Теория транзактного анализа Э.Берн

  Сценарии жизни —

то, что мы выбираем,

но можем не выбирать!

Книга Клода Штайнера появилась в русском переводе хотя и с временной за­держкой, но тем не менее чрезвычайно свое­временно. Более ранняя публикация в России работ Эрика Берна в конце 80-х и начале 90-х годов XX века, с одной сторо­ны, привлекла внимание читателей к проблематике практи­ческой психо­логии, а с другой стороны, оставила транзактный анализ в памяти большинства лишь как одну из более или ме­нее распространенных в мире концепций, автор которой уже является достоянием истории. Соответствие концепции транзакт­ного анализа реалиям современной России было весьма поверхностным, осо­бенно если учесть перегруженность тек­стов Берна собственно американской спецификой — эти кни­ги писались только для американцев либо для жителей сосед­них стран — Канады и Мексики.

С работой Клода Штайнера все обстоит иначе. За прошед­шие со времени на­писания книги годы оказалось, что тенден­ции психологического развития со­временного общества, опи­санные учеником Берна, стали неотъемлемой частью процес­са глобализации мировой экономики. И в России, как части мирового сообщества, психологическое развитие общества по Штайнеру (и транзактному анализу) может быть описано в терминах, совпадающих с современными ис­следованиями раз­личий в национальных культурах. Возможно то, что соответ­ствие идей Штайнера современному миру вообще и России в частности связано с тем, что большую часть его клиентов ко времени написания книги составляли в основном люди, пере­живающие серьезные жизненные кризисы — алкого­лики, нар­команы, преступники и жертвы преступлений и т. п. В этом он ради­кально отличался от Берна, в практике которого большую часть времени зани­мали менее «острые» случаи. И если идеи и книги Берна были соотнесены с «нормативным» поведени­ем людей в Америке, то работы Штайнера носят по своей при­роде интернациональный характер, поскольку страдание не знает по­литических границ. В связи с этим можно сказать, что мир стал более «стра­дающим» за последние 20 лет и что дис­комфорт людей в начале XXI века свя­зан в основном с драма­тическими изменениями в политической, экономической и технологической сферах.

Такие описания жизненных сценариев, как «без любви», «без разума» и «без радости», использованные Штайнером в 1974 году, стали к настоящему вре­мени «общими» благодаря статьям во многих газетах и журналах. Понятие «кризиса се­редины жизни» дополнилось новым — «кризисом первой чет­верти жизни», поскольку современное общество выдвигает часто невыполнимые тре­бования к молодому поколению, про­пагандируя через СМИ обязательность раннего успеха в лю­бом начинании. Возраст высших достижений в жизни под воз­действием успехов в спорте и электронной коммерции сме­щается на жиз­ненный период 18-23 лет, что подготавливает наступление кризиса к 25 годам.

Конкретным воплощением современности этой книги яв­ляется сопоставле­ние концептов Штайнера с результатами исследований Г. Хофстеде (1980), в которой описано исследо­вание, проведенное более чем на 80 тысячах сотруд­ников кор­порации IBM в 53 странах мира, выделено четыре фактора, ле­жащих в основе различий между национальными культурами:

• дистанция власти (характеристика, показывающая степень готовности не обла­дающих властью членов общественных институтов данной националь­ной культуры согласиться с тем фактом, что власть в обществе распределена неравно­мерно);

• индивидуализм/коллективизм (индивидуализм характерен для национальных культур, в которых связи между инди­видуумами не очень тесны и от людей ожидается, что они будут заботиться прежде всего о себе и» возможно, о своих наиболее близких родственниках; коллективизм характе­рен для на­циональных культур, в которых люди с рождения интегрированы в сплочен­ные группы» которые на протяже­нии всей жизни защищают их в обмен на лояльность);

• мужественность/женственность (мужественность соответ­ствует националь­ным культурам, четко разделяющим тен­дерные — социальные мужские и социальные женские — роли, при этом мужские роли являются более конфронтационными и ориентированными на материальный успех, женские же — более мягкими и направленными на улучше­ние качества жизни; женственность соответствует нацио­нальным культурам, в которых четкое социальное разделе­ние тендерных ролей отсутствует);

• избегание неопределенности (характеристика, показываю­щая уровень психоло­гического дискомфорта, пережива­емого членами данной националь­ной культуры при столк­новении с неизвестными ранее жизненными ситуа­циями). Понятие дистанции власти в национальной культуре со­впадает с идеей Штайнера о сценарии беспомощности (гла­ва 11), то есть о ситуации, когда в семье ребенок проживает ситуации его «спасения» и учится быть беспомощным. В за­падных цивилизациях отдельный гражданин может со­кращать дистанцию власти за счет существования демократических ин­ститу­тов, но это требует его осознанного выбора, и об этом пи­шет Штайнер.

