Миссионерская деятельность Н.И. Ильминского в Оренбуржье и Казахстане

Миссионерская деятельность Н.И. Ильминского

в Оренбуржье и Казахстане

Мишучков А.А.

Выдающийся миссионер и педагог, статский советник и переводчик Николай Иванович Ильминский (1822-1891), профессор Казанской духовной академии около трех лет пребывал на территории Оренбуржья и Казахстана в должности переводчика Оренбургской пограничной комиссии. За свою педагогическую и миссионерскую деятельность он был награжден орденами святого Станислава трех степеней и святой Анны 2 степени [1, с.32]. Образование он получил сначала в Пензенской духовной семинарии, а затем – в Казанской духовной академии, получив степень «бакалавра естественных наук и турецко-татарского языка». С 1854 года он преподавал в Казанской духовной академии на противомусульманском отделении арабский и турецкий языки.

Отъезд Ильминского из Казани был связан с конфликтом с ректором Академии Иоанном (Соколовым) и архиепископом Казанским и Свияжским Афанасием (Соколовым), которые обвиняли Ильминского в пропаганде ислама. После отстранения Николая Ивановича от преподавания на миссионерских курсах с начала 1858/1859 учебного года, ему предложили преподавать в Академии только еврейский язык и математику. Он устроился 31.12.1858 г. младшим переводчиком в пограничной службе в Оренбурге – учреждении, управлявшем киргизами и казахами, живущими в западной части Казахстана. Данная комиссия занималась разработкой системы административного устройства в казахской степи. Нелегко пришлось ему и его молодой семье на новом месте проживания. В 1857 году он женился на дочери тверского протоиерея Екатерине Степановне, которая мужественно переносила все тяготы постоянных переездов. 10 апреля 1859 года Николай Иванович был командирован к начальнику рекогносцировочного отряда восточного берега Каспийского моря генерального штаба полковнику Дандевилю для содействия в переговорах с туркменами. Параллельно основной работе он проводит научные изыскания в области сравнительной тюркологии, составляет киргизский (казахский) алфавит на основе кириллицы, записывает произведения казахского устного народного творчества. До сентября 1859 года он участвовал в экспедиции по восточному берегу Каспийского моря и в переговорах с туркменами. По предложению Оренбургского и Самарского генерал-губернатора, генерал-майора Данзаса с 13 июня 1859 года Ильминский был назначен при областном правлении чиновником для контроля в степи. За усердные труды во время экспедиции к Каспию и успехи в отношениях с инородцами 25 февраля 1860 года он был премирован 500 рублями, что составило его годовое жалованье. С 27 апреля по 14 сентября 1861 года был командирован в западную часть области для размещения там киргиз, выселенных с земель Уральского казачьего войска. С 14 февраля по 14 июня 1861 года находился в командировке в г. Казани для подготовке к печати и публикации самоучителя русской грамоты для киргиз.

Результатом переводческой и миссионерской деятельности Н.И. Ильминского стала публикация «Материалов для изучения киргизского языка» [2] и «Самоучителя русского языка для киргизов» [3], в которых автор впервые использовал алфавит на основе кириллицы для обозначения казахских слов. О важности проделанной Ильминским работы как основы для первого татарского кириллического алфавита пишет известный востоковед, академик В.В. Григорьев [4], возглавлявший Оренбургскую комиссию. Именно встреча с ориенталистом В.В. Григорьевым помогла Ильминскому стать настоящим ученым-тюркологом, овладеть тюркскими языками, почувствовать любовь к народным языкам. Ильминского интересовал киргизский язык, которого он не знал, и он просил В.В. Григорьева открыть ему доступ к архиву комиссии, полагая, что в ее материалах находятся бумаги, написанные по-киргизски. Но В.В. Григорьев отметил, что во всей этой переписке ни одной киргизской строки, ибо переводчики – татары установили обычай писать только на татарском.

«Отатариванию» киргиз в сильной степени способствовало само русское правительство. Около 1785 г., в царствование Екатерины II, правительство насильно вводило ислам в киргизскую степь, где он до того времени существовал лишь по имени. В некоторых местностях правительство строило за казенный счет мечети, куда казаки нагайками загоняли киргиз, и оно же посылало казанских и уфимских мусульман учителями в киргизские школы. После этого ислам стал укореняться все больше и больше.

