Вопрос 50. «Мертвые души». Особенности жанра и композиции. Путешествие героя как приём воссоздания широкой панорамы общественной жизни России

Вопрос № 50. «Мертвые души». Особенности жанра и композиции. Путешествие героя как приём воссоздания широкой панорамы общественной жизни России

Гоголь, тяжело переживавший упреки кри­тиков после выхода «Ревизора», а среди них были и такие, кто обвинял его в «клевете на Россию», в том же году уезжа­ет за границу. Он живет в Италии, но продол­жает внимательно следить за всем, «что ни де­лается на Руси», ибо все до последних мелочей «стало необыкновенно дорого и близко» ему.

История создания. Как и в случае с «Ревизором», сюжет построен на известном «анекдоте», а Гоголю он был подсказан Пушкиным. Гоголь нашел его как нельзя бо­лее подходящим для такого произведения, в котором можно было бы изобразить «хотя с одного боку... всю Русь». Сам Гоголь признавался, что был в его работе и лич­ный мотив: долг перед памятью Пушкина. «Я должен продолжать мною начатый большой труд, который писать с меня взял слово Пуш­кин, которого мысль есть его создание и кото­рый обратился для меня с этих пор в священное завещание».

Гоголь говорил по этому поводу сюжета: «Какой оригинальный сюжет! какая разнообразная куча! вся Русь явится в нем». Простой «дорожный» сюжет (Чичи­ков ездит по России, скупая «мертвые души») дает воз­можность показать картины из жизни различных соци­альных групп. Существенно, что если в более ранних произведениях Гоголя место действия — мифологизи­рованный город-мир, то в «Мертвых душах» местом дей­ствия следует считать Россию в целом.

Работа над произ­ведением началась в 1835 году. Сюжет поэмы, подсказанный Пушкиным, определил первона­чальную схему произведения: показать Русь «с одного боку», т.е. с ее отрицательной с стороны. Однако конечной целью своего труда Гоголь планировал «выставить на всенародные очи» все то хорошее, что таилось в русской жизни и что давало надежду на возможность ее обновле­ния. Широта замысла определила обращение пи­сателя к эпическим формам.

В 1841 г. первый том великого произведения был завершен. И Гоголь везет его в Москву. «Мертвые души» потрясли всю читающую Рос­сию. Вокруг поэмы разгорелись яростные спо­ры, которые, по определению Белинского, сим­волизировали «битву двух эпох» — старой и но­вой, нарождающейся России. Каждая сила желала иметь Гоголя на своей стороне. Писатель не выдержал этой битвы. Он пробовал продол­жить работу над вторым томом «Мертвых душ», чтобы «просветлить» своих героев, но через три года напряженнейшего труда сжег рукопись. Еще через три года он возобновил работу, но за несколько дней до смерти снова сжег — на этот раз готовую книгу.

«Мертвые души» — одно из самых своеобраз­ных и сложных произведений в русской литера­туре. Именно в «Мертвых душах» нашла наибо­лее полное выражение позиция Гоголя — писа­теля, человека, мыслителя.

Название, замысел. Го­голь утверждал, что предмет (тема) «Мертвых душ» — не губерния и несколько уродливых чи­новников, а «современный человек и нынешнее состояние его души». Название поэмы мно­гозначно. Это и история о покупке «мертвых душ» как основа сюжета, и сопоставление рели­гиозного учения о бессмертии души и бюрокра­тически бездушного отношения к крепостным, и иносказание о душах персонажей, находя­щихся на разных стадиях омертвения.

Исследователи творчества Гоголя считают, что художник ориентировался на эпос Гоме­ра и «божественную комедию» Данте, кото­рая и определила трехчастную структуру поэмы. Первая часть (1-й том) была заду­мана писателем как представление и ана­литич. осмысление «ада» российской крепостнической действительности, во второй части (2-й том) Гоголь намеревал­ся пропустить своих героев через «чисти­лище», чтобы в третьей (3-й том) изобра­зить их в «раю». Вместе с героями этот путь следовало пройти всей России. Закон­ченным оказался только 1-й том.

Поэма была задумана в форме эпической три­логии. Ее должны были составлять три части — три ступени движения к истине (падение — очищение — возрождение души), которые дол­жен был пройти главный герой Павел Иванович Чичиков. Такое движение было для Гоголя единственно возможным путем духовного возро­ждения и всей нации. Но написана и опублико­вана была только первая часть, где показаны тёмные стороны жизни. Второй том не удовлетворил писателя и был им лично сожжён. Во 2 и 3 томах Гоголь хотел предложить “рецепт” преображения каждому. Разговор шёл не о политической, а о духовной революции, о внутреннем перерождении человека, спасении его души.