Человек, привыкший к тому, что его «спасают» от рожде­ния до смерти и отка­зывающийся принять на себя ответствен­ность, — типичное порождение совет­ского строя. Разумеется, государство было заинтересовано в выращивании та­кого сор­та людей, но изменения, происшедшие в общественно-полити­ческом и экономическом устройстве России, заставили этих людей переживать настоя­щую трагедию. Недавнее исследова­ние ООН последствий радиационной ката­строфы в Чернобы­ле показало, что максимальный ущерб был нанесен жителям обширного региона не радиацией, а нарушением семейных свя­зей, отрывом от мест проживания и воспитанием поколения иждивенцев, способных лишь на ожидание льгот от государства. Разумеется, исследование не касалось людей, непосредствен­но участвовавших в ликвидации последствий аварии на АЭС. По прочтении «Сценариев...» становится ясно, что подход Клода Штайнера носит достаточно универсальный характер и вполне применим для индивидуальной работы как со «Спа­сателями», так и с «Жертвами».

Понятие индивидуализма/коллективизма в национальной культуре совпадает с идеей Штайнера о сценарии неравенства и индивидуализма (глава 12). Из этих идей далее развиты кон­цепты соревновательности и силовых игр как эле­ментов севе­роамериканской национальной культуры.

Эти представления также вошли в жизнь практически каж­дого жителя Рос­сии и обострили внутри- и межличностные конфликты. Привычный коллекти­визм заменился не менее привычным «диким» индивидуализмом. «Диким» в том смыс­ле, что основной упор делается не на отстаивании собственных прав и свобод, а на жестком захвате чужих прав и свобод, преж­де всего экономиче­ских.

Эта жесткая, по Штайнеру, «силовая» игра приносит до­статочно много пси­хологического дискомфорта ее участникам и рост популярности традиционного способа снятия такого дискомфорта — приобщение к церкви — можно считать одним из показателей ее распространенности. Поскольку очевидно, что сорев­новательность в нашем обществе будет расти и даль­ше (вообще-то именно она является двигателем экономиче­ского развития), необходимо уметь конструк­тивно ее реализовывать и соответственно корректировать.

Мужественность/женственность рассмотрены очень под­робно в статьях X. Викофф о полоролевом программировании мужчин и женщин.

Представления о традиционных половых ролях в России изменяются в на­стоящее время от декларированных в совет­ское время равных возможностей к реальному равенству. Одна­ко для такого реального равенства еще не хватает ни правовой практики в конкретных случаях, ни массовости в масштабах страны. Таким образом, изменения в представлениях о тради­ционных половых ролях создают и будут создавать почву, бла­гоприятную для семейных ссор и домаш­него насилия, карьер­ных кризисов и служебных конфликтов. Приведенный в книге материал может стать хорошим поводом для анализа личного отношения к тендерным проблемам в семье и на работе.

Избегание неопределенности как характеристика националь­ной культуры со­относится с таким представлением транзактного анализа, как автономность. Предполагается, что если человек достаточно автономен от собственного сце­нария, то для вариантов развития событий он разрабатывает социально прием­лемые способы поведения — вполне взрослое поведение. Если же сценарий че­ловека, в соответствии с его детскими ре­шениями, контролирует его жизнь, то этот спектр социально приемлемых, разнообразных способов поведения недос­тупен и реализуется единственная/стереотипная форма поведения. То есть избежать неопределенности можно, структурировав свою жизнь на основе информации об окружающем мире.

К сожалению, жизнь современных россиян не может быть структуриро-вана достаточно подробно и большинство из них должно сосуществовать с жизнен­ной неопределенностью. Пе­реживание неопределенности в течение долгого времени все­гда идет с высокой вероятностью стресса и дистресса, то есть при­водит на прием к психологу (или наркологу).

