Гувернеры и гувернантки. Как наставляли дворянских детей. часть 2

Уже в 1820-х годах к личности гувернёров и гувернанток предъявляли совершенно определенные, довольно жесткие требования.

Гувернёра предпочитали брать немолодого и женатого;

совершенно идеален был вариант,

когда на службу удавалось нанять сразу мужа и жену —

его к мальчикам, её — к девочкам.

Молодой и одинокий гувернер должен быть некрасив или, по меньшей мере, невзрачен.

Очень пожилые гувернёры вообще шли вне конкуренции.

К этому должны были прилагаться степенность и благородные манеры, корректный костюм, спокойная уверенность поведения и непременно хорошие рекомендации.

Среди гувернанток более всего ценились особы немолодые,

а из молодых — некрасивые и даже уродливые (довольно часто гувернантками были горбуньи).

Это (как и в случае с мужчинами), по мнению родителей, гарантировало серьезность,

отсутствие матримониальных намерений и обеспечивало супружеский лад в доме (связь мужа с гувернанткой — ситуация, типичная не только для романа Льва Толстого "Анна Каренина":

из-за подобной связи распался, в частности, брак родителей Лермонтова).

Особенно высоко котировались гувернантки-вдовы со взрослыми детьми (живущими, естественно, самостоятельно).

Одеваться гувернантка должна была консервативно и без претензий на кокетство,

причесываться просто и строго; держать себя сдержанно и в то же время изысканно,

но без особой претензии на светскость.

Отступление от этих правил плохо сказывалось на карьере.

Так, Л. А. Ростопчина вспоминала, как её гувернантка, молодая девушка, хотя и была "доброй и благочестивой",

лишилась у них места из-за своей страсти к нарядам.

Весной "бедная Луиза провинилась окончательно:

она осмелилась надеть розовое платье с полосками и длинной талией, как у осы!

Эта парижская новость представилась бабушке опасной,

как покушение на целомудрие и опасный пример для девочек.

Она призвала своего сына, приказывая ему немедленно рассчитать эту опасную особу…

Мы, дети, восхищались милой Луизочкой, не подозревая, что розовое платье скрывало погибшую душу!".

Вообще молодой, тем более хорошенькой гувернантке было крайне сложно пристроится на хорошее место;

ей долго (пока не проходил главный недостаток — молодость) приходилось соглашаться на копеечное жалованье

и почти неизбежно терпеть домогательство кого-нибудь из домашних.

Спастись от этого можно было, только пожертвовав молодостью и миловидностью:

некрасиво причесываться, нацепить на нос очки или пенсне, надеть невзрачное "старушечье" платье и т. п.

Гувернёры во многом воспитывали ребенка по собственному образцу,

вот почему важны были и внешние признаки надёжности и серьезности,

и сама личность воспитателя, к которой наиболее разумные родители внимательно присматривались.

Хорошие гувернёры не должны были быть ни излишне мечтательными,

ни слишком набожными, должны были воплощать собой благоразумие

и в то же время обладать хорошими манерами.

"Ничего слишком" — этот девиз всего воспитания имел отношение и к личности воспитателя.

Василий Перов, "Приезд гувернантки в купеческий дом" (1866).

Чаще всего к гувернёрам обоего пола относились как к домашним людям,

сердечно и вполне уважительно.

Если в Германии и Англии (вспомним "Джен Эйр") гувернантка занимала положение привилегированной прислуги (где-то наравне с экономкой),

то в России она входила в число домочадцев.

Такой статус в то время определялся прежде всего по тому,

где именно полагалось человеку обедать:

за общим столом (пусть и на последних, "нижних" местах),

или в своей комнате,

или вовсе в людской за одним столом с прочей прислугой.

В России гувернеры и гувернантки обедали вместе с детьми —

то есть либо на детской половине, либо за общим столом.

Статус гувернёров определялся и местом при переездах.

Как вспоминал граф Н. Е. Комаровский, у них в семье,

когда отправлялись из города в деревню на лето и обратно в город осенью, сами господа и их ближайшие родственники располагались в удобных рессорных экипажах впереди.

Далее следовали менее удобные нерессорные экипажи,

и вот в первом-то из них, в "тарантасе", "сидели по чину мосье и мадам,

т. е. гувернёр и гувернантка господских детей,

за ними следовали в тарантасе все няньки, мамки и старшие домочадцы,

вся же прочая дворня и сенные девушки довольствовались передвижением в повозках и бричках".

Многие гувернёры — особенно женщины — искренне привязывались к детям (а те к ним).

По воспоминаниям Е. А. Сушковой, таким человеком была и её гувернантка.