Чтобы дать возможность Ильминскому легче изучить киргизский язык, Григорьев прикомандировал к нему несколько юношей из первого выпуска Оренбургской киргизской школы, которые были по собственному прошению оставлены при пограничной комиссии, для практического изучения делопроизводства [5, С.9]. В.В. Григорьев написал по-русски бумагу и поручил Ильминскому переложить её, при помощи этих киргизов, на чисто киргизский язык. Во время своих занятий с киргизами Ильминский заметил, что в школе они сильно пропитались книжным татарским языком и несмотря на строгий наказ перевести бумагу на чисто киргизский язык, они, особенно, в начале, постоянно сбивались на книжные татарские формы. Ильминскому стоило не мало трудов направить их на киргизский язык, выспрашивая каждого из них и выбирая из сказанных ими выражений и форм такие, которые были бы менее похожи на татарские. Но мало-помалу родной язык вступил в свои права, и в переводах стали появляться самостоятельные и удачные киргизские обороты.

Таким образом, Ильминский, учась, как бы воссоздавать киргизскую речь, выспрашивая киргизские названия предметов или встречая в разговорах и при переводе обороты и слова, неизвестные в татарском языке, которые по соображению должны были относиться именно к особенностям киргизского наречия, он все их записывал в особую тетрадь и за две зимы 1858 – 1859 и 1859 – 1860 годов набрал несколько сот таких слов в качестве материалов для изучения киргизского языка.

В 1860 г. Ильминскому удалось сблизиться со степными киргизами; он был прикомандирован к киргизской миссии, которая выезжала в степь для надзора за переселением киргиз за Урал. Ильминскому пришлось все лето разъезжать по зауральной степи и жить в киргизских кибитках [6, с.14].

Таким образом, он основательно изучил быт и язык этого народа и оказался в состоянии издать киргизско-русский словарь и учебник русского языка для киргизских школ. Он успел воспитать и полезного педагогического деятеля – киргиза Ибрагима Алтынсарина, который был сначала учителем, а впоследствии инспектором киргизских школ Тургайской области, и до самой своей смерти оставался с Ильминским в переписке и в самых дружеских отношениях. Ильминский в своих письмах постоянно называл его «душа моя Ибраш». Алтынсарин стал преемником дела Ильминского в Оренбургском крае, был инспектором киргизских школ Тургайской области, открыл четыре двуклассных училища и учительскую школу, семь начальных школ для казахов, стал создателем казахского алфавита вместе с Н.И. Ильминским. В своих письмах он благодарит Ильминского, что он первым взглянул на ордынцев по доброму, ведь раньше их считали «дикарями»; призывает провести работу по созданию хрестоматии текстов на киргизском языке [5, с.31].

После открытия в 1860 году в Казанском Императорском Университете кафедры востоковедения со специализацией по турецко-татарскому языкам, его назначили приказом министра 6 сентября 1861 года на должность экстраординарного профессора этой кафедры. Ильминский с семьей возвращается из Оренбурга в Казань, но его пребывание в казахской степи не пропало для него даром. «Моя трехлетняя служба в Оренбургском крае сблизила меня с киргизами», – писал он князю Ухтомскому в 1870 г. «Я был изумлен, что этот народ, кочевой, чуждый на наш взгляд цивилизации и по-татарски почти вовсе не грамотный, обладает, однако же, замечательным искусством говорить; я полюбил киргизский язык, характерный, сохранивший в себе много следов древнего тюркского быта. И видя, что татарская грамотность мало-помалу распространяется в степи, грозит сгладить и уничтожить диалектические особенности киргизского языка, я находил русский язык единственным средством сохранить киргизский язык от татаризации… Киргизская степь окончательно воспитала во мне уважение вообще к народному языку, на который я стал смотреть, как на подлинный документ лингвистических исследований, тогда как книжный язык представляет больше или меньше искусственную, случайную и произвольную смесь разных языков и наречий. С таким радикально изменившимся взглядом вернулся я в Казань» [6, с.29]. Таким образом, именно в эти годы и установились взгляды Ильминского на необходимость народного языка и русского алфавита для переводов, издаваемых для восточных инородцев.