Особенности жанра

Гоголь не случайно назы­вает «Мертвые души» поэмой, несмотря на то, что этот текст — прозаический. Гоголь подразумевал «меньшего рода эпопею…» В этом произведении, конечно, сильно чувствуется влияние авантюрного плутовского романа, главный герой которой путешествует, встречает на своем пути различных людей и мастерски обводит их вокруг пальца; дорожный сюжет дает писателю возможность показать множество разнообразных соци­ально-сатирических картин. Но, несмотря на это, «Мертвые души» не похожи на обычный роман.

Особенности поэтики «Мертвых душ», кото­рые оправдывают формулу жанра («поэма»):

1. Лиро-эпический характер произведения, особая роль в нем авторского голоса, лирических отступлений. «Мертвые души» - это не только сатира на Россию, но, прежде всего, лирическая поэма о России. Образ главного героя (Чичикова) неразрыв­но связан с образом лирического героя (повест­вователя), который оценивает и поясняет не только «дела и дни» Павла Ивановича, но и жизнь всей современной ему России. Лириче­ский герой — полноправное действующее лицо. «Долго еще определено мне чудной властью ид­ти об руку с моими странными героями» — так подчеркивает Гоголь роль повествователя.

2. Писатель создал новый тип повество­вания, слив в неразрывном единстве две проти­воположные стихии своего творчества: смех и слезы, сатиру и лирику. Это взгляд на жизнь «сквозь видный миру смех и незри­мые, неведомые ему слезы». Догоголевская эстетика не допускала подобного взаимодействия, и нова­торство писателя проявилось в создании сложно­го жанрового синтеза

1. юмора, иронии, сарказма, которые обусловили обличительно-сатирическое направление «Мертвых душ»;

2. и лирики и пате­тики, служащих для утверждения гражданско-патриотических идей автора.

3. Важная роль композиционных повторов на разных уровнях текста.

4. Поэтическая манера письма. Развернутые метафо­ры и сравнения, длинные фразы с усложненными ри­торическими фигурами, произвольные ассоциативные ряды, разнообразные отклонения от темы, в некоторых местах (начало главы 7) можно говорить о некотором ритмическом элементе в прозе и о значи­тельной роли фонетических созвучий. Большие фраг­менты «Мертвых душ» легко заучиваются наизусть именно благодаря этому «поэтическому» фактору.

5. Это не роман, так как в произведении практически нет любовной интриги.

Особенности композиции

Композиция — это построе­ние произведения. Это порядок и соотношение его частей, прин­цип расположения материала, группировка и взаимоотношение персонажей. Как же строятся «Мертвые души»?

Построение поэмы «Мертвые души»

1 глава

«вступление» в поэму, набросок всего, что впоследствии

будет развито автором (приезд Чичикова в губернский город N,

встреча с чиновниками, подготовка почвы для авантюры).

Композиционные звенья поэмы

2-6 главы

изображение жизни российских помещиков.

изображение губернского города, в его же пределах завершается

7-10 главы

характеристика владельцев усадеб, но центральное место

отведено изображению мира чиновников.

Как и помещики, чиновники воплощают социальное зло, высшая степень которого

проявляется в «Повести о капитане Копейкине».

11 глава

Повествование о судьбе Чичикова – «сюжетообразующего» героя поэмы.

В поэме три композиционных звена, тесно связанных между собой. Первая глава – свое­образное вступление в поэму, набросок всего того, что впоследствии будет развито автором (приезд Чичикова в губернский город N, встре­ча с чиновниками, подготовка почвы для пред­стоящей авантюры).

Первое композиционное звено – изображение жизни российских помещиков (2-6 главы). Раз­вития действия в этих главах практически нет, Гоголь многократно повторяет одну и ту же си­туацию: приезд Чичикова к очередном помещи­ку с целью покупки «мертвых душ». Помещики представляются последовательно, один за дру­гим, автор явно ориентирует читателя на сопо­ставление их между собой, логика введения тех или иных героев определяется степенью отрица­тельных качеств каждого. Все главы построены по единой схеме: изображение деревни, усадь­бы, интерьера, портрета помещика и т.д. Суще­ственное значение имеет возрастная характери­стика гоголевских героев. Прекраснодушный мечтатель Манилов открывает галерею образов помещиков, а завершает ее Плюшкин – «прореха на человечестве», впавший в мертвенный сон духовной деградации. Символический «возраст­ной» подтекст очевиден: пустая мечтательность, свойственная юности, не к лицу нации, мучи­тельно ищущей путей самоопределения, как не к лицу ей и духовная закостенелость, ставшая тормозом на этом пути.

Всех помещиков, изображенных в поэме, Гоголь представляет как силу крайне косную, лишенную патриотических чувств и устремле­ний, духовно неразвитую и неспособную вы­полнять свое общественное предназначение. Каждый из помещиков представляет какую-то одну определенную черту, сформированную паразитическим и бесцельным существованием (беспочвенная мечтательность Манилова, бес­смысленное накопительство Плюшкина, скопи­домство и отсталость хозяйственных методов Коробочки и т.д.), и в целом все составляют «се­мейный портрет» помещичьего сословия в ин­терьере крепостнической России.