"Её метода, а еще более её ласковое, учтивое и дружеское обращение со мною,

её искреннее участие ко мне много способствовали моим успехам и моему развитию.

Она неусыпно старалась выказывать меня со всех лучших сторон;

поворчит, бывало, когда мы с ней наедине, но при третьем лице всегда меня выхваляла и поощряла".

Такие воспитательницы часто становились действительно домашними людьми.

В этом случае за душевность им прощались многие недостатки —

и чудачества, и нехватку знаний.

Такие гувернантки были в доме незаменимыми людьми и выполняли функции, далеко выходящие за рамки только воспитания.

"Идеал гувернанток" А. О. Смирновой-Россет

"Амалия Ивановна была все в доме:

и нянька, и учительница, и ключница, и друг маменьки, и вторая мать нам, даже доктор.

Её глаза и присмотр были везде.

Она любила чистоту и порядок.

В пять часов она уже просыпалась,

тотчас надевала корсет, кофточку, юбку и тотчас отправлялась в буфет,

где выдавала провизию повару и буфетчику…

Она была мастерица на всё и во всём успевала,

чистила клетку моей канарейки, чистила и моего серого попугая, сушила яблоки ("это хорошо против кашля"),

учила меня вязать чулок и читать по-немецки и по-французски,

кроила платья и заставляла меня подрубать".

Связи с отслужившими в доме гувернантками часто продолжались всю жизнь:

их навещали, им делали подарки, иногда приглашали воспитывать уже собственных детей (как это было в доме А. О. Смирновой-Россет).

Е. А. Сабанеева рассказывала, что, когда в ноябре 1825 года в Москве получили известие о смерти Александра I и по городу ходили тревожные слухи о грядущих волнениях,

в дом её родственников князей Оболенских рано утром явилась их старенькая гувернантка мадам Стадлер.

"На руке у нее висел саквояж;

она так скоро шла, что едва могла перевести дух.

Княжны очень обрадовались своему старому другу.

Её усадили в кресло и стали снимать с неё шубу, шляпку и вуаль.

Отдохнув, она сказала (в оригинале по-французски. — В. Б.):

"Дети мои, являюсь к вам по-дорожному.

Слухи носятся, что в городе готовятся беспорядки, а пожалуй, и мятеж.

Кто знает, может быть, мы накануне баррикад?

Жизни нашей, может быть, грозит опасность.

Ну что ж, да будет воля Божья — я же подбодрилась,

обняла моего старика мужа, распростилась с моими — и к вам; по-моему, если умирать — так умирать с моими Оболенскими"".

В начале XIX века все русские институты благородных девиц ввели у себя педагогическую специализацию,

и скоро довольно высокий процент среди гувернанток составляли уже русские воспитательницы.

Об одной из них вспоминал М. И. Глинка:

"…выписали нам гувернантку Варвару Федоровну Кламмер из Петербурга.

Это была девица лет 20, высокого росту — строгая и взыскательная.

Она… воспитывалась в Смольном монастыре и взялась учить нас по-русски, по-французски, по-немецки, географии и музыке".

Еще позднее армию гувернанток пополнили "ученые женщины",

получившие специальное педагогическое образование на высших курсах или даже в зарубежных университетах,

которые много раньше российских открыли свои аудитории женщинам.

Александр Кабанель "Гувернантка"

Гувернантка постоянно была с детьми,

готовила с ними домашние задания,

следила за их здоровьем,

проводила с ними досуг,

ходила с ними гулять, давая по дороге пояснения всего замечательного, что попадалось на глаза,

занимала их играми и рукоделием,

читала им вслух, приучала к домашнему хозяйству,

сопровождала воспитанников в гости и наблюдала за их манерами, общением и разговорами.

В обязанности гувернантки входил и досмотр за няней, и присмотр за тем, что читали дети.

Еще воспитательница вела журнал поведения детей и утром,

приводя воспитанников приветствовать родителей, докладывала об их успехах,

показывала отметки за вчерашние уроки, и родители одобряли или порицали детей.

Нанятая в дом "для языка", гувернантка обязана была говорить с детьми только на нём, даже если хорошо знала по-русски.

Чтобы воспитание было единообразным, родители в порядок, установленный гувернанткой, обычно не вмешивались,

наблюдая за ходом дела со стороны, а если возникали какие-то претензии, старались высказывать их наедине, не при детях.

При обилии и многообразии обязанностей отпусков гувернерам не полагалось; выходные — изредка (при наличии сменщика).

Тем не менее во многих случаях, особенно при наличии толковой няни, свободное время у них было — читать, ходить в гости, заниматься музыкой, подолгу беседовать с другими гувернёрами и т. п.

