А знаете ли вы, что и сегодня,
хоть много лет с тех пор уже минуло,
имеете вы полную возможность
увидеть снова гибель Хиросимы?
Для этого потребуется только
приобрести билет в ближайшей кассе
на право посещения музея.
И вот, переходя от стенда к стенду,
разглядывая сотни фотографий,
с которых к вам взывает отовсюду
отчаянье их поз, их ртов беззубость,
их черепных коробок гололобость
и темнота глазных бездонных впадин, –
тела людей, прижавшихся друг к другу,
как будто бы они, не расставаясь,
на Страшный Суд прийти решили вместе;
и так, переходя из залы в залу,
как по ступенькам дантовского Ада,
знакомясь с экспозицией музея,
вы попадете в эту панораму.
Сначала вам покажут Хиросиму
такой, какой она была до взрыва:
зеленый город в южной полудреме.
Игра листвы и солнечного света.
Тенистые шатры старинных сосен,
как будто крыши синтоистских храмов.
И путаница тесных переулков,
где запросто готовят суп из моря.
И вдруг истошно завопит сирена,
та самая труба, что по преданью,
нам возвестить должна конец вселенной.
И вдруг в одно какое-то мгновенье
все это канет без следа куда-то,
в тартарары, ко всем чертям собачьим.
Исчезнут все дома и все деревья,
исчезнут все тона и все оттенки,
и все затянет желтоватым мраком,
в котором человеческие души
во взвешенном летают состояньи.
Куда бежать, куда отсюда скрыться?
Со всех сторон к нам подступает пламя.
Уже огонь заглядывает в окна,
отрезав нам дороги к отступленью.
Уже настолько раскалился воздух,
что каждый вдох тебе дается с болью.
И на пороге, брошенная всеми,
стоит, качаясь, детская коляска.
И кто-то с освежеванной спиною
в беспамятстве бежит, ища спасенья,
как будто в медицинском институте
вдруг ожило наглядное пособье.
Скорей, скорей! Нам что-то надо сделать.
Кого-то звать, кому-то дозвониться.
Разбить кулак о запертые двери.
В конце концов, погибнуть, если надо.
Ведь даже и сейчас, в минуты эти,
пока я разговариваю с вами,
пускай не наяву, а на экране,
но, вновь и вновь горя и не сгорая,
с навязчивостью бреда повторяясь,
опять сегодня гибнет Хиросима.
М. Матусовский