Урок внеклассного чтения по рассказу И.С. Шмелева "На святой"

Урок развития речи в 6 классе по рассказу И.С. Шмелева «На Святой»

Тема: «Преображение души»

Цель: формирование умения воспринимать текст как единое смысловое целое на основании приема «чтение с остановками».

Задачи: 1. Постижение обучающимися вершинного произведения отечественной литературы, чтение и анализ, основанный на понимании образной природы искусства слова.

2. Поэтапное, последовательное формирование умений читать, комментировать, анализировать и интерпретировать художественный текст

3. Формирование духовно развитой личности, обладающей национальным самосознанием и общероссийским гражданским сознанием, чувством патриотизма.

Универсальные учебные действия:

Используемые приемы: чтение с остановками, обращение к личному опыту, эссе, синквейн.

Используемая технология: ТРКМЧП

Ход урока:

Стадия вызова. (Следует обратиться к личному опыту детей, это подготовит их личному восприятию произведения).

*Были ли вашей жизни моменты, когда вы с нетерпением ждали чего-то?

*Можете ли вы вспомнить, какие чувства переполняли вас, когда вы были по-настоящему счастливы?

*Случалось ли вами обманываться в своих надеждах?

Прогнозирование по названию: произведение называется «На Святой». Как вы думаете, о чем произведение?

Слово учителя:

Людям свойственно чувство радости, счастья от праздника. Человек с нетерпением ждет праздников, зная, что они приносят то незабываемое чувство душевной теплоты, семейного благополучия, радостного благолепия. Маленького героя рассказа это чувство буквально переполняет. Он радуется всему. Но что создает благостную атмосферу святости в рассказе в целом?

Стадия осмысления содержания. Учащимся предлагается текст, разбитый на отрывки. Они читают первую часть, затем следует анализ данного отрывка с использованием вопросов разного вида.

ПЕРВАЯ ОСТАНОВКА

Примерные вопросы и задания:

*В чем мальчик видит необычность утра?

*Вспомните, какие чувства вы испытывали в ожидании счастья?

*На ваш взгляд, почему рассказ назван «На святой»?

*О каких атрибутах Пасхи идет речь в рассказе? Что вы о них знаете?

*Объясните, почему все вокруг сияет, и даже тополь, посаженный под окном, выглядит как масличная ветка?

*Попробуйте передать чувства героя через цветовую палитру.

Запись в тетради: «яркое утро, солнце», → «розовый накомодник», → «яркие розы на иконе», → «радостное пунцовое, светится золотом и серебрецом», → «золотисто-хрустальное яичко», → «светится все, как в солнце», → жестяная птичка, в «золотисто-зеленых перышках», → «и будет солнце», → «выставили рамы, и потому в комнатах так светло».

*Какова проблема рассказа? Почему вы так думаете?

Ответы на этот вопрос записываем на доске, для того чтобы в дальнейшем проверить правильность выдвинутых предположений. Желательно еще записать автора высказывания.

ВТОРАЯ ОСТАНОВКА

Примерные вопросы и задания:

*За что наказывают Гришку? Почему именно водой наказывают ослушника?

Работа с культурологическим материалом.

Слово учителя:

Вода - в народных предсказаниях одна из основных стихий мироздания, опора, на которой держится земля. Считалось, что через воду могла осуществляться связь с иным миром. Всех верующих крестят в воде, т.к. сам Иисус Христос прошел крещение в воде. Вода в христианской культуре – это учение Иисуса жить по вере. Широко распространено поверье, что в полночь пере Пасхой вода в источниках превращается в вино (в кровь Христа). За водой ходят ранним утром до восхода солнца, соблюдают молчание, поят больных, скот, используют для гадания.

*Как бы вы себя чувствовали в подобной ситуации?

*Случайно ли Гришка расхрабрившись выпросил вместо трех десяток ведер , чтобы на него вылили ?

* Какова же проблема рассказа? Если ваше мнение изменилось, попробуйте обосновать его.

ТРЕТЬЯ ОСТАНОВКА

Примерные вопросы и задания:

*С чего начинает свой рассказ герой о том, что видел он в Кремле ?