В конце 60-х годов правительство стало хлопотать об открытии в степи школ, которые были бы там проводниками русских начал культуры. Оренбургский генерал-губернатор представил по этому вопросу записку, а Ильминскому пришлось 30 марта 1870 г. представить попечителю учебного округа свое мнение. Вот какие мысли выражает Ильминский в своей записке по поводу открытия школ в степи: «…соображения об учебной части Оренбургского ведомства достойны полного сочувствия и признательности. Киргизы, как и всякий народ со своеобразным бытом и складом понятий, а еще более – степной народ, особенно чутки к мерам правительства, в которых они могут заподозрить хоть малейшее посягательство на свой быт и виды на обрусение или уравнение с русскими мужиками. Школы с явно русским оттенком, по-моему, убеждению, совершенно неудобны. Почетные ордынцы в звании попечителей не помогут делу. Если, – что очень возможно, – прерогативы и отличия соблазнят некоторых султанов и старшин, то на них остальное население будет смотреть как на предателей из-за личных выгод, и никакого влияния на массу народа они иметь не будут. Вообще в предложении Оренбургское начальство, кажется, слишком много рассчитывает на административные меры; например, предполагается закрывать школы, где нет русского желаемого направления. Но администрация никогда не в состоянии уследить все мелкие, потайные школы в аулах. Мне сообщали люди, лично знакомые с делом, что татары-грамотеи летом торгуют между башкир, а зимой останавливаются в каком-нибудь одном ауле или башкирской хижине, или кибитке и обучают башкирских детей магометанской грамоте: кто может уследить такие малейшие импровизированные школы, которые, однако же, при своей малости и уютности, если размножатся, могут оказать сильное влияние на ум башкирского народа? Лучшим обеспечением надлежащих школ было бы внутреннее доверие и расположение самого народа – в этом-то и задача.

В интересе человеческом (гуманном) – в видах собственного образования киргизов, и в интересе государственном нужно: 1) поставить школы киргизские так, чтобы посредством их вводилось направление не татарско-магометанское, а киргизско-русское; 2) дать этому образованию такую постановку и характер, чтобы оно способно было широко развиться в массе киргизского населения, а для этого 3) обучение должно быть по языку и изложению совершенно популярно и понятно для старого и малого и для всякого неграмотного киргиза, а по содержанию – занимательно для киргиз и заведомо полезно.

Поэтому в киргизских школах нужно преподавать сведения и идеи русские и общечеловеческие, а не магометанские, и притом на языке киргизском, а не на татарском; татарского языка вовсе и преподавать не следует киргизам. Потому что, как учебный предмет, татарский язык и татарская письменность не имеют никакого образовательного значения, в роде, например, классических или европейских языков и литературе. Если я настаиваю на киргизском языке для киргизских школ, как и вообще я стою за родные языки для обучения инородцев, то не как за образовательное средство, а как за орудие самое естественное и удобное для сообщения инородцам новых понятий и научных фактов.

Первоначальные школы для киргизов должны быть особые от русских, по той простой причине, что киргизята, не зная русского языка, не могут и учиться вместе с русскими. Поэтому не только не следует уничтожать киргизские школы в степных укреплениях, но желательно даже размножать их по аулам. Прежде чем открывать новые киргизские школы или преобразовывать прежние, уже существующие, необходимо составить и напечатать в вышеуказанном направлении учебники. Сколько знаю, по старой памяти, в Оренбурге нет ни средств для составления учебных книг, ни даже, кажется человека, который мог бы дать должное этому делу направление» [9, с.71]. Вот такое мнение об устройстве киргизских школ изложил Н.И. Ильминский в своей записке попечителю учебного округа. Он предлагал опираться не только на административные меры, а на такую национальную систему образования для киргизов, которая была бы им понятна и близка по языку и ценностям. В первую очередь, исключить мусульманский и татарский элемент в обучении и приоритет отдать национальной культуре – киргизской, соединяя ее всесторонне с русской культурой как цивилизационной. В сентябре 1862 года он выпускает «Мнение о преподавании татарского языка в Оренбургской гимназии» [8]. В не он говорит о важности преподавания татарского языка, поскольку он «упражняет и развивает мышление, подобно латинскому языку» [8, с.124]. Если европейские языки раскрывают мир книжной литературы, то татарский язык – мир живой национальной народной жизни. «Во всяком случае, главный и первый предмет изучения в Оренбургской гимназии должен быть живой, народный татарский язык. Это, во 1-х, потому, что живой народный язык по употреблению грамматических форм и слов правильнее, последовательнее и проще книжного языка, а тем более делового, и, во 2-х, потому что живой язык, как выражение народных понятий, прямо и непосредственно познакомит с понятиями и обычаями народа, с которыми воспитанники со временем должны вступить в серьезные, деловые сношения» [8, с.125]. Такой ракурс в обучении был совершенно новаторским для своего времени, поскольку в основном литература на татарском языке была или мусульманская, или страдала канцелярским стилем. Объем слов татарского языка для обучения учащихся Н.И. Ильминский определял в 2 тысячи слов, а с производными в 6 тысяч, что давало возможность в дальнейшем вполне свободно общаться с инородцами. Для их изучения требуется около 160 уроков в течение трех учебных лет в первых трех классах гимназического курса, причем уроки проходят совместно: русских воспитанников и инородцев. Особенно важно изучать наречия татарского языка – башкирский и киргизский, чтобы более эффективно вести проповедь среди инородцев и управленческую деятельность. До Н.И. Ильминского на эти наречия смотрели как на ненужные и являющиеся искажениями татарского языка.

