" И.Смоктуновский"

Иннокентий Смоктуновский родился в деревне Татьяновка (ныне Шегарский район Томской области) в семье Михаила Петровича Смоктуновича (1899—1942) и Анны Акимовны Махневой (1902—1985). Был вторым из шестерых детей^[9][10].

Существует версия, что Смоктуновичи (польск. Smoktunowicz) происходят из древнего рода волынских шляхтичей, сосланных в Сибирь за участие в восстании 1863 года^[11][10]. Однако, по свидетельству самого актёра, его прадед не был ни дворянином, ни поляком, и сам он по крови белорус^[10]. В одном из интервью рассказывал о своём прадеде Николае Смоктуновиче (белор. Смактуновіч): «Он служил егерем в Беловежской пуще и в 1861 году убил зубра. Кто-то «настучал», и его сослали в Сибирь — вместе со всей семьёй»^[10].

В 1929—1930-х годах отец и дед были раскулачены и подверглись репрессиям. Дед по матери, купец Аким Степанович Махнёв, держал магазин. Он был раскулачен, арестован окротделом ОГПУ СССР в 1930 году, осужден за «контрреволюционную повстанческую деятельность» (т. н. «58‑я статья») на 10 лет исправительно-трудовых лагерей и расстрелян в мае того же года. Был реабилитирован только в 1989 году. Отец актёра был мельником. Его также раскулачили, осудили на год лишения свободы и три года высылки за «эксплуатацию рабочей силы» и продажу хлеба по завышенной цене. Дядя актёра, Григорий Петрович Смоктунович, был расстрелян в 1937 году по «делу о создании кадетско-монархистской организации»^[12].

Томский краевед Виктор Нилов, занимавшийся исследованием жизни актёра, уверен, что по этой причине тот сменил фамилию во время войны. «С таким фактом в биографии он не попал бы ни в один московский театр, не сыграл бы ни Ленина, ни Гамлета и не попал бы в кино…»^[12]. Сам же актёр говорил, что сменил фамилию из-за её неблагозвучности.

Детство[править | править код]

Кеша Смоктунович (слева) с братом Володей и тётей Надеждой Петровной Чернышенко

В 1929 году из-за голода семья покинула деревню. Не желая идти в колхоз и спасаясь от репрессий, родители переехали сначала в Томск, затем в Красноярск, где жила родная сестра отца, Надежда Петровна. В голодном 1932 году, не имея собственных детей, она взяла к себе на воспитание Иннокентия и его брата Владимира^[13]. Семья так голодала, что брат вскоре умер, а Иннокентий вынужден был воровать на рынке, чтобы выжить^[12]. Отец, одарённый незаурядной физической силой, работал грузчиком в красноярском порту^[13]. С началом войны он был призван в армию, воевал в составе 637-го стрелкового полка и в августе 1942 года пропал без вести^[14]; как выяснилось позже, погиб^[15].

В 14 лет Иннокентий впервые попал в театр. Много лет спустя он рассказывал о первом увиденном спектакле в Красноярском драматическом театре им. А. С. Пушкина: «Сейчас уже я понимаю, что это было просто дурно по вкусу, но тогда вышел потрясённый… Должно быть, я был очень добрым зрителем или во мне уже тогда заговорило нутро: попал домой»^[16]. Ещё раньше, в шестом классе, он начал заниматься в школьном драмкружке, которым руководил актёр Синицын. Однако после первого же публичного показа «Предложения» по Чехову, в котором он играл роль Ломова, был изгнан из кружка^[16].

Война[править | править код]

Когда отец ушёл на фронт, Иннокентию пришлось кормить семью. Он окончил фельдшерско-акушерское училище, затем перешёл на курсы киномехаников, по окончании которых в 1942 году работал в размещённой в Красноярске воинской части и госпитале при ней^[16]. В том же году поступил статистом в Красноярский драматический театр; много лет спустя актёр признался в одном из своих интервью, что научился подделывать театральные билеты: покупать билеты каждый день не было никакой возможности, а жить без театра он уже не мог^[16].