С учетом того, что описанные выше российские аналогии представлений Штайнера имеют в основном негативный ха­рактер, следует подчеркнуть, что вся книга пронизана опти­мизмом. Клод Штайнер как признанный мастер прак­тической психологии не оставляет места пассивности, безысходности, обречен­ности. Его основной принцип: «все можно и следует изменить для достижения человеком искренности, автономно­сти и любви».

Книга написана в традиционном для транзактного анализа стиле — простым и доступным языком со всеми необходимы­ми пояснениями и может быть реко­мендована читателям всех

возрастных групп.

Книга изобилует условными именами клиентов — Блэк (Черный), Уайт (Бе­лый) и т. д., разумеется, это следует пони­мать лишь как желание избежать идентификации читателей с героями конкретных сюжетов и не более того.

По аналогии с популярностью работ Эрика Берна можно предположить, что книга Штайнера может также привлечь читателей к самостоятельной работе над своими детскими ре­шениями, однако следует оговорить, что при бережном отно­шении к себе не следует пытаться удалить зуб мудрости само­стоятельно, стоя перед зеркалом. Книга прекрасно описывает процесс работы профессио­нала, и именно к профессионалам и следует обращаться для безопасного дос­тижения необходи­мого результата. К счастью, за последние годы в стране вы­рос­ло целое поколение практических психологов, способных ра­ботать в инте­ресах клиента.

Базовые утверждения

теории транзактного анализа

Эрика Берна, известного миллионам людей как автор книги «Игры, в которые играют люди», тем не менее мало кто считает пионером в области психиатри­ческой науки.

Я считаю, что Эрик Берн пересмотрел самые основы науки о душевном здо­ровье и открыл закономерности, противоречившие устоявшимся мнениям и не­оспори­мым по тем временам истинам. Специалисты, которые обучались психо­терапии в рамках психоаналитической доктрины, не могли принять его идеи, не изменив в кор­не свои представления о причинах жизненных затрудне­ний лю­дей и о методах терапии.

Прежде чем углубиться в детали, я назову три посыл­ки, которые отличают идеологию транзактного анализа от идеологии традиционной психиатрии.

1. Люди от рождения являются душевно здоровыми. При­нятие позиции «Я в порядке — Ты в порядке» (как пси­хиатром, так и клиентом) необходимо для успешного излечения, а также для эмоционального и социально­го благополу­чия любого человека.

2. Даже переживая эмоциональные затруднения, люди тем не менее остаются разумными, полноценными че­ловеческими существами. Они способны понять суть своей проблемы, ее причины и при наличии адекват­ной помощи решить ее. Они не могут не включиться в терапевтический процесс, если действительно хотят справиться со своими трудностями.

3. Любые эмоциональные затруднения разрешимы при условии применения верного подхода и адекватного знания. Сложности, с которыми сталкиваются психиатры в случаях так называемых шизофрении, алкого­лизма, депрессивного пси­хоза и т. д., — результат не­вежества психиатров, а не неизлечимости этих «забо­леваний».

Люди душевно здоровы от рождения

Первое и важнейшее, на мой взгляд, понятие, которое Берн ввел в психиатрию, в афористической форме зву­чит так: «Люди рождаются Принцами и Принцес­сами, а родители превращают их в Лягушек». Большинство наи­более радикаль­ных своих идей Берн представил в виде афоризмов. Их завуалированная форма скрывала ход его рассуждений от умов тех, кто хотел бы исказить их зна­чение. Сформулированное косвенным образом понятие о том, что люди рождаются счастливыми, а семена эмо­ционального разлада с самими собой, несчастливо­сти и безумия им передают родители, стало приемлемым для тех, кто, услышав его полное, прямое значение, отверг бы целиком.

Исходя из «веры в человеческую природу», убежде­ния в том, что люди от природы хороши, Берн сформу­лировал варианты экзистенциальных позиций, которые приобрели популярность благодаря сочинениям Эми и Томаса Харрис. Экзистенциальная позиция — это чув­ства, которые человек испытывает к са­мому себе и к другим. Первая, или центральная, позиция звучит как «Я в по­рядке, Ты в порядке». Со временем, под давлени­ем жизненных обстоятельств, люди меняют эту позицию на одну из трех других, а именно: «Я в порядке, Ты не в порядке», или «Я не в порядке, Ты в порядке», или даже «Я не в порядке, Ты не в порядке». Из-за этого им стано­вится все труднее общаться, достигать поставленных це­лей и, главное, наслаждаться жизнью.