В дальнейшем, благодаря миссионерской деятельности Н.И. Ильминского открылись в 1872 году Уфимско-Оренбургская татаро-башкирская учительская школа, в 1882 году – Бирская марийско-чувашская, в 1883 году – Орско-Оренбургская казахская, учительские школы.

Итогом миссионерской и переводческой деятельности Н.И. Ильминского стало духовное просвещение киргизов, создание киргизского алфавита, публикация учебников и художественной литературы, обустройство школ для кочевого народа, этнографические и филологические исследования. Кроме упоминавшихся трудов Н.И. Ильминского – «Материалов для изучения киргизского наречия [2] и «Самоучителя русского языка для киргизов» [3], он написал в оренбургский период – «Записку о мерах к усилению миссионерской деятельности среди татар [7] и «Мнение о преподавании татарского языка в Оренбургской гимназии» [8]. Именно оренбургский период стал поворотным пунктом в жизни Н.И. Ильминского, повлиявшего на его становление как ученого-тюрколога и принесшего ему всероссийскую славу как миссионеру. Ильминский способствовал превращению киргизской (казахской) школы, существовавшей при Оренбургской пограничной комиссии в образцовое учебное заведение, которое обучало русскому языку инородцев. Кроме Алтынсарина, он оставил целую плеяду своих учеников в Оренбургском крае (В.В. Катаринский, учителей – А.В. Васильев, В.П. Васильев, М. Софронов и др.), выступал как их наставник и покровитель. В.В. Катаринский (1846 – 1902) исполнял должность инспектора татарских, башкирских и киргизских школ Оренбургского учебного округа. В своем письме к обер-прокурору Святейшего Синода К.П. Победоносцеву он поддерживает в отчете о деятельности Оренбургского Михайло-Архангельского братства за 1888 г. деятельность Николая Сайфулловича Сайфуллина (1864 – 1920) – известного миссионера, священника Оренбургской епархии, по происхождению татарина-мусульманина Мамадышского уезда Казанской губернии [10]. Таким образом, плоды миссионерской и просветительской работы системы Н.И. Ильминского существуют не только на территории Поволжья, но и Оренбуржья и частично Казахстана. На миссионерском основании Н.И. Ильминского возникло Православное Миссионерское общество (1875 г.) в Оренбургской епархии, которое за короткое время выдвинуло целую плеяду миссионеров, духовно просвещавших инородческое населения края.

Литература:

1. Материалы по истории образования и просвещения народов Волго-Уралья в рукописных фондах Н.И. Ильминского. Сборник документов и материалов / Авторы-составители: Р.Р. Исхаков, Х.З. Багаутдинова. – Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ; Изд-во «ЯЗ», 2015. – 620 с.

2. Ильминский Н.И. Материалы для изучения киргизского наречия // Уч. зап. Казанского ун-та, 1860. Кн.1.С.130-169; Кн.3. – С.107 – 159; Кн.4. С. 53 – 160.

3. Ильминский Н.И. Самоучитель русского языка для киргизов. Казань, 1861 г.

4. Григорьев В.В. О передаче звуков киргизского языка буквами русской азбуки (Письмо к Н.И. Ильминскому) // Отдельный оттиск из Ученых записок Императорского Казанского университета за 1862 г. – Казань, 1862. – С. 2–12.

5. Ильминский Н.И. Воспоминания об Алтынсарине. – Казань, 1891.

6. Знаменский П. На память о Н.И. Ильминском. – Казань, 1892.

7. Записка о мерах к усилению миссионерской деятельности среди татар (1859 г.). Цит. по кн. Материалы по истории образования и просвещения народов Волго-Уралья в рукописных фондах Н.И. Ильминского. – Казань, 2015.

8. Мнение о преподавании татарского языка в Оренбургской гимназии. // Национальный архив республики Татарстан, Ф. 968., Оп. 1, Д. 6., Л. 1–3. Цит. по кн. Материалы по истории образования и просвещения народов Волго-Уралья в рукописных фондах Н.И. Ильминского. – Казань, 2015.

9. Чичерина С.В. Как началось дело просвещения восточных инородцев. Спб.: Сенатская типография, 1907. – 97 с.

10. Письма Николая Ивановича Ильминского к обер-прокурору Святейшего Синода Константину Петровичу Победоносцеву. – Казань: Типо-литография Императорского университета, 1895. – С. 302 – 304.