Гвардии сержант Иннокентий Смоктунович

В январе 1943 года был призван в армию и направлен в Киевское пехотное училище, находившееся в то время в Ачинске. В августе того же года в срочном порядке был отправлен без присвоения офицерского звания^[17] рядовым на фронт, на пополнение 75-й гвардейской стрелковой дивизии^[17][15].

В должности связного штаба 212-го гвардейского полка этой дивизии участвовал в боях на Курской дуге, в форсировании Днепра, в операции по освобождению Киева. За то, что под огнём противника вброд через Днепр доставлял боевые донесения в штаб 75-й дивизии, был награждён первой медалью «За отвагу»^[17][18][19]. Но эту медаль ему вручили лишь спустя 49 лет, на сцене Художественного театра им. А. П. Чехова, после спектакля «Кабала святош» по Булгакову^[20].

В декабре 1943 года под Киевом попал в плен, месяц провёл в лагерях для военнопленных в Житомире, Шепетовке, Бердичеве. 7 января 1944 года бежал из плена^[21]. В течение месяца его укрывала в своём доме украинская семья. «Может быть, именно здесь, — напишет позже Раиса Беньяш, — где с риском для собственной жизни люди вернули жизнь обессилевшему солдату, впервые узнал Смоктуновский реальную цену человечности»^[22]. Связь с членами этой семьи он поддерживал до конца жизни^[23]. В том же доме познакомился с заместителем командира партизанского отряда Каменец-Подольского соединения, в который и вступил в феврале 1944 года^[23].

В мае партизанский отряд объединился с 318-м гвардейским стрелковым полком 102-й гвардейской стрелковой дивизии^[24]. В звании гвардии младший сержант командовал отделением роты автоматчиков, принимал участие в освобождении Варшавы. В боях при прорыве обороны противника в районе деревни Лорцен 14 января 1945 года его отделение одним из первых ворвалось в траншеи противника, уничтожив при этом около двадцати немцев. За это он был повторно награждён медалью «За отвагу»^[25]. Войну закончил в Гревесмюлене^[26].

Театр. До Мышкина[править | править код]

Демобилизовавшись в октябре 1945 года, вернулся в Красноярск. Не имея ни ясной цели, ни поддержки, поначалу он намеревался поступить в Лесотехнический институт^[22], но старый приятель по школьному драмкружку сообщил, что местный театр организовал студию: «Будем вести лёгкую, приятную, весёлую, беззаботную жизнь»^[27]. Через тридцать лет, в зените славы, актёр скажет: «Было в моей жизни много всякого: и плохого и прекрасного. Одного только не было и, наверное, никогда не будет — лёгкости и беззаботности»^[27].

Хотя он бежал из немецкого плена, сам факт пребывания в плену отозвался в послевоенные годы: как «неблагонадёжный», он получил «минус 39» — запрет на проживание в 39 крупнейших городах^[27]. После недолгой учёбы в студии при Красноярском драматическом театре им. А. С. Пушкина (1945—1946), «не глотнув даже азбучных истин актёрской профессии»^[22], он набирался опыта в тех краях, дальше которых не ссылали^[28]. В 1946—1951 годах выступал на сцене 2-го Заполярного театра драмы в Норильске, в котором служили преимущественно заключённые Норильлага, в том числе Георгий Жжёнов. Именно здесь, в Норильске, в разгар «борьбы с космополитизмом», по требованию директора театра ему пришлось изменить фамилию^[29]. Всё это впоследствии повлияло на его решение подписать Письмо 25 деятелей культуры и науки Леониду Брежневу против реабилитации Сталина^[30]. Весной 1951 года он заболел цингой. Стало понятно, что на севере больше оставаться нельзя^[31].

