Стихотворение Ольги Берггольц о том, откуда черпать силу духа в тяжелые времена

Ольга Берггольц не думала становится символом блокадного Ленинграда, не предполагала, что ее фраза «Никто не забыт, и ничто не забыто» будет высечена не только на граните, но и в сердцах людей.

Девушка вообще не строила особых планов на жизнь. Родилась в Петрограде, в 1910 году, ее отец был военным хирургом, которого она никогда не видела дома: сначала его отправили на фронт Первой мировой, а затем на фронт Красной Армии.

Ольгу воспитывала мать, которая мечтала видеть дочь в образе тургеневских героинь, в шляпке и в платьях с оборками. А Оля мечтала о кожаной кепке и тужурке. Была охвачена романтикой военных лет и не замечала ее немыслимых холодных и голодных тягот.

Государство отправило коренную петербурженку работать в казахстанские степи, но комсомольцы тех лет не презирали труд, они учились на ходу, работали упрямо и жадно.

После глубинки Ольга оказалась в Ленинграде, на заводе "Электросила". Она не пыталась "изучать жизнь", ей просто нужно было где-то работать, чтобы содержать мать.

Годы спустя Берггольц будет благодарна судьбе, которая познакомила ее с простым рабочим классом. Ей, как корреспонденту завода, выпала честь беседовать с такими людьми, как Маршак, Ахматова, Горький.

А потом начался сущий ад. В 1937 году Берггольц арестовали: ее бывшего мужа Бориса Корнилова объявили врагом народа.

У Ольги было двое детей - дочери, они обе умерли в детстве. Арестованную Ольгу пытали, у нее начались преждевременные роды. Третья девочка не выжила.

Второй муж, Николай Молчанов, умер от голода в 1942 году. Эти потери стали ее незаживающей раной.

Я так боюсь, что всех, кого люблю, утрачу вновь… Я так теперь лелею и коплю людей любовь.

И если кто смеется — не боюсь: настанут дни, когда тревогу вещую мою поймут они.

Ольгу отказывались печатать, ее называли антисоветчицей, а она находила в себе силы любить свою родину.

Берггольц стала голосом блокадного Ленинграда, ежедневно по радио поддерживала дух своего народа. Как может человек с такой искалеченной судьбой любить свою страну и ее жителей? Верить в лучшие дни?

Она призывала людей жить, жить во чтобы то ни стало. Она не сдалась после стольких ударов судьбы, и от других требовала несгибаемости и стойкости. Ради тех, кого уже нет, ради тех, кому только предстояло родиться.

Люди, охваченные горем, стали для нее родными братьями и сестрами. Они помогли друг другу выжить.

Голос Ольги имел такую силу, что немцы включили ее в список людей, которые должны быть немедленно расстреляны после взятия Ленинграда. И даже этот предначертанный финал жизни ее не сломал.

В своих книгах поэтесса никогда не пишет о деталях кровавых побоищ, она описывает природу, быт, холодные дома, в которых когда-то были счастливы люди, чувства, надежды, о том, как надо крепиться и почему не нужно стыдиться своих слез.

Оголенные провода души, страшно к ним притрагиваться. Но если притронешься, почувствуешь, как твое нутро очищается от шлака:

Я никогда героем не была. Не жаждала ни славы, ни награды. Дыша одним дыханьем с Ленинградом, я не геройствовала, а жила.

И если чем-нибудь могу гордиться, то, как и все друзья мои вокруг, горжусь, что до сих пор могу трудиться, не складывая ослабевших рук. Горжусь, что в эти дни, как никогда, мы знали вдохновение труда.

В грязи, во мраке, в голоде, в печали, где смерть, как тень, тащилась по пятам, такими мы счастливыми бывали, такой свободой бурною дышали, что внуки позавидовали б нам.

Уже страданьям нашим не найти ни меры, ни названья, ни сравненья. Но мы в конце тернистого пути и знаем — близок день освобожденья.

Наверно, будет грозный этот день давно забытой радостью отмечен: наверное, огонь дадут везде, во все дома дадут, на целый вечер.

Двойною жизнью мы сейчас живем: в грязи, во мраке, в голоде, в печали, мы дышим завтрашним — свободным, щедрым днем. Мы этот день уже завоевали.