Второе композиционное звено – изображение губернского города (7 - 10 главы), в его же пре­делах завершается и характеристика владель­цев дворянских усадеб. Гоголь, ранее представив своих персонажей каждого в отдельности, теперь собирает их всех вместе. Центральное место в этой части поэмы занимает изображение чинов­ников. Представление чиновников идет по ино­му плану: широко развернутых образов Гоголь не дает, уделяя основное внимание характеристи­ке этой среды в целом. Автор стремится создать групповой портрет продажного племени «толстых и тонких» чиновников. Если помещики индивидуализированы, то чиновники сознатель­но обезличены, автору важно подчеркнуть глав­ное: антинародность и антигосударственность их деятельности, которую Гоголь доводит до степе­ни гротеска и фантасмагории. Как и помещики, чиновники воплощают социальное зло, высшая степень которого проявляется в «Повести о ка­питане Копейкине».

Третье композиционное звено – повествова­ние о жизненной судьбе «сюжетообразующего» героя поэмы – Чичикова (11 глава). Гоголь пред­ставляет читателю Чичикова уже после того, как была изображена среда, в которой он дей­ствует, и после того, как в 9 - 10 главах он вы­ступил героем фантасмагористических слухов (он и Ринальди, и Наполеон, и даже антихрист). В 11 главе автор основное внимание уде­ляет характеристике социального и психологи­ческого облика Чичикова: он герой нового вре­мени, его порождение и воплощение. Делец, приобретатель новой буржуазной формации, де­лающий главную ставку на «капитал», актив­ный, целеустремленный, изобретательный, он та «страшная и подлая сила», которая прихо­дит в Россию на смену «небокоптителям», но не способная, как и они, содействовать возрожде­нию Отечества.

В центре повествования в «Мертвых душах» — не события, а герой. Го­голь показывает нам одного за другим различные типы помещи­ков, чиновников — вообще типы русской жизни. Сам сюжет поэмы помогает обстоятельному и последовательному раскрытию разнообразных типических характеров. К чему сводится сюжет? Главный герой поэмы Чичиков поставил перед собой цель ску­пить как можно больше мертвых душ. Он собирается их в даль­нейшем заложить в Опекунский совет как живые и получить за то крупную сумму денег. Чтобы совершить эту аферу, Чичиков знакомится с помещиками, а затем навещает их в их имениях. Чичиков совершает путешествие по русской земле, по дворян­ским усадьбам. Но это-то путешествие героя и позволяет автору поэмы представить читателю помещиков, чиновников, людей иных сословий, позволяет обрисовать их, воссоздать целую га­лерею типов современной действительности.

В письме к В.Жуковскому Гоголь упоминает, что хотел в поэме показать «всю Русь». Главная композиц. роль Чичикова – объединить в единое целое разрозненные фрагменты жизни России. Самостоятельная роль образа сводится к описанию нового типа русской жизни, предпринимателя-авантюриста. Композиция построена по принципу «концентрических кругов» или «замкнутых пространств» (город, усадьбы помещиков, вся Россия). В целом сюжет «Мертвых душ» хроникальный, и образ Чичикова играет связующую роль, особенно в главах 2-6.. Читатель следует за Чичиковым, он для читателя как бы проводник в этом царстве «мертвых душ», в этом своеобразном гоголевском «аду»: городе N и его окрестностях.

В русской литературе и до Гоголя и особенно после Гоголя композиции, основанные на «путешествии» героя, получили ши­рокое распространение. Они позволяли писателям с достаточной свободой вести повествование и одновременно создавать возмож­но более полную картину жизни. Недаром в форме путешествий создавались произведения идейно наиболее значимые. Такими были и «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, и поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» и т. д. Таковы и «Мерт­вые души» Гоголя, одно из самых гениальных произведений этого рода.

Роль композиционных вставок в поэме «Мертвые души»

Вставные элементы в композиции поэмы:

1. ав­торские отступления,

2. биографии Плюшкина и Чичико­ва,

3. притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче,

4. по­весть о капитане Копейкине.

Они могут служить своеоб­разным комментарием к событиям сюжета, создавать социальный фон, замедлять повествование на интерес­ном месте, что помогает держать читателя в напря­жении; в них задается сложная система ассоциаций, важная для понимания глубинного содержания характе­ров и сюжета. Поэма строится как причудливый узор или мозаика, «собранье пестрых глав». Какое-то компо­зиционное сходство обнаруживается с романом Пушки­на «Евгений Онегин» (там похожая роль вставок и «тек­стов в тексте»). Это связано и с особой жанровой при­родой обоих произведений (роман в стихах и поэма в прозе).

Роль биографии героя. Из всех героев биография есть только у Чичикова и Плюшкина: это знак большего авторского «доверия», эти персонажи должны были «перейти» и в следующие два тома (об этом сохранились свидетельства в черновых записях и письмах Гоголя). У них «есть прошлое» в поэме и, значит, есть будущее. Их образы более объемны, более «человечны», чем ос­тальные. Вообще, наличие биографии — признак глав­ного героя или особого авторского внимания.

Авторские отступления. Их можно сгруппировать на основе разных критериев. С одной стороны, из них выде­ляются сатирические, собственно лирические (от первого лица, «об авторе») и риторико-патетические (о России, об искривленной дороге человечества и др.). С другой стороны, среди них есть прямо связанные с сюжетом и не связанные с ним. Иногда отступления контрастиру­ют со своим «окружением» в тексте, и этот контраст подчеркивается (см. начало 7-й главы, после вдохновен­ного лирического отступления о судьбе поэта — «посмотрим, что делает Чичиков»). В первой половине про­изведения преобладают сатирические отступления, во второй — элегические и патетические (в них уже созда­ется частично то настроение, которое должно было при­сутствовать во втором и третьем томах; они нередко написаны ритмизованной прозой, изобилующей синтак­сическими повторами и параллелями, благодаря чему еще больше сближаются по стилю с поэтической речью). Несколько последних отступлений — лирические меди­тации на тему России, заключительный образ — тройка, символ России.

В XI главе имеется пять лирических отступлений:

1) Обращение к родине с выражением своей любви к ней и своего восторга перед ее величием и высоким назначением («Русь! Русь!, вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека»).

2) Описание дороги и значение ее для поэта («Какое странное и манящее и несущее и чу­десное в слове: дорога!»).

3) Рассуждение о том, почему автор избрал в главные герои не добродетельного чело­века, а подлеца («Автор, признаться, этому даже рад, находя, таким образом, случай поговорить о своем ге­рое»).

4) Рассуждение об отношении читателей к герою, о власти человеческих страстей, о лжепатриотах, «зани­мающихся приращениями за счет сумм нежно любимого ими отечества» и о типичности Чичикова.

5) О Руси  необгонимой тройке («И какой же русский не любит бы­строй езды?»).

Каждое из этих отступлений имеет свое особое идейно-художественное значение. В первом отступлении о Руси автор выразил свой восторг перед необъятным простором родины, свою любовь к ней и уверенность в ее высоком историческом назначении («Здесь ли, в тебе не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без кон­ца. Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему!»). Лирическое обращение к Руси следует за описанием дороги, по которой едет бричка Чичикова и, следовательно, является как бы вы­водом из этого описания, итогом наблюдений автора над необъятными просторами России. Упоминание о беспре­дельной мысли и о богатыре, который должен появиться на широких русских просторах, должно подчеркнуть и ничтожность той цели, ради которой Чичиков путешест­вует по Руси, и ничтожность самого героя.

Второе отступление (описание дороги и раскрытие значения ее для поэта), так же как и первое, мотивировано описанием пути Чичикова. Автор как бы жкчюльзовачся случаем для того, чтобы рассказать читателю о своей любви к путешествиям («Какое странное и манящее и несущее и чудесное в слове: дорога!»), со своими мысля­ми и чувствами, возникающими у него в дороге, расска­зать ему о том благотворном влиянии, которое оказыва­ла на писателя дорога («Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала! А сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько пере­чувствовалось дивных впечатлений!»).

Третье отступление (почему в герои взят подлец, а не добродетельный человек) включено в главу вслед за упоминанием о том, что Чичиков заснул. В отступлении автор дает оценку своему герою («Итак припряжем под­леца»), высмеивает литературные вкусы пошлых и не­далеких читателей («дамы требуют, чтобы герой был ре­шительное совершенство... Как глубоко ни загляни автор ему в душу, хоть отрази чище зеркала его образ, ему не дадут никакой цены...»), издевается над реакционными писателями, пытавшимися создавать схематичные обра­зы добродетельных людей, защитников самодержавно-крепостнического строя («изморили добродетельного че­ловека...»). Но вместе с тем автор намекает на то, что в его произведении будут даны положительные образы, будет раскрыто все духовное богатство и величие рус­ского народа («Но..., может быть, в сей же самой пове­сти почуют иные, еще доселе небранные струны, пред­станет несметное богатство русского духа» и т. д.).

Четвертое лирическое отступление (рассуждение ав­тора о своем герое, об отношении к нему читателя и пр.) следует за изложением истории жизни Чичикова. Возвра­щаясь вновь к оценке героя, автор значительно углуб­ляет и уточняет эту оценку («Справедливее всего на­звать его: хозяин, приобретатель...»). Подчеркивая ти­пичность Чичикова и связь его с духом приобретатель­ства своего времени, автор толкает читателя на более углубленное понимание образа главного героя и идей­ного смысла всей поэмы. Чичиков — лишь один из пред­ставителей нарождающегося капитализма. Порочен са­мый дух времени, порочен общественно-политический строй, порождающий Чичиковых.

Пятое отступление, которым заканчивается I том («Русь — бойкая необгонимая тройка»), вновь возвра­щает нас к теме первого отступления, к выражению ав­тором своей веры в великие творческие способности рус­ского народа («Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы и сидит черт знает на чем...» и прочее), веры в великое всемирно-историческое назначение - Руси

Авторские отступления в «Мертвых душах». Характер повество­вания в «Мертвых душах» не только замедленный, но и в извест­ной мере свободный. Автор поэмы не спешит рассказывать, он то и дело останавливается, точно оглядывается, начинает рассуж­дать и делиться с читателями своими мыслями и чувствами. Вот, например, автор рассказывает, как Чичиков ищет имение Плюшкина. Чичиков расспрашивает о Плюшкине мужиков и узнает, что Плюшкина в народе называют «заплатанный». Чичи­ков поражен меткостью народного слова. Еще больше поражен и восхищен автор. В связи с этим автор на время отступает от изложения событий и пространно и с большим чувством говорит о замечательном языке народа.

Такого рода отступления в повествовании называются обыч­но «лирическими отступлениями». Лирические — это значит идущие от автора, выражающие авторское отношение к лицам, к событиям, выражающие авторские чувства. Таких отступле­ний в «Мертвых душах» много. Они носят различный характер и по тону, и по содержанию.

Одно из самых интересных и значительных отступлений по­священо теме народа. В VII главе Чичиков, рассматривая список проданных ему Собакевичем мертвых мужиков, предается раздумью. При этом он высказывает мысли, которые, по сути, принадлежат не ему, а самому автору: «Григорий Доезжай-не­доедешь! Ты что был за человек? Извозом ли промышлял и, за­ведши тройку и рогожную кибитку, отрекся навеки от дому, от родной берлоги, и пошел тащиться с купцами на ярмарку. На дороге ли ты отдал душу богу, или уходили тебя твои же прия­тели за какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге ременные твои рукавицы и тройка приземистых, но крепких коньков, или, может быть, и сам, лежа на полатях, думал, думал, да ни с того, ни с другого заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь, и поминай как звали. Эх, рус­ский народец! не любит умирать своею смертью!»

К раздумьям Чичикова о народе присоединяются и прямые авторские размышления на ту же тему: «И в самом деле, где теперь Фыров? Гуляет шумно и весело на хлебной пристани... хороводы, песни, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, на­цепляя крючком по девяти пудов себе на спину, с шумом сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных в пирамиду, как ядра, мешков. Там-то вы наработаетесь, бурлаки! и дружно, как прежде гуля­ли и бесились, приметесь за труд и пот, таща лямку под одну бесконечную, как Русь, песню».

Лирические отступления Гоголя о народе сами как песня. В них авторское восхищение, любовь, в них Гоголь выходит за пределы пошлого мира своих героев-помещиков и вступает на широкий простор народной жизни, исполненной серьезных бед, тревог, труда и поэзии.

Иной характер носит лирическое отступление Гоголя о двух типах писателей в начале VII главы. К первому типу Гоголь от­носит тех писателей, которые изображают высокие характеры и идеальную действительность. Их жребий счастлив, их ждет прижизненная слава и всеобщее почитание. К другому типу при­надлежит писатель, дерзнувший в своих творениях «вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами, и чего не зрят равно­душные очи». Судьба такого писателя трагична: «Сурово его поприще и горько почувствует он свое одиночество». Ко второму типу писателей принадлежит и сам Гоголь. Не­даром в тех словах, которыми говорится о втором типе писате­лей, мы чувствуем авторское волнение. Это подлинно лирическое отступ­ление.

Чем более вглубь идет повествование, тем более нарастает лирический пафос поэмы. Лирический характер отличал «Мерт­вые души» с самого начала. Недаром Гоголь определил свое произведение именно как поэму. Поэма — это повествование, проникнутое глубоким авторским чувством и сочувствием, про­никнутое лиризмом. Это свойство и «Мертвых душ». Гоголь в «Мертвых душах» не просто обличает и смеется. Он мучается, ему больно, и он неизменно верит в здоровые основы того русско­го мира, который в настоящее время выглядит таким непригляд­ным. Эта вера Гоголя больше всего и определяет лирический пафос его произведения.

Лиризм в «Мертвых душах» носит вначале сдержанный ха­рактер, отчасти скрытый. Затем от главы к главе он проявляет­ся все сильнее, пока, наконец, не прорывается в полной мере и в полную силу в самом конце первого тома поэмы. В XI, послед­ней главе,— два лирических отступления. Оба они на одну тему: тему России, ее прошлого, настоящего и будущего. Это именно та тема, которая лежала в самых глубинах художественного за­мысла Гоголя, вдохновила его на этот замысел. Теперь, в послед­них лирических отступлениях, она вполне обозначилась и для чи­тателя. Эти отступления выявили до конца и во всей определен­ности то, ради чего Гоголь написал свою поэму: «Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обра­тило на меня полные ожидания очи? (...) Что пророчит сей не­объятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредель­ной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богаты­рю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..»

Знакомясь с лирическими отступлениями, мы могли убедить­ся, что они являются отступлениями от хода повествования, но не от глубинной мысли поэмы. По отношению к основной идее произведения авторские отступления оказываются не менее важ­ными, чем похождения Чичикова. Лирические отступления осо­бенным образом дополняют картину жизни, нарисованную Го­голем, они помогают понять ту положительную мысль, которая руководила им в его обличениях, в его смехе, в бесстрашном его стремлении к правде.

Капитан Копейкин – герой вставной новеллы об офицере, герое Отечественной войны 1812 г., потерявшем на ней ногу и руку и подавшемся от безденежья в разбойники. В вариантах «Повести» предполагалось бегство К. К. в Америку, откуда он направлял Александру I письмо о судьбе раненых и получал милостивый рескрипт государя. Новеллу (в своем «сказовом», комически многословном стиле) рассказывает в 10-й главе поэмы почтмейстер Иван Андреич.

Повод для рассказа прост. Чиновники города, озадаченные слухами о Чичикове - покупателе мертвых душ, обсуждают, кем же он может быть. Внезапно, после всеобщих долгих препирательств, Почтмейстер вдохновенно восклицает: «Это, господа, сударь ты мой, не кто иной, как капитан Копейкин!» - и предлагает выслушать историю о нем, которая, «в некотором роде, целая поэма». Поэмой назван и гоголевский роман; так что Почтмейстер невольно пародирует самого автора «Мертвых душ», а его «Повесть о капитане Копейкине» - роман в целом. Но это особая пародия, смешная и серьезная одновременно; она связывает в единый литературный узел все обсуждавшиеся чиновниками темы - об убийстве, о фальшивомонетчике, о беглом разбойнике - и во многом служит ключом ко всему тексту «Мертвых душ».

Оказывается, что К. К. был ранен под Красным или под Лейпцигом (т. е. в одном из ключевых сражений великой войны) и стал инвалидом до послевоенных распоряжений Александра I о судьбе раненых. Отец не может кормить К. К.; тот отправляется искать царской милости в Петербурге, который, в описании Почтмейстера, приобретает полусказочные черты - «сказочная Шахерезада», «Семирамида». В описании царственной роскоши Петербурга, показанной глазами впервые увидевшего ее героя («проносится заметная суета, как эфир какой-нибудь тонкий»), и особенно в описании правительственного здания на Дворцовой набережной пародийно повторен образ Петербурга и Дворца, какими их видит Вакула-кузнец в повести «Ночь перед Рождеством. Но если там герою сопутствовала поистине сказочная удача, то здесь визит к «министру или вельможе», в котором легко угадываются черты графа Аракчеева, дает К. К. лишь ложную надежду.

На радостях отобедав в трактире, как «в Лондоне» (водка, котлеты с каперсами) и потратив почти все деньги, К. К. вновь является во Дворец за обещ. помощью – чтобы услышать то, что отныне он будет слышать каждодневно: ждите. С одной «синюхой» в кармане, отчаявшийся, униженный, К. К. «неотвязным чертом» прорывается к Вельможе-Министру и дерзко требует оказать-таки помощь. В ответ на это «его, раба Божия, схватили, сударь ты мой, да в тележку» - и с фельдъегерем отправили вон из столицы. Доставленный в свою далекую губернию, К. К., по словам Почтмейстера, воскликнул: «Я найду средства!» - и канул в «эдакую Лету». А через два месяца в рязанских лесах объявилась шайка разбойников, атаманом которых был не кто иной... - и тут рассказчику напоминают, что у Чичикова и руки и ноги на месте. Почтмейстер хлопает рукой по лбу, обзывает себя телятиной, безуспешно пытается вывернуться (в Англии столь совершенная механика, что могут сделать деревянные ноги) - все напрасно. История о К. К. как бы уходит в песок, ничего не проясняя в вопросе о том, кто же такой Чичиков.

Но образ К. К. лишь кажется случайным, «беззаконным», вставным, а легенда о нем – никак сюжетно не мотивированной. Тема нищего дворянина, безденежного капитана, «черт знает откуда» взявшегося, возникает уже в 6-й главе, где жадный Плюшкин жалуется Чичикову на соседа-капитана, который любит наезжать в гости. «Говорит, родственник: «У себя дома есть, верно, нечего, так вот он и шатается». Позже, в главе 10-й, во время болезни, Чичиков обрастет бородой, подобно К. К., в главе 11 имя К. К. словно нечаянно «аукнется» в жизненном наказе чичиковского отца: «копи Копейку». Что же до образа «разбойника», то еще в 9-й главе «просто приятная дама» и «дама, приятная во всех отношениях» предполагают в Чичикове кого-то «вроде Ринальда Ринальдина» знаменитого героя романа о разбойнике.

Военное звание капитана по табели о рангах соответствовало штатскому чину титулярного советника, а это одновременно и объединяет несчастного К. К. с другими «униженными и оскорбленными» персонажами социально-фантастических повестей Гоголя, титулярными советниками Поприщиным («Записки сумасшедшего») и Акакием Акакиевичем Башмачкиным («Шинель»), и противопоставляет его им. По крайней мере - Башмачкину. Ибо в статской службе этот чин не давал дворянства, а в военной дворянство обеспечивалось уже первым обер-офицерским званием. В том-то и дело, что в отличие и от своего фольклорного прототипа, героя песен о «воре Копейкине», и от многочисленных персонажей-инвалидов русской послевоенной прозы и поэзии, и от их общего литературного предшественника - солдата из идиллии С. Геснера «Деревянная нога» - К. К. дворянин, офицер. Если он и разбойник, то благородный. Эта деталь резко усиливает трагизм его истории; она связывает образ К. К. с пушкинскими замыслами романа о «Русском Пеламе», о джентльмене-разбойнике («Дубровский»). И она же – на пародийном, сниженном уровне – сводит к общему знаменателю все множество литературных ассоциаций, которые окружают романный образ Чичикова.

В повести о К. К., как в фокусе, сходятся чересчур разнообразные слухи о Чичикове; но из нее же лучами расходятся новые, еще более невероятные версии произошедшего. Чиновники задумываются: а не есть ли Чичиков Наполеон, нарочно отпущенный англичанами с острова Св. Елены, чтобы возмутить Россию. (Опять же Почтмейстер, который служил в кампанию 1812 г. и «видел» французского императора, уверяет собеседников, что ростом Наполеон «никак не выше Чичикова» и складом своей фигуры ничем от него не отличается.) От Чичикова-Наполеона следует естественный смысловой проброс к теме Чичикова-Антихриста; на этом чиновники останавливаются и, поняв, что заврались, посылают за Ноздревым.

И чем нелепее становятся их сравнения, чем немыслимее их предположения и «исторические параллели», тем яснее обнажается ключевая авторская идея 1-го тома «Мертвых душ». Наполеоновская эпоха была временем последнего торжества романтического, могущественного, впечатляющего зла; новое, «денежное», «копеечное» зло неправедного приобретательства, олицетворением которого стал подчеркнуто-средний, «никакой» человек Чичиков, может в конечном счете обернуться незаметным для измельчавшего мира, а потому особенно опасным явлением Антихриста буржуазной эпохи. И это произойдет непременно, если не свершится нравственное возрождение каждого человека в отдельности и человечества в целом.

Путешествие героя как приём воссоздания широкой панорамы общественной жизни России

Двигающее сюжет путешествие по Руси Чичикова (с целью скупки «мертвых душ») дало Гоголю возможность нарисовать «общую карти­ну жизни России». Автор использует пейзаж­ные зарисовки, путевые сценки, приводит раз­личные сведения (экономич., историче­ские, географические), изображает портреты, характеры героев, показывает во всей полноте жизнь губернскую, помещичью, чиновничью, крестьянскую.

Худ. средствами воплощения идеи об «омертвении» души выступают компо­зиция и стиль произведения. Картины бар­ских поместий и описания образа жизни их оби­тателей однотипны по принципу изображения (сначала деревня, затем двор помещика, его портрет, интерьер дома). Каждое из описаний отличается цельностью, но при этом углубляет впечатление процесса дух. распада, пока­занного в предыдущей главе.

Каждая из помещичьих усадеб почти изоли­рована от остального мира. Тем естественнее вы­глядит подчеркиваемое Гоголем «родство» лю­дей, животных, предметов обихода. Все они не­сут отпечаток личности хозяина усадьбы («И я тоже Собакевич!» — заявляет «каждый пред­мет» в доме этого героя).

Образы чиновников роднят с образами помещиков нравы паразитического существова­ния. Обобщенный портрет губернского города (неустроенность, грязь, запустение) подчеркива­ет безразличие властей к нуждам местных обы­вателей. Всюду бюрократизм и продажность чи­новников. Гоголь дает как обобщенные, так и индивидуальные характеристики чиновников «тонких и толстых». Все они — люди без поня­тия о долге, чести и законности, им нет дела до службы государству. Их отличительные черты: способность превращаться «то в орла, то в муху» в зависимости от звания собеседника (это и есть чинопочитание), воровство, круговая порука. Вставная «Повесть о капитане Копейкине» по­казывает жестокость и бесчеловечность чинов­ников самой «высшей комиссии». Повесть по­священа теме героического 1812 г. и создает глубокий контраст бездушному и мелкому миру чиновников.

Сцена бала у губернатора — своеобразный смотр «мертвых душ» помещичьей и чинов­ничьей России, которую отличают праздность и пустота существования. «Балы» и «сплетни» — единственные убогие формы «общественной» и «умственной» жизни. В разговорах нет ни ду­ховного содержания, ни здравого смысла, все они вращаются вокруг пустяков. Представление о красоте существует на уровне обсуждения рас­цветки материала («пестро — не пестро»), а со­лидность человека определяется по тому, как он сморкается и повязывает галстук (и конечно, по его «состоянию»). Нормы поведения зависят от обывательского представления «как должно». Гоголь пишет об отсутствии истинной культуры и нравственности в современном ему обществе. Почему же сложилась такая ситуация? Почему «мораль», «религия», «обязанности перед об­ществом» — это только слова? «Герои мои вовсе не злодеи», — объяснял Гоголь в одном из своих писем, но они «все пошлы без исключения». По­шлость, оборачивающаяся омертвением души, моральным одичанием, — вот главная опас­ность для человека.

Для Гоголя самое важное — духовное состоя­ние русского общества. Он убежден: «Все хоро­шее и дурное, что есть в России, — от нас». Все в жизни — и государственной, и частной — зави­сит от нравственных качеств людей, образую­щих общество. «Гибнет земля наша... от нас самих», — сокрушается писатель. Образ Чичикова проходит через все произве­дение. Его «путешествие» дает возможность Го­голю «явить» в поэме «всю Русь». Сама возмож­ность преступной комбинации с покупкой «душ» и отношение окружающих к этой аван­тюре вскрывают суть чиновничьей и помещичь­ей Руси. Жажда приобретательства убила в нем луч­шие человеческие чувства, поэтому Чичиков — тоже «мертвая душа».

Сюжет и конфликт. Сюжет поэмы несложен.

Завязка. В 1 гл. Чичиков приезжает в город, встре­чается с чиновниками и подготавливает почву для заду­манной им авантюры. Дана портретная характеристика Чичикова (указания на типич­ность, «усредненность» героя), на иронически пародируемые Гоголем романтические штампы в самохаракте­ристике Чичикова, обращенной к чиновникам: «...и раз­говор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он незначащий червь мира сего и не досто­ин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать на­конец место для жительства, и что, прибывши в этот го­род, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам». Здесь пародий­ность подчеркивается неожиданно прозаической, даже пошлой, концовкой.

В этой же главе мы обнаруживаем и экспозицию — описание города. Сатир. и гротескный аспект уличного пейзажа и интерьера гос­тиницы («Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гос­тиницы в губернских городах...»). Парадокс за­ключается в том, что хотя говорится об обычности и ти­пичности, но многие детали выписаны гротескно-гипер­болически (изобр. на картине нимфа «с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал», комната «с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов», магазин с надписью «иностранец Василий Федоров»), видна ирония («Чаще же всего заметно было потемневших двуглавых гос. орлов, которые теперь уже заменены лакони­ческою надписью: «Питейный дом»; «Город никак не ус­тупал другим губернским городам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных»). Обратите внимание также на па­родийный фрагмент из газетной заметки («город наш украсился...» и т. д.).

Развитие действия. В главах со 2-й по 6-ю Чичиков посещает помещиков и заключает с ними сделки. Все главы построены по одинаковому композиц. принципу. В 7-й главе Чичиков подписывает купчую грамоту, для чего ему не­обходимо прийти в судебную палату и дать взятку чи­новнику «Ивану Антоновичу Кувшинное Рыло». В 8-й главе Чичиков приходит на бал к губернатору, и здесь его неожиданно разоблачает Ноздрев.

Кульминация. Выступление Ноздрева на балу можно считать началом кульминации сюжета. Эта кульминация расширенная. В конце восьмой главы мы встречаем «колымагу» Коробочки, которая едет в город узнавать, «почем нынче мертвые души». Девятая глава начинается разговором двух дам и продолжается как гротескно-фан­тасмагорический пересказ слухов о Чичикове. В десятой главе все чиновники собираются у полицеймейстера, чтобы «потолковать» о происшедшем. Здесь почтмейстер рассказывает «Повесть о капитане Копейкине». С одной стороны эта вставка замедляет ход повествования, с другой стороны, ее появление в куль­минац. момент подразумевает особую значимость на более глубоком, символ. уровне произведе­ния.

Развязка. В 11-й главе Чичиков уезжает из города. Обратите внимание, что развязка слегка размыта. Почти вся глава соткана из авторских отступлений: это био­графия Чичикова (которая может рассматриваться как «запоздалая» экспозиция главного героя), а также целый ряд лирических отступлений на тему России. В заклю­чительной сцене Чичиков постепенно утрачивает свои собственно «чичиковские» очертания и растворяется в образе тройки, это уже не Чичиков, а обобщенно-сим­волический образ русского, которому в следующих томах должен был соответствовать обобщенно-символи­ческий образ самой России. Может быть, здесь Чичиков сливается с лирическим героем.

5