Использование поиска ОС и текстового редактора

А. Н. Островский, Бедная невеста

Комедия в пяти действиях.

 

ЛИЦА:

 Анна Петровна Незабудкина, вдова небогатого чиновника.

 Марья Андреевна, ее дочь.

 Владимир Васильевич Мерич, Иван Иванович Милашин, молодые люди, знакомые Незабудкиной.

 Платон Маркович Добротворский, старый стряпчий.

 Максим Дорофеевич Беневоленский, чиновник.

 Арина Егоровна Хорькова, вдова, мещанка.

 Михайло Иванович Хорьков, сын ее, бывший студент.

 Карповна, сваха (по купечеству) в платочке.

 Панкратьевна, сваха (по дворянству) в чепчике.

 Дарья, горничная Незабудкиных.

 Мальчик Добротворского.

 Дуня, Паша, молодые девушки.

Официант и разные лица, являющиеся в пятом действии смотреть свадьбу.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Театр представляет комнату; на задней стене две двери: одна в комнаты, другая на улицу; с левой стороны окно, у окна пяльцы, далее фортепьяно; с правой стороны диван и большой круглый стол.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Марья Андреевна (сидит за пяльцами) и Анна Петровна (на диване).

 Анна Петровна. Вот тут и живи, как хочешь. Как бы папенька-то твой не мотал без памяти, так бы другое дело было, а то оставил нас почти ни с чем. Дела все запутаны, тут тяжба еще!.. Вот дом-то отнимут, что тогда делать-то? Ты только подумай, как мы тогда жить-то будем!.. А что я? Мое дело женское, да я и не знаю ничего: я сама привыкла за людьми жить. (Молчание.) Хоть бы ты замуж, что ль, Маша, шла поскорей. Я бы уж, кажется, не знала, как и бога-то благодарить! А то, как это без мужчины в доме!.. Это никак нельзя.

 Марья Андреевна. У вас ведь, маменька, уж один разговор.

 Анна Петровна. Что ж такое не говорить-то! От слова-то тебя убудет, что ли? На-ка поди, уж и говорить-то нельзя. Что такое, в самом деле!

 Марья Андреевна. Разве я виновата, маменька, что мне никто не нравится?

 Анна Петровна. Как это не нравится, я не знаю; это так, каприз просто, Маша.

 Марья Андреевна. Какой же каприз, маменька? Кто за меня сватался, вспомните хорошенько, что это за люди?

 Анна Петровна. Что ж делать-то, Машенька? Что ж делать-то, друг мой? Где ж нам тебе красавцев-то взять? Нынче хорошие-то женихи всё денег ищут, не хотят видеть, что ты у меня красавица. Куды это я табатерку засунула, уж и не знаю! Посмотри-ка там на столике... Постой, здесь, в кармане. Нет уж, как бы, кажется, тебя не полюбить! Все ветер в голове-то у молодых людей. Да, признаться сказать, ведь и ты-то очень разборчива. А ты подумай, ведь у нас не горы золотые -- умничать-то не из чего!

 Марья Андреевна. Хорошо, хорошо.

 Анна Петровна. Да что хорошо-то?

 Марья Андреевна. Я подумаю.

 Анна Петровна. Да о чем думать-то, скажи ты мне, сделай милость. Додумаешься до того, что просидишь с девках.

 Марья Андреевна. А что ж за беда такая?

 Анна Петровна. Глупа еще ты, вот что. (Сидит надувшись. Молчание.) Что это, ей-богу, хоть бы Платон Маркыч пришел. Уж я и не знаю, что мне делать-то. Вот был чулок, вот где теперь чулок?

 Марья Андреевна. Вот, маменька, чулок. (Подает.)

 Анна Петровна (вяжет чулок). Нейдет Платон Маркыч, да и только; что хочешь, тут и делай.

 Марья Андреевна. Да зачем вам, маменька, Платон Маркыч понадобился?

 Анна Петровна. Как зачем? Что мы знаем тут, сидя-то; а он все-таки мужчина. Буточник бумагу какую-то приносил, кто ее там разберет? Вот поди ж ты, женское-то дело какое! Так и ходишь, как дура. Вот целое утро денег не сочту. Как это без мужчины, это я уж и не знаю, тут и без беды беда. Возьми-ка, Маша, бумажку, да посчитай мне деньги-то, сделай милость.

 Марья Андреевна. Говорите, я и так сочту.

 Анна Петровна. Постой, Маша. Заторопишь ты меня -- я опять собьюсь. Где это бумажка-то у меня? Дай бог памяти... Вот она! Постой -- нашла. Вот сочти возьми. Давеча считала, считала на счетах -- либо целкового нехватает, либо два лишних, а уж Дарью лучше не заставляй. Да уж и в голове-то все не то. Дело-то меня беспокоит очень, об доме-то нужно с Платоном Маркычем поговорить. Все-таки мужчина.

Дарья входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Дарья.

 Дарья. Барыня, а барыня! От Платона Маркыча мальчик пришел.

 Анна Петровна. Позови его сюда.

Дарья уходит. Входит мальчик.

 Мальчик. Платон Маркыч кланяться приказали; прислали газеты вчерашние и записочку-с да приказали о здоровье спросить.

 Анна Петровна. Господи! Куды это я очки дела? Поищи, Маша, сделай милость.

Марья Андреевна ищет очки.

 Марья Андреевна. Да позвольте, маменька, прочитаю. Я думаю, у вас с Платоном Маркычем секретов нет.

 Анна Петровна. Прочитай, Маша! Какие секреты! Я его об деле просила. Вот женское-то дело: ведь и жаль беспокоить Платона-то Маркыча -- старый человек, а делать нечего.

 Марья Андреевна (читает). "Ваше высокоблагородие, милостивая государыня Анна Петровна! Честь имею вас уведомить, что все поручения ваши я исполнил в точности и с удовольствием, и впредь прошу вас таковые возлагать на меня. При сем посылаю вам ведомости вчерашнего числа. Насчет того пункта, о котором вы меня просили, я в названном вами присутственном месте был: холостых чиновников для Марьи Андреевны достойных нет; есть один, но я сомневаюсь, чтобы оный вам понравился, ибо очень велик ростом, весьма много больше обыкновенного, и рябой..." (Смотрит с умоляющим видом.) Маменька!

 Анна Петровна. Читай, читай.

 Марья Андреевна (продолжает). "Но, по справкам моим от секретаря и прочих его сослуживцев, оказался нравственности хорошей и непьющий, что, как мне известно, вам весьма желательно. Не прикажете ли посмотреть в других присутственных местах, что и будет мною исполнено с величайшим удовольствием. Дело ваше, по случаю упущений с вашей стороны, приняло дурной оборот; но вы, сударыня, не извольте беспокоиться: ибо я нашел весьма знающего человека, который может оным делом руководствовать. О прочем буду иметь честь объяснить вам при личном свидании. Остаюсь, всегда готовый к услугам, Платон Добротворский". Что это вы, маменька, делаете? Посылаете Платона Маркыча по присутственным местам женихов искать! Это уж бог знает что такое!.. И ни слова об этом не скажете; это уж обидно даже. Ах, маменька, что вы со мной делаете! (Садится к пяльцам.)

 Анна Петровна. Никакой тут обиды нет! Ты, Маша, этого не знаешь, это уж мое дело. Я ведь тебя не принуждаю; за кого хочешь, за того и пойдешь. А это уж мой долг тебе жениха найти. (Мальчику.) Кланяйся, милый, Платону Маркычу; скажи, что приказали благодарить; слава богу, мол, здоровы.

 Мальчик. Слушаю-с.

 Анна Петровна. Поди сюда, я тебе дам записочку Платону Маркычу.

Уходят.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

 Марья Андреевна (одна). Вот всякий день этакий разговор! Как это не надоест маменьке, право. Такая тоска, такая тоска, что не знаешь, куда деться! (Шьет в пяльцах.)

Дарья входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Марья Андреевна и Дарья.

 Дарья. О, чтоб вас!

 Марья Андреевна. Что ты все сердишься?

 Дарья. Да как же, барышня, не сердиться-то! Этакой народ, не поверите! Бегу из лавочки, а тут какой-то дурак остановился на дороге да прямо в глаза и смотрит. Что, говорю, бельмы-то выпучил, чего не видал, на мне ничего не написано. Да как, говорит, на тебя, на красавицу этакую, не посмотреть. Плюнула да и пошла. (Ищет что-то.) Вот вечно растеряет, а тут ищи. О чтоб!..

 Марья Андреевна. Что ты там ищешь?

 Дарья. Да табатерку барыня потеряла... Нашла.

 Марья Андреевна. Что, Даша, хороша я?

 Дарья. Вы-то? Красавица-раскрасавица.

 Марья Андреевна. Давай поменяемся, вот и не будут смеяться над тобой.

 Дарья. И, матушка, на что мне красота.

 Марья Андреевна. А мне на что?

 Дарья. Что это вы, барышня, говорите! Посмотрите-ка, какой молодец в вас влюбится, любо-дорого глядеть; полковник какой-нибудь возьмет.

 Марья Андреевна. Где уж, Даша, влюбиться! Маменька говорит, что замуж пора.

 Дарья. Что ж! Отчего ж и замуж нейти?

 Марья Андреевна. Так зачем же быть красавицей-то?

 Дарья. Как это можно, лучше муж будет любить. Вот соседки две дочери: старшая-то худая такая, как спичка; а младшая-то румяная да гладкая; еще шестнадцати лет нет, а как словно она троих ребят выкормила. Вот мать-то и говорит: боюсь, говорит, старшую-то замуж отдавать, муж любить не станет; вот эту, говорит, любить будет. Затолковалась я с вами, барышня; старуха-то, пожалуй, рассердится. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Марья Андреевна одна и потом Дарья.

 Марья Андреевна. Маменьке легко говорить: выходи замуж! Да за кого я пойду? Я без ужаса себе представить не могу, как выйти за человека, к которому, кроме отвращения, ничего не чувствуешь. (Задумывается.) Всякий урод думает, что он вправе посвататься, и даже считает это каким-то одолжением, потому что она, говорят, бедная невеста. Иной просто торгует меня, как вещь какую-нибудь: я, говорит, имею состояние, у вас ничего нет, я вашу дочь за красоту возьму. (Смотрит в окно задумавшись.) Мерич! Вот прекрасно. Идет такой печальный, задумавшись. Желала бы я знать, о чем он думает, уж верно не обо мне. (Подходит к зеркалу.) Ах, какая я глупая! Ну с чего я так покраснела вся, и голос дрожит. Надобно немного успокоиться -- он, пожалуй, заметит. А что ж такое, мне бы даже хотелось, чтоб он заметил; что бы он стал делать? Ах, какие глупости! Что я вру! Дарья! Дарья!

Входит Дарья.

 Поди попроси Владимира Васильевича в сад пройти!

 Дарья. Хорошо, барышня. (Уходит.)

 Марья Андреевна (поправляется перед зеркалом). Тут поминутно разные свахи являются, очень приятно смотреть на них! Я-то уж пригляделась, а ему, я думаю, очень дико покажется. Ах, как я рада ему; он так редко у нас бывает...

 Дарья (входит). Пожалуйте, барышня, он в саду. (Марья Андреевна уходит. Дарья, стирая пыль с мебели.) Чтой-то у меня за барышня, право... Дай ей бог жениха хорошего! (Останавливается посредине комнаты с тряпкой в руке.) Если это рассудить теперь, как это все на свете делается: богат ты, ну и всякий тебя уважает, а беден, так и рыло воротят. Уж это значит, не человек нужен, а богатство. (Растопыривает руки.) Мудрено это все делается! (Взглянув в окно.) О, чтоб вас! Кого-то принесло. (Идет к двери.)

Карповна входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Дарья и Карповна.

 Карповна. Даша, здравствуй!

 Дарья. Здравствуй, Карповна. Чтой-то ты пропала?

 Карповна. Что, душа, -- все хлопоты; нет ли чего новенького у вас?

 Дарья. Какое новенькое! Откуда ему быть-то.

 Карповна (садясь). Уж и как, девушка, жарко.

 Дарья. Ишь ты, как расползлась, бог с тобой.

 Карповна. А что, девка, ведь и то никак я потолстела. Ты что ж не поправляешься?

 Дарья. Ты говоришь: не поправляешься! Да с чего мне поправляться-то? Другое дело, кабы жила я покойно, а то... ах... (Подходит к ней и говорит вполголоса.) То есть ты, Карповна, не поверишь, целый-то она день-деньской, как часы заведенные, -- и то не так, и другое не по ней -- и пошла ворчать, и пошла... Женщина я горячая, ничего на себе не могу перенести, ну и выговоришь; и пошел дым коромыслом... брань да история. То есть, кажется, кабы только моя не привычка к этому дому, как уж седьмой год живу, так я бы ни одного дня не осталась.

 Карповна. Ишь ты, девка! а!.. (Качает головой.)

 Дарья. Женщина же я горячая; закипит это, закипит, и как вдруг туман в глазах, рада, кажется, горло перервать. Только у меня сердце отходчивое, сейчас как ничего и не бывало, а она все ворчит... То есть, кажется, кабы моя не привычка, как я седьмой год живу... Уж так думаю: ну... (Махнув рукой.)

 Карповна. В людях жить, душа, кому сладко.

 Дарья (подходит к ней ближе и говорит почти шопотом). Намедни говорит: такая ты и этакая! Что, говорит, долго в лавочку ходила! Ты с лавочниками якшаешься! Как, говорю, сударыня! Кто меня застал? Нет, говорю, не извольте... Я, говорю, девушка, как есть... ни в чем... Ах, кажется... уж лучше не говорить... (Помолчавши.) Барышню поедом съела! Выходи, говорит, замуж... "За кого я, говорит, маменька, пойду?" Да ведь и вправду: ну за кого она пойдет, за какого шута горохового? Уж хоть бы ты, Карповна, ей хорошего жениха нашла.

 Карповна. Найтить-то я нашла, да не знаю, как понравится.

 Дарья. Я так думаю: офицера бы ей найти. Смотри-ка, мимо нас какие хорошие ездят. Никак кто-то идет. (Идет к двери.)

Входит Панкратьевна.

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Панкратьевна.

 Панкратьевна. Что, милушка, дома барыня?

 Дарья. Дома.

 Панкратьевна. Скажи, что Степанида Панкратьевна пришла.

Дарья уходит.

 (Взглянув на Карповну.) Ба, ба, ба... Залетела ворона в высокие хоромы! Ты как сюда попала?

 Карповна. А вот как попала, так и попала. Это что еще за спрос такой проявляется!

 Панкратьевна. Ишь тебя везде носит! Знала бы свое купечество.

 Карповна. А ты, небось, с дворянством все знакома; то-то ты хвосты-то и отрепала, по передним-то шлямшись.

 Панкратьевна. Невежа! Я с тобой и говорить-то не хочу.

 Карповна. Ха, ха, ха, ха... Ты, что ль, больно вежлива! Ты вот с дворянами водишься, а ходишь ощипанная да обдерганная, страм смотреть-то; а я с купечеством, да своим домом живу, не хуже кого другого, и в ламбарте есть. Напялила чепчик-то, так и н

а

поди, думаешь, что тебя и рукой не достанешь!.. Да я коли захочу, так в пол-аршина взбодрю. (Смеется.) Еще важней тебя буду!

 Панкратьевна. Что с невежей и говорить. Обращения ты никакого не знаешь, как есть дура, невоспитанная!

 Карповна. Вот дура, да почище тебя, никто на ногу не наступит. (Молчание.)

 Панкратьевна. А вот как узнает Мартын Мартьяныч, зачем ты к ним ходишь, так он тебе форс-то собьет.

 Карповна. А зачем я хожу-то? Ну, скажи, зачем?

 Панкратьевна. Ну, известно зачем.

 Карповна. Как тебе не знать! Врешь, врешь ты! Тринадцатый год вдовею, ни в чем не замешана. Ты, видно, с больной головы на здоровую.

Анна Петровна входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Анна Петровна. Свахи встают и кланяются.

 Анна Петровна. Здравствуйте! Ну что? Что? Говорите скорей.

Обе молчат.

 Что вы молчите?

 Карповна. Пусть она сначала говорит, у нее благородные.

 Анна Петровна. Ну, говори ты, Панкратьевна!

 Панкратьевна. Есть у меня два жениха, Анна Петровна, такие кавалеры, что чудо!

 Анна Петровна. Какие ж они такие?

 Панкратьевна. Служащие, матушка, благородные.

 Анна Петровна. Что ж они, с состоянием?

 Панкратьевна. Служат, матушка, жалованье получают.

 Анна Петровна. Да живут-то они каково?

 Панкратьевна. Живут хорошо. Один стихи пишет, другой все поет целый день. А уж какие учтивые, да какие влюбчивые! Как, говорит, увижу хорошенькую барышню, так бы и женился, ни на что не посмотрел.

 Анна Петровна. А чины у них какие?

 Панкратьевна. Чины небольшие, из себя-то уж больно красавцы.

 Карповна. Голь все это, как я посмотрю.

 Анна Петровна. Ну, а у тебя что, Карповна?

 Карповна. Есть-то у меня, есть, такой туз -- не ее женихам чета, да лишнее бревнышко у нас в горнице.

 Анна Петровна. Ну, хорошо. Поди, Панкратьевна! Наведайся как-нибудь на-днях.

 Панкратьевна. Прощайте, Анна Петровна. (Уходит, свирепо взглянув на Карповну.)

 Анна Петровна. Ах, Карповна, уж кабы ты нам нашла жениха, я бы тебе такое спасибо сказала... Сама ты знаешь, мое дело женское, ничего я не знаю... Как это можно без мужчины!..

 Карповна. Так вот, матушка, не было ни гроша, да вдруг алтын. Такой туз, что рукой не достанешь.

 Анна Петровна. Кто ж такой? Говори, не мучай.

 Карповна. Савва Саввич Белугин.

 Анна Петровна. Что ты! Ведь миллионщик!

 Карповна. Миллионщик, миллионщик.

 Анна Петровна. Как же это он вздумал?

 Карповна. Да что, матушка, дети одолели. Ведь у него дети-то поди-ка какие. Сам-от он в большом доме не живет, знаешь, что с балконом-то. Сыновья-то там запрутся, да и пьют, кранболь у них там всякий идет. Да что ж выдумали: выскочит это который-нибудь на балкон, глаза вытаращит, руки подымет, закричит страшным голосом да назад; потом, погодя немного, другой, так и прокуратят. Что хорошего!

 Анна Петровна (качая головой). А-я-яй, а-я-яй!

 Карповна. Ну, сама посуди, отец-то смотрит, смотрит...

 Анна Петровна (заглянув в окно и увидав идущую Харькову). Ну, хорошо, Карповна, спасибо тебе. Сама ты знаешь, мое дело женское... зайди на-днях, потолкуем... теперь некогда, -- вон Хорькова идет.

 Карповна. Зайду, зайду. (Кланяется и уходит.)

Входит Xорькова.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Анна Петровна и Хорькова.

 Анна Петровна. Арина Егоровна! Милости просим! Присядьте!

 Хорькова. Я ведь, Анна Петровна, на минуточку, совершенно на минуточку. Вообразите, была в городе -- дай, думаю, зайду к Анне Петровне; они хоть и спесивы, никогда нас не навестят, ну да уж, думаю, зайду.

 Анна Петровна. Извините, матушка, все дела, ей-богу, некогда, сами посудите, дело мое женское: везде сама должна. Вот у нас теперь тяжба об доме, так ведь ночи не сплю. Ну, как отнимут, куда я денусь?.. А у меня дочь невеста.

 Хорькова. Вот я, Анна Петровна, благодарю бога. Вы знаете моего Мишу, такой скромный, такой почтительный. Мне, говорит, маменька, нужды нет, что вы женщина простая и необразованная, а я, говорит, образованный человек -- я вас люблю и обожаю. Вы представьте, ведь он у меня теперь на линии дворянина. Старостиха наша говорит мне намедни: "У вас такой сын, Арина Егоровна, такой сын, что мы, говорит, все завидуем: скромный, почтительный, и никаких, говорит, шалостей за ним не слыхать. Что, говорит, вы его, Арина Егоровна, не жените?" А я думаю себе: понимаю, куда ты метишь. У нее, представьте, три дочери, и она помногу денег дает за ними; только девушки, я вам скажу, без всякого образования; хоть я и сама женщина необразованная, но очень хорошо могу понимать это. Прихожу домой, говорю: -- Миша! Не хочешь ли, друг мой, жениться; мне, говорю, от богатых невест отбою нет, все, говорю, друг мой, в тебя за твою кротость и образование влюбляются. Я, говорю, с тебя, друг мой, воли не снимаю -- ты сам умнее меня и образованнее; а когда ты задумаешь, открой, говорю, мне свои мысли, я тебе найду невесту. -- "Хоть я, говорит, маменька, и образованный человек, но я завсегда предпочитаю с вами об деле разговаривать". -- Всякая, говорю, девушка за тебя пойдет с радостью, есть, говорю, у меня для тебя невеста и с богатством, и с красотой. -- Миша меня, представьте себе, обнял и говорит мне: "Милая маменька, не в богатстве счастие, все, говорит, это тлен. Сходите, говорит, к Анне Петровне: я их уважаю; какое они обо мне мнение имеют; душевное, говорит, мое есть желание понравиться Марье Андревне".

 Анна Петровна. Покорно вас благодарю, Арина Егоровна! Мне самой ваш сын очень нравится. Я все к вам думала побывать, да памяти нет: совсем и забуду, как забуду. Вы знаете мое душевное желание видеть Машеньку замужем поскорее; все средства употребляю, чтобы ей хорошего человека найти. Я, признаться вам сказать, смолоду была женщина избалованная: при муже, при покойнике, как за каменной стеной жила, ни во что не входила, а теперь, сами видите, маюсь, маюсь -- разломит всю. Как это без мужчины в доме, посудите? Женщина я слабая, сырая, позабывчивая. Кабы мне ее с рук сбыть, я бы была гораздо покойнее.

 Хорькова. Чего ж думать, Анна Петровна. Мишу моего вы знаете с хорошей стороны; в обществе он, по своему званию, превозвышен. Я, конечно, женщина простого звания, но совсем не тех понятий: я довольно далека от этого круга и довольно облагорожена в своих чувствах.

