Поезд шёл на восток. Краеведческий материал.

Поезд шёл на восток.

Мирно постукивали колёса теплушек, за окнами проплывали осенняя степь, домишки небольших деревень, железнодорожные будки, огороды с тяжёлыми тарелками подсолнухов. Это были те прекрасные дни, когда осени ещё не чувствуется, когда паутинки летят, и когда небо ещё голубое, яркое, и когда даже бывает жарко. Но пожелтевшая трава и листья на деревьях, и созревшие в садах яблоки говорили о том, что уже осень. А поезд всё шёл и шёл на восток, подальше от взрывов, свиста пуль, от войны. Молоденькие медсёстры бесшумно скользили по коридорам вагонов, делали перевязки, приносили воду, просто останавливались возле раненых бойцов, чтобы сказать что-то ласковое, успокаивающее, утешающее…

- Раечка, я больше не могу, не могу больше, понимаешь! Молоденькая девушка, почти девочка, села на лавку и так заплакала, что хотелось её взять на руки, прижать к себе, отвести все беды, которые обрушились на это хрупкое создание. Раечка, девушка лет девятнадцати, чернобровая, с туго заплетёнными и тёмно-русыми волосами присела рядом.

- Ну что ты, что ты, Танюша!- гладя русые кудряшки девушки, говорила она. – Ты привыкнешь. Поначалу, я понимаю, нелегко. Мягкий низкий голос Раи внушал доверие, и вся она была какая-то домашняя. Таня вытерла слёзы и почти спокойным голосом сказала:

- Там…в седьмом вагоне…ну тот, которому ноги ампутировали. У него глаза, как два глубоких озера, век бы глядела. А как заглянешь поглубже, попристальнее- там такая тоска, такое страдание…я стою перед ним, ни с какой стороны войной не тронутая: и мама, и папа, и братья живы, и руки, и ноги целы, и кажется, будто я виноватая перед ними всеми.» Таня замолчала и удивлённо взглянула на Раю. Та, казалось, ничего не слышала и не видела, глаза были устремлены будто в пустоту. Тяжёлые воспоминания уносили её в то первый год войны. Сколько с тех пор она видела человеческих страданий, сокрушённых надежд…

- Знаешь что, Танюша, пойдём работать.

День близился к концу. В раскрытые окна вагонов врывался горячий степной ветер. В вагонах тихо разговаривали раненые. Санитары заносили термоса с едой. В одном из вагонов главный врач санитарного поезда , сухонький старичок-доктор «Неболит», так звали его раненые, ругал нерасторопного завхоза, который был чуть не на две головы выше его. «Неболитом» его прозвали за то, что он даже тяжелораненым говорил: «Да что Вы, голубчик, да не болит у Вас». А раненый, стыдясь, думал про себя: «Действительно, что это я разнылся. Вроде бы и не так сильно болит». В этот вечер Рая долго думала о разговоре с Таней. Чтобы она ни делала: перевязывала ли раненых, разговаривала ли с ними, постоянно вспоминала лейтенанта, глаза которого так поразили Таню. Какое-то внутреннее чувство толкало её подойти к нему, заговорить. За годы войны Рая много повидала раненых: безруких, безногих, с обожжёнными лицами, и ей поэтому давно казалось, что здоровых мужчин вообще нет, что все они раненые, что за всеми нужен уход, всем нужна ласка и любовь, которых им не хватает вдали от родных. Он лежал неподвижно, устремив взгляд в потолок. И в этом было что-то такое горькое, что Рая невольно замедлила шаг.

- Тебе водички не принести?- робко спросила она. Лейтенант молчал, казалось, он весь ушёл в себя. Рая мягко дотронулась до его руки и вздрогнула. На неё глядели глаза уставшего, старого человека, глядишь будто в бездну.

- Миленький, я говорю, водички, может, принести?

Он еле заметно покачал головой.

- Зовут-то тебя как?

- Дмитрием.

- Митя, значит. Откуда ты.

- Из Поволжья. Под Саратовом родился.

- Земляки значит. А родные, близкие есть? Мать, жена?

Он отвёл глаза.

