колхозник и большой государственный деятель.

Мне кажется, эти связи Гамзата с общественностью особо расширились в годы войны. Горцы уходили на фронт с песнями Гамзата. С фронта они писали Гамзату на дом и в редакцию областной газеты с просьбой посылать им стихи любимого поэта. Он получал письма от жен погибших мужей, от родителей погибших сыновей, от детей погибших отцов с просьбой облегчить горе песнями-посвящениями. На эти просьбы Гамзат откликался очень часто, и песни эти становились народными, ибо в них отражались общие судьбы многих тысяч советских семей. Таковы известные лирические стихи Гамзата "Напутствие матери", "Песня сестер", "На фронт к любимому", "Исполнилось мое желание", ряд его острых сатир военного времени.

Много писем получал поэт с просьбами чаще выступать по радио, чаще публиковать свои стихи в газетах; его приглашали в аулы "а встречи. Горцы жаждали умного, проникновенного и доброго слова своего народного певца...

Любой рассказ о Гамзате Цадасе будет неполным, если не вспомнить, с каким вниманием и заботой он относился к литературе своего народа. Широко известны очерк и стихи Гамзата о Махмуде из Кахаб-Росо, "Письмо к сотруднику газеты "Большевик гор" и ряд других произведений, говорящих о литературе, об устном творчестве, о поэтах. Но этого слишком мало, чтобы охарактеризовать Гамзата - знаменосца аварской литературы.

И когда поэт жил ещё в Цаде и после переезда в Махачкалу, дом его был для писателей, особенно для начинающих, своего рода местом паломничества. К нему шли и те, кто решил посвятить себя трудному писательскому делу, и те, кто написал первое свое стихотворение, и те, кто на своем творческом пути столкнулся с трудностями. Шли за советом, за помощью. Обязательно шли к Гамзату, когда возникал спор вокруг достоинств того или иного произведения, и в таких случаях его слово считалось последним.

Мне в 1938 году довелось быть свидетелем разговора между Гамзатом и тогдашним редактором газеты "Большевик гор", писателем Раджабом Динмагомаевым. В то время на страницах газеты под рубрикой поэзии часто появились огромные, скучнейшие "статьи" в стихах. В счет шло ни качество, ни содержание этих, с позволения сказать, произведений. В стихах излагались, к примеру, подробные отчеты с совещаний (описывалась процедура открытия, перечислялся состав президиума, отмечалась продолжительность аплодисментов, сообщались анкетные сведениями о докладчике и участниках прений и т. д.).

Гамзат был возмущен. Он собрал все это газетное "творчество", пришел в редакцию и вывалил перед Динмагомедовым на редакторский стол. Мягким, вежливым, но дрожащим голосом Гамзат сказал:

- Дай бог тебе счастья, Раджаб, но прегради ты этим сорнякам доступ в нашу литературу! Потом тяжело будет вы палывать.

Раджаб пытался возражать:

- Нельзя же, Гамзат, душить таланты из народа. Для них наши ворота должны быть открыты настежь.

Гамзат пошевелил пальцем гору газетных вырезок на редакторском столе и сказал:

- Возьми любое, и если найдешь хоть одну талантливую строку, покажи!

Раджаб молчал. Тогда Гамзат взял из кипы первое попавшееся сочинение и попросил меня прочесть. "Покопаемся и пороемся" было название стихов. Подстать оказалось и содержание! Выслушав до конца, Гамзат сказал:

- И это талант из народа?

- Оно, наверное, по ошибке проскочило, - заметил редактор, вынужденный согласиться с мнением Гамзата...

Однажды аварская секция Союза писателей обсуждала подготовленный к печати литературный альманах. Некоторые товарищи подвергли суровой критике небольшую поэму, принадлежавшую перу тогда ещё мало известного как поэта, талантливого журналиста Абакара Тагирова. Поэма называлась "Андийское море". Критики твердили:

- Нет и не было на свете такого моря. Что за "Андийское море"? Если каждый начнет возводить озеро близ родного аула в ранг морей, что получится?

Разгорелись пылкие дебаты. Лишь один Гамзат сидел спокойно и сохранял молчание.

- Мы ещё не слышали слова Гамзата, - спохватился, наконец, председательствующий.

- Хорошо понимая, что и я грешник, я решил промолчать, - ответил Гамзат сокрушенно.

- Если большое озеро в Андийских горах нельзя назвать Андийским морем, то как быть бедному мне? Ведь я осмелился в стихах назвать наш маленький аул Цада целым городом? Камнями меня надо забросать и убить на месте!

Все дружно рассмеялись. Больше всех веселились "критики". И спор прекратился.

Гамзат никогда не выступал, на заседаниях с длинными речами. Он умел выражать свою мысль в двух- трех словах, давать точные оценки, убеждать. И, как правило, обсуждение завершалось словам Гамзата. Гамзат также никогда не высказывал двусмысленных отзывов и мнений: плохие стихи он называл плохими, а хорошие- хорошими. В то же время он умел, не кривя душой и не обижая автора, доказательно объяснять, почему стихи не удались. Как-то в одну из первых встреч с Гамзатом я осмелился показать ему свои ранние поэтические пробы. То была пора, когда я, случалось, писал в день по три-четыре стихотворения. Выслушав несколько, Гамзат сказал:

- Дальше можно не читать. Чтобы узнать, хороша ли яблоня, не надо съедать весь урожай. Достаточно и одного яблока. Твои стихи из тех, что люди не поймут. А позже и сам ты их не поймешь. Отложи-ка их в сторону. Со временем заглянешь в них и сам убедишься. Однако не вздумай бросить писать. Поговорка гласит: хороший пахарь из того, кому приятен запах земли; хороший чабан из того, кто любит блеяние овец. Точно так и в литературе.

Глубокий смысл, справедливость и заботливость гамзатовских слов не совсем дошли тогда до меня, но все же я их никогда не забывал. В дальнейшем, когда я почти ежедневно видел Гамзата, слышал его, беседовал и делился с ним каждой мыслью, я воочию убедился в том, что одинаковая и к старшим и к младшим справедливость, честность, заботливое и доброжелательное отношение составляли закон жизни Гамзата.

Безмерна любовь горцев к Гамзату. В нем воплотились мудрость и простота, величие и справедливость народа. Мы гордимся богатым наследием, оставленным Гамзатом, и храним его бережно, как бесценный клад. Творческое наследие Гамзата обогащает и украшает наши помыслы и думы.

Свои воспоминания о замечательном народном поэте, мыслителе и патриоте я хочу завершить его же строками из стихотворения "Пушкину" и переадресовать их самому автору:

Поэт, народа собеседник,

Не бережет своих щедрот,

И потому-то весь народ -

Его единственный наследник.

Тобой посеянные зерна

Приют нашли в сердцах людских.

И вечен твой могучий стих -

Твой памятник нерукотворный*.

Махачкала 1964

1 Теперь это стихотворение опубликовано в Собрании сочинений Гамзата Цадасы под другим названием: "Подлог" (т. 1, стр. 197). Указан год написания-1931.