 Анна Петровна. Я принуждать Машеньку не могу -- это ее воля. Вы скажите Михаилу Иванычу, чтобы он постарался понравиться Машеньке -- я буду очень рада.

 Хорькова. Он у меня такой застенчивый, всего боится. Странно, я говорю ему, Миша, ты человек образованный, а такой застенчивый; чего тебе, друг мой, с твоим умом и образованием бояться? -- всякая девушка с радостью тебя полюбит. Так уж вы мне позвольте его обнадежить, Анна Петровна.

 Анна Петровна. Скажите ему, что я с своей стороны согласна и переговорю об этом с Машенькой.

 Хорькова. Покорно вас благодарим, мы будем надеяться. (Молчание.) Какой миленький чепчик на вас; почем вы брали ленточки?

 Анна Петровна. Уж и не спрашивайте -- память ведь у меня плоха; кажется, по восьми, не то по семи гривен.

 Xорькова. Миленький, очень миленький... Вы мне одолжите выкроечку вашей визитки, хочется черный муаре сделать. Вот, представьте себе, так и сплю и вижу -- непременно черный муаре.

 Анна Петровна. Куда это я ее засунула? Спросить у Дарьи надобно. Вот кабы Машенька замуж вышла, уж я к свадьбе-то бы себе какую-нибудь на Кузнецком мосту заказала, понарядней.

 Хорькова. Не советую, Анна Петровна, не советую. У меня есть знакомая портниха, она вам сделает просто и благородно. Я женщина простого звания, а люблю одеваться со вкусом и чтобы все было благородно. Мне Миша всегда говорит: "Вам, говорит, маменька, удивляться надобно, какой вы имеете вкус и рассудок. Я, говорит, вас люблю и уважаю; мне, говорит, нужды нет, что вы не получили никакого образования". Прощайте, Анна Петровна, поищите мне выкроечку.

 Анна Петровна (встает). Пойдемте, она, должно быть, у меня в комнате; поищемте вместе.

Идут к двери. Милашин входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Те же и Милашин.

 Милашин. Здравствуйте, Анна Петровна!

 Анна Петровна. Здравствуйте, Иван Иваныч! Машенька, должно быть, в саду гуляет.

Милашин подходит к окну.

 Хорькова (осматривает Милашина). Кто это, Анна Петровна?

 Анна Петровна. Милашин, Иван Иваныч.

 Хорькова. Ну, это вашей дочке не жених.

 Анна Петровна. Какой жених! (Уходят.)

 

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

 Милашин (один у окна.) Что это! Мерич опять здесь! Ну, так и есть. Я этого и ожидал. Чорт возьми, это досадно! Нет, я этого не позволю. (Ходит по комнате.) Сколько времени я все силы употребляю, чтоб ей понравиться, бьюсь, бьюсь -- и все ничего; а тут какой-нибудь... Я решительно не могу видеть, как она с ним любезничает. Как бы мне его выжить отсюда! Жениться на ней? Так она за меня не пойдет, потому что мне жить нечем, да и, кажется, она не любит меня. Да из чего ж я бьюсь? Просто уйти, бросить и не обращать внимания. Но, однакоже, надобно ей дать почувствовать. Надобно ей сказать: "У вас теперь, Марья Андреевна, есть новые знакомые, с которыми вам веселей, чем со старыми; но вы теряете друга, который был вам предан". Она, конечно, будет меня уговаривать, а я ей: "Нет, скажу, коли у вас лучше, так уж что же мне здесь делать; может быть, я вам уж надоел; прощайте, скажу.... навсегда". -- "Но зачем же навсегда, Иван Иваныч?? -- "Нет, скажу, если прощаться, так навсегда, у меня такой характер". Взять шляпу и уйти... Ну, что ж потом! А, чорт возьми! Она еще, пожалуй, будет рада, что я ушел, а Мерич и подавно! Так нет же, останусь, назло им; буду ходить каждый день; буду в глаза смеяться над Меричем: уж как-нибудь да я его выживу отсюда!.. Я на всякое средство решусь!.. (Ходит по комнате.)

Входят Марья Андреевна и Мерич.

 

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Милашин, Мерич и Марья Андреевна.

 Марья Андреевна. Здравствуйте, Иван Иваныч! Что, ушли свахи?

 Милашин. Кажется, ушли; мне навстречу две попались.

 Марья Андреевна. Как это скучно! (Стоит задумавшись.) Заходите к нам, Владимир Васильич, почаще. Обещайте.

 Мерич. Смею ли я ослушаться, когда вы приказываете. Только я вам повторяю, Марья Андревна, я вас боюсь.

 Марья Андреевна. Полноте шутить-то!

Милашин делает гримасы довольно заметно.

 Марья Андреевна (Милашину). Что с вами: вы нынче как будто не в духе?

 Милашин. Так-с, у меня что-то голова болит.

 Мерич. Голова болит! Это нехорошо. Вы лечитесь. Прощайте, Марья Андревна, засвидетельствуйте мое почтение маменьке.

 Марья Андреевна. Когда же вы к нам?

 Мерич. Завтра, если можно.

 Марья Андреевна. Очень можно! Так завтра. Я буду ждать.

 Мерич. Непременно. (Уходит.)

 Марья Андреевна подходит к двери.

 Марья Андреевна. Смотрите же, не обманите.

 Мерич (за сценой). Честное слово!

 

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Марья Андреевна и Милашин.

 Милашин. Что это он с вами говорил в саду, Марья Андревна?

 Марья Андреевна. А вам какое дело? Вы очень любопытны.

 Милашин. Извините, Марья Андревна, я думал, что у вас с Меричем нет особенных секретов. Я не знал... Может быть, это что-нибудь такое, чего и сказать нельзя.

 Марья Андреевна. Может быть.

 Милашин (после непродолжительного молчания). Скажите, Марья Андревна, за что вы меня не любите?

 Марья Андреевна. Полноте, что вы! За что мне вас не любить?

 Милашин. Конечно, я не так хорош, как Мерич; не бываю в обществе; не говорю по-французски. Нынче эти качества очень ценят. Будь глуп, как пробка, только умей любезничать, болтать... Вот что нынче нравится. Это смерть досадно!

 Марья Андреевна. Вы очень любезны.

 Милашин. Вы меня извините, Марья Андревна, а я говорю правду; я не виноват, если это вам не нравится... Чем я хуже какого-нибудь Мерича? Если б я захотел, я бы мог во сто раз быть лучше его. Мальчишка! Нигде не учился; выучился только болтать по-французски в каком-то пансионе. Я по крайней мере в гимназии курс кончил. Как он смеет смеяться надо мной? Ничего не делает, только числится на службе, чтобы первый чин получить. Что у него отец-то богат, так невелика важность!

 Марья Андреевна. Что он вам мешает?

 Милашин. Да помилуйте, самый пустой человек! (Молчание.)

 Марья Андреевна. Послушайте, Иван Иваныч, вы влюблены в меня? (Милашин в смущении.) Бедный, мне вас жаль! Извините вы меня...

 Милашин. Пожалуйста, не жалейте! Что ж делать, насильно мил не будешь. Осчастливьте того, кто достойнее меня!

 Дарья (входит с самоваром). Матушка барышня, Платон Маркыч пришел.

 Милашин. Очень кстати!

 Марья Андреевна. Отчего ж не кстати?

 Милашин. Да так, я его не люблю что-то.

 Марья Андреевна. Вы, кажется, никого не любите.

Входят Анна Петровна с Добротворским.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Те же, Анна Петровна и Добротворский.

 Добротворский. Так вот, сударыня, дело-то какого роду.

 Анна Петровна. Понимаю, понимаю, Платон Mapкыч. (Садится к столу и наливает чай.)

 Добротворский. Здравствуйте, матушка барышня, что это вы не веселы?

 Марья Андреевна. Да чему же мне радоваться-то, Платон Маркыч?

 Добротворский. Да и то правда. Неурожай нынче, барышня, на женихов-то, неурожай.

 Анна Петровна. Чаю не угодно ли?

 Добротворский. Выпью-с. Не с чего невестам веселым-то быть. Ну, да уж для вас, матушка барышня, постараюсь отыскать хорошего -- будете благодарить. Я еще папеньку вашего знал покойного: благодетель для меня был. Так уж не извольте беспокоиться, постараюсь. Пожалуйте ручку.

 Марья Андреевна. Нет, зачем, Платон Маркыч!

 Добротворский. Ничего-с, пожалуйте. (Целует руку.)

 Анна Петровна. Подвигайтесь, Платон Маркыч, сюда поближе.

Анна Петровна и Добротворский садятся с одной стороны стола, а Марья Андреевна и Милашин с другой.

 Добротворский. Слушаю, сударыня! Народ то нынче, я говорю, сударыня, поизветреничался, женихов-то трудно искать. В наше-то время, когда мы-то были молоды, бывало, чуть мальчик пооперится, поступит на службу, глядишь -- женится. Тогда, сударыня, Анна Петровна, холостых-то что-то мало было и видно, а у нас в суде, так, поверите ли, ни одного холостого чиновника не было. А нынче как живут молодые люди, так только дивиться надо. А уж это непорядок.

 Анна Петровна. Какой уж это порядок! Что хорошего! Ох, да никак я вам сахару-то забыла. Что, Маша, положила я сахару Платону Маркычу?

 Марья Андреевна. Положили, маменька.

 Добротворский. Что вы, сударыня, изволите говорить?

 Анна Петровна. Говорю, что хорошего, -- нехорошо.

 Добротворский. Нет, как можно, что хорошего! В наше-то время совсем не так было. Вот оно и невестам-то веселей было: долго-то не засиживались; разве уж которая с каким-нибудь недостатком телесным, горбатая там какая, да и теми не брезгали. Вот у моей у невестки, сударыня, шесть пальцев было на правой руке, мать-то все ахала, что, говорит, не возьмут...

 Анна Петровна. Скажите!

 Добротворский. Хороший человек взял -- и ничего. Так я и говорю, сударыня, что невестам-то веселей было, задумываться-то было не о чем.

 Марья Андреевна. Да я совсем об этом и не думаю.

 Добротворский. Как, чай, не думать, барышня! Не скажете только, а то как не думать! Конечно, дело девичье: этого не говорят, как будто от совести; а то как не думать, все думают. Так ли я, сударыня, говорю?

 Анна Петровна. Так, Платон Маркыч, так, уж что толковать! Не хотите ли еще чашечку?

 Добротворский. Пожалуйте. Вот, матушка барышня, и ваша маменька то же говорит. (Говорит потихоньку с Анной Петровной.)

 Милашин. Дурак!

 Марья Андреевна. За что вы его браните?

 Милашин. Он вас совсем не понимает! Он думает, что вы так же о женихах хлопочете, как невестка его, у которой было шесть пальцев.

 Марья Андреевна. А пусть его думает, что хочет; он очень добрый человек.

 Милашин. Однако что они там шепчут?

 Марья Андреевна. Что-нибудь о своих делах.

 Добротворский (вполголоса). Прекрасный, сударыня, человек, и молодой еще, очень молодой. Он секретарь.

 Анна Петровна. Что?

 Добротворский (громче). Секретарь, говорю. Чин небольшой -- да место хорошее. Всего у него в доме много, лошади свои.

 Анна Петровна. Что? Не слышу.

 Добротворский. Лошади свои.

 Марья Андреевна, Что такое он говорит?

 Милашин. Это что-то интересно.

 Анна Петровна. Послушай-ка, Машенька, Платон Маркыч какое нам одолжение делает: нашел человека, который хочет взяться за наше дело. Говорит, что очень хороший молодой человек.

 Добротворский. Прекрасный, барышня, человек а уж делец какой -- беда!

 Анна Петровна. Никак я про вас-то и забыла, Иван Иваныч. (Наливает ему чай.) А не пьет он, Платон Маркыч?

 Добротворский. Как, чай, не пить, да должно быть, немного: кабы много пил, так бы слышно было.

 Анна Петровна. Вот, Машенька, хорошо, кабы ты ему понравилась.

 Марья Андреевна. Да вы, маменька, опять за свой разговор.

 Анна Петровна. Ах, боже мой! Что ж такое за важность! Ты ведь его еще не видала; посмотришь, может быть и самой понравится.

 Добротворский. Мы, сударыня, с ним к вам приедем.

 Анна Петровна. Ах, Платон Маркыч, как я вам благодарна! Уж я, право, не знаю, как вам это и выразить! Сами видите, наше дело женское, что мы знаем. Так только маешься.

 Добротворский. И, сударыня, что это вы говорите! Я вашему супругу покойному много обязан был... По гроб не забуду. Благодетель мне был, дай ему, господи, царство небесное, место покойное. Чем же мне ему заплатить-то? Ну, стар стал, не на все ума хватает.

 Марья Андреевна (встает). Вы слышали, Иван Иваныч?

 Милашин (встает). Слышал. Это ужасно!

 Марья Андреевна. Вот это у нас вечно такой раз говор.

 Милашин. Я не знаю. Я не могу притти в себя. Одна мысль, что вы когда-нибудь будете принадлежать другому, убивает меня. Я, кажется, этого не перенесу.

 Марья Андреевна. Вы все о себе. Вы обо мне-то подумайте хоть немножко.

 Милашин. Что же об вас-то! Вы посмотрите, может быть, он вам понравится. Вы будете счастливы. Что ж! Я готов пожертвовать даже жизнью, чтобы вы были счастливы.

 Марья Андреевна. Это что такое! Полноте, перестаньте. Пойдемте в сад.

Уходят.

 Добротворский. Так мы завтра приедем, сударыня. Об деле потолкуем, да он Марью Андревну посмотрит. Может, она ему и понравится. Вот два дела разом и сделаем.

 Анна Петровна. Хорошо бы, Платон Маркыч, очень хорошо. Тяжба-то эта у меня из головы нейдет, -- ночи ведь не сплю. Ну, как дом-то отнимут, куда я денусь? Да и Машеньку-то уж пора выдавать, право, пора.

 Добротворский. Чего, матушка, ждать! Самое время. Покорно благодарствуйте, сударыня! (Перевертывает чашку.) Прощенья просим.

 Анна Петровна. Прощайте, Платон Маркыч; так мы ждать будем.

 Добротворский. Хорошо-с.

Уходят.

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена представляет небольшой тенистый сад: направо от зрителей скамейка, сзади которой большой куст. Хорьков сидит на скамейке, повеся голову,

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

 Хорьков. Ушел, струсил! Какой я жалкий человек! Однако что я делаю наконец! За что же я гублю себя? Вот уж три года, как я кончил курс, и в эти три года я не сделал ровно ничего для себя. Меня обдает холодом, когда я вспомню, как я прожил эти три года! Лень, праздность, грязная холостая жизнь -- и никаких стремлений выйти из этой жизни, ни капли самолюбия! Для себя я ни на что не решусь, я это знаю. В ней мое единственное спасение, а я не смею сказать ей, что люблю ее. Нет, надобно кончить! Неужели она не сжалится надо мной? Для нее я бы стал работать, трудиться; она одна только способна привязать меня к жизни. (Садится.) Боже мой, как я люблю эту девушку! Как я люблю ее!

Хорькова входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Хорьков и Хорькова

 Хорькова (садясь на скамейку). Как это тебе, Миша, не стыдно! Зачем ты ушел? Только что я стала выражать Марье Андревне, как ты их любишь и как ты об них относишься, ты сейчас и бежать... Я необразованная женщина, да никогда не конфужусь, а ты всего конфузишься.

 Хорьков. Ах, маменька! Не говорите, сделайте милость, обо мне с Марьей Андревной! Я сам поговорю. Вы и так про меня всегда бог знает что рассказываете.

 Хорькова. Да, дождешься тебя! Странно это, Миша, ты человек образованный...

 Хорьков. Да, маменька, я образован, у меня сердце доброе; кроме этого, я знаю, что со мной она1 будет счастлива, что только я один могу оценить ее, что она погибнет в этом кругу жертвой расчета или невежества... но я боюсь, что она мне откажет.

 Хорькова. Ах, боже мой! Свет-то не клином сошелся -- найдем другую.

 Хорьков. Где я найду другую? Хорошо, что случай свел меня с Марьей Андревной, я ее узнал, полюбил... Да поверьте же вы мне, что я так люблю Марью Андревну, что никого не могу видеть, кроме нее... Я и не думал, что так могу полюбить. Я измучился в последнее время... Вы видите, я плачу... Я не могу жить без нее.

 Хорькова. А коли любишь, так откройся -- это всегда так делают.

 Хорьков. Я поговорю с ней, непременно поговорю: надобно же чем-нибудь кончить... А что, если она мне откажет? Теперь по крайней мере есть надежда, есть мечты, а тогда что?

 Хорькова. Странно это, Миша: ты человек образованный, а что ты делаешь, как погляжу я на тебя. Никакого ты знакомства не имеешь, делом не занимаешься, валяешься дома в халате с трубкой. Вот теперь влюбился, а сказать боишься. Ты посмотри, как другие-то образованные люди живут: барышни за ними сами ухаживают... Вот, кажется, Марья Андревна сюда идет.

 Хорьков. Маменька! Ради бога, не говорите ни слова!

 Хорькова. Сделай милость, не учи! Я хоть женщина и необразованная, а умею себя вести.

Марья Андреевна входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Марья Андреевна.

 Хорькова (встает). Погулять вышли?

 Марья Андреевна. Да, немножко освежиться. (К Хорькову.) Вы что здесь делаете?

 Хорьков. Так-с, мечтаю...

 Хорькова. Он у меня все тоскует.

 Марья Андреевна. Об чем?

 Хорькова. Влюблен, должно быть: я так замечаю по его словам.

 Хорьков. Маменька!

 Хорькова. Посмотрите, как страдает: право, мне на него даже тяжело смотреть.

 Хорьков. Маменька! Ах, боже мой!

 Марья Андреевна. Право, мне не верится. В кого же влюблен Михаило Иваныч?

 Хорькова. Уж это извольте спросить сами. Миша! (Делает ему знак и уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Хорьков и Марья Андреевна.

 Марья Андреевна (садясь подле Хорькова). Что вы такие скучные? Вы в самом деле влюблены?

 Хорьков. Да, я не знаю, что со мной делается.

 Марья Андреевна. А я так плачу нынче целое утро.

 Хорьков. Об чем же вы плачете?

 Марья Андреевна. Маменька все с женихами пристает. Какой-то купец старик, да нынче еще чиновник приедет. Как вам это покажется?

 Хорьков. Это ужасно!

 Марья Андреевна. Да и к тому же, Михаило Иваныч, -- я с вами буду говорить откровенно, потому что мы очень дружны с вами. Не правда ли? (Протягивает ему руку.)

 Хорьков (берет ее руку). Говорите, говорите.

 Марья Андреевна. Я сама влюблена немножко.

 Хорьков (встает быстро). Вы?

 Марья Андреевна. Что вы так испугались? Не бойтесь, не в вас.

 Хорьков (садится). Нет-с. Я так, извините.

 Марья Андреевна. Как вы испугались! А вы думали, что в вас? Не бойтесь, не бойтесь: я не потревожу вашей солидности. (Молчание.) Вот какое мое положение, Михаило Иваныч. Что вы мне посоветуете?

 Хорьков. Я-с? Я решительно ничего.

 Марья Андреевна. Я теперь не могу ни за кого итти... Неделю прежде я бы пошла, если бы нашелся хороший человек.

 Хорьков. Неужели ни за кого?

 Марья Андреевна. Решительно ни за кого.

 Хорьков. А если б я за вас посватался? (Принужденно смеется.) Я шутя вас спрашиваю.

 Марья Андреевна. И за вас бы не пошла. Я с вами дружна, а любить вас не могу.

 Хорьков (с возрастающим волнением). А как бы я любил вас! Как бы я старался угождать вам! С какой бы готовностью исполнял малейшее ваше желание! С какой бы благодарностью я принимал каждую вашу ласку!

 Марья Андреевна (взглянув на него). Вы шутите?.. Впрочем, если бы вы посватались, мне все-таки было бы не так тяжело: я вам могу откровенно сказать, что вас не люблю, и вы не обидитесь, а другие еще обижаются.

 Хорьков. Да, да, конечно. (Молчание.)

 Марья Андреевна. Что, каков человек Мерич?

 Хорьков. Мерич?

 Марья Андреевна. Да, Владимир Васильич.

 Хорьков. Не знаю, Марья Андревна, что вам сказать; право, не знаю.

 Марья Андреевна. То есть вы не хотите. Однако прощайте: мне пора к маменьке. (Уходит.)

 Хорьков. И я, дурак, мечтал о счастье!.. Боже мой, боже мой!.. (Сидит, закрывши лицо руками.)

Милашин и Мерич входят.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Хорьков, Милашин и Мерич.

 Мерич. Что нынче здесь за праздник? Дарья такая нарядная; так разрядилась, что смотреть не хочет. Бегает взад и вперед с крахмальными юбками.

 Милашин. Гостей ждут.

 Мерич. Каких же это гостей?

 Милашин. Приедет какой-то чиновник по делу Анны Петровны. Да его, кажется, прочат в женихи Марье Андревне. Это ужасно досадно!

 Мерич. Что же вы не женитесь на Марье Андревне?

 Милашин. Я-с? По самой простой причине. Нам будет жить нечем: у меня нет состояния, у нее также.

 Мерич. А любовь? G милым рай и в шалаше. Мне кажется, что она вас любит.

 Милашин. Может быть! Да-с, может быть! Разве вы что-нибудь заметили?

 Мерич. Нет, я нарочно, Иван Иваныч; она вас не любит.

 Милашин. Почему же вы так думаете?

 Мерич. Я не думаю, а наверное знаю. Она мне сама сказывала.

 Милашин. Это странно, что Марья Андревна так говорит. Это обидно даже. Мне, конечно, все равно: любит ли она меня, или нет, я на это никакого внимания не обращаю. Я сам к ней совершенно равнодушен. Да зачем говорить? Этим она хочет показать, что я за ней ухаживаю. Нет, уж я предоставлю это другим.

 Мерич. И прекрасно! И я бы на вашем месте то же сделал. Однако это жалко, если она выйдет замуж: она такая хорошенькая. Мне всегда жаль, когда хорошенькие девушки замуж выходят. Вам не жаль?

 Милашин. Нет, не жаль.