В 1952 году актёр попал в Грозный, где играл в Русском драматическом театре им. М. Ю. Лермонтова, затем в Махачкалу, где служил в Дагестанском русском драматическом театре им. М. Горького, в 1953—1954 годах жил в Сталинграде и выступал на сцене местного Краевого драматического театра им. М. Горького. За эти годы ему довелось сыграть Белогубова в «Доходном месте» Александра Островскогои даже Хлестакова, дважды — в Махачкале и в Сталинграде^[32][33]. Римма Маркова, видевшая его Хлестакова, много лет спустя говорила: «Жаль, что позже Смоктуновский практически не играл комедийные роли, он мог делать это блистательно»^[34].

В Москве[править | править код]

Мечтая о театре более высокого уровня, в начале 1955 года актёр, по совету Риммы и Леонида Марковых^[35], отправился в Москву, показывался едва ли не во всех столичных театрах, но ни один не заинтересовал^[32]. «Он был не нужен, — писал Анатолий Смелянский, — и по справедливости: „ментальность“ артиста была на редкость не подходящей для репертуара той поры. Ему некого было играть. Высокий, худой, с прозрачными голубыми глазами и светлыми, чуть вьющимися волосами, с каким-то завораживающе-странным голосом, которым он как бы не управлял, испуганной, осторожной „тюремной“ пластикой… Артист с такими данными был безнадёжен для тех пьес, что определяли репертуар»^[28].

В конце концов он был принят на внештатную работу (с оплатой за выход) в Театр им. Ленинского комсомола, но и там ролей практически не имел и через несколько месяцев перешёл в Театр-студию киноактёра^[32]. Снимался на киностудии «Мосфильм» в массовках, в 1956 году сыграл первые небольшие роли в фильмах «Убийство на улице Данте» и «Как он лгал её мужу». Наконец, он был замечен режиссёром Александром Ивановым, пригласившим никому не известного актёра на крупную роль Фарбера в фильме «Солдаты» по повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»^[32].

По свидетельству самого актёра, покидая Сталинград, он сказал коллегам: «Если обо мне не услышите через пять лет, буду заниматься другим делом»^[36]. Главную роль своей жизни, круто изменившую его судьбу, он получил благодаря счастливому стечению обстоятельств. В 1957 году Георгий Товстоногов пригласил из Таллина режиссёра Вениамина Ланге для постановки «Идиота» в Большом драматическом театре. На роль князя Мышкина был назначен Пантелеймон Крымов, но, пропустив первую же репетицию, был уволен^[37]. Другого актёра на эту роль в труппе БДТ не нашлось, и Ланге вернулся в Таллин. Некоторое время спустя назначенный на роль Рогожина Евгений Лебедев порекомендовал Товстоногову Смоктуновского, с которым вместе снимался в фильме «Шторм»; увидев актёра в роли Фарбера, Товстоногов пригласил его в БДТ и теперь уже сам взялся за постановку спектакля^[37].

После Мышкина[править | править код]

См. также: Идиот (спектакль БДТ)

В роли князя Мышкина (БДТ, 1957)

Работа над ролью шла крайне тяжело: «Такого мучения в работе, такой трудности, — говорил актёр, — я и предположить не мог»^[38]. Но после премьеры «Идиота», состоявшейся 31 декабря 1957 года, он «проснулся знаменитым»; смотреть спектакль с необыкновенным князем Мышкиным люди приезжали со всех концов Советского Союза^[39]. Как отмечала Алёна Варламова, после знаменитых статей Белинского о Павле Мочалове в роли Гамлета трудно было вспомнить другой случай, когда бы критика зафиксировала и проанализировала едва ли не каждый момент существования актёра на сцене^[40]. Инна Соловьёва и Вера Шитова описали простой проход Мышкина-Смоктуновского из одной кулисы в другую перед закрытым занавесом, ставший одной из вершин роли: «Высокий и слабый, сутулый и непередаваемо изящный, с какими-то слишком лёгкими руками, с походкой, щемяще робкой и одновременно щемяще решительной, князь Мышкин шёл в иноземном своём платье, в толстых башмаках, с узелком, завязанным в клетчатый платок. Беззащитный, детски приветливый, строгий, вступал он в эту петербургскую жизнь, корыстную и горячечную, нёс сюда ясный и беспомощный свет своей души»^[41]. Этот Мышкин был для советского театра совершенно новым героем, востребованным «оттепелью»^[42].