Работа с культурологическим материалом. Опережающее домашнее задание группа учащихся получает задание создать презентацию или видеоролик «Достопримечательности Кремля».

*Какими предстают люди, с которыми встретились герой с Горкиным в Кремле ?

* Как вы поняли смысл сказанной героем фразы: « Мы в малые попросили поблаговестить? Что означает слово поблаговестить?

( Поблаговестить от слова благовест- звон , когда мерно ударят в один колокол или поочередно в несколько. Постный или редкий водится меньшим по величине колоколом в семичные дни Великого поста перед началом Всенощного бдения).

* Согласны ли вы с тем, что на колокольню герой не полез «компанию, чтобы не расстраивать»?

ЧЕТВЕРТАЯ ОСТАНОВКА

Примерные вопросы и задания:

*Для чего столь подробно описывает автор, чем угощала их Домна Панферовна?

* Какие известные вам лакомства попробовал герой у Домны Панферовны?

* Обратите внимание на фразу, которая подводит итог перечислению угощений: «ну закормила». С какой интонацией она может быть произнесена?

* Какие лакомства едят в пасхальную неделю в ваших семьях?

*Почему описывая святости, увиденное в квартире Домны Панферовны, герой употребляет слово святыньки? Как, на ваш взгляд, соотносится то, что увидел герой в Кремле, с тем, что увидел он у Домны Панферовны?

ПЯТАЯ ОСТАНОВКА

Примерные вопросы и задания:

* Старость связывается в нашем сознании с угасанием, немощью, концом, разрушением, жалостью. Почему к старикам – музыкантам в доме героя такое почтительное отношение?

* Предположите, что стоит за последними словами рассказа: « … , с последним пасхальным ходом, трезвон кончается - до будущего года»?

* На всем протяжении действия рассказа, мы ни разу встретили имени героя. Попробуйте описать героя, рассказа. Почему у него нет имени?

Концептуальное осмысление произведения.

Разгадка графического изображения концепции: (учитель оформляет на доске заранее подготовленный лист):

Ребенок → Семья → Кремль, люди вокруг → Москва → Россия → Христианский мир.

Вы видите цепочку, в которой скрыта закономерность. Постарайтесь открыть эту закономерность, предложите свои суждения.

Стадия рефлексии. Запишите три самых ярких, запоминающихся образа, названия, понятия с сегодняшнего урока. Выделите одно из них и подчеркните. Напишите синквей на выбранную тему. (Синквей - это стихотворение из 5 строк:

в первой строке заявляется тема или предмет( 1 существительное),

во второй дается описание предмета(2 прилагательных или причастия),

в третьей, состоящей из 3 глаголов, характеризуются действия предмета,

в четвертой приводится фраза, обычно из 4-х значимых слов, выражающая отношение автора к предмету,

в пятой строке - синоним, обобщающий или расширяющий смысл темы/предмета/ одно слово).

ИЛИ Попробуйте использовать только что открытую вами закономерность для определения основной мысли автора, отраженной в рассказе «На Святой».

Домашнее задание. Озаглавьте части рассказа. Напишите сочинение- рассуждение о том, почему вы дали частям рассказа такие названия.

Приложение1

Иван Сергеевич Шмелев

Лето Господне

Праздники – Радости

На святой

1 остановка

– Вот погоди, косатик, придет Святая, мы с тобой в Кремль поедем, покажу тебе все святыньки... и Гвоздь Господень, и все соборы наши издревнии, и Царя-Колокола покажу, и потрезвоним, поликуем тогда с тобой... – сколько раз обещался Горкин. – маленько подрастешь, тебе и понятней будет. Вот, на Святой и сходим.

Я подрос, теперь уж не младенец, а отроча, поговел-исправился, как большие, и вот – Святая.