 Мерич. Софи Барашкова тоже недавно вышла замуж. Вы ее не знали?

 Милашин. Нет, не знал.

 Мерич. Мы были очень привязаны друг к другу. Вам я могу признаться, Иван Иваныч, вы, конечно, никому не скажете: она меня очень любила. Вот, посмотрите, какое она мне письмо написала перед свадьбой. (Вынимает.) Хотите прочесть?

 Милашин. Зачем же я буду читать чужие письма?

 Мерич. Как хотите! (Прячет опять.) Я надеюсь, что вы никому не скажете. Марья Андревна, вероятно, в комнатах, -- я пойду к ней! (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Милашин и Хорьков.

 Хорьков. Иван Иваныч!

 Милашин. А, вы здесь! Я вас и не заметил.

 Хорьков. Что, этот Мерич часто здесь бывает?

 Милашин. Прежде редко бывал, а теперь опять стал каждый день ходить.

 Хорьков. Это дурно.

 Милашин. Да вы представьте мое-то положение: каждый день ходит, чорт знает зачем!

 Хорьков. Да вам-то что ж?

 Милашин. Нет, как хотите, Михайло Иваныч, это мне ужасно неприятно.

 Хорьков. Тут не об вас толк. Он может иметь очень дурное влияние на Марью Андревну. Я его давно знаю. Он еще мальчишкой был, сам к себе письма писывал да хвастался товарищам в пансионе, что от барышень получает. Если вы имеете влияние на Марью Андревну, так вы ее предостерегите: мне будет очень жаль, если она поверит этому пустому человеку.

 Милашин. Хорошо, Михайло Иваныч. Покорно вас благодарю, что вы мне открыли глаза насчет этого человека. Я ей непременно скажу.

 Хорьков. Да поверит ли она вам?

 Милашин. Поверит, непременно поверит: она меня очень любит.

 Хорьков. Едва ли, Иван Иваныч! Мне кажется, что она вас совсем не любит.

 Милашин. Отчего вы так думаете? Разве я хуже других? Нет, уж извините! Вы меня не знаете: меня тоже женщины очень любят.

 Хорьков. Ну, положим, что так. Только надо сделать поумнее, чтобы Марья Андревна не подумала, что мы из ревности хлопочем. Эх, не хочется мне с ним связываться-то только, а то бы я его сразу выгнал отсюда.

 Милашин. Хотите, я это сделаю? Я буду в глаза смеяться над ним.

 Хорьков. Из этого ничего не выйдет; Марья Андревна на вас рассердится, и только. А впрочем, что нам за Дело, пусть их как хотят! (Молчание.) Чудак этот Мерич! Мне случайно попалась тетрадка из его дневника да несколько писем, которые он писал нашей соседке, а та отдавала мужу; уж чего там нет!

 Милашин. Одолжите мне этих писем на время.

 Хорьков. На что они вам? Пожалуй, возьмите.

 Милашин. Покорно вас благодарю! (Берет его за руку.) Вы меня очень обязали.

 Хорьков. Да за что вы меня благодарите: я стараюсь об Марье Андревне, а не об вас, потому что очень люблю ее и принимаю в ней большое участие.

 Милашин. И я люблю...

 Хорьков. Я верю. Мерич может очень много вреда сделать Марье Андревне. Он человек совершенно без правил.

 Милашин. Да и мне ужасно надоел: старается очернить меня в глазах Марьи Андреевы, мешает мне.

 Хорьков. Пойдемте домой, Иван Иваныч; нам, кажется, нечего здесь делать.

 Милашин. Нет, мне нельзя уйти; мне надобно здесь остаться. Марья Андреева, пожалуй, рассердится, что я ушел.

 Хорьков. Не беспокойтесь, не рассердится; ей теперь не до вас: нынче Анна Петровна ждет какого-то чиновника, которого она хочет просить о своем деле. Что вы будете здесь делать?

 Милашин. Пожалуй, пойдемте.

Уходят. С другой стороны выходят Мерич и Марья Андреевна.

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Марья Андреевна и Мерич.

 Мерич. Прощайте, Марья Андревна.

 Марья Андреевна. Куда вы? Мне будет скучно одной; посидимте здесь немножко. (Садятся.)

 Мерич. Я слышал от Милашина, Марья Андревна, что вам сватают какого-то жениха.

 Марья Андреевна. Да, Владимир Васильич, поминутно сватают то одного, то другого.

 Мерич. И вы пойдете?

 Марья Андреевна. Не знаю; но что же мне делать? Надо же выйти замуж,

 Мерич. Ну, я с своей стороны не вижу никакой необходимости; разве вас что-нибудь заставляет?

 Марья Андреевна. Много причин. Вы не знаете наших обстоятельств.

 Мерич. Но, боже мой, неужели это так необходимо?

 Марья Андреевна. Маменька говорит, что необходимо.

 Мерич. Это ужасно! Пожертвовать собой! Что вы делаете, Марья Андревна! Вы созданы для того, чтобы любить и быть любимой. Красотой должны любоваться все. Вы не имеете даже права отнять у нас это наслаждение и на всю жизнь отдаться одному человеку.

 Марья Андреевна. Вы все шутите!

 Мерич. Нет, не шучу. Вы рассудите, Марья Андревна, что это за жизнь! Одна минута истинной любви дороже такой жизни... Ну, в деле сердца я бы не послушался маменьки. Для маменьки вы хотите губить свое счастье и счастье других. Какой еще вы ребенок!

 Марья Андреевна. Да, если б это счастье было возможно для меня! А то мне нечего жалеть, нечего ждать! Меня никто не любит, я тоже никого не люблю,

 Мерич. Вы никого не любите?

 Марья Андреевна. Никого.

 Мерич. И вас никто не любит?

 Марья Андреевна. Мне кажется.

 Мерич. В таком случае, другое дело. Но все-таки страшно пожертвовать собой расчетам других.

 Марья Андреевна. Что ж делать-то! Я буду выбирать такого человека, который, имея состояние, удовлетворял бы несколько и моим требованиям.

 Мерич. Откуда в вас такая положительность, такие практические правила?

 Марья Андреевна. Нужда научит.

 Мерич. Если вы решились, я не хочу поколебать вашей решимости; она делает вам честь. Но что, если б вы полюбили кого-нибудь, если б вам случилось встретить человека, который вас любит пламенно, со всем пылом юношеской страсти?

 Марья Андреевна. Я не знаю, Владимир Васильич, но едва ли это случится когда-нибудь.

 Мерич (меланхолическим тоном). Теперь, когда уж дело кончено, когда вы соглашаетесь пожертвовать собой для вашей маменьки, что, разумеется, очень похвально, я могу вам сказать, что я вас любил, Марья Андреева, любил страстно; я вас до сих пор люблю так, как никто вас любить не будет.

 Марья Андреевна. Вы меня не обманываете, Владимир Васильич?

 Мерич. О нет, нет...

 Марья Андреевна. Вы меня не обманываете?

 Мерич. Все клятвы, какие я знаю...

 Марья Андреевна. Не нужно, не нужно... Ах, Владимир Васильич! Не обманывайте меня, ради бога! Вам так легко меня обмануть -- я сама вас... люблю...

 Мерич. Ангел мой! Я не верю своему счастью... Зачем же слезы! Марья Андревна! Машенька! Мери! (Целует руку.) Ну, взгляни на меня. Ты хороша! Ах, как ты хороша в эту минуту! Я бы желал, чтобы теперь весь свет тебя видел с этими слезами на глазах.

 Марья Андреевна. Я, кажется, дурно сделала, что призналась вам.

 Мерич. Отчего же дурно? Тебе совестно, что у тебя есть сердце, что ты выше всех этих бесчувственных кукол, которые хвастаются тем, что не любили никогда. Я могу оценить твою любовь.

 Марья Андреевна. Я надеюсь. (Припадает к нему.) Ах, не смотри на меня, я, право, такая глупая; я думала, что у меня достанет твердости скрыть мою любовь.

 Мерич. Да зачем же скрывать ее?

 Марья Андреевна. Да, теперь уж, конечно, незачем. Напротив, теперь я хотела бы тебе вдруг открыть свою душу, чтобы ты знал, как много я люблю тебя.

 Мерич. Зачем? Ты и так для меня дороже всего на свете.

 Марья Андреевна. Нет, Владимир, нет, ты так меня не любишь, как я тебя люблю. Ты для меня все теперь, все, все! Ты веришь моим словам?

 Мерич. А ты моим веришь?

 Марья Андреевна. Не знаю: и хочется верить, и боюсь... С твоей стороны будет безжалостно обмануть меня.

 Мерич. К чему эти черные мысли! Посмотри, вся природа нам улыбается. (Сидят несколько времени молча.)

 Марья Андреевна. Ах, боже мой, я и забыла: нынче к нам хотел приехать чиновник какой-то. Маменька там хлопочет, велела мне одеваться хорошенько.

 Мерич. Уж не жених ли какой-нибудь?

 Марья Андреевна. Не знаю. Ты, впрочем, не беспокойся. Я скажу маменьке, что не нравится... Уж как-нибудь сделаю.

 Мерич. И скоро будет?

 Марья Андреевна. Я думаю, скоро.

 Мерич. Так я пойду, прощай. (Встают со скамейки.)

 Марья Андреевна. Прощай. Когда же ты придешь? Приходи завтра поутру; маменьки не будет дома.

 Мерич (целует ее). Приду, приду. Прощай! (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

 Марья Андреевна (одна, прислонившись к дереву). Он ушел! Хорошо ли я сделала? Мне и стыдно и весело. Что, если это только шалость с его стороны? Боже мой, как мне совестно за себя! (Молчание.) А если он любит в самом деле? Он всегда такой скучный, печальный. Он говорит, что до сих пор постоянно обманывался в женщинах. Ах, как бы мне хотелось знать, любит ли он меня... а я его очень люблю. Чего я для него не сделаю!.. все, все, все!.. (Стоит, закрывши лицо платком.)

Входит Дарья.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Марья Андреевна и Дарья.

 Дарья. О, чтоб вас! Сбилась с ног нынче день-то деньской... Барышня, а барышня! Где вы тут?

 Марья Андреевна. А! Что?

 Дарья. Ищу, матушка, засовалась совсем, как угорелая кошка. Кто-то приехал, маменька вас спрашивает.

 Марья Андреевна. Приехал! Ах, боже мой!

 Дарья. Пойдемте, я вам головку причешу, да и платьице-то бы другое надели.

 Марья Андреевна. Пойдем, пойдем.

Уходят.

 

СЦЕНА II

Комната первого действия.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Добротворский и Беневоленский входят.

 Добротворский. Пожалуйте, Максим Дорофеич, пожалуйте. Признаться сказать, вас не ждали так рано. Поторопились, батюшка, раненько пожаловали. Ну, известно, женское дело. Повремените маленечко.

 Беневоленский. Ты говорил, что здесь есть барышня хорошенькая. Ты смотри -- я ведь разборчив.

 Добротворский. Нет, как же можно, помилуйте, Максим Дорофеич. Такая барышня, что генералу взять не совестно. Я еще с папенькой ихним был знаком...

 Беневоленский. А хорошо ли она образована?

 Добротворский. Отлично образована.

 Беневоленский. То-то же. Ты ведь знаешь меня, Платон Маркыч, у меня и состояние есть, и место, ну и знакомство. Мне такую невесту нужно, чтобы не стыдно было в люди показать: ну, чтоб и хозяйка в доме была, знаешь, в этаком чепчике, по-нынешнему, чтобы принять кого-нибудь... Ну, чтобы и тон этакий светский. Понял ты меня?

 Добротворский. Как не понять! Уж, конечно, что вам за крайность на дурной жениться, сами-то вы ишь какой молодец! Ах, батюшка, голубчик! (Треплет его по спиче и потом кланяется.)

 Беневоленский. Ну, то-то же. Что, манишка у меня тут вот сзади не выбилась?

 Добротворский. Нет-с, ничего -- в исправности. Причесаться вам разве не угодно ли -- вот гребеночка.

 Беневоленский (берет и причесывается перед зеркалом.) Ну, так как же, братец, ты говоришь, хороша барышня-то?

 Добротворский. А вот увидите, Максим Дорофеич. Что прежде времени говорить, сами посмотрите.

 Беневоленский. Посмотрим, братец, посмотрим. А отдадут за меня, коли мне понравится?

 Добротворский. Как, чай, не отдать. Да ведь что ж такое: попытка не шутка, а спрос не беда.

 Беневоленский. Хорошо, братец, хорошо. (Садится.) Платон Маркыч! Ты не видал у меня дрожки?

 Добротворский. Нет, не видал-с.

 Беневоленский. А вороную, что на пристяжке ходит, не видал? Вот посмотри! (Показывает в окно.) Что, хороша?

 Добротворский. Ах, проказник вы, проказник, Максим Дорофеич! Да ведь, чай, некупленая?

 Беневоленский. Разумеется.

 Добротворский. Ну, так даровому коню в зубы не смотрят.

Молчание.

 Беневоленский. Послушай, Платон Маркыч, найди мне где-нибудь органчик небольшой.

 Добротворский. Извольте, батюшка! На что вам?

 Беневоленский. Канареек учить.

 Добротворский. Хорошо, поищу.

 Беневоленский. Поищи. (Вынимает табакерку, нюхает.) Хочешь?

 Добротворский (нюхает, потом берет табакерку и взвешивает то на одной, то на другой руке). Вещичка-то хорошая! Где изволили приобресть?

 Беневоленский. Так, нечаянно хороший человек набежал. Да не помнишь ли ты, было у нас дело купца Пересемкина с малолетними наследниками купеческой племянницы Акулины Незамайкиной, доходила до Правительствующего сената и возвращено для справок...

Анна Петровна входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Те же и Анна Петровна.

 Беневоленский. Честь имею представиться. Коллежский секретарь Беневоленский.

 Анна Петровна. Очень приятно познакомиться. Милости просим садиться. Служить изволите-с?

 Беневоленский. Как же, служу-с с восемьсот тридцать восьмого года. Я вам скажу, я очень доволен своим местом и своим начальством. К службе я человек усердный, с подчиненными строг.

 Анна Петровна. И родство имеете здесь, в Москве?

 Беневоленский. Нет, совершенно никого-с.

 Анна Петровна. Я думаю, вам (к Добротворскому)... Как, бишь, Платон Маркыч, я всё забываю?

 Добротворский. Максим Дорофеич.

 Анна Петровна. Памяти нет совсем, Максим Дорофеич! Вот что ты будешь делать, право. Я думаю, вам, Максим Дорофеич, скучно. Я вот по себе сужу, дело женское, сами знаете... Еще при покойнике-то было туда-сюда: ну знакомство все этакое, а теперь просто не знаю, что делать.

 Беневоленский. Я с вами, сударыня, согласен.

 Анна Петровна. Вот процесс теперь. Как это без мужчины; пожалуй, проиграешь.

 Беневоленский. А позвольте узнать, в чем состоит ваше дело?

 Анна Петровна. Я уж и не запомню всего-то, еще, пожалуй, перевру, а вот уж вам Платон Маркыч расскажет.

 Добротворский. Вникните, батюшка, Максим Дорофеич, вникните!

 Беневоленский. Хорошо, я посмотрю. Если можно что-нибудь, сударыня, сделать, так сделаем, а если нельзя, так не взыщите -- наше дело такое. Конечно, кто богу не грешен, царю не виноват, но я вам доложу, нынче насчет этого очень строго.

 Добротворский. Точно, матушка, строго. Это они правду говорят. Строгости пошли. Это так точно.

 Анна Петровна. Скажите, пожалуйста!

 Беневоленский. Нынче уж держи ухо востро. Я вам про себя скажу: в постоянном страхе находишься. Нельзя, чтобы грешков не было; того гляди, под суд отдадут, выгонят из службы, куда денешься? Ну, хорошо, я холостой человек, а другой женатый...

 Анна Петровна. А вы не намерены обзавестись семейством?

 Беневоленский. Это вопрос, сударыня, очень важный в жизни, особенно в моей. Я имею состояние, всего у меня много, своих лошадей держу. Кабы посмотрели, какую я квартиру занимаю; вон Платон Маркыч видел. Ты видел, Платон Маркыч, квартиру?.

 Добротворский. Как же, видел-с; квартира отличная.

 Беневоленский. Следовательно, чего же я должен искать, я вас спрашиваю?

 Анна Петровна. Подругу жизни, Максим Дорофеич, я так думаю.

 Беневоленский. Я с вами согласен, сударыня. Но, сколько мне известно, всякая жена есть подруга жизни. Я должен преимущественно искать хозяйку. Мое дело приобретать всеми силами, а ее дело хозяйничать. У меня порядку нет в доме; ведь, пожалуй, и растащат у холостого человека. Все может случиться.

 Анна Петровна. Что мудреного, Максим Дорофеич.

 Добротворский. Мудрено ли, долго ли до греха. Это точно.

 Беневоленский. Я желал бы, чтоб недурна была собой и образована, чтобы не стыдно было в люди показаться, выехать куда-нибудь. Хотя у нас знакомство и неважное, все больше мелкие чиновники, но все-таки, знаете ли, я вам скажу откровенно, приятно иметь красивую и образованную жену. А главное -- мне нужно хозяйку.

 Анна Петровна. Вы справедливо рассуждаете, Максим Дорофеич; но, может быть, вы захотите также большого приданого?

 Беневоленский. Я? Нет-с, я не того ищу. Девушку с состоянием за меня не отдадут, по незначительности моего происхождения и даже самого положения в свете. А есть невесты благородные и образованные, но бедные -- и для них-то, я вам без гордости скажу, такой жених, как я, -- находка.

 Анна Петровна. Я с вами согласна, Максим Дорофеич.

 Беневоленский. Разумеется, я красотой не могу похвалиться; образование я тоже получил, сказать вам по простонародному выражению, на медные деньги; но я видел людей, не конфужусь в обществе и могу сказать, что очень развязен даже с дамами. Теперь я вас спрошу, что такое красота в мужчине? -- Последнее дело.

 Анна Петровна. Это одна глупость, Максим Дорофеич... Так, фантазии.

 Беневоленский. Умная девушка не обратит внимания на красоту; для нее довольно, чтобы мужчина был умен, ну там... одет порядочно...

 Анна Петровна. Непьющий...

 Беневоленский. Конечно... А знаете ли вы, сударыня, я вам осмелюсь сказать, что в мужчине даже и это ничего. Как ты думаешь, Платон Маркыч, об этом?

 Добротворский. Ничего, сударыня Анна Петровна, мужчине это не мешает. Был бы добрый человек.

 Анна Петровна. Ну, как же, Платон Маркыч? Разве уж изредка, а то как же?

 Беневоленский, В женщине это порок, я с вами согласен, а для мужчины даже составляет иногда необходимую потребность. Особенно, если деловой человек; должен же он иметь какое-нибудь развлечение. Разумеется, я сам первый осуждаю тех, которые имеют к этому большое пристрастие. (Молчание.) Так вот, сударыня я какое мнение имею насчет женитьбы. Впрочем, мне еще торопиться некуда, я могу выбрать невесту совершенно по моему желанию.

 Добротворский. Куда вам торопиться, что вам за крайность.

Входит Марья Андреевна.

 

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Те же и Марья Андреевна.

 Анна Петровна. Дочь моя, Машенька! Максим Дорофеич Беневоленский!

 Беневоленский. Очень приятно познакомиться. (Подходит к руке, потом садится рядом очень развязно.) Вы, я слышал, очень любите музыку?

 Марья Андреевна. Иногда, от скуки, играю.

 Анна Петровна. Неправда, неправда: все сидит за фортепьянами, никак не отгонишь. Что, бишь, ты, Маша, играешь-то так часто, я все позабываю?

 Марья Андреевна. Право, не знаю -- я много играю.

 Анна Петровна. Нет, вот это, что ты еще нынче играла?

 Марья Андреевна. Из "Роберта-Дьявола" -- Grасе.

 Анна Петровна. Да, да. (Тихо.) Будь поразвязнее.

 Беневоленский. Вообразите, я никогда не видал этой оперы; говорят, очень хорошая музыка. Как-то раз собрались компанией, да и то не попали.

 Анна Петровна. Как же это?

 Беневоленский. Очень просто. Мы прямо из присутствия зашли обедать в трактир, чтобы оттуда отправиться в театр. Ну, люди молодые, про театр-то и позабыли; так и просидели в трактире.

 Марья Андреевна (тихо). Это ужасно!

 Беневоленский. Я сам тоже люблю музыку, но, к несчастию, я не играю ни на одном инструменте, да деловому человеку это и не нужно. Играл прежде на гитаре, да и то бросил -- некогда, совершенно некогда.

 Марья Андреевна (про себя). О, господи!

 Беневоленский. Вы, может быть, занимаетесь литературой? Барышни обыкновенно романы читают; еще в пансионах начинают читать потихоньку от надзирательницы.

 Марья Андреевна. Да, я читаю кой-что. А вы?

 Беневоленский. Я совершенно отстал; прежде читал, а теперь, знаете ли, дела, так решительно ничего не читаю.

 Анна Петровна. Что это ты, Машенька! Когда читать Максиму Дорофеичу: у него и без того дела много, без этих глупостей.

 Беневоленский. Что же нынче пишут, скажите?

 Анна Петровка. Бог знает, что пишут, чего никогда не бывает -- одни фантазии.

 Добротворский. Именно, сударыня, фантазии. Так, мечта.

 Беневоленский. Вероятно, больше все про любовь пишут.

 Анна Петровна. Какая любовь! Все глупости, никогда этого не бывает. Чайку, Максим Дорофеич, не угодно ли?

 Беневоленский. Нет-с, покорно благодарю -- я до него совсем не охотник.

 Добротворский. Что, сударыня, за чай; не такие мы гости, чтоб чай пить. А вы велите-ка закусочку подать, так мы с Максимом Дорофеичем по рюмочке бы выпили.

 Анна Петровна. Сейчас, батюшка, сейчас. Извините меня, я вас оставляю на минуточку. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Те же, без Анны Петровны.

 Беневоленский. Это ты недурно выдумал, Платон Маркыч. (Вынимает часы. К Марье Андреевне.) Я обыкновенно в это время водку пью, такую уж привычку сделал.

 Добротворский. Хе, хе, хе! А то что за чай! Что мы, дети, что ль, маленькие!