По свидетельствам очевидцев, актёр с первого же появления на сцене убеждал зрителей в том, что Мышкин Достоевского «такой и другим быть не может»^[43]. Впоследствии и театральные критики, и режиссёры, и коллеги-актёры называли спектакль Товстоногова самым сильным театральным потрясением в своей жизни^[43]. «Это был прорыв, взрыв, переход в новое качество не только ленинградского театра, но и всей нашей сцены», — писал об «Идиоте» десятилетия спустя Смелянский^[44]. Сам же актёр об этом спектакле говорил: «Я сыграл его двести раз, и если бы мне пришлось сыграть его ещё столько же, я бы и сам остался больным человеком»^[45].

После премьеры «Идиота» актёр проснулся не просто знаменитым, но «гением»^[46]. Его начали приглашать в кино лучшие режиссёры Советского Союза; именно его хотел видеть в роли Андрея Болконского Сергей Бондарчук^[47]. Между тем, на сцене БДТ ему приходилось играть Дзержинского в погодинских «Кремлёвских курантах» и Сергея Серёгина в «Иркутской истории» Алексея Арбузова, схематично воспроизводившей конфликт «Идиота»^[48]. Партнёр по сцене Павел Луспекаев отметил тогда же, что играть Смоктуновский может и должен только в классике^[49]. Серёгина, по мнению критика, он сыграл «бледно и неинтересно», и причиной неудачи стало интуитивное неприятие среднего уровня, выше которого ни его герой, ни сама пьеса не поднимались^[48][50]. «Он стал бояться следующей роли, — писала завлит БДТ Дина Шварц, — У него появились собственные проблемы, не знакомые никому в театре… Никто не хотел задумываться — а не сыграет ли Смоктуновский следующую роль хуже, чем Мышкина»^[51].

Уход из БДТ[править | править код]

Актёр стал искать роли, более соответствовавшие его возможностям, на стороне — в кинематографе, что в итоге привело к конфликту с художественным руководителем театра. Так, из-за съёмок он на три недели опоздал к началу репетиций «Горя от ума» Грибоедова, где должен был играть Чацкого^[52]. В конце 1960 года актёр покинул БДТ, всего лишь пять раз отыграв «Иркутскую историю»^[53]. Впоследствии его попытки вернуться в театр, чтобы сыграть долгожданную роль Чацкого, не увенчались успехом: Товстоногов не прощал измен^[53][54].

Евгений Лебедев, на протяжении десятилетий связанный с Товстоноговым и дружбой, и родством, свидетельствовал: «Георгий Александрович очень переживал уход Смоктуновского, но у нас был принцип — кто уходил из театра, тот уже не возвращался»^[55]. Лишь в 1966 году при возобновлении спектакля «Идиот» специально для гастролей по Англии и Франции он был ненадолго приглашён в БДТ. Его голос, записанный на фонограмму, звучал в качестве текста от автора в спектаклях Товстоногова «Поднятая целина» (1964) и «Ревизор» (1972), однако на сцену актёр не выходил вплоть до 1973 года. Между театром и кинематографом он выбрал последнее, хотя, как выяснилось очень скоро, без театра жить не мог^[56].

В 1960—1971 годах Смоктуновский являлся актёром киностудии «Ленфильм». В этот период он сыграл целый ряд киноролей, принёсших ему всесоюзную славу, а в дальнейшем и признание за рубежом, в том числе Илья Куликов в фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года», Гамлет в одноимённом фильме Григория Козинцева, Юрий Деточкин в комедии Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» и Пётр Ильич Чайковский в фильме Игоря Таланкина (сценарий был написан специально под Смоктуновского^[57]). В 1971 году за роль Порфирия Петровича в фильме Льва Кулиджанова «Преступление и наказание» актёр был удостоен Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых^[58][59]. Его Гамлет была отмечен Британской киноакадемией: он был номинирован на престижную премию BAFTA за лучшую мужскую роль.

