Психолингвистические проблемы речевого мышления слепоглухонемых
Яркое подтверждение положению о «присвояемости» психики, а не о ее врожденности мы находим в работах советских тифлосурдопедагогов, и в частности в работах И. А. Соколянского, А. И. Мещерякова и их учеников.
И. А. Соколянский писал о слепоглухонемых детях: «Слепоглухонемой ребенок обладает нормальным мозгом и имеет потенциальную возможность полноценного умственного развития. Однако его особенностью является то, что, обладая этой возможностью, сам он своими собственными усилиями никогда не достигает даже самого незначительного умственного развития. Без специального обучения такой ребенок на всю жизнь остается полным инвалидом». По словам А. Н. Леонтьева, «слепоглухонемота — это и есть острейший эксперимент над человеком, созданный самой природой, эксперимент, который позволяет проникнуть в одну из самых трудных и величественных проблем — в проблему внутреннего механизма становления человеческого сознания, в порождающие его объективные отношения. Идее «пробуждения психики» ребенка, т. е. идее о врожденности психики, основному положению зарубежной тифлосурдопедагогики, советские психологи противопоставили идею об онтогенетическом развитии человеческой психики (см. работы Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, А. В. Запорожца, П. Я. Гальперина, Д. Б. Эльконина и Др.). Традиционная эмпирическая психология рассматривала человека, ощущающего, воспринимающего, запоминающего и т. п., с точки же зрения советской психологии прежде всего необходимо рассматривать человека действующего и только поэтому воспринимающего, ощущающего и познающего. При этом советские психологи исходили из известного положения К. Маркса, что человек, воздействуя на окружающий его мир, одновременно формирует и свою психику. «Для того чтобы присвоить вещество природы в форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, но в то же время изменяет свою собственную природу».
По словам А. И. Мещерякова, «своеобразие практики воспитания и обучения слепоглухонемого… позволяет поставить и обсудить с несколько новой точки зрения некоторые важные проблемы, выходящие за узкие рамки собственно слепоглухонемоты, такие, как становление человеческой психики в онтогенезе, определение содержания психики, соотношение социального и биологического в формировании психики человека». Исследование развития слепоглухонемых детей позволяет выявить закономерности развития обычных нормальных детей, поскольку количество факторов окружающей среды, воздействующих на организм слепоглухонемого ребенка, неизмеримо меньше и эти факторы поддаются контролю и фиксации. Кроме того, появляется возможность ответить на вопрос о соотношении языка и мышления в онтогенезе.
Мы не будем останавливаться на проблеме развития психики в онтогенезе. Заметим только, что, как пишет А. И. Мещеряков, «вся человеческая психика есть результат активного практического взаимодействия с другими индивидами в условиях среды, созданной человеческим трудом». Более того, необходимо подчеркнуть, что, как показала практика обучения слепоглухонемых, «задача формирования речи ребенка не решается и не может быть решена как первая задача развития человеческой психики».
Сначала ребенок, взаимодействуя с миром вещей и с миром людей, через овладение действиями с различными предметами должен овладеть общественными значениями, заключенными в этих предметах, и тем самым сформировать собственную психику. Однако деятельность ребенка с предметами внешнего мира предполагает с первого своего момента участие и других людей. Ведь именно с помощью взрослого ребенок усваивает принятые в данном обществе способы действий с социально- функционирующими предметами. Пример обучения слепоглухонемого ребенка является убедительной иллюстрацией этому. Путь к познанию мира у слепоглухонемого может лежать лишь через тактильно-двигательный анализатор. А. И. Мещеряков пишет: «Казалось бы, дело обстоит просто: в руки ребенка надо вкладывать предметы, он их будет ощупывать, и таким путем у него создастся неограниченно большое количество образов окружающих предметов». Однако на практике это неосуществимо, поскольку до начала специального обучения слепоглухонемой ребенок лишен человеческой психики, а следовательно, и потребности в познании мира. А это говорит о том, что «чистое» восприятие без опоры на значение, функцию в структуре деятельности невозможно, так же как и о том, что не существует никаких врожденных элементов психики (в том числе и языковой способности). А это вполне согласуется с утверждением Пиаже о том, что наследственным является лишь функционирование интеллекта, способность его в определенных условиях порождать все более сложные структуры. Особо необходимо отметить положение А. И. Мещерякова о соотношении языка и мышления. Он пишет: «…называя одно из психических образований „мышлением с использованием жестов и слов”, мы намеренно не квалифицируем его как „словесное мышление”, так как убеждены в том, что „реальное мышление” никогда не сводится к оперированию символами, каковыми в известном смысле являются жесты и слова, а всегда предполагает оперирование образами предметов и действий».Таким образом, так же как Л. С. Выготский и Ж. Пиаже, А. И. Мещеряков не сводит все мышление к только лишь речевому мышлению.