 Беневоленский. Ваша маменька об любви рассуждает, как старый человек; я им не хотел противоречить, потому что понимаю уважение к старшим. А я совсем противного мнения об любви; я сам имею сердце нежное, способное к любви; только у нас дел очень много: вы не поверите, нам подумать об этом некогда. (Смотрит на нее нежно.) Какие вы конфекты любите?

 Марья Андреевна. Я никаких не люблю.

 Беневоленский. Не может быть, вы меня обманываете. Вы хотите, чтоб я угадал ваш вкус. Позвольте мне привезти вам в следующий раз. Платон Маркыч, какие Марья Андревна конфекты любят, они не сказывают?

 Добротворский. Не знаю-с; надо у маменьки спросить.

 Беневоленский. А вот мы спросим.

 Марья Андреевна. Пожалуйста, не беспокойтесь; я не хочу никаких конфект.

 Беневоленский. Ну, уж как вам угодно, а я все-таки привезу. Позвольте вас попросить сыграть что-нибудь.

 Марья Андреевна. Я, право, ничего не играю.

 Беневоленский. Сделайте одолжение, я стану на коленях просить вас.

 Марья Андреевна. Ах нет, зачем же! Извольте. (Садится к фортепьянам, берет несколько аккордов и начинает играть.)

Входит Анна Петровна, за ней Дарья вносит закуску, ставит на стол и уходит.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Те же и Анна Петровна.

 Анна Петровна. Не угодно ли, Максим Дорофеич; пожалуйте, без церемонии.

 Беневоленский. Не беспокойтесь.

 Добротворский. С вас начинать. (Наливает.) Пожалуйте.

 Беневоленский. (Пьет, потом закусывает и, еще не прожевавши, подходит к фортепьянам и начинает подпевать. Марья Андреевна оборачивается и взглядывает на него вопросительно.) Не в тон взял... Сделайте милость, продолжайте.

 Анна Петровна. Играй, Машенька.

 Добротворский. Марья Андревна отменно играют.

 Беневоленский. Очень проворно. У меня был товарищ, он был регентом в певчих, так он на фортепьянах все, что вам угодно, самоучкой играл, по слуху; только проворства в пальцах нет; ну, вот что вы хотите, нет проворства.

 Добротворский. Не повторить ли, Максим Дорофеич? Как это говорится-то: репетиция...

 Беневоленский. Est mater studiorum {...мать учения.}. Да, это правда. Налей.

 Добротворский (наливает). Пожалуйте, готово-с.

 Беневоленский (пьет и закусывает). Прекрасный балык.

 Анна Петровна. Уж не знаю, Максим Дорофеич, коли не обманул купец, так хорош. Везде все сама. Дело женское, сами знаете, долго ли обмануть? Без мужчины в этом деле никак нельзя. Как это без мужчины, посудите сами!

 Добротворский (отводит к стороне Беневоленского и говорит тихо). Ну, батюшка, Максим Дорофеич, как вам наша барышня показалась?

 Беневоленский. Послушай ты, Платон Маркыч, довольно с тебя этого: я влюблен. Я деловой человек, ты меня знаешь, я пустяками заниматься не охотник, но я тебе говорю: я влюблен. Кажется, этого довольно. (Подходит к Марье Андреевне и опять подпевает.)

 Анна Петровна (Добротворскому). Что он вам говорил?

 Добротворский. Говорит: влюблен.

 Анна Петровна. Что?

 Добротворский. Влюблен, говорит.

 Анна Петровна. Ну, и слава богу. Потчуйте его, отец мой, хорошенько.

 Добротворский. Хорошо, сударыня, хорошо. Максим Дорофеич, винца не угодно ли?

 Беневоленский. Налей.

 Марья Андреевна (перестает играть и остается на стуле). Я устала.

 Беневоленский. Чувствительно вам благодарен. Вы прекрасно играете, главное -- нигде не сбиваетесь; а то барышни обыкновенно сбиваются. (Смотрит на часы.) Извините меня, Анна Петровна, мне пора, у меня дела много, я ведь человек деловой. Позвольте мне выпить рюмку вина и проститься с вами. (Подходит к столу и пьет.) Ты со мной, что ли, Платон Маркыч?

 Добротворский. G вами, Максим Дорофеич.

 Беневоленский. Ну, поедем, я тебя довезу.

 Анна Петровна. Да вы бы, Максим Дорофеич, закусили чего-нибудь.

 Беневоленский. Нет-с, покорно благодарю. Я выпью еще рюмку вина и имею честь откланяться. (Пьет и раскланивается, подходит к Марье Андреевне и целует руку.) До приятного свидания! Вы мне, вероятно, позволите еще раз посетить вас.

 Анна Петровна. Сделайте милость, мы очень будем рады.

 Беневоленский. А уж конфект привезу, непременно привезу. (Уходит с Добротворским.)

 Анна Петровна. Какой человек-то, Машенька, чудо просто!

 Марья Андреевна. Господи! Что это за мука! (Убегает.)

 Анна Петровна. Машенька! Машенька! Куда ты? постой! Ну, вот теперь пода разговаривай с ней. Эко наказание!

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Комната первого действия.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Анна Петровна входит в салопе, с большим ридикюлем; за ней Марья Андреевна.

 Анна Петровна (садится на стул подле двери). Не забыть бы чего! Сначала в город... Ты все записала, что купить-то надо?

 Марья Андреевна. Все, маменька.

 Анна Петровна. Где, бишь, записочка-то? Постой! да, в ридикюле. Так сначала в город, потом в суд зайти, об деле справиться. Еще чего не надо ли?

 Марья Андреевна. Нет, ничего. Ступайте, маменька, скорей, а то опоздаете.

 Анна Петровна. Прощай, бог с тобой! (Идет, потом возвращается.) Скажи Дарье, чтобы без меня никого не принимать, особенно из молодежи: ты теперь невеста, за тебя женихи сватаются. Что хорошего, еще какой-нибудь разговор пойдет.

 Марья Андреевна. Хорошо, маменька, хорошо. Ступайте скорей.

 Анна Петровна. Ну, прощай! Я скоро буду. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

 Марья Андреевна (одна). Насилу-то ушла. А уж я боялась, что Владимир придет при ней... Знает ли Владимир, с каким нетерпением я жду его?.. (Садится к столу.) Я только теперь узнала, какое блаженство любить и быть любимой!.. Что же это он нейдет?.. Я измучаюсь от нетерпения... Однако хорошо ли я сделала, что велела ему сегодня притти?.. Мы будем одни... (Молчание.) Если б можно было знать будущее, как бы я желала узнать, чем кончится наша любовь. А впрочем, что мне за дело, чем это кончится -- мне теперь хорошо: я люблю его, он меня любит, а там будь что будет. Кто-то идет! Не он ли? (Бежит к двери.)

Милашин входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Марья Андреевна и Милашин.

 Марья Андреевна. Вы зачем?

 Милашин. Как зачем? Я к вам пришел.

 Марья Андреевна. Маменьки нет дома; она не велела никого принимать без себя.

 Милашин. Полноте шутить-то!

 Марья Андреевна. Я совсем не шучу! Право, маменька не велела никого пускать.

 Милашин. Ну, я вашей маменьки не послушаюсь... Но, может быть, вам самим не угодно, чтобы я здесь оставался?

 Марья Андреевна. Ну, а если мне не угодно?

 Милашин. В таком случае я уйду.

 Марья Андреевна. Ну, и прощайте!

 Милашин. Прощайте! Однако позвольте мне по крайней мере узнать, отчего вы меня гоните?

 Марья Андреевна. Ах, боже мой! Ну, да так, из капризу. Неужели вы не хотите исполнить ни одной моей просьбы?

 Милашин. Как же я смею не исполнить!

 Марья Андреевна. Так ступайте!

 Милашин. Я пойду, что вы беспокоитесь.

 Марья Андреевна. А сами ни с места.

 Милашин. Да ведь это странно: вдруг, ни с того ни с сего, вы меня гоните, не хотите даже сказать причины. Это ведь досадно!

 Марья Андреевна. Ну, оставайтесь, пожалуй; я уйду в свою комнату, а вы сидите здесь одни. (Молчание.) Так вы не уйдете?

 Милашин. Уйду-с... Я ведь к вам нынче за делом пришел.

Марья Андреевна сидит, отвернувшись к окну.

 Вы меня не слушаете, а это дело касается вас.

 Марья Андреевна. Что еще такое?

 Милашин. Я хотел вам открыть глаза насчет одного человека.

 Марья Андреевна. То есть вы сплетничать пришли. Так это можно сделать в другой раз, когда-нибудь на досуге.

 Милашин. Нет, не сплетничать, а я хотел только предостеречь вас.

 Марья Андреевна. В другой раз, Иван Иваныч, пожалуйста, в другой раз! Ужо приходите.

 Милашин. Да ведь только десять слов, Марья Андреена. Я узнал про одного человека очень хорошие вещи.

 Марья Андреевна (в сторону). Это наказание! (Милашину.) Про кого же?

 Милашин. Про Мерича...

 Марья Андреевна. Не рассказывайте мне, пожалуйста, я все знаю. (В сторону.) Мерзавец, выдумал что-нибудь про него.

 Милаши н. И прекрасно, что вы знаете; мне только этого и хотелось. Каков! Каким прикидывается!

 Марья Андреевна. Да, да, ужасный человек!

 Милашин. Ничего нет ужасного. Просто смешон! Мальчишка! Над всеми его шутками смеяться нужно.

 Марья Андреевна. Ну, да, смешон! Иван Иваныч, вы меня любите?

 Милашин. Люблю, Марья Андревна, ей-богу, люблю!

 Марья Андреевна. Сделайте для меня одно одолжение.

 Милашин. Все, что вам угодно; я для вас готов жизнью пожертвовать.

 Марья Андреевна. Должно быть, на словах только? Я целый час прошу вас уйти, а вы все ни с места.

 Милашин. Сейчас, сейчас! (Берет шляпу.) Прощайте! (Идет, потом возвращается.) Марья Андревна! Умоляю вас, скажите, зачем вам хочется одной остаться?

 Марья Андреевна. Иван Иваныч, мы поссоримся!

 Милашин. Виноват, виноват! (Несколько времени стоит.) Позвольте вашу ручку поцеловать на прощанье.

 Марья Андреевна. С удовольствием!

Милашин целует, потом уходит.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

 Марья Андреевна (одна). Наконец-то ушел. Бедный Владимир! Какой-нибудь Милашин смеет рассказывать про него, рассуждать об его поступках... Это ужасно! Он, бедный, нигде не находит сочувствия. Оттого, что он выше всех стоит, ему душно в этом обществе, -- ему все завидуют. Я так его люблю в эту минуту, что, кажется, всем бы для него пожертвовала. (Задумывается.) Однако что же он нейдет? (Садится у окна и смотрит.) Это, кажется, он! Брошусь ему на шею прямо, ни об чем не думая! (Отходит на середину комнаты.)

Входит Мерич. Она робко подходят к нему.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Марья Андреевна и Мерич.

 Марья Андреевна. Как я рада! Как я ждала тебя, Владимир!

 Мерич. Мы одни?

 Марья Андреевна. Одни.

Мерич целует ее.

 Ах, сколько передумала я, перечувствовала со вчерашнего дня -- ты не поверишь. Мне хочется пересказать тебе это поскорей, поскорей -- я боюсь забыть.

 Мерич. Что же такое ты перечувствовала?

 Марья Андреевна. Ты, может быть, будешь смеяться -- смейся, пожалуй. Пойдем сядем к окну, оттуда видно будет, как маменька пойдет.

 Мерич. А ты меня поцелуешь еще разик?

 Марья Андреевна. Хоть десять раз, только поговорим немножко о моем положении.

 Мерич. Ну, поговорим. Что же ты мне будешь рассказывать?

 Марья Андреевна. Я тебе хотела много, много сказать. Вчерашнее наше свидание так было коротко, так много я думала о тебе вчера вечером, ночью, нынче поутру... а теперь я так взволнована: мне кажется, я уж рее позабыла.

 Мерич. Ну и хорошо, что позабыла.

 Марья Андреевна. Ах, вообрази, Владимир! Вчера вдруг явился какой-то урод, говорил об музыке, об Литературе, хотел мне конфект привезть. Каково было мое положение! Препротивный! Маменька за ним ухаживает... Да ты меня не слушаешь!..

 Мерич. Я гляжу на твои глазки. Какие они у тебя хорошенькие. Так и хочется поцеловать. Я помню другие такие глазки... Она умерла... Бедная женщина! Ну, да что толковать о прошедшем: будем пользоваться настоящим. Ах, Мери, много я пережил... Я боюсь, хватит ли у меня сил, чтоб отвечать твоей детской любви. Если б я встретил тебя, Мери, года два тому назад!..

 Марья Андреевна. Да ты выслушай, ради бога.

 Мерич. Хорошо, хорошо -- слушаю.

 Марья Андреевна. Приехал этот Беневоленский. Он груб, необразован -- просто ужас!

 Мерич. Мери! Ведь это скучная материя. Зачем нам на эти пустяки терять драгоценное время?

 Марья Андреевна. Да как же мне быть с этим Беневоленским? Я просто его боюсь.

 Мерич. Стоит об этом думать! Тебе что за дело до этого Беневоленского?

 Марья Андреевна. А маменька-то? Как же мне быть с маменькой-то? Ах, Владимир, ты многого не знаешь и не хочешь слушать.

 Мерич. Что мне знать! Я знаю только одно, что ты меня любишь; а если ты меня любишь, то я не думаю, чтоб ты пошла за Беневоленского.

 Марья Андреевна. Но все-таки я в очень неловком положении. Посоветуй, что мне делать.

Мерич целует ее в плечо.

 Ах, Владимир, кабы ты знал, как мне тяжело, а ты все с нежностями!

 Мерич. Ах, боже мой, Мери, я люблю тебя! Я рад случаю, что застал тебя одну, а ты мне рассказываешь про маменьку, про женихов каких-то; да какое мне дело до них? (Целует опять в плечо.)

 Марья Андреевна (уклоняется от него). Тебе, кажется, и до меня нет никакого дела, потому что ты не хочешь войти в мое положение. Бог с тобой!

 Мерич. Ты сердишься... И это любовь!

 Марья Андреевна. А это любовь, что ты меня слушать не хочешь? (Плачет.)

 Мерич. Вот и слезы! Раненько! (Садится на стул.) Впрочем, я так и думал! Это уж обыкновенная история! Вот любовь-то ваша! Сначала признания, страстность, а потом -- либо папенька, либо маменька, или там жених какой-нибудь. (Молчание.)

 Марья Андреевна. Владимир! Ты сердишься?

 Мерич. Нет, я уж привык к этому. И тебе не жаль меня, Мери? Я уж и так измучен жизнью, а ты мне не хочешь доставить ни одной минуты неотравленного удовольствия.

 Марья Андреевна. Не сердись, Владимир... Помиримся. (Целует его.) Мало тебе этого?

 Мерич. Очень мало.

Марья Андреевна целует его еще несколько раз.

 Смелей, Мери, смелей! Вот теперь я вижу, что ты умная девушка. Ах, Мери, я вспомнил одну женщину: вот это была любовь!

 Марья Андреевна. Зачем же ты мне это говоришь? Ты думаешь, мне это приятно слышать?

 Мерич. Что ж это? Ревность! Ты разве ревнива? Я очень люблю дразнить ревнивых женщин.

 Марья Андреевна. Нет, это не ревность, а мне обидно, что ты говоришь о других женщинах в то время, когда я к тебе ласкаюсь. Ты и про меня также станешь рассказывать...

 Мерич. За кого же ты меня принимаешь! Нет, Мери, мне уж некого больше любить. Поцелуй меня, Мери!

 Марья Андреевна. Довольно, Владимир, довольно. Лучше поговорим о чем-нибудь.

 Мерич (садится рядом с ней и обнимает ее). О чем говорить, о чем говорить?

 Марья Андреевна (проворно взглядывает в окно). Ах! Маменька!..

 Мерич (вставая со стула). В самом деле?

 Марья Андреевна (смеется). Нет, я нарочно, только чтобы ты сел подальше. В самом деле, Владимир, сядь подальше да поговорим. Мне так хочется поговорить с тобой.

 Мерич (рассеянно). В следующий раз я тебе принесу свой дневник, мы его почитаем вместе, а теперь, знаешь ли что? Пойдем в сад.

 Марья Андреевна. Как можно! Того и гляди, маменька придет.

 Мерич. А скоро она придет?

 Марья Андреевна. Я думаю, скоро.

 Мерич. Так прощай.

 Марья Андреевна. Тебе уж скучно стало, не правда ли? Тебе скучно? Какой ты, Владимир! Кабы ты знал, с каким нетерпением я ждала тебя! Какое мне наслаждение тебя видеть! А ты десяти минут не хочешь посидеть со мной.

 Мерич. Я боюсь, что Анна Петровна меня здесь застанет; тебе же будут неприятности.

 Марья Андреевна. Ну что ж, она побранит меня, да и все тут.

 Мерич. Ведь и мне тоже достанется. А впрочем, у меня есть дело необходимое: я, пожалуй, минут десять побуду, а больше нельзя. (Садится подле нее.) Я готов всю жизнь сидеть с тобой и любоваться на тебя.

 Марья Андреевна. Ты, кажется, опять близко ко мне.

 Мерич. Какие вы все странные: уйди от вас -- вы сердитесь; очень близко к вам -- вам тоже неприятно. Выбирай из двух: или уйти, или сидеть подле тебя.

 Марья Андреевна. Останься, только с уговором: посиди подольше.

 Мерич. Изволь, изволь. (Обнимает ее. Сидят несколько времени молча). Погоди, мой друг Мери, придет время, когда я назову тебя своей торжественно, публично. Ты пойдешь за меня?

 Марья Андреевна. Зачем же ты спрашиваешь?

 Мерич. А может быть, тебя не отдадут за меня?

 Марья Андреевна. Вот вздор какой!

 Мерич. Впрочем, мне надобно устроить кой-какие дела свои -- и тогда, Мери, тогда... мы с тобой заживем славно.

 Марья Андреевна. Да только сбудется ли это?

 Мерич. Сбудется, Мери, сбудется. Я не посмотрю ни на какие обстоятельства... Не отдадут тебя -- я увезу.

 Марья Андреевна. Маменька идет!

 Мерич. Куда ж мне теперь деться! Ведь я ей навстречу попадусь. Мне бы этого не хотелось.

 Марья Андреевна. Ступай через сад.

 Мерич. Прощай. (Целует ее.)

 Марья Андреевна. Прощай! Когда же?

 Мерич. Скоро, скоро.

 Марья Андреевна. Приходи поскорей!

Мерич уходит.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

 Марья Андреевна (одна, садится за работу). Боже мой, как я счастлива! Я не могу опомниться!.. Теперь для меня не страшна жизнь. Что б ни делалось вокруг меня -- у меня есть надежда, (видит задумавшись.)

Входят Добротворский и Анна Петровна, Дарья снимает с нее салоп и уходит.

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Марья Андреевна, Добротворский и Анна Петровна.

 Анна Петровна (садится). Что же нам теперь делать-то, Платон Маркыч?

 Добротворский. Что делать-то, сударыня -- божья воля! В отчаяние только приходить не надо.

 Анна Петровна. Куда я теперь денусь с дочерью-то? Посудите, Платон Маркыч! Что я знаю, что я умею? Уж и до этого-то горя я не знала, что делать, а теперь вовсе дура сделалась. Посоветуйте.

 Марья Андреевна. Что такое, маменька, сделалось?

 Анна Петровна. А то, что вот мы с тобой нищие теперь. Дело-то наше проиграно, дом-то отнимут, да еще взыскание положено.

 Марья Андреевна. Ах, какое несчастье!

 Анна Петровна. Что делать-то, Платон Маркыч? Посоветуйте.

 Добротворский. Что я вам могу, сударыня, посоветовать? Ничего не могу. Вот хоть теперича прикажите меня казнить -- ничего не выдумаю, состарелся, поглупел. Делец был, Анна Петровна!.. Что ж делать-то?.. Вот уж и оглох совсем...

 Анна Петровна. Да вы все-таки мужчина, а я и ума не приложу; женщина я слабая, сырая да и памяти совсем нет.

 Добротворский. Какой уж я мужчина! Эх, эх! Вот так-то и всегда бывает: не ждали, не чаяли, а тут вдруг этакое несчастие. Ах ты, господи, боже мой! (Качает головой.)

 Анна Петровна. Эко горе-то, Платон Маркыч, мне на старости лет-то! Одна-то-одинешенька, без мужчины... Вон еще обуза-то: не знаю, как с рук сбыть.

 Добротворский. Точно, сударыня, точно... Уж что говорить.

 Анна Петровна. Да уж горюй не горюй -- этим не поможешь.

 Добротворский. Не поможешь.

 Анна Петровна. Хлопотать надо как-нибудь; говорят, в сенат надо жалобу подавать.

 Добротворский. Надо, сударыня, непременно надо; как же можно не хлопотать...

 Анна Петровна. Знакомых-то у меня нет, попросить-то некого.

 Добротворский. Кого, сударыня, просить! Кто хлопотать станет! Попросить, так надо денег дать.

 Анна Петровна. Поищите, Платон Маркыч, нет ли у вас кого из знакомых, чтобы делами-то занимался.

 Добротворский. Да уж кроме Максима Дорофеича, некого просить.

 Анна Петровна. Вот и прекрасно! Он вчера с вами говорил что-нибудь, как от нас-то поехал?

 Добротворский. Как же, говорил-с. Он говорит: коли отдадут Марью Андревну, так я хлопотать стану. Это дело еще можно исправить. Мне, говорит, Марья Андревна очень нравится; мне, говорит, лучше и не надо; узнай, как их расположение, а я, говорит, хоть сейчас готов.

 Анна Петровна. Что ж вы до сих пор молчали?

 Добротворский. Извините, сударыня, совсем из ума вон, а теперь вот к слову пришлось, и сказал.

 Анна Петровна. Слышишь, Машенька!

 Марья Андреевна. Что такое?

 Анна Петровна. Ты Максиму Дорофеичу очень понравилась.

 Марья Андреевна. Очень рада.

 Анна Петровна. Ну, и слава богу, что рада; он предложение делает.

 Марья Андреевна. Ни за что на свете!