Как отмечала Елена Горфункель, из-за занятости в других фильмах и из-за болезни глаз, заставившей актёра на два года покинуть кинематограф, остались несыгранными многие ролей. Помимо Андрея Болконского, это и Каренин, и Хлудов в «Беге» Александра Алова и Владимира Наумова, и Борис Годунов, и Гойя у Конрада Вольфа, и Сирано де Бержерак …^[60][61] Для каких-то ролей время было безнадёжно упущено. Так Кулиджанов, готовясь к съёмкам «Преступления и наказания», предложил актёру на выбор Свидригайлова или Порфирия Петровича. Поскольку Свидригайлов виделся ему повторением пройденного, актёр выбрал второе и вскоре сильно пожалел: «Как ни бились мы… выискивая контрастные ритмы, которые так легко предлагал Достоевский в этом образе, увы, выявить их я не смог»^[62]. Играть человека, чья самобытность заключалась в «переливчатости», оказалось неожиданно тяжело, и актёр в процессе съёмок не раз говорил в сердцах: «Вот надо было мне дать сыграть Раскольникова — там бы я знал, что делать»^[63].

Малый театр и МХАТ[править | править код]

Возвращение на сцену. «Царь Фёдор Иоаннович»[править | править код]

В 1971 году актёр был приглашён в Малый театр специально на роль царя Фёдора в трагедии Алексея Толстого, ставшую одной из самых выдающихся его работ. Об этой роли, коронной для русских трагиков, актёр мечтал давно. Он предлагал поставить «Царя Фёдора» Товстоногову, а в конце 60-х Владлен Давыдов пытался возобновить «Царя Фёдора» во МХАТе ради Смоктуновского, но произошедшая в 1970 году смена художественного руководства заставила отложить вопрос на неопределённое время^[64]. Борис Равенских, художественный руководитель Малого театра, взялся за постановку трагедии по просьбе своего любимого актёра Виталия Доронина, но, узнав из прессы, что Смоктуновский мечтает об этой роли, позвал его^[64].

В Фёдоре Смоктуновского не было ни «жалкого скудоумия», о котором писал Карамзин, ни «нравственного бессилия», в котором Толстой видел трагическую вину своего героя, в нём не было ничего от «блаженного», и даже слова о подаренных цесарём шести обезьянах, обычно служившие подтверждением его слабоумия, у него неожиданно наполнялись иронически-драматическим смыслом^[66]. Трагедия Фёдора-Смоктуновского, с редкой естественностью сочетавшего в себе простодушие и исключительность, была, по словам Борис Тулинцева, трагедией «чистого разума», который в спектакле Равенских подвергался жестокому испытанию действительностью — и терпел поражение^[67][66]. «Смоктуновский, — писала Марина Рахманова, — играет… со всей проникновенностью, с пугающей почти достоверностью постижения самого естества „последнего в роде“, обречённого царя. Иначе говоря, трагедию личности, но столь глубокой и необыденной, что перед душевным сокровищем его героя мелкими кажутся и проницательный ум Годунова, и недальновидная, хотя и искренняя прямота Ивана Шуйского»^[68].

Этот единственный спектакль актёр играл до лета 1976 года, когда по приглашению Олега Ефремова перешёл во МХАТ им. М. Горького.