Принятие жизненной позиции «Я в порядке, Ты в по­рядке» необходимо для полной реализации творческого потенциала человека. Однако она не подразумевает, что любые его действия являются приемлемыми. Экзистен­циальная позиция «Я в порядке, Ты в порядке» — это точка зрения, которая рассматривает человека отдельно от его действий и особенностей. Эта позиция необходи­ма при построении близких отно­шений и является клю­чом к эмоциональному и социальному благополучию че­ло­века. Берн добавляет, что эта установка не только хо­роша, но и единст­венно верна.

Когда психиатр принимает эту точку зрения (Я в по­рядке, Ты в порядке, твой отец, твоя мать, сестра, брат и соседи тоже в порядке), ему приходится отка­заться от всего, чему его учили его наставники — опытные психи­атры. Такой спе­циалист не станет искать у своего паци­ента ни невротический конфликт, ни пси­хоз, ни рас­стройство характера, ни какую бы то ни было диагности­ческую катего­рию из области психопатологии, которые, по мнению Берна, оскорбляют человека. Вместо этого он постарается понять, какие влияния объясняют осо­бенно­сти пове­дения и чувства его клиента, потому, что он бу­дет верить, что людей приводят к психиатрам внешние обстоятельства, а не внутренние слабо­сти. Такой подход не нов для психиатрии: его предвосхитили Вильгельм Райх, Карл Роджерс и Ро­нальд Лэнг. Тем не менее он до сих пор не находит ни под­держки, ни признания в пси­хиатрических кругах. Мнение «Я в порядке, Ты в поряд­ке» — редкое явление в современной психиатрии. Боль­шинство специа­листов в своей работе следуют меди­цинской модели болезни: когда к психи­атру приходит пациент, он должен поставить ему диагноз, осмотрев его, побе­седовав с ним и определив, что же с ним (с ней) не так («Ты не в порядке, мне нужно только установить, что именно в тебе неправильно»).

Транзактный анализ переключает внимание с того, что находится внутри человека, на то, что происходит между людьми и что часто действительно бывает не в порядке.

Позвольте мне сформулировать своими словами пер­вую посылку транзакт­ного анализа.

Люди по своей природе склонны и способны жить в гар­монии с собой, дру­гими и природой. Если человека оста­вить в покое (при условии необходимой заботы о его нуж­дах), он будет следовать своему естественному стремлению быть здоровым и сча­стливым, ладить с другими людьми и уважать другие формы жизни.

Люди несчастливы, нездоровы, не желают учиться но­вому, не стремятся к со­трудничеству, эгоистичны и не уважают жизнь по вине внешнего подавляю­щего воздей­ствия, которое пересиливает естественную тенденцию «жить и да­вать жить другим». Однако, даже будучи по­давленной, эта тенденция продол­жает существо­вание в скрытом виде и поэтому всегда готова проявить себя в случае, если давле­ние будет ослаблено. И даже если ей ни разу не удастся про­явить себя за всю жизнь индивида, она будет передана новому поколению.

Общение и договор

Во-вторых, Эрик Берн радикальным образом изменил отношения между психо­те­рапевтом и клиентом. Об этом он сообщал прямо, не пользуясь шутками и афориз­ма­ми. Берн стремился строить отношения с клиентами как с равными ему по уму и возможностям и разделять с ни­ми ответственность за достижение общей цели пси­хоте­рапии.