Успешное же обучение слепоглухонемого ребенка языку (речи) возможно лишь в том случае, когда каждому вновь даваемому слову или грамматической категории точно соответствуют образы предметов. Если же соответствующие образы отсутствуют, то слова и фразы усваиваются лишь формально, не соотносясь с окружающей действительностью. Интересно отметить и тот факт, что обучение словесному языку слепоглухонемого ребенка начинается не с отдельного слова, а со слова в связном тексте.
«Разделенное предметное действие как раз и есть та клеточка, из которой вырастает весь, так сказать, „организм” человеческого поведения и психики. В процессе осуществления разделенного предметного действия формируются на первых порах пока только непосредственные, образно-действенные формы отражения предметов и действий с ними. В дальнейшем на этой основе будут сформированы более сложные формы отражения действительности, опосредствованные знаками и символами, которые обусловят понятийное познание, дающее возможность строить планы, алгоритмы поведения».
В более сжатой форме путь овладения слепоглухонемым словом прослеживается в статье С. А. Сироткина. Эта статья представляет исключительный интерес, так как описывает путь формирования психики слепоглухонемого ребенка «изнутри». Автор (сам будучи слепоглухонемым) исследует путь овладения словом, который начинается для слепоглухонемого ребенка с формирования навыков самообслуживания, через совместные действия взрослого и ребенка под руководством взрослого; далее формируются образы действий, которые приобретают коммуникативную функцию. Первые жесты слепоглухонемого ребенка еще не образуют систему и поэтому не могут выступать в роли полноценного средства общения. Этим средством на следующем этапе развития начинает выступать жест-синоним (дактильное обозначение), который вводится воспитателем для каждого первичного жеста. А это по существу означает, что переход к слову завершен. «Материальная оболочка дактильного синонима, — пишет С. А. Сироткин,— уже не носит на себе отпечатка мира действий. Но благодаря синонимичности его первичным жестам значение последних — способ действия с вещью реального мира — «переодевается» в новую, дактильную одежду, отличную по фасону от жестовой».
Смысл всего развития — это приобретение жестом знаковой -функции, отрыв его от непосредственного обозначения единичного, конкретного действия или предмета.
«Жестовый язык,— как пишет С. А. Сироткин,— отличается от первичных функционально-имитирующих жестов прежде всего наличием у новых жестов знаковой и символической функции, которая отдаляет их внешнюю форму от формы обозначаемых предметов и действий с ними. Они уже не имитируют, как первичные жесты, действия с вещами, а лишь представляют их. Слово и знаковый жест одинаково не воспроизводят реальность во внешней форме своего материального тела, а лишь замещают ее собой, принимая на себя ее функции, ее свойства. Происходит, таким образом, разрыв – дифференциация между значением и материальным телом знакового жеста (как и слова). Знаковая функция — результат этого разрыва». Первичные, функционально-имитирующие жесты сменяются символическими и, наконец, знаковыми.
Так же, как и А. И. Мещеряков, С. А. Сироткин подчеркивает, что систему знакового мышления невозможно сформировать у слепоглухонемого ребенка сразу даже при наличии у него системы образов, системы навыков практического действия. Систему знакового мышления можно создать только на основе этой первой, используя ее материал.
Таким образом, все вышесказанное подтверждает многие положения Пиаже. Во-первых, данные об усвоении языка слепоглухонемыми детьми согласуются с положением Пиаже о том, что человеческая психика (когнитивные структуры) не является врожденной, а врожденным является лишь функционирование интеллекта, и оно-то и «порождает структуры только через организацию последовательных действий, осуществляемых над объектами». Во-вторых, они подтверждают положение Пиаже о том, что «никакое знание не есть результат чистого восприятия, поскольку восприятие всегда направляется и структурируется схемами действия. Знание берет начало от действия, а всякое действие, которое повторяется или генерализуется через применение к новым объектам, порождает тем самым некоторую «схему», т. е. своего рода практический концепт. Основная определяющая связь, лежащая в основе всякого знания, — это не простая «ассоциация» между объектами, поскольку это понятие отрицает активность субъекта, а «ассимиляция» объектов посредством схем, присущих субъекту». И, в-третьих, они подтверждают универсальный характер того пути, по которому идет ребенок, овладевая знаковым мышлением. И у слепоглухонемого, и у нормального ребенка невозможно сформировать знаковое мышление, если оно не подготовлено предыдущими этапами его развития. И эти этапы также проанализированы Пиаже. Основополагающим в этом процессе, по его мнению, является переход от действия к представлению благодаря формированию семиотической функции.