С Ефремовым во МХАТе[править | править код]

На новой сцене актёр дебютировал в самом конце 1976 года в главной роли в чеховском «Иванове». Своими впечатлениями от этого дебюта Анатолий Эфросподелился в книге «Профессия: режиссёр»: «Смоктуновский играет „Иванова“ необычайно глубоко. Собственно, на него только и смотришь в этом мхатовском спектакле. Он больше молчит, а говорят другие, но это значения не имеет, ибо, вот уж действительно, его молчание — золото… Он так слышит каждую фразу партнёра, так видит каждый его жест. Его лицо незаметно меняется от каждой чужой фразы или жеста. Иногда в зале и сам начинаешь почти физически ощущать, что на сцене чувствует этот Иванов»^[69]. При этом актёр «в слове» понравился режиссёру меньше: он как будто объяснял словами своё молчание, и слова оказывались беднее^[69].

Здесь, как некогда в БДТ, ему приходилось играть и роли, «сшитые не по его росту»: он был задействован в «Кремлёвских курантах» Николая Погодина и в «Так победим!» Михаила Шатрова. Однако их «искупали» другие, более серьёзные роли, такие как Порфирий Головлёв, Дорн в «Чайке», Войницкий и Серебряков в «Дяде Ване» Чехова. После раскола МХАТа в 1987 году актёр остался в театре, получившем название МХАТ им. А. П. Чехова. Смоктуновский и Ефремов, составившие яркий дуэт ещё в фильме «Берегись автомобиля», в последние годы играли вместе в «Кабале святош» Булгакова(Ефремов — Мольер, Смоктуновский — Людовик XIV) и «Возможной встрече» Пауля Барца (Смоктуновский — Бах, Ефремов — Гендель)^[70].

О его роли в жизни Ефремова и театра рассказывал Анатолий Смелянский: «Уход Смоктуновского был одним из тех ударов, от которых не восстановиться. Он занимал совершенно особое место в Художественном театре: пока он был рядом, было ощущение порядка, какой-то актёрской иерархии, если хотите. Все понимали своё место и положение, потому как была точка отсчёта. Играя со Смоктуновским в последний раз в спектакле „Возможная встреча“ Пауля Барца… руководитель МХАТ, казалось мне, испытывал простую радость, которая так редко посещает его в последние годы. …Жизнь Художественного театра изменилась с уходом Иннокентия Смоктуновского, искусство Ефремова изменилось. Надо было строить театр, но уже без Смоктуновского. Долг и крест остались, а радость, кажется, совсем ушла»^[71].

В кино и на телевидении[править | править код]

Всегда узнаваемый голос актёра звучал за кадром во многих игровых и документальных фильмах, в том числе в «Зеркале» Андрея Тарковского, где он озвучил роль главного героя, на протяжении всего фильма остающегося за кадром^[72]. Он дублировал Чарли Чаплина в фильмах «Огни рампы» и «Король в Нью-Йорке»^[72], много работал на радио и телевидении как актёр и как чтец. Его театральный репертуар дополнили роли, сыгранные в телевизионных спектаклях «Зима тревоги нашей» Розы Сироты, «Вишнёвый сад» Леонида Хейфеца, «Цезарь и Клеопатра» Алескандра Белинского и других^[73].

Могила И. Смоктуновского на Новодевичьем кладбище

В 1965 году на вопрос, что он предпочитает — театр или кинематограф, актёр отвечал: «И то, и другое дорого моему сердцу, но вот вынести двойную нагрузку оно не в состоянии»^[61]. В шестидесятых годах он выбрал кино, в семидесятых — театр. После возвращения на сцену он по-прежнему много снимался у самых именитых советских режиссёров, включая Сергея Герасимова и Сергея Бондарчука, при этом чаще в небольших, а порою и в необязательных ролях. Но и среди эпизодических ролей были такие запоминающиеся, как Плюшкин в «Мёртвых душах» и Моисей Моисеевич в «Степи»^[74].

Кинематографисты не забывали об актёре даже на рубеже веков, когда в России выходило совсем мало фильмов, однако сниматься в этот тяжёлый для всех российских актёров период приходилось главным образом ради заработка^[75]. Самой значительной ролью последних лет стал Исаак в фильме Леонида Горовца «Дамский портной», отмеченный в 1990 году «Никой» за лучшую мужскую роль. Известность получила и роль криминального авторитета Гиля в фильме Виктора Сергеева «Гений», «человека с явно пошатнувшейся психикой», по определению самого актёра^[76]. Последней киноролью стал полковник Фрилей в фильме «Вино из одуванчиков», но озвучить её он не успел^[77].