- Не надо об этом. Им на меня теперь похоронка пришла. Пусть поверят, что я погиб.

- Да ты что, разве можно так? Они ведь ждут тебя, а ты?

- Кому я нужен такой… Мама, ладно, а вот Саша,- он замолчал, как будто что-то вспомнил.

- Красивая она у меня…Зачем я ей нужен?

- Да ты что, ну разве можно так о жене своей думать? Она теперь, небось, все глаза проглядела, ожидая тебя.

- Нет, сестричка, не знаешь ты моей Александры!

- Ты послушай меня,- заволновалась Рая.

- Был у меня похожий случай. Месяца три назад везли мы с передовой раненых. Одному молоденькому сержанту обе руки ампутировали, ну и помучилась я с ним- жить не хотел, боялся, что таким жена его не примет. А когда пришла пора из госпиталя выписываться, так он о доме и слышать не хотел. Повезла я его домой. Приехали, подходим к дому, а он весь дрожит, ноги подгибаться стали. Постучала я. Выбежала на порог красивая, молодая женщина, да как кинется к нему: «Ой ты мой родненький, любимый, живой…» Вот что, хороший мой, для жены главное: живой ты придёшь. А раз любовь промеж вас была, так и жить будете счастливо, всё ещё у вас будет.

У лейтенанта чуть дрогнули губы: «Спасибо тебе, сестричка! За доброту твою, спасибо! Век не забуду. Веру ты во мне пробудила».

Вечером к Рае в купе зашла Танюшка.

- Рая, ты помнишь, я тебе о лейтенанте рассказывала из седьмого вагона?

- Помню, Танюша.

- Ты представляешь: он сейчас какой-то радостный, смотрит на меня и странно улыбается. Что это с ним, а?

- Значит, действительно хорошо человеку. Ты вот лучше скажи: кем ты хотела быть до войны?

- Учительницей. А ты?

- А я актрисой.

- Не сдала?

- Провалилась. Встала перед комиссией, и страх меня такой охватил, слова выговорить не могу. Оттарабанила я текст, как солдат Устав. А ведь читала монолог Катерины из «Грозы». До сих пор стыдно вспомнить. С тех пор поняла, что на сцене, как в жизни, не играть, а жить нужно, переживать, страдать, иначе никто не поверит в тебя. И пошла я в медицинское училище. Мама то у меня всю жизнь в больнице проработала. Вот и нужна стала я людям. Раненые мне говорят: «У тебя, сестричка, рука лёгкая, сердце доброе». А мне это как самая высокая награда.

Поезд всё шёл и шёл. У девчат выпала свободная минута, и они, прижавшись друг к другу, задремали. И вдруг резкий толчок. Таня так и повалилась на Раю.

- Что это

- Слышишь, гудит! Ах, фашист проклятый! Это он нас сейчас бомбить будет. Ну, готовься, Татьяна!

Раздался взрыв, другой. Вагон дёрнулся и остановился. Опять взрыв! Раздался оглушительный треск. Вылетели стёкла, загорелась крыша. Дым заполнил весь вагон. Девушки, выбиваясь из сил, выносили раненых и осторожно укладывали на землю около железнодорожного полотна. И опять в горящий вагон. Дышать нечем. Горячий воздух обжигал лёгкие. Остался последний раненый, тот самый безногий лейтенант. Рая взяла его за плечи, Таня- за обрубки ног.

- Ты уж потерпи, миленький,- кашляя и задыхаясь, шептала Рая,- ещё немножко потрепи.

Она спустилась со ступенек, подхватила раненого, а Таня, стоящая в тамбуре вагона, подталкивала его своими слабыми девичьими руками. И в этот миг крыша вагона рухнула. Раздался слабый вскрик: «Мама!» А Рая всё ещё держала на руках такое короткое тело лейтенанта и широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела туда, где только что стояла Таня.

За это рейс, за спасение раненых Раиса Ивановна Егорова была награждена медалью «За отвагу».Часто Раиса Ивановна рассказывала школьникам эту историю про безного лейтенанта, про сестричку Танюшу, которой так и осталось неполных восемнадцать лет.