Через несколько лет (обычно между семью и девятью годами) к подросшим мальчикам вместо "мадам" приставлялся "мусью",

то есть они окончательно переходили из женских рук в мужские, а значит, и сами начинали считаться маленькими мужчинами.

Гувернёр продолжал учить детей иностранным языкам,

создавал языковую среду и уроки вел на более серьёзном, чем прежде, уровне.

Параллельно он продолжал дело воспитания, начатое гувернанткой: следил за манерами и речью, наставлял, поучал, рассказывал, поправлял — и точно так же неотлучно находился при воспитанниках.

При этом старался воспитать в мальчиках именно мужские качества.

Князь П. А. Кропоткин вспоминал:

"Мы всё время были с мосье Пулэном, нам было весело с ним:

он купался с нами, увлекался грибами и охотился за дроздами и даже воробьями.

Он всячески старался развивать в нас смелость и, когда мы боялись ходить в темноте, старался отучить нас от этого суеверного страха.

Сначала он приучил нас ходить в темной комнате, а потом и по саду поздно вечером.

Бывало, во время прогулки Пулэн положит свой неразлучный складной нож со штопором под скамейку в саду и посылает нас за ним, когда стемнеет.

В деревне не было конца приятным впечатлениям:

леса, прогулки вдоль реки, карабканье на холмы старой крепости, где Пулэн объяснял нам, как русские защищали её и как татары взяли её…

Обложка книги Шарлотты Бронте "Джен Эйр"

Бывали приключения.

Во время одного из них мосье Пулэн стал героем на наших глазах: он вытащил из реки тонувшего Александра…

В ненастные дни у мосье Пулэна был большой запас историй для нас, в особенности про войну в Испании (речь идет о наполеоновской войне 1808–1814 гг. — В. Б.).

Мы постоянно просили рассказать нам опять, как он был ранен в сражении, и каждый раз, как он доходил до того места, что почувствовал, как теплая кровь льется в сапог, мы бросались целовать его и давали ему всевозможные нежные имена".

Джордж Гудвин Килбёрн "Гувернантка с двумя девочками"

Бывали в качестве наставников и крепостные: конторщики могли учить барчуков математике, собственные музыканты — музыке и т. д.

Вильям Сент-Джордж Харпер "Детский час"

Случались и совсем необычные случаи учительства.

Однополчанин известного поэта, декабриста К. Ф. Рылеева, А. И. Косовский вспоминал,

что недалеко от расположения их полка жил помещик Михаил Тевяшов.

"У него были две дочери 11 и 12 лет, но без всякого образования, даже не знали русской грамоты.

Смотревши на семейство Тевяшовых,

мы удивлялись и сердечно сожалели, что русский дворянин, хорошей фамилии, с состоянием, мог отстать от современности до такой степени и не озаботиться о воспитании двух дочерей.

Рылеев первый принял живейшее участие в этих двух девицах

и с позволения родителей принял на себя образование их,

чтобы по возможности вывести их из тьмы…

Взявши на себя столь важную обязанность,

Рылеев употребил все усилия оправдать себя перед своей совестью:

постоянно занимался с каждой из учениц, постепенно раскрыл их способности;

он требовал, чтобы объясняли ему прочитанное и тем изощрял их память;

одним словом, в два года усиленных занятий обе дочери оказали большие успехи в чтении, грамматике, арифметике, истории и даже Законе Божием,

так что они могли хвалиться своим образованием противу многих девиц соседей своих, гораздо богаче их состоянием, в особенности старшая дочь, Наталья Михайловна, сделалась премилая умненькая девица".

На этой-то самой Наталье Михайловне Рылеев вскоре и женился.

Среди учителей ("и в дом, и по билетам") в равной степени присутствовали как иностранцы, так и русские.

В XVIII веке русские учителя вербовались в основном из самого же "благородного сословия" — офицеров и чиновников.

С конца века в этом качестве часто выступали университетские профессора и студенты-семинаристы, а еще позднее — университетские студенты и преподаватели гимназий.

Среди русских наставников, много работавших в знатных семьях, встречались и такие крупные фигуры, как М. А. Максимович (поэт и ученый-энциклопедист),

видный поэт и переводчик С. Е. Раич (среди его учеников был поэт Ф. И. Тютчев),

великий историк С. М. Соловьев — в студенческие годы он регулярно летом преподавал у графов Строгановых "русские" предметы — историю, язык и словесность.

В семьях Самариных, где у него учился знаменитый славянофил публицист Ю. Ф. Самарин, а затем у А. С. Сухово-Кобылиных был домашним учителем крупный критик, журналист Н. И. Надеждин.