«Я ускользнул от Эскулапа…»

Выписываясь в апреле после тяжёлой болезни из больницы, я (почему – сам не знаю) вспомнил давно и хорошо знакомые слова А. С. Пушкина из стихотворения «N. N.» («Я ускользнул от Эскулапа…»), написанного им тоже после не менее опасного заболевания:

Я ускользнул от Эскулапа,

Худой, обритый, но живой;

Его мучительная лапа

Не тяготеет надо мной.

И подумал (до этого на эти строки я не обращал особого внимания): «А что конкретно поэт собственно хотел сказать В. В. Энгельгардту?» Ответить на этот как будто простой вопрос вы сможете легко и быстро. Однако лишь в том случае, если будете знать не только особенности стихотворной речи А. С. Пуш­кина, нередко содержащие сейчас уже устаревшие факты традиционно-поэти­ческого языка первой четверти XIX в., но и реальные события из жизни поэта. Ну, слово эскулап вы, наверное, знаете. Его Александр Сергеевич использовал в первой строчке как шутливо-ироническое название врача. Вообще-то это слово – латинизированное имя древнегреческого бога врачевания Асклепия, употреблённое как нарицательное. Слово Эскулап в нашем языке из латинс­кого, где Аеsculapus в переоформленном виде передаёт древнегреческое Аsklepios, поэтому толкование слова Эскулап в «Словаре языка Пушкина» (М., 1961. – Т. IV. – С. 1011) является неточным.

Разбираемый архаизм иногда в среде гуманитариев ещё встречается.

Вся же первая строчка стихотворения представляет собой перифразу со значением «Я выздоровел». Таким же тропом, которым со времён «нового слога» карамзинистов в первой половине XIX в. часто пользовались и поэты, и прозаики, являются третья и четвёртая строчки четверостишия, которые на язык смиренной прозы можно перевести предложением «я уже не нуждаюсь в лечении».

Вторая строчка, как будто самая простая, совершенно не имеющая чужих нам слов, оказывается тем не менее не совсем ясной. Похудел поэт за время болезни, но жив. Но почему он обритый? Чтобы ответить на это, надо уже знать не слова (они-то самые простые и наши), а внеязыковые реалии (факты, время, обычаи и т. д.). Всё дело в том, что больных, как говорили тогда, горяч­кой, с высокой температурой и лихорадкой, брили наголо. Именно она у Пуш­кина и была. Но словом горячка называли разные болезни. Поэтому возника­ет новый вопрос: чем же всё-таки конкретно в январе-феврале 1818 г. поэт болел? В известной мере отвечают на это сохранившиеся отрывки воспомина­ний его самого о Н. М. Карамзине, где мы находим: «…Болезнь остановила на время образ жизни, избранный мною. Я занемог гнилой горячкой. Лейтон за меня не отвечал. Семья моя была в отчаянье, но через шесть недель я выздоро­вел». (Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками. – М., 1987. С. 292). Но опять-таки – коль скоро мы знаем, что значит устарев­ший фразеологизм гнилая горячка (в отличие, например, от оборота белая горячка). Гнилой горячкой раньше называли тиф (ССРЛЯ. – М.; Л., 1954. – Т. 3. – С. 325). В письме Александра Сергеевича Пушкина П. А. Вяземскому от 19 января 1831 г. находим: «Вчера получили мы горестное известие из Петербурга – Дель­виг умер гнилой горячкой». (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. – М.; Л., 1951. – Т. X. – С. 334).

Известная трагическая актриса А. М. Колосова (жена знаменитого актёра П. А. Каратыгина), рассказывая об этом периоде жизни Пушкина, вспоминает забавный случай: «В 1818 году, после жестокой горячки, ему обрили голову, и он носил парик… Как-то в Большом театре он вошёл к нам в ложу. Мы усади­ли его в полной уверенности, что здесь наш проказник будет сидеть смирно. Ничуть не бывало! В самой патетической сцене Пушкин, жалуясь на жару, снял с себя парик и начал им обмахиваться, как веером. Это рассмешило сидевших в соседних ложах, обратило на нас внимание и сидевших в соседних креслах… Можно ли было сердиться на этого забавника?» (Жизнь Пушки­на… – С. 287).

Источник: Шанский Н. М. Я ускользнул от Эскулапа // Русский язык в школе и дома. 2004. – № 4. – С. 19–20.