 Анна Петровна. Ты никак с ума сошла, как я погляжу на тебя. Разве ты не видишь, что нам теперь больше делать нечего; не по миру же нам итти.

 Марья Андреевна. Лучше, маменька, и не говорите про Беневоленского, я про него и слышать не хочу.

 Анна Петровна. Что ты! Что ты! Ты опомнись -- ведь не десятки женихов-то у тебя, выбирать-то не из кого; не сотни тысяч за тобой, чтоб такими женихами брезгать: такого-то жениха нам с тобою и не дождаться.

 Марья Андреевна. Ради бога, маменька, не говорите мне про Беневоленского.

 Анна Петровна. Ты дура совсем, я вижу. Да что с ней толковать, у нее еще все ветер в голове; она и сама не знает, что говорит... Неужто ее глупости слушать? Скажите, Платон Маркыч, Максиму Дорофеичу, что мы очень рады, чтобы он формальное предложение сделал.

 Добротворский. Хорошо, сударыня, нынче же скажу.

 Марья Андреевна (быстро встает со стула). Что вы делаете! Платон Маркыч, не ходите к Беневоленскому! Он мне не нравится, он мне противен!.. Я не пойду за него ни за какие сокровища!

 Анна Петровна. Что вы ее слушаете, все вздор болтает! Я уж и не знаю, какой дрянью у ней голова-то набита. Делайте, как я вам говорю, что ее слушать; она еще одумается двадцать раз.

 Марья Андреевна. Я не стану ничего говорить; делайте, что хотите, только я не пойду за Беневоленского.

 Анна Петровна. Ты не пойдешь?

 Марья Андреевна. Не пойду.

 Анна Петровна. А мне кажется, что это только каприз у тебя; только, чтоб матери напротив что-нибудь сделать. Тебе меня только расстроить хочется. А ты пожалей меня на старости лет; ты видишь, я и так насилу ноги таскаю. Я женщина сырая, а тут этакой удар -- последнее состояние отнимают! Вот, говорят, в сенат надо жалобу подать, а кто напишет-то... Мы, что ли, с тобой? Так мы и аза в глаза не знаем. Коли Максим Дорофеич не возьмется, так ведь мы нищие будем, понимаешь ли ты это? А что ему за радость браться за дело, коли ты от него свою физиономию-то отворачиваешь. Коли ты об себе-то не хочешь подумать, так ты хоть мать-то пожалей. Куда я денусь, на старости лет -- я женщина слабая, сырая, уж и теперь насилу ноги таскаю. В кухарки мне, что ли, итти?

 Марья Андреевна. Господи! Что ж мне делать!

 Анна Петровна. Матери послушайся.

 Добротворский. Маменьки надо послушаться, матушка барышня.

 Марья Андреевна. Нет, что хотите со мною делайте, я не могу!

 Добротворский. Переломите себя как-нибудь.

 Марья Андреевна. Не могу, не могу, не могу!..

 Анна Петровна. Оставьте ее, Платон Маркыч! Бог с ней!.. Каково мне, Платон Маркыч, это видеть, матери-то, старухе-то! (Плачет.) Батюшки! Где платок-то! Так и есть -- потеряла в городе, еще и с деньгами... Одно к одному. А! Да гори все прахом -- ничего мне не нужно, коля уж дочь родная об моем горе и подумать не хочет. Живи, как знаешь, бог с тобой! Вот вырастила на свою голову!..

 Марья Андреевна. Маменька, что вы говорите! За что вы меня терзаете!..

 Анна Петровна. А ты слушайся матери! Ты думаешь, мне легко с тобой разговаривать... Иногда что и скажешь... У меня сердце слабое, женское.

 Марья Андреевна. Маменька! Он мне очень не нравится. Я все для вас готова, все, что вам угодно, только не принуждайте меня замуж итти; я не хочу замуж. Я не пойду ни за кого.

 Анна Петровна. Скажите, пожалуйста, Платон Маркыч, она совсем сумасшедшая! Ведь ты не понимаешь, что говоришь! Ну, можно ли этакую вещь сказать: не пойду замуж! Это все только фантазии. Очень интересно быть старой девкой! А мне-то что ж, в богадельню, что ль, итти! Во-первых, ты, коли любишь мать, должна выйти замуж, а во-вторых, потому что так нужно. Что такое незамужняя женщина? Ничего! Что она значит? Уж и вдовье-то дело плохо, а девичье-то уж и совсем нехорошо! Женщина должна жить с мужем, хозяйничать, воспитывать детей, а ты что ж будешь делать-то старой девкой? Чулок вязать! Подумала ли ты об этом?

 Марья Андреевна. Нет, маменька, я об этом не думала.

 Анна Петровна. Ну, поди сюда, сядь подле меня! Поговорим с тобой хорошенько. Я сердиться не буду.

Марья Андреевна садится подле нее.

 Выслушай ты меня хладнокровно. Я ведь знаю, у вас один разговор: по любви выйти замуж. Влюбляются-то, Машенька, только те, которым жениться нельзя, либо рано, потому что еще в курточках ходят, либо нечем жить с женой; так вот они и влюбляются. Порядочный человек не станет вам в любви открываться да влюбления-то свои высказывать, а просто придет к матери да скажет: "Мне ваша дочка нравится", да и тебе-то тоже прямо, без разных там фарсов дурацких: "Сударыня, маменька ваша согласны, вы мне нравитесь, угодно вам меня осчастливить?" И все это честно и благородно. Вот как это бывает, Машенька. Ты вот с Беневоленским и десяти слов не сказала, а уж и слышать про него не хочешь. А будет ездить, познакомишься, может быть и увидишь, что хороший человек. Ведь вертопрахи-то ваши только мастера разговаривать, а что от них толку -- только слава дурная.

 Добротворский. Это правда, сударыня.

Молчание.

 Анна Петровна. Машенька, потешь ты меня на старости лет, послушайся матери.

 Марья Андреевна (встает). Маменька! Я не могу теперь итти ни за Беневоленского, ни за кого. Сделайте милость -- не принуждайте меня. Я одного у вас прошу: не говорите мне про замужество, подождите немного. Ради бога, дайте мне пожить на свободе.

 Анна Петровна. Эка невидаль девичье житье! Жаль расставаться!

 Марья Андреевна. Пусть Беневоленский к нам ездит, я буду с ним ласкова, все что вам угодно; только пусть он подождет... Ну, месяц, один месяц. Я посмотрю на него хорошенько, узнаю его. Согласны?

 Анна Петровна (целует Марью Андреевну). Ну, что с тобой делать, так и быть. Что, утешилась теперь? Вот ведь ты какая глупая!

Марья Андреевна уходит.

 Что делать-то, Платон Маркыч! Скажите Максиму Дорофеичу, что я очень рада, но чтоб он месяц погодил делать предложение... Да и об деле-то попросите.

 Добротворский. Очень хорошо-с.

Хорькова входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Хорькова.

 Хорькова. Покорно благодарю, матушка Анна Петровна, покорно благодарю! Одолжили, нечего сказать!

 Анна Петровна. Что такое? Что я вам сделала?

 Хорькова. Я хоть необразованная женщина, а над собой смеяться не позволю. Вы тогда меня обнадежили. Я, разумеется, прихожу домой, говорю: "Миша, друг мой, Анна Петровна согласна; открой, говорю, друг мой, свои мысли Марье Андревне", -- а та ему напрямки отказала! Приходит такой расстроенный. "Нет, говорит, мне, маменька, счастия в моей жизни; вы, говорит, меня обманули". -- "Я, говорю, мой друг, никогда обманщицей не была, а если нами пренебрегают, так нечего тебе, говорю, беспокоиться -- ты, с твоим образованием, всегда найдешь себе невесту не хуже Марьи Андреевны... А уж я не утерплю, пусть меня ругают, я все-таки пойду отчитаю Анне Петровне".

 Анна Петровна. Что ж делать-то мне? Ее воля, я ее принуждать не могу.

 Хорькова. Это, Анна Петровна, просто насмешка; я так это за насмешку и принимаю.

 Анна Петровна. Да помилуйте, матушка, какая же это насмешка?

 Хорькова. Насмешка, насмешка! Вам просто хотелось из меня перед сыном дуру сделать. Я хоть и необразованная женщина, а понимаю...

 Анна Петровна. Что вы тут понимаете! Нечего вам тут понимать-то.

 Хорькова. Ну, уж не говорите, пожалуйста... Знаем мы кой-что. У вас теперь какой-то богатый жених на примете, так вы другими-то и брезгуете. Только вы поторопитесь, Анна Петровна, я вам советую, а то чтобы разговору какого не было.

 Анна Петровна. Какого разговору? Что вы, ссориться, что ли, со мной пришли, Арина Егоровна?

 Хорькова. Уж там, матушка, как хотите, принимайте: я сама вами кругом обижена. Что я не знаю, про то говорить не стану, а что знаю, про то напрямки отпечатаю. Люди ложь, и мы то ж.

 Анна Петровна. Язык-то без костей, говорить все можно, только слушать-то нечего.

 Хорькова. Слушай не слушай, как кому угодно, а уж коли говорят, так, значит, что-нибудь есть.

 Анна Петровна. Кто говорит и что говорит? Кому нужно про меня говорить что-нибудь?

 Хорькова. Не про вас и речь, а про Марью Андревну; а то горда уж очень она у вас, вот теперь гордости-то поубудет. Нам-то отказали, а этот-то ваш богатый жених как бы сам не отказался, коли прослышит что-нибудь.

 Анна Петровна. Да что вы, Арина Егоровна, рехнулись, должно быть! Да кто же смеет что-нибудь сказать про мою Машеньку?

 Хорькова. Ах, матушка, никому рта не зажмешь; всякий волен говорить, на то язык дан.

 Анна Петровна. Что ж это такое! Вот послушайте, Платон Маркыч, еще тут сплетни какие-то распустили про Машеньку! На что это похоже!

 Добротворский. На всякое чиханье, сударыня, не наздравствуешься. Слушать-то не приходится.

 Анна Петровна (Добротворскому). Да что же, можно сказать про мою Машеньку, скажите на милость.

 Хорькова. Уж известно что! Зачем к вам Мерич каждый день ходит? Ведь соседи видят -- скрыть нельзя. И при вас и без вас бывает. Вы-то, может быть, еще и сами всего не знаете. Я необразованная женщина, да не позволила бы этого своей дочери. Мне сын говорит, что его ни в один порядочный дом не пускают за его пошлости. Своими глазами видела, как он от вас из саду крадется, точно вор какой.

 Анна Петровна. Что же это, господи! Вот что значит без мужчины-то в доме -- всякий и сочиняет, что ему в голову придет. Вот дело-то женское какое. Пожалейте вы меня, Арина Егоровна! Я женщина слабая, сырая, что вы меня расстраиваете, как вам не грех!

 Хорькова. Снявши-то голову, по волосам не плачут. Сами виноваты, что допустили до этого. Теперь вот ищите-ка женихов: не всякий-то польстится. Хоть бы вы и согласны были, а уж я теперь своему Мише не позволю. Нет, покорно вас благодарю!

 Анна Петровна. Да мы ни в Мише, ни в вас не нуждаемся! Эка важная партия! Невидаль какая! Вам бы только сплетничать!..

 Хорькова (встает). Да уж, матушка, не взыщите; что слышала, того от других не потаю.

 Анна Петровна. Где утаить! Еще своего прибавите. Вы уж обрадовались, что вам случай есть. От вас только этого и ждать можно.

 Хорькова. Я сама от вас, кроме обиды да насмешки, ничего не видала. Только вот не могла вытерпеть, чтобы не выговорить вам за Мишу, а то бы и нога моя в вашем доме не была. А Мише я и думать не позволю о вашей дочери: с его умом и образованием мы и почище найдем. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же без Хорьковой.

 Анна Петровна. Что ж это такое? Платон Маркыч, посудите вы сами. Опомниться-то ведь я не успела, а то бы уж я напела ей. Ведь теперь, чего доброго, расславит везде... погубит она мою голову! Вот как без мужчины-то, Платон Маркыч! И туды и сюды -- все сама, да еще и за дочерью смотри; отлучиться из дому нельзя, а я женщина сырая. Маша! Маша! Дарья! Дарья!

Входит Дарья.

 Что ты, оглохла, что ли? Не докличешься тебя!.. Позови барышню,

 Дарья. У меня ведь не одно дело-то; сложа руки не сижу. (Уходит.)

 Анна Петровна. Ох, измаялась я нынче день-то, а тут еще напасть этакая. И руки и ноги дрожат. Что ж это Маша со мной делает! Чувствую, что слабая мать. Поддержите меня, Платон Маркыч!

Входит Марья Андреевна.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Те же и Марья Андреевна.

 Марья Андреевна. Вы меня кликали, маменька?

 Анна Петровна. Что ты, в гроб, что ли, хочешь меня вогнать прежде времени! Что ты еще затеяла!..

 Марья Андреевна. Что такое?

 Анна Петровна. Был здесь Мерич без меня? (Молчание.) Что ж ты молчишь?

 Марья Андреевна. Был не надолго. Я ему сказала, что вас дома нет, он и ушел.

 Анна Петровна. Не обманывай ты меня; что у тебя с ним за шашни? Говори!

 Марья Андреевна. Да какие шашни, кто вам сказал, маменька?

 Анна Петровна. Кто сказал? Все говорят. Мне теперь глаза показать никуда нельзя. Сейчас Хорькова приходила -- уж и она знает. Чтоб его у нас и духу не было, я его и пускать не велю. Слышишь, сударыня?

 Марья Андреевна. Нет, маменька, этого нельзя.

 Анна Петровна. Отчего это нельзя? Что с ним церемониться, что ли? Не велик барин! Прогоню, да и все тут. Тебе надо замуж итти, а с этими-то разговорами не скоро жениха сыщешь. Осрамила ты меня совсем. Или сейчас же Максиму Дорофеичу надо слово дать, или завтра же скажу Меричу, чтоб он и глаз к нам не показывал.

 Марья Андреевна. Не делайте этого, ради бога. Я вас умоляю, маменька. Как это можно!

 Анна Петровна. Так ступай замуж.

 Марья Андреевна. Маменька, дайте мне подумать. Я совершенно растерялась, у меня голова кругом идет. Дайте мне подумать.

 Анна Петровна. Об чем тут думать! Надо сейчас что-нибудь делать, а то услышит Максим Дорофеич эти сплетни, пожалуй откажется. Что ты тогда с моей головой сделаешь? Какой тогда срам-то будет! Завтра надо сказать Максиму Дорофеичу, что мы согласны.

 Марья Андреевна. Нет, маменька, это выше сил моих!

 Анна Петровна. Ну, так живи, как знаешь! Мне теперь до тебя и дела нет. Я тебя растила, я тебя воспитывала, хлопочу, ни дня ни ночи покою себе не имею, а ты меня знать не хочешь! Для тебя мать-то дешевле всякого, прости господи! Я теперь слова тебе не скажу, повесничай с кем хочешь! Ты мать позабыла, ты для матери ничего не хочешь сделать; авось, добрые люди найдутся, не оставят старуху. Пойдемте, Платон Маркыч, ко мне в комнату. (Встает и идет.) Видно, уж мне, старухе, век горе мыкать.

 Марья Андреевна (за ней). Маменька!..

 Анна Петровна. Ты не ходи за мной! Я теперь тебя и видеть не хочу. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Марья Андреевна и Добротворский.

 Марья Андреевна (садится на стул и закрывает лицо платком. Добротворский стоит против нее.) Это мученье!

 Добротворский. Что, побранила вас маменька-то! Ну, ничего! Не плачьте, барышня! Помиритесь как-нибудь.

 Марья Андреевна. Ах, Платон Маркыч! Быть может, маменька и права, но она требует от меня невозможного.

 Добротворский. Отчего ж, матушка барышня, невозможно? Ей-богу, возможно! Утешьте старуху. Ведь уж лучше Максима Дорофеича жениха не найти вам.

 Марья Андреевна. Послушайте, Платон Маркыч -- вы человек добрый, я с вами буду говорить откровенно. Я люблю другого; он хорош, умен, образован; посудите сами, как же мне променять его на Беневоленского.

 Добротворский. Да он молодой человек, барышня?

 Марья Андреевна. Очень молодой...

 Добротворский. Свистуны ведь они, матушка, никакой основательности нет. Не верьте вы им. Нынче любит, а завтра разлюбит. Им потеха, а бедные девушки плачут.

 Марья Андреевна. Я не знаю, разлюбит он меня или нет, только я его люблю.

 Добротворский. Матушка барышня, я вас еще вот какую знал: ребенок были, несмысленочек, на руках носил. Ваш папенька покойник мне благодетель, в люди меня вывел, я прежде очень маленький человек был. Как умирал покойник, -- ты, говорит, Платон, жену с дочерью не оставь! Слушаю, говорю, батюшка Андрей Петрович, служить буду, пока сил хватит. Я вас, барышня, больше родной люблю, так горько мне будет, как вертопрах какой-нибудь посмеется над вами. Плюньте вы на них! А ведь и то сказать, барышня, вы лучше нас знаете, мы люди старые, из ума выжили! Советовать не смею, рассудите сами. Вот на старости лет для вас, сударыня, за сватовство принялся. Нашел человека, кажется, хорош, а ведь бог его знает, где мне разобрать, посмотрите сами; как бы греха на душу не взять. А все мой совет -- лучше маменьки послушаться, меньше греха будет.

 Марья Андреевна. Платон Маркыч, помирите меня с маменькой, она вас любит.

 Добротворский. Не беспокойтесь, матушка, помирю, об этом не беспокойтесь.

 Марья Андреевна. Подите скажите ей, что я через три дня ей дам ответ. Мне нужно подумать, поговорить с ним, он обещал жениться на мне.

 Добротворский. Хорошо, барышня. Сейчас прикажете к маменьке сходить?

 Марья Андреевна. Да, пожалуйста, сейчас. Мне всегда тяжело, когда она сердится, за дело ли, не за дело ли.

 Добротворский. Как же, матушка, не тяжело -- ведь мать. Хорошо-с. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Марья Андреевна одна и потом Дарья.

 Марья Андреевна. Что мне делать, я решительно не знаю! Я чувствую, что дурно делаю, что ссорюсь с маменькой, но итти за Беневоленского я не могу -- я люблю Владимира. Да если б я и решилась пожертвовать собой, я теперь не имею права. За что же я обману бедного Владимира: он так меня любит.

 Дарья (входит). О! чтоб вас!.. Вечно все растеряет! (Берет платок Анны Петровны.)

 Марья Андреевна. Даша, что маменька делает?

 Дарья. Разговаривает с Платоном Маркычем.

 Марья Андреевна. Сердита она?

 Дарья. Приступу нет! (Уходит.)

 Марья Андреевна. Жаль мне маменьку, ей-богу жаль! Если б я не наделала глупостей, я бы теперь с ней поговорила откровенно, что Беневоленский мне не нравится, а теперь не могу, -- теперь мне одно средство: поговорить с Владимиром, потом скажем маменьке -- и не об чем думать. Ах, дура, да об чем же я плачу? Человек говорит мне прямо, что он женится на мне, а я плачу да выдумываю разные несчастия. (Смеется, потом задумывается.) А если нет? Если нет? Что ж тогда? Впрочем, какое же я имею право так дурно думать о нем: я его еще не знаю. Да что это, господи! Что я говорю! Я помешалась совсем. Другая бы на моем месте прыгала от радости, а мне всякий вздор в голову лезет. Нет, нет, не хочу ни об чем думать! Владимир на мне женится. О, кабы мне его увидать поскорей!

Входит Добротворский.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Марья Андреевна и Добротворский.

 Добротворский. Пожалуйте к маменьке, барышня. Я ее уговорил немножко. Не бойтесь ничего, теперь браниться не станет, поговорить хочет. Пусть, говорит, она увидит, что мать ей зла не желает. Вот сейчас и поговорим все вместе, авось, барышня, как-нибудь и уладим. (Уходит.)

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Комната первого действия.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

 Марья Андреевна (одна). Вот уж третий день его нет. Что это значит? Третий день ужасных мучений! Он, должно быть, нездоров! Что, если он и нынче не придет, я, кажется, сойду с ума. Как незаметно подкралось ко мне это горе. Неделю тому назад я была весела и ни об чем не думала. Я так и жду, что приедет Беневоленский и сделает предложение. Что я буду делать? Маменька так уверена во мне, так меня любит!.. Теперь ее спокойствие зависит от меня. Неужели у меня хватит сил противиться ей.

Дарья входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Марья Андреевна и Дарья.

 Дарья. О, чтоб!.. Вот везде одна, поспевай тут... Что это вы, барышня, какие скучные?

 Марья Андреевна. С чего же мне веселой-то быть. Погадай-ка мне, Даша, на картах.

 Дарья. Извольте, барышня, сейчас разложу. (Раскидывает карты.)

 Марья Андреевна. Что, Даша, выходит что-нибудь? Чай, все вздор.

 Дарья. Нет, матушка, не говорите этого. Вот недавно куме Аксинье гадала: все винновый туз выходит. Смотри, говорю, будет тебе горе какое-нибудь. Что ж, барышня, так и есть: шубку новенькую украли, с иголочки. (Разводит руками.) При своем антиресе от треф!.. в собственном доме... исполнение желания... бубновый король марьяжный...

 Марья Андреевна. Кто же это бубновый король?

 Дарья. Уж, известно, Владимир Васильевич, кому ж быть!

Входит Анна Петровна.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Анна Петровна.

 Анна Петровна. Что это вы, никак гадаете? Погадай-ка, Дарья, и мне.

 Дарья. Извольте, матушка, сейчас.

 Анна Петровна. На какую, бишь, я даму-то гадаю? Не помнишь ли, Машенька?

 Дарья. Я вас червонной, матушка, положу. Ах, барышня, почтальон идет. (Идет за письмом.)

 Марья Андреевна. От кого это? Боже мой, как у меня сердце забилось!

Дарья возвращается с письмом.

 Анна Петровна. Поищи-ка, Даша, очки. (Распечатывает письмо.)

 Дарья. Вот они, матушка.

 Анна Петровна (смотрит на подпись). От Беневоленского.

 Марья Андреевна. От Беневоленского? Что ж он пишет?

 Анна Петровна (читает). "Милостивая государыня, многоуважаемая Анна Петровна! Принимая в уважение ваше расположение и радушный прием, оказанные мне в прошедший четверток, я беру на себя смелость предложить свою руку и сердце вашей бесподобнейшей дочке Марье Андревне, коей достоинствами и красотою я очарован. Причем честь имею присовокупить, что я слышал от Платона Маркыча о вашем деле, в котором, как знающий человек, могу быть ходатаем, конечно только в том случае, когда вы согласитесь принять мое предложение. Я человек деловой, и мне терять время понапрасну на чужие хлопоты нельзя. Состояние мое вы знаете, и я неусыпно стараюсь о приращении оного, употребляя на это все свои способности; ибо, как вам известно, состояние дает вес в обществе. Принимая в соображение все оное, а равно положение, в котором вы находитесь, я не думаю, чтобы вы отказались породниться со мной. Ожидаю вашего ответа сегодня же или, в крайнем случае, завтра, чтобы не оставаться в неизвестности. Засвидетельствуйте мое нижайшее почтение Марье Андревне и передайте им, что я, как страстный их обожатель, с душевным трепетом ожидаю их ответа. G истинным почтением и таковою же преданностию честь имею пребыть Максим Беневоленский". Ну, что же, Машенька, надобно писать.

 Марья Андреевна (в волнении). Погодите, маменька, погодите...

 Анна Петровна. Чего ж годить-то? Маша! Послушай ты меня, ведь уж этакой партии нам с тобой не дождаться. Максим Дорофеич человек деликатный, надо же ему что-нибудь написать, чтоб не сомневался по крайней мере.

 Марья Андреевна. Погодите, маменька, ради бога, погодите, завтра... завтра...

 Анна Петровна. Да отчего ж не теперь?

 Марья Андреевна. Теперь я не могу. Я не знаю, что отвечать; я так взволнована... Мне нездоровится что-то, у меня голова болит. Я решительно не могу!..

 Анна Петровна. Ну, как хочешь! Завтра так завтра. А я все-таки пойду подумаю, как написать поскладней. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Марья Андреевна и Дарья.

 Марья Андреевна. Даша, ты знаешь, где Владимир Васильич живет?

 Дарья. Знаю, матушка.

 Марья Андреевна. Беги к нему, Даша, голубушка, беги поскорей.

 Дарья. Что вы, матушка! Ну, как маменька узнает!

 Марья Андреевна. Ступай, ничего, ступай. Я как-нибудь скажу маменьке. Только, ради бога, поскорей. Скажи ему, чтоб он сейчас же пришел сюда, сию минуту.

 Дарья. Ну, видно, нечего с вами делать.

 Марья Андреевна. Проворней, Даша, проворней!

Дарья уходит.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

 Марья Андреевна (одна). Нет, этого не будет! Владимир спасет меня... Ну, как она его дома не застанет! Ну, а если... нет, этого не может быть, он меня любит. Ну, уж я теперь и сама не разберу, что я думаю, что я чувствую... мне только страшно чего-то. Ах, кабы она поскорей воротилась. Кто-то идет, не он ли? Нет, это Милашин.

Милашин входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Марья Андреевна и Милашин.

 Марья Андреевна. Скажите, Иван Иваныч, не видали ли вы Владимира Васильича?

 Милашин. На что он вам?

 Марья Андреевна. Ах, боже мой, когда я спрашиваю, значит, что нужно.

 Милашин. Кто ж его знает. Помилуйте, разве можно знать, где подобные люди бывают!

Марья Андреевна отворачивается и плачет.

 Милашин. Вы думаете, я это говорю из ревности. Вы глубоко ошибаетесь. Мне вас жаль, и больше ничего.

 Марья Андреевна. Сделайте милость, не жалейте. Да какое право вы имеете жалеть меня?

 Милашин. Как вам угодно! Я из привязанности к вам, к вашей маменьке говорю это. Я опять-таки повторяю, что такого человека, как Мерич, я бы, на месте Анны Петровны, к воротам бы не подпустил. Если Анне Петровне угодно, чтоб он расславлял везде, хвастался, что вы влюблены в него, так пускай принимает.

 Марья Андреевна. Вы лжете!

 Милашин. Я лгу? Нет, я никогда не лгу-с. Лжет кто-нибудь другой, только не я.

 Марья Андреевна. Зачем вы мне говорите про него: вы знаете, что я не поверю вам. Я его люблю, слышите ли, люблю, люблю! Не смейте при мне говорить про него дурно.

 Милашин. Вы его любите? А он вас любит, вы думаете?

 Марья Андреевна. Послушайте, я начинаю терять терпение! Или замолчите, или убирайтесь прочь от меня!

 Милашин (садится на другой стороне комнаты; молчание). Вы меня обидели, Марья Андревна, жестоко обидели. Я желал вам добра, я с малолетства с вами знаком, а вы меня от себя гоните. Скажите, пожалуйста, чем я это заслужил? (Молчание.) Я только, по правам дружбы, хотел предостеречь вас.

 Марья Андреевна. От кого предостеречь? Не нужно мне ваших предостережений.

 Милашин. Теперь уж я вижу, что не нужно -- вы так ему слепо верите, что никого слушать не хотите. Я и не стану вас разуверять, а все-таки это не мешает мне знать про него кой-какие вещи, не очень хорошие.

 Марья Андреевна. Вы можете знать и можете говорить кому угодно, а все-таки вам никто не поверит.

 Милашин. Что я, подлец, что ли, по-вашему? Вот чего я дождался от вас за мою привязанность!

 Марья Андреевна. Что ж вы узнали? Говорите.

 Милашин. Много узнал, всего не перескажешь.

 Марья Андреевна. И есть у вас доказательства?

 Милашин. Какие же доказательства? Его поведение и без доказательств ясно.

 Марья Андреевна. Ну, а если у вас нет доказательств, так я вам говорю: не верю, не верю, не верю! 7 Милашин. Может быть, когда-нибудь я и докажу вам мои слова на самом деле, только не будет ли поздно.

 Марья Андреевна. Это уж не ваше дело. Когда будете иметь доказательства, тогда и говорите, а до тех пор молчите. (Молчание.) Что ж это так долго? (Смотрит в окно. Молчание.) Наконец-то!

 Милашин. Что такое?

 Марья Андреевна. Владимир Васильич. Ну, уж достанется ему от меня.

Мерич входит.

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Мерич.

 Марья Андреевна. Что это вы пропали? Как вам не совестно!

 Мерич (целует руку). Виноват, Марья Андревна, виноват! И оправдываться не стану. Здравствуйте, Иван Иваныч.

 Марья Андреевна. Мне нужно рассказать ва?л кой-какие новости, не совсем приятные.

 Мерич. Неприятные! Это дурно. Вы меня пугаете.

 Марья Андреевна. Да, для меня -- очень неприятные.

 Мерич. А если для вас они неприятны, так уж и для меня также.

 Милашин. Отчего же это так? Позвольте вас спросить.

 Мерич. По очень простой причине, Иван Иваныч: я принимаю очень близко к сердцу все, что касается до Марьи Андревны. Теперь вы поняли?

 Марья Андреевна. Да, Иван Иваныч, это дело касается нас обоих.

 Милаши н. В таком случае, извините.

 Мерич. Что это вы похудели, побледнели, Марья Андревна?

 Марья Андреевна. Я вам говорю, что у меня есть много неприятного; да уж и того довольно: я три дни вас не видала. Чего я не передумала в это время!..

 Мерич. Если я был хоть сколько-нибудь причиной вашего горя, то я считаю себя так виноватым, что не смею и оправдываться. Сердце у вас доброе. А я постараюсь загладить свой проступок. Дайте ручку, в знак перемирия. (Целует у Марьи Андреевны руку.)

 Марья Андреевна. Да, уж, конечно, виноваты. Как это не заглянуть почти неделю! Бог с вами! Я уж к вам посылала Дарью.

 Мерич. Она, вероятно, меня не застала дома; мы с ней разошлись.

 Милашин (в сторону). Это невыносимо!

 Мерич. Зачем же вы присылали Дарью ко мне?

 Марья Андреевна. За вами. Мне очень нужно с вами переговорить об одном весьма важном деле.

 Милашин. Прощайте, Марья Андревна.

 Марья Андреевна. Куда вы?

 Милашин. За доказательствами.

 Марья Андреевна. Желаю вам успеха.

Милашин уходит.

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Марья Андреевна и Мерич.

 Марья Андреевна. Владимир, Владимир! Что ты со мной делаешь! Я жду тебя не дождусь!

 Мерич. Что такое, что такое! Об чем ты плачешь?,

 Марья Андреевна. Владимир, у нас страшное горе: мы проиграли дело... у нас отнимают все.

 Мерич. Ах, боже мой!

 Марья Андреевна. Что теперь делать? Маменька говорит, что нам будет жить нечем. Единственное средство мне -- пожертвовать собой, выйти за Беневоленского. Я не могу опомниться, нынче я должна дать ответ.

 Мерич. Как это скверно!

 Марья Андреевна (обнимает его), Владимир, спаси меня!

 Мерич (освобождаясь). Погоди, погоди. Поговорим хладнокровно.

 Марья Андреевна. Как же я могу говорить об этом хладнокровно! Владимир, что мне делать!.. Жизнь и смерть моя от этого зависят. (Обнимает его.)

 Мерич. Как ты, Мери, неосторожна! Ну, как кто увидит, что скажут?

 Марья Андреевна. Мне теперь уж все равно, что бы ни говорили.

 Мерич. А я-то чем же виноват! Ведь все на меня падет; скажут, что я тут бог знает что. Ты знаешь, у меня и без того какая репутация.

 Марья Андреевна. Ты боишься? Ты, кажется, прежде не боялся.

 Мерич. Ты не понимаешь, теперь совсем другое дело; тогда не было твоей маменьки.

 Марья Андреевна. Что же мне делать! Я, ей-богу, не знаю.

 Мерич. Ах, как это нехорошо, я совсем этого не ожидал.

 Марья Андреевна. Владимир! Пока я не видала тебя, я бы пошла за кого угодно маменьке. Я полюбила тебя; ты мне говорил, что меня любишь, -- как же мне теперь расстаться с тобой?

 Мерич. Скажи же мне, Мери, сделай милость, чего тебе от меня хочется?

 Марья Андреевна. Владимир, опомнись, что ты говоришь! В какое ты меня ставишь положение! Мне стыдно за себя. Я тебе, как другу, рассказываю свое горе, а ты спрашиваешь, чего мне хочется! Что же мне сказать тебе: женись на мне? Пощади меня!

 Мерич. Ах, Мери! Мери! Ты не знаешь, в каких я теперь странных обстоятельствах. (Ходит по комнате.) Я решительно теперь ничего не могу придумать... решительно ничего.

 Марья Андреевна. Ничего?

 Мерич. Ничего.

 Марья Андреевна. О, боже мой! (Закрывает лицо руками.)

 Мерич. То-то вот все еще неопытность! Мне надобно было бежать от тебя. Зачем я тебя встретил! О, судьба, судьба! Мне легче бы было совсем не видать тебя, нежели смотреть, как ты страдаешь. Впрочем, я не думал, что ты так привяжешься ко мне.

 Марья Андреевна. Что же ты думал?

 Мерич. Я думал, что из наших отношений не выйдет ничего серьезного.

 Марья Андреевна. Ты хотел позабавиться от скуки, для развлечения, не правда ли? Не ты ли сам говорил, что играть любовью тебе надоело.

 Мерич. Да разве я не люблю тебя? Разве я не страдаю теперь? О, кабы ты могла заглянуть в мою душу! Но как же быть? Надобно покориться своей участи; надобно быть тверже, Мери!

 Марья Андреевна. Я была тверда, пока ты не обманул меня так жестоко. И тебе не жаль меня? Скажи, ради бога!

 Мерич. Мне очень жаль тебя, Мери, и тем больше жаль, что я не могу никак помочь тебе. Жениться я не могу на тебе, да и отец мой не позволит. Конечно, я бы не посмотрел на него, а обстоятельства, обстоятельства, которые гнетут меня всю жизнь...

 Марья Андреевна. Ах, боже мой! Скажи ты мне, для чего ты меня обманывал, зачем клялся, когда я от тебя этого не требовала?

 Мерич. Я люблю тебя, Мери! Я увлекся, я не сообразил. Я человек очень страстный.

 Марья Андреевна. Ты любил? Никогда ты не любил меня. Я одна любила. Теперь мне поведение твое стало ясно. Хоть уж и поздно, а я узнала тебя. Господи, боже мой! И ты смеешь называть это любовью! Хороша любовь! -- не только без самопожертвования, даже без увлечения! На нас весь суд, нам не прощают ничего... Я к тебе бросаюсь на шею, а ты оглядываешься, не увидал бы кто. Ты вспомни хорошенько: бывало, ждешь тебя не дождешься; все глаза проглядишь, а ты придешь, как ни в чем не бывало, только разве обдумаешь дома, что говорить, да как бы сделать шаг вперед.

 Мерич. Ты меня обижаешь. Что ж, ты можешь говорить, что хочешь -- ты вправе.

 Марья Андреевна. Не говори, ради бога! Вспомни о совести хоть теперь-то. Теперь уж тебе нет никакой нужды лгать. Теперь тебе остается только хвастаться своими успехами.

 Мерич. Послушай, однако за кого ж ты меня считаешь?

 Марья Андреевна. За кого нужно.

 Мерич. Я, наконец, не могу переносить этого. (Берет шляпу.)

 Марья Андреевна. Ты уходишь? Прощай!

 Мерич. Не могу же я слушать этого! Ну, я виноват, я сознаюсь, да все не так же, как ты говоришь. Все-таки я честный человек. Ведь обстоятельства, Мери, много значат... Где же вам это все знать -- вы женщины.

 Марья Андреевна. Верю, верю.

 Мерич. Нет, право. Ты не сердись на меня. Я не мог и не могу иначе поступить при всей любви к тебе. Ты что хочешь говори, а я все-таки буду утверждать, что люблю тебя. Ты этому не веришь! Ты ошибаешься и обижаешь меня. Могу ли я не любить тебя, такое прекрасное, невинное создание!

 Марья Андреевна. Перестань, ради бога!

 Мерич. При других обстоятельствах я бы отдал все на свете за счастье обладать тобой.

 Марья Андреевна. Перестань же наконец.

 Мерич. Но мне не суждено; что ж делать! Нам нужно расстаться.

 Марья Андреевна. Прощайте, прощайте!

 Мерим целует руку, уходит медленно, потом возвращается.

 Мерич. Нет, я решительно не могу уйти без того, чтоб еще раз не взглянуть на тебя. (Стоит, сложа руки на груди.) Ты на меня не сердишься?

 Марья Андреевна. Не сержусь.

 Мерич. Вот и прекрасно. Прощай, Мери, прощай! Желаю тебе всякого счастья. (Отходит немного.) Обо мне забудь! (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

 Марья Андреевна (одна). И я поверила этому человеку! Как мне стыдно за себя... Он ушел, и ему ничего! Он даже рад, я думаю, что развязался... А я, я? За что же я страдаю, чем я виновата! О, господи! зачем в людях так мало правды! Могла ли я знать, что он меня обманывает! Как мне было знать! Почем мне было знать!.. За что он меня обманул! (Плачет.)

Входит Милашин.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Марья Андреевна и Милашин.

 Милашин. Вот доказательства, Марья Андревна.

 Марья Андреевна. Теперь уж не нужно.

 Милашин. Значит, правду я говорил. Помилуйте, я его знаю очень хорошо. (Читает). "Простите моей дерзости, но я не могу более скрывать страсти, которая меня сожигает". -- Скажите, какие нежности!

 Марья Андреевна. Что вы там еще читаете?

 Милашин. Вот, извольте посмотреть. (Подает ей записки. Марья Андреевна читает про себя.) Вы давеча говорили, что я лгу; я это помню, Марья Андревна.

 Марья Андреевна (рвет записки и бросает их за окно). Только этого недоставало! Это ужасно!

 Милашин. Вот у меня еще есть. Не хотите ли?

 Марья Андреевна. Ах, боже мой! Да на что мне они? Оставьте меня, ради бога. Вы видите, в каком я положении. (После непродолжительного молчания.) Я сейчас видела Владимира Васильича.

 Милашин. Что же он?

 Марья Андреевна (плачет). Ему нет никакого дела до меня. Он говорит, что нужно покориться своей участи.

 Милашин. Мерзавец! Марья Андревна, перестаньте, не плачьте! Я готов жизнью пожертвовать для вас. Скажите, Марья Андреевна, чем я могу быть для вас полезен -- я на все готов.

 Марья Андреевна. Вы ничего не можете для меня сделать. Дайте мне немного успокоиться. Мое самолюбие оскорблено, мне стыдно за себя. Я не о том плачу, что мне нужно пожертвовать собой -- я уж примирилась с этой мыслью, -- а об том, что я была игрушкой пустого человека. Чем вы мне можете помочь?

 Милашин. Хотите, я его вызову на дуэль? Вы думаете, не вызову? Непременно вызову.

 Марья Андреевна. Что вы выдумываете! Зачем вы это сделаете, как, по какому праву?

 Милашин. Да, в самом деле, неловко! Я так только спросил у вас, а то, как вам угодно. Мне жизнь не дорога... Я не могу видеть, как вы страдаете! Неужели я решительно ничем не могу вам помочь?

 Марья Андреевна. Одним только: оставьте меня в покое.

 Милашин. Вы меня гоните! Вы вот как со мной поступаете! Ну, так я вам докажу, что я не заслуживаю этого. Я, Марья Андревна, не Мерич! Я очень хорошо понимаю ваше положение! Выйти за Беневоленского! Какому-нибудь скоту придет фантазия за вас свататься, а вы должны итти за него! Нет, это невыносимо! Это ужасно досадно! Знаете ли что, Марья Андревна? Я человек бедный, я, может быть, сам не знаю, чем содержать себя одного, не только с женой, но я не сделал бы так, как Мерич, не уступил бы вас на жертву Беневоленскому. Марья Андревна! Я предлагаю вам свою руку, мне хочется доказать вам, что я благородный человек.

 Марья Андреевна. Ах, Иван Иваныч, не хотелось бы мне вас обидеть, да нечего делать. Не нуждаюсь я ни в вашей помощи, ни в вашем благородстве; не пойду я за вас ни за что на свете.

 Милашин. Да, конечно, я не Беневоленский; он завидный жених.

 Марья Андреевна. Беневоленский человек с состоянием, да и маменька хочет, чтоб я за него вышла; вот почему я предпочту Беневоленского.

 Милашин. Не угодно? Как вам угодно! Мне только одно обидно: за что вы меня унижаете, ставите хуже какого-нибудь Мерича. Я делаю вам честное предложение, а вы на меня сердитесь; а Мерича не гнали прочь, когда он ухаживал за вами.

 Марья Андреевна. Послушайте, за кого вы меня принимаете? Вы даже не имеете уважения ко мне. Нет, надобно это покончить одним разом. Будет плакать. (Утирает глаза.) Если б теперь Мерич сделал предложение, я б не пошла за него. Я выхожу за Беневоленского -- это решено. Незаметно, что я плакала? Мне хочется показать маменьке, что я без всякого усилия решилась выйти замуж. Пусть она будет весела и покойна, я возьму все на себя. Полноте дуться и вы. Посмотрите, в самом деле, незаметно слез?

 Милашин. Почти незаметно.

 Марья Андреевна. Ну, и слава богу! Станемте смеяться, станемте разговаривать о чем-нибудь о постороннем. Не были ли вы в театрах как-нибудь на-днях?

 Милашин. Вы думаете меня обмануть и себя также. Для чего это? Ведь я знаю, что у вас на душе.

 Марья Андреевна (топает ногой). Я совсем вас не обманываю; мне, право, что-то вдруг весело сделалось. Давайте играть во что-нибудь. Ах, вот карты! Давайте играть в карты.

 Милашин. Давайте, пожалуй, если вам угодно. (Садится к столу.)

 Марья Андреевна. Во что же? В дураки давайте.

 Милашин (сдает). Поиграемте, поиграемте. Послушайте, Марья Андревна, вы притворяетесь. Вы не хотите, чтоб я видел ваши слезы. Зачем же вы от меня-то скрываетесь: я вам не чужой. Это досадно!

 Марья Андреевна. Играйте, играйте, а то останетесь.

 Милашин. Вы так горды, что не хотите мне позволить принимать в вас участие. Ведь это заметно, что вы притворяетесь.

 Марья Андреевна. Что, остались! (Смеется.)

 Милашин. Ну, что ж, остался. (Мешает карты, сдает.) Ведь это ужасно досадно! Это гордость! Вы меня этим унижаете, не считаете ни за что!..

 Марья Андреевна. Вы принимаете! Еще принимаете. Ну, так вы опять остались! (Хохочет.)

 Милашин. Ведь это невыносимо просто.

 Марья Андреевна. Сдавайте, сдавайте. Что же вы!

Милашин сдает.

 (Марья Андреевна задумывается, закрывает глаза платком и опирается на стол, потом утирает глаза и берет, карты.) Кому ходить, мне?

Анна Петровна входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Те же и Анна Петровна.

 Анна Петровна. Что это у вас за смех?

 Марья Андреевна. Да вот Иван Иваныч все остается. Вы совсем не умеете играть. Когда же мы, маменька, напишем ответ Максиму Дорофеичу? (Продолжает играть в карты.) Поблагодарите его за предложение и напишите, что я согласна.

 Анна Петровна. Ты, Маша, согласна? Ну, спасибо тебе, утешила ты меня. Вот теперь я вижу, что ты меня любишь. Обрадовала ты меня... Уж так обрадовала, что и сказать нельзя... Вот, Иван Иваныч, у меня дочка... И красавица и умница. Где тут бумага была? Вот теперь вдруг-то и не придумаешь, что написать. (Берет бумагу и пишет.)

Марья Андреевна и Милашин играют в карты.

 Марья Андреевна (Милашину). Хоть бы поскорее это кончилось, моих сил больше недостает. (Встает.) Дайте, я вам помогу. Что вы пишете?

 Анна Петровна. А вот: "Милостивый государь, Максим Дорофеич! Благодарю вас за лестное для нас предложение. Машенька согласна и просит вас сегодня на чашку чаю". Хорошо ли так-то? Уж я не знаю. А? Аль другое написать?

 Марья Андреевна. Нет, прекрасно, прекрасно! Вот и отошлите поскорей.

 Анна Петровна. Нет, в самом деле, хорошо? Иван Иваныч, хорошо?

 Милашин. Очень хорошо.

 Анна Петровна. А не надо ли чего прибавить?

 Марья Андреевна. Нет, не надо, ничего не надо... довольно и этого. Пошлите поскорей. Дарья, Дарья!

Входит Дарья.

 Пошли поскорей кого-нибудь с этим письмом к Максиму Дорофеичу. Ступай, Дарья, поскорей. Я не выдержу больше... Иван Иваныч, мне дурно!

Милашин подбегает, подает ей стул, Марья Андреевна сидит несколько времени в изнеможении, потом заливается слезами.

 Анна Петровна. Машенька! Машенька! Что ты? Что с тобой?

 Милашин (в сторону). Что же это такое!

 Марья Андреевна. Ничего, это пройдет. Мне дурно что-то. Не беспокойтесь.

 Анна Петровна. Поцелуй меня, Машенька! Умница ты моя...

 Марья Андреевна. Что, маменька, хороший он человек?

 Анна Петровна. Хороший! Уж я не отдам тебя за дурного.

 Марья Андреевна (в слезах). Он меня станет любить? Если он меня будет любить, и я его буду любить.

 Анна Петровна. Да о чем же ты плачешь-то, глупенькая?

 Милашин. Неужели это вас удивляет, что Марья Андревна плачет? Это странно!

 Анна Петровна. А что ж тут, батюшка, странного? Она сама объявила желание выйти за Беневоленского, а теперь плачет. Чем же не партия?

 Милашин. А что ж особенно завидного в Беневоленском?

 Анна Петровна. А то, что ты молод еще судить-то постарше себя. Он солидный человек, с небольшим в тридцать лет уж состояние имеет, делом занимается, а у вас все гулимоны да пошлости на уме.

 Милашин. Состояние! А где взял он это состояние, спросить надобно. У нас совесть есть, оттого и состояния нет. Состояние нажить немудрено.

 Анна Петровна. Да, поди вот, наживи, да тогда уж и разговаривай!

 Милашин. Я и теперь могу рассуждать, кто честный человек, а кто нет. Счастье не в богатстве, а в душевном спокойствии. Соединить свою судьбу с таким человеком, которого, того и гляди, отдадут под суд...

 Анна Петровна. Да, очень нужны мне все эти резоны! Я, батюшка, мать! Так, зря, дела не сделаю. Еще молод очень учить-то меня! Наживи-ка своих детей, да тогда и выдавай, как знаешь. Учить-то всякий умеет, а попробуй-ка за дело-то взяться, так и нет ничего. Все одни фантазии дурацкие. Вот тут с вами табатерку потеряла. О! чтоб вас! Дарья! Дарья!

 Дарья (входит). Что угодно?

 Анна Петровна. Что глаза-то вытаращила! Сыщи табатерку!

Дарья уходит.

 Милашин. Меня вы можете бранить, сколько вам угодно, а за что же должна гибнуть Марья Андревна?

 Анна Петровна. Поди ты, я тебя и слушать-то не хочу. А она должна понимать, кажется, что такое мать для нее. Чего мне стоило ее вырастить-то. Надо мне видеть от нее какое-нибудь утешение. Полно плакать-то!

 Марья Андреевна. Разве я вам, маменька, не угождала? Разве вы были недовольны мной когда-нибудь?

 Анна Петровна. Что там про старое толковать, я того и знать не хочу. Легко ли дело, нужно мне очень помнить, когда ты мне угодила, когда нет. Вот теперь я вижу твою благодарность. Мать на старости лет ни дня, ни ночи покою не знает, женское дело, измаялась вся. Нашла ей жениха, что она и сама-то его не стоит, а она плачет да убивается, как будто я ей злодейка какая!

 Марья Андреевна. Да ведь я, маменька, согласна.

 Анна Петровна. Вижу я, как ты согласна-то.

Входит Дарья.

 Что ты еще?

 Дарья. Табатерку извольте.

 Анна Петровна. Ишь тебя принесло, нашла время!

 Дарья (идет). Ну, раскудахталась,

 Анна Петровна. Другая бы радовалась да не знала, как благодарить мать-то за такого жениха, а не то чтоб расстраивать. Мое дело женское, я женщина сырая, а тебе все ничего. Ты об матери-то и не думаешь, как бы мать порадовать.

 Марья Андреевна. Маменька! Ради бога! Что вы говорите! (Плачет.) Боже мой, что это такое!

 Анна Петровна (помолчавши и успокоившись). Что ж, конечно, я на тебя не могу пожаловаться, ты меня всегда слушалась... Да что ж теперь-то ты, Машенька! Ну, полно, перестань! Мне ведь и самой тебя жаль. Я тебя обидела... Что ж делать, прости. Я ведь женщина, у меня сердце слабое, горячее, раскипится другой раз, и не уймешь; сами виноваты, что до этого доводите! Иногда что и скажется сгоряча... Обижаться-то на меня за это грех, дело женское.

 Марья Андреевна. Я на вас не обижаюсь...

 Анна Петровна. Что ж делать, хороша ли, худа ли, все-таки мать. Выдешь замуж, и такой не будет. Ну, полно же, друг мой. Мне разве весело смотреть на тебя, как ты плачешь. Бог с тобой, что ты это!

Все лица на левой стороне; входит Хорьков и останавливается среди сцены.

 

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Те же и Хорьков.

 Хорьков. Марья Андревна! Моя мать вас обидела; я пришел просить прощения за нее.

 Анна Петровна. Да, батюшка, нечего сказать, хорошая женщина ваша маменька.

 Марья Андреевна (тихо). Маменька, он, кажется, пьян; молчите, пожалуйста.

 Милашин (Марье Андреевне). Он уж четвертый день пьет; как ушел тогда от вас, и запил. Ходит по комнате, плачет и пьет.

 Марья Андреевна. Неужели? Ах, бедный!

 Хорьков. Что такое? Слезы! Об чем вы плачете? Я не хотел вас обидеть... Я бы умер для вас, Марья Андревна. Это мать... Она простая женщина. Я не знал, что она была у вас, не знал... Я б ее не пустил к вам... Она простая женщина, не понимает ничего... Где же ей вас понять! Что же делать! Мать... любит... воспитала... Марья Андревна, простите! (Становится на колени.)

 Марья Андреевна. Что вы, что вы, Мнхайло Иваныч! Встаньте! Я ни на вас, ни на вашу маменьку не сержусь; напротив, я вам очень благодарна за ваше расположение.

 Хорьков (встает). Об чем же вы плачете? Скажите мне, об чем вы плачете? Кто вас обидел?

 Анна Петровна. Ах, молодой человек, молодой человек...

 Хорьков. Что вы, Анна Петровна!.. Ах, вы не знаете!.. Уж молчите лучше! (К Марье Андреевне.) Вас, вероятно, маменька обидела? Не сердитесь на нее... Бог с ними... они не знают... не сердитесь на нее... ведь любят... воспитывали... учили...

 Анна Петровна. Пойдем, Машенька, пора одеваться, скоро Максим Дорофеич приедет. (Милашину тихо.) Уведите его, Иван Иваныч.

 Милашин (берет шляпу). Пойдемте, Михаило Иваныч.

 Хорьков. Что? Мальчишка!

 Милашин. Что же вы бранитесь! Я вас хочу увести отсюда, потому что вы пьяны.

Хорьков стоит задумавшись.

 Марья Андреевна (встает). Перестаньте, Иван Иваныч!

 Милашин. Что же он бранится! Это досадно.

 Хорьков. Да, скверно, скверно! Извините... Куда я годен! Пьяный... в чужом доме...

 Марья Андреевна. Ах, как мне его жаль! Как мне его жаль!

 Хорьков. Марья Андревна, не презирайте меня! Я люблю вас... Я не мог перенести вашего отказу. Конечно, это гадко... подло... недостойно... Но что ж делать, я жалкий человек! Я ведь люблю вас, очень люблю!..

 Марья Андреевна. Я сама вас люблю, Михайло Иваныч. Я очень жалею, что поздно вас узнала. Я выхожу замуж... за Беневоленского. (Плачет.)

 Хорьков. За Беневоленского!.. Это жертва... да, жертва. Что ж, благородно... благородно... слезы...

 Марья Андреевна (садится на стул). Ах, Михайло Иваныч, мне тяжело, очень тяжело!

 Анна Петровна. Она это для матери делает. Максим Дорофеич -- человек хороший и с состоянием.

 Хорьков. Да, с состоянием. Слезы, слезы... вечные слезы... чахотка, не живши, не видавши радостей жизни... Прощайте. (Становится на колени, берет руку Марьи Андреевны и целует.) Я сам не переживу!

Марья Андреевна в обмороке, все суетятся около нее; Хорьков плачет, прислонившись к стене.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Сцена представляет небольшую комнату. Направо от зрителей дверь в залу; ближе к зрителям трюмо; прямо -- дверь в переднюю, налево диван, перед диваном круглый стол, далее еще дверь, в углу простой стол, на котором чашки и бутылки. Дарья устанавливает бутылки на столе, официант устанавливает чашки на поднос, потом берет поднос и идет к двери. Входит Добротворский.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Дарья, официант и Добротворский.

 Добротворский. Ты что это, любезный, несешь?

 Официант. Чай-с.

 Добротворский. А рому-то что ж не захватил?

 Официант. Сперва так обнесем-с.

 Добротворский. Эх, братец! Не знаешь ты, кого чем потчевать. Ишь, все деловые люди собрались, со светлыми пуговицами сидят.

 Официант. Дарья Семеновна, пожалуйте рому-с.

 Дарья. Что там еще! О! Чтоб вас! Рому, что ль?

 Официант. Рому требуют-с. (Берет бутылку и ставит на поднос.)

 Добротворский. Дай уж и мне, я тут к сторонке сяду, на просторе пуншику попью. (Берет чашку и садится на диван.)

Официант уходит в дверь направо. Входит женщина в капоте и в платке.

 Женщина в капоте. Танцы будут, матушка? Барышня прислала спросить. У нас, матушка, семь барышень. Беспременно, говорит, узнай: коли танцы будут, так и мы придем посмотреть.

 Дарья. Будут, будут. О! Чтоб вас тут!

Женщина уходит. Входят несколько лиц и проходят к двери направо; в дверях показывается кучер.

 Дарья. Ты зачем?

 Кучер. Свадьбу смотреть.

 Дарья. О! мужлан, туда же лезет!

 Кучер. А ты что за барыня!

 Дарья. Да ты не хайли! Что горло-то распустил?

 Кучер. А вы потише, а то неравно испугаюсь.

 Дарья. Говорят, пошел вон!

 Кучер. Пойду. (Уходит.)

 Дарья. О! чтоб вас, так бы, кажется!.. (Уходит.)

Входят разные лица и смотрят в дверь направо. Между ними две женщины, довольно хорошо одетые, девушка, покрытая платочком, и двое молодых людей в синих чуйках.

 Первый молодой человек (девушке, покрытой платком). Позвольте узнать, который жених-с?

 Девушка. Вот этот.

 Первый молодой человек. Так-с. А где невеста-с?

 Девушка. Вот она.

 Первый молодой человек. Так-с. А вы далеко живете-с?

 Девушка. Не доходя -- прошедши.

 Первый молодой человек. Я сам оттедова недалечко-с. Позвольте вас проводить.

 Девушка. И без вас дорогу знаем.

 Второй молодой человек (первому молодому человеку). Что! Налетел с ковшом на брагу! (Девушке.) Что вы его слушаете, он у нас уж известный по этим делам. (К первому.) Что ты пристаешь, в самом деле! Тут, брат, тебе нечего взять. Ишь, разлетелся! (Девушке.) Он намедни из городу одну в Рогожскую провожал, а там его метлой дворник и пугнул; так взад-вперед даром пешком и проходил.

 Первый молодой человек. Буде врать-то, любезный!

 Второй молодой человек. Что врать-то! Не с твоим, брат, рылом! Ты видишь, барышня какая! Что вы, сударыня, здешние?

Продолжают говорить шопотом. Из толпы выходят на авансцену две женщины -- Дуня и Паша.

 Паша. Будто тебе его, Дуня, не жаль?

 Дуня. Ничего-таки не жаль. Что я жила -- маялась! Приедет, бывало, пьяный да олаберный -- так как обеснующий какой. Я уж давно ему говорю: развяжи ты мою голову; хоть бы ты женился; авось, остепенишься немножко. Взял бы, говорю, хорошенькую барышню, так и сам бы, может быть, стал порядочным человеком, а то что так-то мотаешься!

 Паша. Что ты говоришь!

 Дуня. Да право, так, Паша.

 Паша. Так это другое дело. Пойдем посмотрим приданое.

 Дуня. Пойдем, Паша.

Уходят в дверь налево. Толпа мало-помалу расходится, остаются несколько старух. Добротворский пьет пунш. Входят Марья Андреевна и Беневоленский.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Добротворский, Беневоленский и Марья Андреевна.

 Беневоленский. Вы, сударыня, только извольте приказывать, а уж я буду все исполнять в точности.

 Марья Андреевна. Вы меня станете слушаться во всем, Максим Дорофеич?

 Беневоленский. Честное слово благородного человека.

 Марья Андреевна. Я вам откровенно скажу: мне в вашем характере кой-что не нравится; мне бы хотелось, чтобы вы оставили некоторые привычки. С тем и иду за вас. Вы меня послушаетесь?

 Беневоленский. Все, что вам угодно. Из любви к вам я на все готов. Вам не угодно было, чтоб я водку пил, -- я ее бросил; вы мне не приказывали табак нюхать -- я и не нюхаю. А, Платон Маркыч, ты здесь! Приходи ко мне как-нибудь, я тебе подарю серебряную табакерку.

 Добротворский. Покорно благодарю, Максим Дорофеич, зайду как-нибудь.

 Беневоленский. Я ваш покорнейший слуга на всю жизнь. Позвольте ручку поцеловать. Вам, может быть, угодно здесь одним остаться?

 Марья Андреевна. Да, мне нужно поговорить с Платоном Маркычем.

 Беневоленский. Ухожу-с. Видите, как я послушен. (Подходит к Платону Марковичу.) Что, ловко я себя держу?

 Добротворский (одобрительно кивая головой). Хорошо.

Беневоленский уходит.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Марья Андреевна и Добротворский.

 Марья Андреевна. Глупа я, Платон Маркыч, скажите мне. Так ведь, не правда ли?

 Добротворский. Что вы! Кто смеет сказать! Нет, вы у нас умница.

 Марья Андреевна. Послушайте, Платон Маркыч, что мне в голову пришло. Может быть, вам это смешно покажется. Я думала, думала... да знаете ли, до чего додумалась?

Добротворский смотрит на нее.

 Только вы не смейтесь надо мной... Мне показалось, что я затем иду за него замуж, чтобы исправить его, сделать из него порядочного человека. Глупо ведь это, Платон Маркыч? Ведь это пустяки, нельзя этого сделать, а? Платон Маркыч, не так ли? Все это детские мечты?

 Добротворский. Звери лютые, и те укрощаются...

 Марья Андреевна. Без этой мысли, Платон Маркыч, мне было бы очень тяжело. Только этим я теперь и живу. Поддерживайте меня, Платон Маркыч,

 Добротворский. Знаете ли, барышня, я вам русскую пословицу скажу: что будет, то будет, а что будет, то бог даст. А другая еще пословица говорится: суженого конем не объедешь.

Марья Андреевна садится на стул к трюмо и задумывается; входит Дарья и выгоняет со сцены зрителей, которые проходят в заднюю дверь.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Дарья.

 Дарья. О, чтоб вас! Куда зашли! Коли хотите смотреть, так стойте в передней. Да чего и смотреть-то! Эка невидаль какая!

 Марья Андреевна. Поправь мне прическу.

Добротворский уходит.

 Дарья (поправляет прическу). Барышня, Владимир Васильевич здесь в саду.

 Марья Андреевна. Ну так что ж?

 Дарья. Они просят позволения войти, хотят поговорить с вами.

 Марья Андреевна. Это что еще? Затвори эту дверь. Позови его.

Дарья уходит.

 Зачем он? Послушаем, что он скажет. Странно, как скоро я его разлюбила. Мне теперь он представляется совершенно посторонним человеком. Я его жду без всякого волнения. А прежде?

Мерич входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Марья Андреевна и Мерич.

 Марья Андреевна (не оборачиваясь к нему). Зачем вы?

 Мерич. Поглядеть на вас последний раз. Неужели вы мне в этом откажете!

 Марья Андреевна (поворачиваясь к нему). Хороша я?

 Мерич. Обворожительна.

 Марья Андреевна. Прощайте, мне пора к жениху.

 Мерич. Ах, погодите, Марья Андревна, ради бога. Выслушайте меня. Позвольте мне хоть полюбоваться на вас еще несколько минут.

 Марья Андреевна. Я слушаю. Что вам угодно?

 Мерич. Не сердитесь на меня, Марья Андревна.

 Марья Андреевна. Я на вас не сержусь.

 Мерич. Вы хотите сказать, что я не стою того, чтобы вы на меня сердились. Извините, вы, кажется, меня не так поняли. Мне хочется перед вами оправдаться.

 Марья Андреевна. В чем вам оправдываться? Я во всем виню себя. Я думала, что вы человек, способный любить, и ошиблась. Я искала любви, вы -- интриги, побед. Мы с вами не пара.

 Мерич. Вас я любил истинно, Марья Андревна...

 Марья Андреевна. Это неправда, Владимир Васильич. (Подумав.) Скажите, пожалуйста, кого вы обманываете? Чем вы берете? Все ваши победы, вероятно, то же, что было со мной. Девушка сама бросается к вам, а вы потом хвастаетесь победой. Не так ли? Я бы вас сама разлюбила скоро, как бы далеко ни зашла наша любовь. Немного больше страданий, раскаяния, стыда, а все-таки разлюбила бы вас. Мне нужно было, чтоб меня любили! Только этого я хотела.

 Мерич. Бесценная женщина!

 Марья Андреевна. Вы прежде не хотели меня слушать, теперь вы выслушаете меня. Как бы я была счастлива, если б я родилась полегкомысленнее. Меня бы занимали наряды, маленькие интрижки, и все бы было так легко, весело; я бы влюблялась, забавлялась. Я теперь иначе смотрю на жизнь: я выхожу замуж и хочу быть хорошей женой.

 Мерич. Боже мой, как я ошибался! Я не знал вас, Марья Андревна. Я теперь вижу всю пошлость своего поведения...

 Марья Андреевна. Не знаю, от души вы сознаетесь или нет, но я вам верю, не хочу вас обижать. За себя я на вас не сержусь; я бы желала только, чтобы это послужило вам уроком. Расстанемся друзьями. (Протягивает ему руку.)

 Мерич (целуя ее руку). Мери, я люблю тебя!

 Марья Андреевна. Поздно, Владимир Васильич, поздно... Передо мной новый путь, и я его наперед знаю. У меня еще много впереди для женского сердца! Говорят, он груб, необразован, взяточник, но это, быть может, оттого, что подле него не было порядочного человека, не было женщины. Говорят, женщина много может сделать, если захочет. Вот моя обязанность. И я чувствую, что во мне есть силы. Я заставлю его любить меня, уважать и слушаться. Наконец -- дети, я буду жить для детей. Вы улыбаетесь! Как это честно с вашей стороны! Даже если бы все, что я вам говорю, были мечты одни, которым никогда не осуществиться, вы все-таки не должны разочаровывать меня. Мне они нужны, чтобы поддержать меня в моем теперешнем положении... Ах, Владимир Васильич, бог с вами... Ведь мне тяжело... Мне очень тяжело, и никто не хочет знать этого.

 Мерич. Я вам желаю всякого счастья. Но мне кажется, что с таким человеком оно для вас невозможно.

 Марья Андреевна. Нет, Владимир Васильич, вам не видать моих страданий. Я не доставлю вам удовольствия пожалеть меня. Какие бы ни были обстоятельства, я хочу быть счастливой, хочу, чего бы мне это ни стоило. За что же мне страдать? Рассудите сами, -- ну, рассудите. За то, что я ошибалась, что меня безжалостно обманывали, что я, наконец, исполняю долг и спасаю мать... Нет, нет, нет!.. Я буду счастлива, буду любима... Не правда ли? Скажите... да, да... Говорите же! Мне так нужно, не противоречьте мне...

 Мерич (подумав). Да!

 Марья Андреевна. Покорно вас благодарю. Прощайте. (Уходит.)

 Мерич (один). Какая умная девушка! Желал бы я знать, что она обо мне думает. Неужели она меня считает пустым человеком?.. А впрочем, еще слава богу, что так кончилось: будь она поглупее, так не знал бы, как и развязаться; одним упрекам не было бы конца, а еще, пожалуй, женили бы.

Милашин входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Мерич и Милашин.

 Милашин. И вы здесь!

 Мерич. Да, приходил проститься с Мери. Я ее любил, Иван Иваныч. Я от вас не скрою: для меня очень чувствительно потерять такую женщину. Ах, как она меня любила! И вы посмотрите на нее теперь: сколько у ней воли, как она твердо переносит свои страдания! Только я знаю, как она страдает. Я не говорю про себя -- я мужчина. Вы здесь на вечере?

 Милашин. Да.

 Мерич. Сделайте милость, если заметите, что она будет очень грустить, утешайте ее, вы меня этим много обяжете. И, пожалуйста, старайтесь сделать так, чтобы ничто ей не напоминало меня. Я на вас надеюсь, Иван Иваныч. Прощайте... (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

 Милашин (один). Однако это ужасно! В целый вечер она не сказала со мной ни одного слова, а приходила сюда прощаться с Меричем. Я хожу, тоскую три часа сряду, и хоть бы один взгляд! Это ужасно досадно. Или лицо у меня не так выразительно, что ли? Мне хотелось бы, чтобы лицо мое выражало теперь самую глубокую скорбь. (Смотрит в зеркало.) Фу, какое глупое выражение... смешное даже! Нет, пусть же она заметит злую иронию в моих глазах. (Смотрит в зеркало.) А если она не захочет заметить... Ах, да из чего же я хлопочу?.. Уйти? Она, пожалуй, не заметит моего отсутствия. А, чорт возьми!.. Нет, останусь. Буду хладнокровным зрителем, буду смотреть холодно. Из чего я в самом деле горячусь! А как она нынче хороша-то! Как держит себя! Нет, чорт возьми, это ужасно досадно. И какие скоты всё кругом нее! У меня, кажется, нынче разольется желчь. И этот жених, этот жених! И она еще к нему ласкается! Нет, она заметит, какими я глазами буду глядеть на него.