Его стратегия была настолько радикальна, что немед­ленно привела к кон­фликту с коллегами. В частности, он верил, что пациенты способны правильно понять то, что он о них думает, и что с ними можно говорить на равных. Он от­казался от психиат­рической традиции использо­вать один язык для общения с клиентами и другой — для общения с коллегами. Формулируя понятия своей тео­рии, он пользовался словами, понятными большинству людей. Когда Берн заметил, что люди могут вести себя тремя разными способами, он назвал эти три позиции Родитель, Взрослый и Ребенок, хотя мог бы дать им ка­кие-нибудь другие, более «научные» названия, например Экстеропсихе, Неопсихе и Архео­психе. Говоря о челове­ческом общении и о признании, он назвал единицу вза­имодействия не «единицей интерперсональной комму­никации», а «поглажива­нием». Он назвал трудности в общении, с которыми время от времени сталки­вается каждый из нас, не «дисфункциональными коммуника­тивными паттер­нами», а «играми». Способ, которым че­ловек проживает свою жизнь, основан­ный на решении, принятом в детстве, Берн назвал не «постоянно повторяю­щейся в течение жизни компульсией», а «сценарием».

Терминология и методы Берна отпугнули от него «про­фессионалов в области душевного здоровья». Однако он нарушил традиции не ради эпатажа, а чтобы привлечь на свою сторону клиентов, создав, таким образом, «общий язык», не­обходимый для совместной работы. Он сделал это, исходя из убеждения, что каждый человек, даже тот, который называется пациентом, обладает «взрослым со­стоянием», которое нужно только поощрить к действию. Поэтому, что было вполне логично, Берн приглашал своих клиентов на все дискуссии и конферен­ции, на ко­торых речь шла о них. Он ввел в практику присутствие пациентов психиатрической лечебницы на обсуждении врачами и стажерами сеанса груп­повой терапии. Он го­ворил: «То, что не стоит говорить в присутствии пациен­та, не стоит говорить вообще».

Неудивительно, что коллеги Берна, ставшие «жертва­ми» такого неординар­ного подхода, чувствовали себя не слишком комфортно. Им пришлось при­знать, что многое из того, что они говорили на научных конференциях, зву­чало снисходительно по отношению к их пациентам и, главное, непонятно для них.

Продолжением этого подхода стал «терапевтический договор» (см. гл. 20) — соглашение между клиентом и психотерапевтом, которое оговаривает обоюд­ную ответствен­ность за результат терапии. В этом соглашении клиент дает со­гласие на терапию и заявляет о своей готовности сотрудничать, а терапевт при­знает себя ответственным за помощь клиенту в достижении желаемых перемен и за соблюдение контракта. В соответствии с теорией транзактного анализа без терапевтического соглашения тера­пия невозможна. Такое соглашение исклю­чает принужде­ние пациента психиатром или социальным работником к ежене­дельным или ежедневным сеансам «промывания мозгов», или сенсорной де­привации, во время которых они не проявляют ни участия, ни одобрения (име­ется в виду сеанс психоанализа. — Прим. перев.).

Это условие также исключает неопределенные формы «терапевтической» деятельности, которые сводятся лишь к рекомендациям по поводу актуальных затруднений кли­ента. Иными словами, подход Эрика Берна подразумева­ет, что в отличие от медицинского знания, которое (спра­ведливо или нет) считается слишком сложным для про­стых смертных, психиатрическое знание должно и может стать доступным и понятным всем вовлеченным в тера­певтический процесс сторонам.

Берн верил, что человека с психическим нарушением можно вылечить. Имеется в виду не только пациент с умеренной формой невроза, но и наркоман, и человек в глубокой депрессии, и «больной шизофренией» — любой человек с функциональным психическим расстройством (то есть с нарушением, в основе которого не лежит физи­ческое нарушение или значительный биохимический дис­баланс) излечим. Под излечением Берн не имел в виду «превращение шизофреника в бравого шизофреника» или алкоголика — в арестованного алкоголика. Излечить, по Берну, — значит помочь человеку «восстановить свое членство в человеческом обществе».

Представление о том, что психиатр может вылечить своего пациента от серьезных эмоциональных нарушений, оказалось самым радикальным из введенных в по­следнее время в психиатрию. От своих учеников Берн требовал соблюдения следующего правила: «Психотера­певт, практикующий транзактный анализ, должен уметь вылечить своего пациента в течение первого сеанса со­вместной работы. Если ему это не удалось, всю неделю до следующего сеанса он должен думать, что он сделал не так и что нужно будет сделать, чтобы вылечить пациента во время второй встречи, и так далее, пока пациент не будет излечен или психотерапевт не признает своего по­ражения». Тот факт, что психиатрам, работающим в тра­диционной манере, не удается помочь своим клиентам избавиться от алкоголизма, шизофрении и депрессии, не значил для Берна, что эти расстройства неизлечимы сами по себе. Для него это значило, что психиатрия пока не разработала достаточно эффективного подхода к лече­нию этих расстройств. Отношение психиатров к людям, которых они не могут вылечить (и которых они считают либо неизлечимыми, либо недостаточно мотивирован­ными), для Берна было неприемлемо.