Я просыпаюсь, радостный, меня ослепляет блеском, и в этом блеске – веселый звон. Сразу я не могу понять, отчего такой блеск и звон. Будто еще во сне – звонкие золотые яблочки, как в волшебном саду, из сказки. Открываю опять глаза – и вдруг вспоминаю: да это Пасха!.. яркое утро-солнце, пасхальный звон!.. Розовый накомодник, вышитый белыми цветами... – его только на Пасху стелят! – яркие розы на иконе... Пасха!.. – и меня заливает радостью. На столике у постели – пасхальные подарки. Серебряное портмоне-яичко на золотой цепочке, а внутри радостное-пунцовое, и светится золотой и серебрецо, – подарил мне вчера отец. Еще – большое сахарное яйцо, с золотыми большими буквами – Х. и В., а за стеклышком в золотом овале, за цветами бессмертника, над мохом, – радостная картинка Христова Воскресения. И еще – золотисто-хрустальное яичко, граненое все, чудесное! если в него смотреть, светится все, как в солнце, – веселое все, пасхальное. Смотрю через яичко, – ну, до чего чудесно! Вижу окошечки, много солнц, много воздушных шариков, вместо одного, купленного на “Вербе”... множество веток тополя, много иконок и лампадок, комодиков, яичек, мелких, как зернышки, как драже. Отнимаю яичко, вижу: живая комната, красный шар, приклеившийся к потолку, на комоде пасхальные яички, все вчера нахристосовал на дворе у плотников, – зеленые, красные, луковые, лиловые... А вон – жестяная птичка, в золотисто-зеленых перышках, – “водяной соловей, самопоющий”; если дуть через воду в трубочку, он начинает чвокать и трепетать. Пасха!.. – будет еще шесть дней, и сейчас будем разговляться, как и вчера, будет кулич и пасха... и еще долго будем, каждое утро будем, еще шесть дней... и будет солнце, и звон-трезвон, особенно радостный, пасхальный, и красные яички, и запах пасхи... а сегодня поедем в Кремль, будем смотреть соборы, всякие святости.. и будет еще хорошее... Что же еще-то будет?..

Еще на Страстной выставили рамы: и потому в комнатах так светло. За окнами перезвон веселый, ликует Пасха. Трезвонят у Казанской, у Ивана-Воина, дальше где-то... – тоненький какой звон. Теперь уж по всей Москве, всех пускают звонить на колокольни, такой обычай – в Пасху поликовать. Василь-Василич все вчера руки отмотал, звонивши, к вечеру заслабел, свалился. А что же еще, хорошее?..

За окнами распустился тополь, особенный – духовой. Остренькие его листочки еще не раскрутились, текут от клея, желтенькие еще, чуть в зелень; к носу приложишь – липнут. Если смотреть на солнце – совсем сквозные, как пленочки. Кажется мне, что это и есть масличная ветка, которую принес голубь праведному Ною, в “Священной Истории”, всемирный потоп когда. И Горкину тоже кажется: масличная она такая и пахнет священно, ладанцем. Прабабушка Устинья потому и велела под окнами посадить, для радости. Только отворишь окна, когда еще первые листочки, или после дождя особенно, прямо – от духу задохнешься, такая радость. А если облупишь зубами прутик – пахнет живым арбузом. Что же еще... хорошее?.. Да, музыканты придут сегодня, никогда еще не видал: какие-то “остатки”, от графа Мамонова, какие-то “крепостные музыканты”, в высоких шляпах с перышком сокольим, по старинной моде, – теперь уж не ходят так. На Рождестве были музыканты, но те простые, ко торые собирают на винцо; а эти – Царю известны, их поместили в богадельню, и они старенькие совсем, только на Пасху выползают, когда тепло. А играют такую музыку-старину, какой уж никто не помнит.

В передней, рядом, заливается звонко канарейка, а скворца даже из столовой слышно, и соловья из залы. Всегда на Пасху птицы особенно ликуют, так устроено от Творца. Реполов у меня что-то не распевается, а торговец на “Вербе” побожился, что обязательно запоет на Пасху. Не подсунул ли самочку? – трудно их разобрать. Вот придет Солодовкин-птичник и разберет, знает все качества.