Много работал на радио, принимал участие в озвучивании мультфильмов и дублировании иностранных фильмов.

Иннокентий Смоктуновский умер 3 августа 1994 года, находясь в подмосковном Посёлке санатория имени Герцена, где лечился после инфаркта. Он стал первым российским актёром, которого в последний путь провожали аплодисментами, точнее овацией^[78]. В России в то время такое прощание ещё не было принято, многих оно поразило, другие же приняли как должное то, что уникального актёра и провожают не так, как всех. «В этот последний день, — написала Наталья Барабаш, — у Иннокентия Михайловича всё было как всегда»^[79]. Церемония прощания прошла 6 августа 1994 года в МХАТе им. Чехова, а после отпевания в церкви Воскресения Словущего на улице Неждановой актёр был похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 10)^[79].

Семья[править | править код]

Впервые женился в 1950 году на актрисе Римме Александровне Быковой (1926—2008). Молодожёны служили в Дагестанском русском драматическом театре им. М. Горького в Махачкале. Через два года актрисе предложили работу в Сталинградском краевом драматическом театра им. М. Горького, куда она перебралась вместе с супругом. Однако отношения с главным режиссёром Фирсом Шишигиным у актёра не сложились, а вскоре у супругов разладились отношения, и они развелись.

Недолгое и бесплодное в творческом отношении пребывание актёра в Театре им. Ленинского комсомола сыграло решающую роль в его частной жизни: здесь в 1955 году он познакомился с работавшей в пошивочном цехе художницей по костюмам Суламифью Михайловной (Шламитой Хаймовной) Кушнир, урождённой Хацкелевич (1925, Иерусалим — 2016, Москва)^[29][80], дочерью известной писательницы на идише Ширы Горшман; отчимом её с 1930 года был художник Мендл Горшман (1902—1972)^[81]. «Человек высокой организованности, и внутренней, и художнической, — говорил о Суламифи Михайловне актёр Ленкома Всеволод Ларионов, — она его воспитала и стала на всю жизнь и женой, и матерью»^[82]. В марте 1956 года у них родилась дочь, названная Надеждой, но в сентябре того же года она умерла^[83].

Родившийся в 1957 году сын Филипп — переводчик научно-фантастической литературы^[84]. Дочь Мария (родилась в 1965 году) стала балериной, работает в Музее МХАТа^[85]. Внучка — Анастасия Смоктуновская (род. 1982), актриса Московского драматического театра п/р Армена Джигарханяна^[86].

Творчество[править | править код]

Оценки критиков и режиссёров[править | править код]

В 1959 году Наум Берковский в статье, посвящённой товстоноговскому «Идиоту», назвал Иннокентия Смоктуновского актёром интеллектуального стиля, умеющим объединить жест, мимику и позу с «игрой души»^[87]. Он отметил, что этот сценический стиль имеет свою традицию, воплощённую в таких именах, как Павел Орленев (первый исполнитель роли Фёдора Иоанновича), Александр Моисси и Михаил Чехов. Однако поспешил оговориться: «Со стороны критики было бы нескромностью самовольно приравнивать молодого актёра к прославленным именам прошлого… У Смоктуновского всё впереди, он сам докажет, какое место ему надлежит занимать в театре»^[87].

На театральной сцене и в кинематографе актёру довелось играть роли самые разные: князя Мышкина и Иудушку Головлёва, Гамлета, Юрия Деточкина. Объединяла же их прежде всего ярко выраженная интровертность. По поводу фильма «Солдаты», в котором актёр впервые обратил на себя внимание, Инна Соловьёва и Вера Шитова писали в 1966 году: