Обида. Рассказ.

Обида.

Рассказ.

Елена Владимировна не выносила ожидания. Вот и сейчас, посидев немного, она встала, огляделась. Аккуратный и тихий вокзал смягчал её раздражение, вызванное пересадкой и неприятной перспективой долгого ожидания поезда.

Она ничем не выделялась из толпы: миниатюрная фигура, короткая стрижка, голубые глаза, упрямо сжатые губы. Одета неброско, но всё очень ладно сидит на ней. Лишь по-детски беззащитное выражение лица и седые виски невольно привлекали внимание.

Её рассеянный взгляд перебегал с места на место, пока не задержался на мужчине, стоявшем как-то отдельно, в стороне от суетливых пассажиров.

Елена Владимировна вздрогнула, жаркая волна прошла по всему её телу. Не может быть, нет, этого просто не может быть! Но сердце продолжало тревожно стучать. Оно не ошиблось. Это был он. Постарел? Нет, просто она не видела его целых двадцать лет. А он почти не изменился. Те же карие выразительные глаза с мягкими пушистыми ресницами, чуть вздёрнутый нос с щедро рассыпанными веснушками, которые не портили лицо, а делали его таким привлекательным.

Коленки стали противно ватными, и женщина вынуждена была сесть.

-Ленка, ты просто не представляешь, как я тебя люблю! Ты- самая родная, самая милая, самая лучшая, самая-самая! Что я без тебя? Нет, я тебя никогда и никуда от себя не отпущу!- шептал он ей невнятно, зарывшись лицом в её мягкие пушистые волосы. Но ей и необязательно было слышать, она и так всё понимала, она и сама хотела сказать ему то же.

Только бы видеть его каждый день и слушать этот чуть захлёбывающийся, счастливый шёпот.

А потом отмечали день рождения подруги Ирины. Веселье достигло того момента, когда каждый что-то рассказывает и никого уже не слушает. Лена заметила, что его нет рядом. Вышла в соседнюю комнату и замерла. Её любимый, её и больше ничей, целовал Ирину, устроительницу торжества.

Лена не помнила, как оказалась дома. Она уткнувшись носом в угол, тупо уставившись невидящими глазами в одну точку. Перед глазами опять и опять возникало увиденное: его руки, мягко державшие Иринины плечи, и губы, прильнувшие к её губам.

Через две недели Лена рассчиталась на работе и уехала. Уехала навсегда, никому не оставив адреса, не поговорив и не простившись с ним.

И вот теперь стоял перед ней тот, кого она не переставала любить и ненавидеть все эти двадцать лет.

И ей невыносимо захотелось подойти к нему, взглянуть в эти любимые глаза, прижаться щекой к его плечу.

Но и опять, как тогда, почти физическая боль и обида охватили её так, что щёки загорелись ярким нервным румянцем: «Не прощу, не прощу». А глаза молили: «Ну посмотри же, посмотри сюда. Ты же знаешь, я не смогу подойти к тебе».

Она смотрела на него и видела скорбно опущенные уголки рта, глубокие морщины на лбу. Его печальный взгляд говорил о какой-то постоянной боли, к которой, видимо, уже привыкли его мозг и сердце. Он так и не увидел её.

Поезд уносил Елену Владимировну дальше. На столике перед ней лежала фотография сына, к которому она ехала. И если бы кто-нибудь взглянул через плечо этой худенькой женщины, то увидел бы на фотографии рослого парня в военной форме. Тёмные глаза в пушистых ресницах, чуть вздёрнутый нос с щедро рассыпанными на нём веснушками, которые не портили лицо, а делали его очень привлекательным.

Так никогда и не узнала Елена Владимировна, что в ту минуту, которая определила всю её жизнь, верная подруга Ирина поздравляла её любимого с решением навсегда соединить свою судьбу с Леной.

Г.Балаба.

Село Перекопное.

Из районной газеты «Ленинский путь» от 3 апреля 1976 года.