2 остановка

Я начинаю одеваться – и слышу крик – “держи его!.. лови!..”. Вскакиваю на подоконник. Бегут плотники в праздничных рубахах, и Василь-Василич с ними, кричит: “за сани укрылся, сукин кот!.. под навесом, сапожники видали... тащи его, робята!..” Мешает амбар, не видно. Жулика поймали?.. У амбара стоит в новенькой поддевке. Горкин, покачивает что-то головой, жалеет словно. Кричит ребятам: “полегши, рубаху ему порвете!... ну, провинился – покается...” – слышу я в форточку: – “а ты, Григорья, не упирайся... присудили – отчитывайся, такой по рядок... пострадай маленько”. Я узнаю голос Гришки: “да я повинюсь... да вода холодная-ледяная!..” Ничего я не понимаю, бегу во двор.

А все уже у колодца. Василь-Василич ведра велит тащить, накачивать.. Гришка усмешливо косит глазом, как и всегда. Упрашивает:

– Ну, покорюсь! только, братцы, немного, чур... дайте хоть спинжак скинуть да сапоги... к Пасхе только справил, изгадите.

– Ишь какой!.. – кричат, – спинжак справил, а Бога обманул!..Нет, мы те так упарим! Я спрашиваю Горкина, что такое.

– Дело такое, от старины. И прабабушка таких купала, как можно спущать! Скорняк напомнил, сказал робятам, а те и ради. Один он только не поговел, а нас обманул: отговелся я, говорит. А сам уходил со двора, отпускал его папашенька в церковь, поговеть, на шестой. Ну, я, говорит отговемши... а мы его все поздравили – “телу во здравие, душе во спасение”... А мне сумнение: не вижу и не вижу его в церкви! А он, робята дознали, по полпивным говел! И в заутреню вчера не пошел, и в обедню не стоял, не похристосовался. Я Онтона посылал – смени Гришу, он у ворот дежурит, пусть обедню хоть постоит, нельзя от дому отлучаться в такую ночь, – в церкви все. Не пошел, спать пошел. Робята и возревновали, Василь-Василич их... – поучим его, робята! Ну, папашеньку подождем, как уж он рассудит.

Гришка стоит босой, в розовой рубахе, в подштанниках. Ждут отца. Марьюшка кричит – «попался бычок на ве ревочку!». Никто его не любит, зубастый очень. А руки – золото. Отец два раза его прогонял и опять брал. Никто так не может начистить самовар или сапоги, – как жар горят. Но очень дерзкий на всякие слова и баб ругает. Маша высунулась в окно в сенях, кричит, тоже зубастая: “ай купаться хочете, Григорий Тимофеевич?” Гришка даже зубами скрипнул. Антипушка вышел из конюшни, пожалел: “тебя, Григорий, нечистый от Бога отводит... ты покайся, – может, и простят робята”. Гришка плаксиво говорит: “да я ж ка-юсь!.. пустите, ребята, ради Праздника!..” – “Нет, говорят, начали дело – кончим”. И Василь-Василич не желает прощать: “надо те постращать, всем в пример!” Приходит отец, говорит с Горкиным. – Правильно, ребята, ва-ляй его!.. Говорят: “у нас в деревне так-то, и у вас хорошо заведено... таких у нас в Клязьме-реке купали!” Отец велит: “дать ему ведра три!” А Гришка расхрабрился, кричит: “да хошь десяток! погода теплая, для Пасхи искупаюсь!” Все закричали – “а, гордый он, мало ему три!” Отец тоже загорячился: “мало – так прибавим! жарь ему, ребята, дюжинку!..” Раз, раз, раз!.. Ухнул Гришка, присел, а его сразу на ноги. Вылили дюжинку, отец велел в столярную тащить – сушиться, и стакан водки ему, согреться. Гришка вырвался, сам побежал в столярную. Пошли поглядеть, а он свистит, с гуся ему вода. Все дивятся, какой же самондравный! Говорят: “В колодце отговелся, будет помнить”. Горкин только рукой мах нул, – “отпетый!”. Пошел постыдить его. Приходит и говорит:

– Покаялся он, ребята, – поплакал даже, дошло до совести... уж не корите.

А мне пошептал: “папашенька полтинник ему пожаловал, простил”. И все простили. Одна только Маша не простила, что-то грязное ей сказал будто. Вышел Гришка перед обедом, в новую тройку вырядился, она ему и кричит, играет зубками: “с легким паром, Григорий Тимофеич, хорошо ли попарились?” Опять стали его тачать, а потом обошлись, простили. Вечерком повели в трактир, сделали мировую, водчонки-чайку попили.

3 остановка

После обеда, на третий день, едем в Кремль с Горкиным, и Антипушка с нами увязался. Поручили Кривую солдату-сторожу при дворце, знакомый Горкина оказался, и похристосовались с ним яичком. Горкина вся-то Москва знает, старинный хоругвеносец он, и в Кремль мы каждую Пасху иллюминацию делаем, – ну, все и знают.

У самого старинного собора, где наши Цари корону надевают, встречаем вдруг Домну Панферовну с Анютой, ходили-то летось к Троице. Как родным обрадовались, яичками поменялись-похристосовались, – у Горкина в сумочке запасец их, с обменными-то на всех хватит. Я было задичился с Анютой целоваться, и она тоже задичилась, а нас заставили. Ее Домна Панферовна держала, а меня Горкин подталкивал. А потом ничего, ручка за ручку ходили с ней. Такая она нарядная, в кисейке розовой, а на косичках по бантику. Горкин ангельчиком ее назвал. И все она мне шептала – “а что, пойдем опять к Серги-Троице?.. попроси бабушку”. Сердце у меня так и заиграло, – опять бы к Троице! Посмотрели соборы, поклонились мощам-Святителям, приложились ко всем иконам, помолились на Гвоздь Христов, а он за стеклом, к стеклышку только приложились. Народу... – полны соборы, не протолкаться. Домна Панферовна нас водила, как у себя в квартире, все-то ей тут известно, какие иконы-мощи, Горкин дивился даже. А она такое показала, и он не знал: показала кровь царевича убиенного, в чашечке, только уж высохло, одно пятно. А это Димитрия Царевича, мощи его во гробничке. И хрустальные Кресты Корсунские смотрели, и цепи пророка Гермогена, – Горкин нам объяснял, – а Домна Панферовна заспорила: не пророк он, а патриарх! А народ ходит благолепно, радуется на все, так все в говорят: “вот где покой-отдохновение, душа гуляет”. И это верно, все забывается, будто и дом ненужен... ну, как у Троицы. И все-то ласковые такие, приветливые: разговоримся – и похристосуемся, родные будто. И дорогу друг дружке уступают, и дают даже добрые советы. У одной девушки зубы разболелись, и ей Домна Панферовна наказала маковыми головками на молоке полоскать, погорячей. И везде под ногами можжевельник священно пахнет, а Царские Врата раскрыты, чтобы все помнили, что теперь царство небесное открылось. Никого в алтаре, тихо, голубеет от ладана, как небо, и чувствуется Господь.

В одной церковке, под горой, смотрели... – там ни души народу, один старичок-сторож, севастопольский был солдат. Он нам и говорит:

– Вот посидите, тихо, поглядите в алтарик наш... ангелы будто ходят.

Посидели мы тихо-тихо, задумались. И такой звон над нами, весь Кремль ликует. А тут – тишина-а... только лампадки теплятся. И так хорошо нам стало – смотреть в алтарик.. и я там белое что-то увидал, будто дымок кисейный... будто там Ангел ходит! И все будто тоже увидали. Похристосовались со старичком и все ему по яичку дали.

А потом царевы гробы пошли смотреть, и даже Ивана Грозного! Гробы огромные, накрыты красным сукном, и крест золотой на каждом. Много народу смотрит, и все молчат, Горкин и говорит, гробам-то:

– Христос Воскресе, благоверные Цари-Царицы, россииския державы! со святыми упокой вам.

И положил яичко, одно на всех. Глядим, а это – самого Ивана Грозного гроб! И другие начали класть яички, понравился им такой пример. И сторож нас похвалил при всех: “вы настояще-православные, хороший пример даете”. И во все-то кружечки копейки клали, и со сторожами христосовались, – все у меня губы обметало, очень усы у них колючие.

А в самом главном соборе, где чудотворная икона “Владимирская", Богородицына, видели святой Артос на аналое, помолились на него и ко краешку приложились, – такая великая просфора, мне не поднять, с пуд, пожалуй. Антипушка не знал, что такие святой Артос, а я-то знал, будто это Христос, – Горкин мне говорил. Домна Панферовна стала спориться, ужасная она спорщица, – хотела устыдить Горкина. Не Христос это, говорит, а трапеза Христова! Стали они спориться, только вежливо, шепотком. Подошел к нам монашек и говорит душеспасительно-благолепно: “не мечите, говорит, бисера, не нарушайте благолепия церковного ожесточением в пустоту!” – Горкин его очень потом хвалил за премудрость, – "вы слышали звон, да не с колокола он... это святые Апостолы, после Христа, всегда вместе вкушали трапезу, а на место Христа полагали хлеб, будто и Христос с ними вкушает... для Него уделяли! и сие есть воспоминание: Артос – хлеб Христов, заместо Христа!” Горкин и погрозился пальцем на Домну Панферовну: “что?!. взаместо Хрисга!” А она даже возликовала, упрямая такая, “все равно, говорит, трапеза!” Даже монашек головой покачал: “ну, говорит, у-пориста ты, мать, как бычья кожа!”

Потом мы Царя-Колокола смотрели, подивились. Мы с Анютой лазили под него, в пещерку, для здоровья, где у него бок расколот, и покричали-погукались там, гу-лко так. И Царя-Пушку видели. Народ там говорил, – всю Москву может разнести, такая сила. Она-то Наполеона и выгнала-настращала, и все пушки он нам оставил, потом их рядком и уложили. Посмеялись мы на Антипушку-простоту: он и на Царя-Пушку помолился! А под ней рожа страшная-страшная, зеленая, какой-нибудь адов зверь, пожалуй, – на пушках это бывает, знающие там говорили, а он за святыньку принял!

И на Иван-Великую колокольню лазили. Сперва-то ничего, по каменной лестнице. Долезли до первого проухи лопнут! Ну, мы в малые попросили поблаговестить, – и то дух захватило, ударило в грудь духом. Хотели лезть повыше, а лестница-то пошла железная, в дырьях вся голова кружится. Маленько все-таки проползли ползком, глаза зажмурили, да Домна Панферовна не могла, толстая она женщина, сырая, а юбка у нпей, как колокол, пролезть ей трудно, и сердце обмирает. И Анюте страшно чего-то стало, да и меня что-то затошнило, – ну, дальше не стали лезть, компанию чтобы не расстраивать.

4 остановка

Нашли мы Кривую – домой ехать, а нас Домна Панферовна к себе звать – “не отпущу и не отпущу!” Посажали их с собой, поехали. А она на церковном дворе живет, у Марона, на Якиманке. Приезжаем, а там на зеленой травке красные яички катают. Ну, и мы покатали за компанию. – знакомые оказались, псаломщик с детьми и о. дьякон, с большим семейством, все барышни, к нам они в бани ходят. Меня барышни заласкали, прикололи мне на матроску розаны, и накокал я с дюжину яичек, счастье такое выпало, все даже удивлялись.

Такого ласкового семейсгва и не найти, все так и говорили. Пасху сливошную пробовали у них, со всякими цукатками, а потом у псаломщика кулич пробовали, даже Домна Панферовна обиделась. Ну, у ней посидели. А у ней полон-то стол пасхальный, банные гостьи надарили и кого она от мозолей лечит, и у кого принимает, – бабка она еще, повитуха. У ней шоколадную пасху пробовали, и фисташковую-сливошную, и бабу греческую, – ну закормила. А уж чему подивились – так это святостям. Все стенки у ней в образах, про все-то она святыньки рассказала, про все-то редкости. Горкин дивился даже, сколько утешения у ней: и песочек иорданский в пузыречках, и рыбки священные с Христова Моря, и даже туфли старинные-расстаринные, которые Апостолы носили. Ей грек какой-то за три рубли в Иерусалиме уступил-божился... Апостолы в них ходили, ему старые турки сказывали, а уж они все знают, от тех времен осталися туфли те очень хорошо знают... Она их потому и пристроила на стенку, под иконы. Очень нас те священные туфли порадовали! Ну, будто церковь у ней в квартирке: восемь мы лампадок насчитали. Попили у ней чайку, ос святыньки, а у ней – и сравненья нет. Мне Анюта шепнула, – бабушка ей все святости откажет, выйдет она замуж и тоже будет хранить, для своих деток. Так мы сдружались с ней, не хотелось и расставаться.