Я цитирую одно из последних публичных выступле­ний Эрика.

Другое излюбленное оправдание психотерапевтов в том, что они ничего не делают, — ложная ссылка на личность пациента. «Раз затронута вся личность клиента, как можно ожидать, что нам удастся вылечить его раньше чем через пять лет?» Хорошо. Допустим, человек занозил палец ноги. Палец воспаляется, из-за этого человек начинает хромать, а мускулы ноги напрягаются. Чтобы компенсировать избы­точное напряжение мускулов ноги, в свою очередь, напря­гаются мускулы спины. Затем напрягаются мышцы шеи и черепа, и вскоре у человека начинает болеть голова. От вос­паления у него поднимается температура, его начинает ли­хорадить, пульс учащается. Иными словами, вовлекается весь организм — вся личность, включая голову, которая болит; и он злится на занозу и думает: и кто только засунул эту занозу в такое неподходящее место—и может даже пойти к юристу. Короче говоря, в это вовлечена вся его лич­ность, И тогда он звонит хирургу. Врач приходит, смотрит на больного и говорит: «Вы серьезно больны. В вашу бо­лезнь вовлечена вся личность. У вас болен весь организм: у вас температура, вы часто дышите, у вас учащено сердце­биение и напряжены все мышцы. Я думаю, понадобится три или четыре года, чтобы вас вылечить, но я не могу дать ни­каких гарантий — в нашей работе никогда нельзя гаранти­ровать удачный исход, — так что, я думаю, понадобится три или четыре года, — разумеется, здесь многое будет зависеть от вас, — и тогда, возможно, нам удастся вас вылечить». Пациент говорит на это: «Хорошо, я подумаю и дам вам знать завтра». И тогда он идет к другому хирургу, и этот другой хирург говорит: «Да у вас заноза в пальце!» — берет щипцы и вытаскивает занозу; и тогда температура снижа­ется, и пульс выравнивается, и мышцы черепа расслабля­ются, и голова перестает болеть, потом расслабляются мышцы спины и мышцы ноги. И парень полностью прихо­дит в норму за сорок восемь часов, а может быть, быстрее. Вот как должен вести себя психотерапевт. Просто нужно найти занозу и вытащить ее. Когда я говорю это, коллеги на меня сердятся. Они обвиняют меня в том, что я не провел полный анализ клиента. И они сердятся, когда я их спраши­ваю: «И много ли клиентов вы проанализировали полнос­тью?» — потому что подтекст моего вопроса: «Вы осознае­те, насколько вы враждебны по отношению к своим клиен­там?» И каждый из них пишет книги. А по-моему, стоит написать только одну книгу — «Как лечить пациентов», если только ты хочешь делать свою работу хорошо.

В этом выступлении Берн изъясняется в своей обыч­ной метафорической манере. Значит ли это, что вылечить психотика так же просто, как вытащить занозу из паль­ца, при условии, что об эмоциональных нарушениях нам будет известно столько же, сколько мы сейчас знаем о воспалении? Значит ли это, что быстрое лечение приме­нимо в случаях, когда «затронута вся личность»? Имел ли Берн в виду, что психиатры дурачат своих пациентов и уходят от ответственности?

Мне кажется, что он подразумевал именно это, и его вера подействовала на меня настолько сильно, что под­толкнула к написанию книги.

Изложенные выше три базовых принципа неявно присутствуют во всех аспектах теории транзактного ана­лиза. Я обратил на них ваше внимание, потому что счи­таю их важнейшей частью теории транзактного анализа.. Конечно, транзактный анализ включает в себя и многое другое, о чем я буду подробно говорить дальше, но на­званные три пункта, на мой взгляд, являются принципа­ми, которые невозможно опустить, не лишив при этом транзактный анализ его основы и его истинного содержа­ния.