5 остановка

Приезжаем домой под вечер, а у нас полон-то дом народу: старинные музыканты приехали, которые – “графа Мамонова крепостные”. Их угостили всякими закусочками... – очень они икорку одобряли и семушку, – потом угостили пасхой, выкушали они мадерцы – и стали они нам “медную музыку” играть. И правда, таких музыкантов больше и нет теперь. Все они старые старички, четверо их осталось только, и все с длинными седыми-седыми бакенбардами, как у кондитера Фирсанова и будто они немцы: на всех зеленые фраки с золотыми пуговицами, крупными, – пожалуй, в рублик, – а на фраках, на длинных концах, сзади, – “Мамоновы горбы”, львы, и в лапах у них ключи, и все из золота. Все – как играть – надели зеленые, высокие, как цилиндры, шляпы с соколиными перьями, как у графа Мамонова играли. И только у одного старичка туфельки с серебряными пряжками, – при нас их и надевал, – а у других износились, не осталось, в сапожках были. И такие все старые, чуть дышат. А им на трубах играть-дуть! И все-таки хорошо играли, деликатно. Вынули из зеленых кожаных коробок медные трубы, ясные-ясные... – с ними два мужика ходили, трубы носить им помогали, для праздника: только на Пасху старички ходят, по уважаемым заказчикам, у которых “старинный вкус, и могут музыку понимать”, на табачок себе собирают... – сперва табачку понюхали и почихали до сладости, друг дружку угощали, и так все вежливо-вежливо, с поклончиками, и так приветливо угощали – “милости прошу... одолжайтесь...” – и манеры у них такие вальяжные и деликатные, будто они и сами графы, такого тонкого воспитания, старинного. И стали играть старинную музыку, – называется "пи-ру-нет”. А чтобы нам попонятней было, вежливо объяснили, что это маркиза с графом на танцы выступают. Одна – большая труба, а две поменьше, и еще самая маленькая, как дудка, черненькая, с серебрецом. Конечно, музыка уж не та, как у графа Мамонова играли: и духу не хватает, от старости, и кашель забивает, и голос западает у трубы-то, а ничего, прилично, щеки только не надуваются.

Ну, им еще поднесли мадерцы для укрепления. Тогда они старинную песенку проиграли, называется – “романез-пастораль” которую теперь никто не поет – не знает. Так она всем понравилась, и мне понравилась, и я ее заучил на память, и отец после все ее напевал:

Один старичок пел-хрипел, а другие ему подыгрывали.

Так и не доиграли песенку, устали. Двоих старичков положили на диван и дали капелек.. И еще поднесли, мадерцы и портвейнцу. Навязали полон кулек гостинцев и отвезли на пролетке в богадельню. Десять рублей подарил им отец, и они долго благодарили за ласку, шаркали даже ножками и поднимали высокие шляпы с перьями. Отец сказал:

– Последние остатки!..

В субботу на Святой монахини из Страстного монастыря привозят в бархатной сумочке небольшой пакетец: в белой, писчей бумаге, запечатанной красным сургучом, – ломтик святого Артоса. Его вкушают в болезни и получают облегчение. Артос хранится у нас в киоте, со святой водой, с крещенскими и венчальными свечами.

После светлой обедни, с последним пасхальным крестным ходом, трезвон кончается – до будущего года. Иду ко всенощной – и вижу с грустью, что Царские Врата закрыты. “Христос Воскресе” еще поют, светится еще в сердце радость, но Пасха уже прошла: Царские Врата закрылись