Уходит. Разные лица проходят по сцене к двери направо. Беневоленский и Добротворский входят под руку.

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Беневоленский и Добротворский.

 Беневоленский. Благодарен тебе, Платон Маркыч, весьма благодарен. Ты меня много, много обязал. Марья Андревна и умна и образованна. Именно такую жену мне и нужно.

 Добротворский. Хе, хе, хе, любезнейший! Что уж теперь толковать. Поддели молодца! Какова ни есть, уж теперь нечего назад пятиться!.. Шучу, шучу...

 Беневоленский. Да-с, я тебе скажу, с этакой женой не стыдно показаться в общество. (Останавливается перед зеркалом и гладит подбородок). Что ж, нас будет пара, как ты думаешь?

 Добротворский. Ах вы, проказник! (Хохочет.) Ишь ты, какие штучки выдумывает!

 Беневоленский. Чему же ты смеешься?

 Добротворский. Будет вам проказничать-то, уморили со смеху! Поцелуемтесь. (Целуются.)

 Беневоленский (в сторону). Чему он смеется? (Добротворскому.) Послушай, Платон Маркыч, у меня есть к тебе серьезное дело.

 Добротворский. Что прикажете?

 Беневоленский (берет его под руку). Все мы были молоды.

 Добротворский кивает головой в знак согласия. Молодость, как ты знаешь, имеет свои слабости. Ты сам это очень хорошо знаешь, иначе я бы тебе и не стал говорить.

 Добротворский. Все мы грешны, и все мы смертны...

 Беневоленский. Это правда, да не об том речь! Ты выслушай. Ошибки также весьма свойственны молодости. Я любил одну девушку...

 Добротворский. Гм! Скажите! Хорошенькая была девушка?

 Беневоленский. Очень недурна. Ну, конечно, из низкого сословия, но очень недурна. Только характер у нее совсем не соответствовал наружности: ревнива...

 Добротворский. Вам это кажется удивительно. Эх, молодость! Поживите-ка с наше, так не то увидите. Вот я вам сейчас какую историю расскажу, вот послушайте, не вашей чета, а то что вы мне рассказываете! Это еще до француза было...

 Беневоленский. Ах, какой ты бестолковый, Платон Маркыч! Я боюсь, что она сюда придет.

 Добротворский. Кто?

 Беневоленский. Эта девушка-то.

 Добротворский. Зачем? Нет, зачем она пойдет, что вы говорите!

 Беневоленский. Пойми ты меня, Платон Маркыч: я тебе говорю, что она ревнива, так я боюсь, чтобы она тут шуму какого не наделала.

 Добротворский. Вот что! а!.. Теперь я вас понял.

 Беневоленский. Так уж ты распорядись, братец, так, чтобы не пускали никого посторонних.

 Добротворский. Что ж вы, отец мой, у меня с Марьей-то Андревной делаете! Вы этак у меня ее уморите, сердечную... А уж вы, батюшка, эти глупости-то оставьте.

 Беневоленский. Что ты, что ты! Я давно оставил. Только все-таки осторожность не мешает. Понимаешь ты меня?

 Добротворский. Хорошо-с, теперь понимаю. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

 Беневоленский (один). В жизни главное дело -- ум и предусмотрительность. Что такое я был, и что я теперь? Вот она история-то! Бывало, всякому встречному кланяешься, чтоб тебя не прибил как-нибудь, а теперь нас и рукой не достанешь. И капитал есть, и жену красавицу нашел. Чорт возьми! (Пожимает руки, потом дерет себя за хохол.) Ах ты, Максимка Беневоленский! А думал ли ты об этом счастии, сидя в школе в затрапезном халате? Ничего, братец! Вот (стучит себя пальцем по лбу), вот чем пробьем себе дорогу. Нужда ум родит, а ум родит деньгу, а с умом да с деньгами все можно сделать! (Задумывается.) Не поучиться ли мне танцевать? Поучусь. Или не надо? Нет, что! Деловому человеку неловко. А иногда так тебе и хочется плясать.

Немного подпрыгивает; проходят разные лица из залы; он становится в приличную позу и закладывает руку за жилет. Из двери налево выходят первая и вторая женщины -- Паша и Дуня.

 Дуня. Ах, Максим Дорофеич, здравствуйте. Наше вам почтение!

Беневоленский отворачивается в сторону.

 Что ж, ты меня не узнал, что ли?

 Беневоленский. Ах, это ты, Дуня! Зачем же ты...

 Дуня. Невесту твою посмотреть.

 Беневоленский. Да как же это! Ведь я не велел было...

 Дуня. Что это не велел? Ты меня пускать не велел! Ах, бессовестный ты человек! Бесстыжие твои глаза!..

 Беневоленский. Нет, я ничего... Я так! Что ж, Дуня, посмотри поди. Там вон невеста, там приданое...

 Дуня. То-то, посмотри! Не глядели б мои глаза-то, кажется, на тебя. Вот, Паша, смотреть посылает, видишь, какой добрый! Сам все покажет. Что ж, матушка, ведь не чужой. Ах ты, соколик!

 Беневоленский. Ты, Дуня, поосторожней -- увидит кто-нибудь, нехорошо! (Становится в позицию.)

 Дуня. А хочешь, сейчас дебош сделаю?

 Беневоленский. Дура, дура! Что ты, что ты!

 Дуня. Не бойся, не бойся! Что ты испугался? Я не в тебя.

 Беневоленский. Нет, Дуня, полно, в самом деле. Коли тебе что нужно, ты лучше ко мне на дом приди.

 Дуня. Не пойду я к тебе, не беспокойся.

 Беневоленский. А здесь, Дуня, тебе что ж делать? Посмотри невесту и ступай.

 Дуня. Уж я видела! Хороша ведь, Паша, уж можно сказать, что хороша. (К Беневоленскому.) Только сумеешь ли ты с этакой женой жить? Ты смотри, не загуби чужого веку даром. Грех тебе будет. Остепенись, да живи хорошенько. Это ведь не со мной: жили, жили, да и был таков. (Утирает глаза.)

 Паша. А ты говорила, что тебе его не жаль.

 Дуня. Ведь я его любила когда-то. Что ж, надо же когда-нибудь расставаться: не век так жить. Еще хорошо, что женится; авось, будет жить порядочно. А все-таки, Паша, ты то возьми, лет пять жили... ведь жалко. Конечно, немного я от него доброго видела... больше слез... одного сраму что перенесла. Так, ни за что прошла молодость, и помянуть нечем.

 Паша. Что делать, Дуня.

 Дуня. А ведь бывало, и ему рада-радешенька, как приедет. Смотри ж, живи хорошенько!

 Беневоленский. Ну, уж конечно.

 Дуня. То-то же. Эта ведь тебе навек, не то что я. Ну, прощай, не поминай лихом, добром нечем. Что это я, как дура, расплакалась, в самом деле! О! махнем рукой, Паша, завьем горе веревочкой!

 Беневоленский. Прощай, Дуня!

 Дуня. Адье, мусье! Пойдем, Паша.

Уходят.

 Беневоленский. Сумасшедшая женщина! Еще хорошо, что так обошлось. Однако я было перетрухнул.

 Входит официант. Дай-ка мне, братец, рюмочку хересу. Фу! Как гора с плеч.

Официант подает.

 Благодарю, любезный. (Уходит.)

Появляются на сцене разные лица.

Две женщины.

 Первая. Вот, говорят: не завидуй! Как тут не завидовать! Одна дочь, и той какого молодца поддели, а у меня вот три, да нейдут с рук. Что ты хочешь, делай! А ведь, чай, малого-то опутали как-нибудь, а то где б ему жениться, ведь за ней ничего нет.

 Вторая. Ну, уж, матушка, нашла кому позавидовать!

 Первая. А что?

 Вторая. Да, говорят, такой сокол, что беда!

Две старухи.

 Первая старуха. Сундуки-то кованые, да, должно быть, пустые.

 Вторая старуха. Ан нет, полные.

 Первая старуха. Где уж полные! У них всего и добра-то кругом пальца обвести.

 Вторая старуха. Ты в чужие сундуки-то лазила, что ль?

 Первая старуха. Я не лазию; может, кто другой лазит.

 Вторая старуха. Тебе только пересуживать, а самое-то с чем отдавали?

 Первая старух а. Да уж почище тебя!

 Вторая старуха. А кто по чужим дворам дрова ворует?

 Первая старуха. Врешь, я не ворую.

 Вторая старуха. Ан, воруешь.

 Первая старуха. Ах, ты...

Скрываются в толпе. Из двери, направо, выходят Анна Петровна, Добротворский и Дарья.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Анна Петровна, Добротворский и Дарья.

 Анна Петровна. Ох, захлопоталась я нынче совсем, моченьки моей нет. Отдохнуть присесть. (Садится на диван.)

 Добротворский. Что ж, свои ведь, сударыня, хлопоты. Своя ноша не тянет, говорит пословица. Благо все устроили.

 Анна Петровна. Уж как я рада-то, Платон Маркыч, вы себе и представить не можете. Пора уж и мне знать покой. Женщина я слабая, сырая, во всем должна была себе отказывать. А я ведь как при покойнике-то жила, вы знаете, всем была избалована.

 Добротворский. В холе жили и в неженье, Анна Петровна.

 Анна Петровна. И я вам скажу, Платон Маркыч, как я свадьбы всегда любила. Меня хлебом не корми, только где бы нибудь на свадьбе пировать. Вот теперь бог привел дочку выдавать. Уж не чаяла, как и дождаться-то такой радости. Во сне сколько раз снилось. То приснится мне, что пляшу я, вот так и пляшу, так и пляшу. Ведь я смолоду-то плясывала. А то вижу я раз, будто пьяна, вот! так-таки совсем пьяна, и побранилась я с вами на чем свет стоит.

 Добротворский. К радости, сударыня.

 Анна Петровна. Ну да, слава богу, все теперь устроилось.

 Добротворский. Слава богу, слава богу.

 Анна Петровна. Дай-ка нам, Даша, винца какого-нибудь. Мы с Платоном Маркычем выпьем на радости. Дарья подает на подносе бутылку и рюмки и ставит на стол.

 Добротворский (пьет). Честь имею поздравить, Анна Петровна. Дай бог внучат и правнучат дождаться.

 Анна Петровна. Покорно благодарю, Платон Маркыч. Вам, батюшка, мы всем этим обязаны.

Входит Марья Андреевна.

 

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Те же и Марья Андреевна.

 Марья Андреевна. Вы здесь, маменька? Я вас ищу. (Подходит к матери.)

 Анна Петровна. Что тебе, душенька, что тебе?

 Марья Андреевна. Так, маменька, что-то мне очень скучно стало. (Садится на диван и припадает к матери головой.)

 Добротворский (берет бокал). Что делать-то, барышня, надобно привыкать! За ваше здоровье. Будете богаты, тогда и нас не забудьте. Хе, хе, хе! Пожалуйте ручку, барышня. (Целует.)

 Анна Петровна (пьет). Ну, дочка, будь счастлива, не поминай лихом мать-старуху. Поживешь, сама узнаешь, что такое дети-то. (Целует.) Нравится ли он тебе? Признаться сказать, скоренько дело-то сделали; кто его знает, в него не влезешь.

 Марья Андреевна (в слезах). Ничего, маменька, Он мне нравится. Вы не глядите, что я плачу; это так, от волнения. Мне кажется, что я буду счастлива...

 Голос из толпы. Другой, матушка, нравный, любит, чтоб ему угождали. Домой-то, известное дело, больше пьяные приезжают, так любят, чтоб сама ухаживала, людей к себе не подпускают.

 Марья Андреевна. А если и не буду счастлива, так уж не вы виноваты; вы сделали для меня все, что могли, что умели. Благодарю вас, маменька, и вас, Платон Маркыч.

Из другой комнаты слышна музыка: Беневоленский выходит, Марья Андреевна идет к нему навстречу и подает руку.

 Добротворский (подает руку Анне Петровне). А мы с вами, сударыня, польскую пройдемся.

Уходят.

 Одна из толпы. Эта, что ль, невеста-то?

 Старуха. Эта, матушка, эта.

 Женщина. Ишь ты, как плачет, бедная.

 Старуха. Да, матушка, бедная: за красоту берет.

 

ВАРИАНТЫ

 Варианты подготовлены А. И. Ревякиным ("Свои люди -- сочтемся", "Бедная невеста"), С. Ф. Елеонским ("Не так живи, как хочется").

 

"БЕДНАЯ НЕВЕСТА" {*}

 {* Подготавливая первое Собрание своих сочинений, вышедшее в 1859 году в издании Кушелева-Безбородко, драматург снял в пьесе "Бедная невеста" подзаголовок "Суженого конем не объедешь" и сделал ряд исключений и исправлений как некоторых сцен, так и отдельных слов и выражений. Ввиду важности этих переделок приводим их полностью. Вначале дается текст данного издания (являющийся переработанной в 1859 году А. Н, Островским второй редакцией пьесы) с указанием страниц и строк, а затем, после знака //, идет текст первой редакции, опубликованный в журнале "Москвитянин" (1852, No 4).}

 

 Стр. 135, строка 4. ...живи, как хочешь. // ...живи, как знаешь.

 Стр. 135, строка 17. ...уж и говорить-то нельзя // ...уж и поговорить-то нельзя.

 Стр. 135, строка 23. Марья Андреевна. Какой же каприз, маменька! Кто за меня сватался... //Марья Андреевна. Вы знаете, маменька, что у меня капризов нет, а просто не нравится никто, да и все тут. Да что же тут мудреного, кто за меня сватался...

 Стр. 137, строка 17. ...весьма много больше обыкновенного... // ...весьма много более обыкновенного...

 Стр. 137, строка 33. И ни слова об этом не скажете... // И ни слова мне об этом не скажете...

 Стр. 138, строка 35. Так зачем же быть красавицей-то? // Так зачем же быть красавицей-то, лучше быть хозяйкой хорошей.

 Стр. 139, строка //. Марья Андреевна. Маменьке легко говорить... // Марья Андреевна. Муж будет любить! Да я-то буду ли любить мужа! Вот в чем дело. Маменьке легко говорить...

 Стр. 139, строка 18. ...я вашу дочь за красоту возьму. (Смотрит в окно задумавшись.) // ...Я вашу дочь за красоту возьму; другой прикинется влюбленным, лезет с нежностями, это еще хуже. Боже мой, сколько оскорбительного видела я в последнее время! (Смотрит в окно задумавшись.)

 Стр. 140, строка 34. ...а она все ворчит... // ...а она все ворчит, все ворчит...

 Стр. 141, строка 29. ...по передним-то шлямшись. // ...по передним-то шляясь.

 Стр. 143, строка 23. ...закричит страшным голосом. // ...закричит странным голосом.

 Стр. 143, строка 31. ...зайди на-днях... // ...зайди как-нибудь на-днях.

 Стр. 144, строка 6. А у меня дочь невеста. // А у меня дочь невеста. Как без мужчины в доме -- никак нельзя.

 Стр. 144, строка 28. ...но я завсегда предпочитаю с вами об деле разговаривать. // ...но я завсегда предпочитаю с вами об этом деле разговаривать.

 Стр. 146, строка 22. ...а тут какой-нибудь... // ...а тут какой-нибудь выскочка...

 Стр. 146, строка 29. ...есть новые знакомые, с которыми вам веселей, чем со старыми; но вы теряете друга... // ...есть новые знакомые, с которыми вам веселей, чем со старыми; прощайте; но вы теряете друга...

 Стр. 147, строка 17. ...я вас боюсь. // ...я вас боюсь. Вы в самом деле способны возбудить в человеке серьезную страсть.

 Стр. 148, строка 11. ...не бываю в обществе; // ...не бываю в высшем обществе;

 Стр. 148, строки 19-20. ...я бы мог во сто раз быть лучше его... и до слов: Что он вам мешает? // ...я бы мог во сто раз быть лучше его. Да и с чего он взял смеяться надо мной! Как он смеет! Нет, я это так не оставлю.

 Марья Андреевна. Чего же вам хочется, я все не понимаю.

 Милашин. Да это очень трудно понять! Человека унижают, не считают ни за что. Для них главное дело наружность! Вот что обидно, Марья Андреевна! Вы не думайте, чтоб я завидовал таким людям, как Мерич. Я слишком горд, чтоб им завидовать. Много будет чести для них. Хороши люди, которые восхищаются такими господами.

 Марья Андреевна. Я с вами согласна. Значит, и говорить не об чем.

 Милашин. Конечно, Марья Андреевна, но вы... не принимайте Мерича ради бога, я вас умоляю.

 Марья Андреевна. Что он вам мешает?

 Стр. 148, строка 33. ...насильно мил не будешь. Осчастливьте того, кто достойнее меня! // ...насильно мил не будешь. Но я имею довольно твердости, чтобы перенести это, и довольно гордости, чтобы не унижаться и не вымаливать вашу любовь.

 Марья Андреевна. И слава богу.

 Милашин. Осчастливьте того, кто достойнее меня?

 Стр. 148, строка 33. Осчастливьте того, кто достойнее меня!

 Дарья входит с самоваром //

 Милашин. Осчастливьте того, кто достойнее меня! Есть много очень хороших молодых людей, которые умеют одеваться к лицу, говорить комплименты. (Принужденно смеется.)

 Марья Андреевна. Это скучно, наконец!

 Милашин. Вам скучно? Да! А каково мне!

 Марья Андреевна. Да мне-то что ж за дело; все-таки вы должны быть учтивы, по крайней мере. (Отворачивается; молчание.)

 Милашин. Марья Андреева! Вы на меня сердитесь?

 Марья Андреевна. Да как же на вас не сердиться, когда вы глупости говорите.

 Милашин. Ну, простите меня, ради бога, простите -- дайте ручку. (Берет ее руку и целует; молчание.) Марья Андревна, у нас один чиновник получил наследство -- тысяч двести. Вот дураку счастье... ужасно досадно.

 Марья Андреевна. Отчего же вам досадно?

 Милашин. Да как же не досадно, теперь будет нос подымать, нас и знать не захочет. А как, я думаю, подличал, унижался перед дядей-то, чтобы тот ему что-нибудь оставил.

 Марья Андреевна. А может быть, и не подличал.

 Милашин. Как, чай, не подличать. Я говорил ему давеча: "Я думаю, вам теперь низко будет служить с нами".

 Марья Андреевна. Зачем же вы говорили это?

 Милашин. Да как же, ведь досадно до смерти. Еще, дурак, приглашает обедать; пускай другие идут, а я уж слуга покорный. Очень приятно смотреть, как он будет важничать, что у него денег много.

Дарья входит с самоваром.

 Стр. 149, строка 37. Ох, да никак я вам сахару-то забыла. // Ох, да никак я вам сахару-то положить забыла.

 Стр. 151, строка 21. Мы, сударыня, с ним к вам приедем. // Мы, сударыня, с ним к вам завтра приедем.

 Стр. 151, строка 25. Так только маешься. // Так, только маешься. Как это без мужчины!

 Стр. 152, строки 1-2. Я готов пожертвовать даже жизнью, чтобы вы были счастливы.

 Марья Андреевна, Это что такое! // Я готов пожертвовать даже жизнию, чтобы вы были счастливы.

 Марья Андреевна. На что мне ваша жизнь! Мне только тошно, что ко мне пристают с женихами.

 Милашин. Конечно, Марья Андревна, для меня бы легче было видеть вас в несчастном супружестве, чем видеть вас счастливой с другим; но я не эгоист.

 Марья Андреевна. Ах, боже мой, да зачем мне все это знать! Вы опять за свое.

 Милашин. Прощайте, Марья Андревна; быть может, мы больше не увидимся.

 Марья Андреевна. Это что такое!

 Стр. 152, строка 31. ...ни капли самолюбия... и до слов: Для нее я бы стал работать... // ...ни капли самолюбия! Я уж начинаю успокаиваться в бездействии (встает). Нет, надобно кончить. Надобно сказать ей, что я ее люблю! Неужели она не сжалится надо мной? Я слабый жалкий человек; она увидит, что для меня в ней одной только спасение. Для нее я бы стал работать...

 Стр. 153, строки 30-31. ...а тогда что? // ...а тогда что! Я не перенесу.

 Стр. 154, строка 11. Маменька?

 Хорькова. Посмотрите, как страдает... // Маменька!

 Марья Андреевна. Вы влюблены? Я считала вас холодным человеком.

 Хорьков. Я холодный человек?

 Марья Андреевна. Так неужели вы можете полюбить кого-нибудь? Полноте. (Смеется.)

 Хорькова. Посмотрите, как страдает...

 Стр. 156, строка 5. Это ужасно досадно! // Это ужасно досадно. Приедет -- станет важничать, ломаться.

 Стр. 157, строка 33. ...что мы из ревности хлопочем. Эх, не хочется мне... // ...что мы из ревности хлопочем. Надобно ей показать Мерича с смешной стороны, тогда он ей будет не опасен. Эх, не хочется мне...

 Стр. 158, строка 12. Он человек совершенно без правил. // Он человек совершенно без правил, бессовестный, и проповедует девушкам безнравственные начала.

 Стр. 161, строка 21. ...любит ли он меня... а я его очень люблю.// Любит ли он меня... а я его люблю, очень люблю.

 Стр. 175, строка 10. Марья Андреевна. Приехал этот Беневоленский. // Марья Андреевна. Не успела еще я опомниться от твоего поцелуя (Закрывает глаза руками, Мерич ее целует.)... приехал этот Беневоленский.

 Стр. 175, строка 22. ...чтоб ты пошла за Беневоленского. // ...чтоб ты, из угождения маменьке, пошла за Беневоленского.

 Стр. 177, строка 16. Ты, кажется, опять близко ко мне. // Ты, кажется, опять уж очень близко ко мне.

 Стр. 189, строка 30. ...я, кажется, сойду с ума. Как незаметно подкралось ко мне это горе. // ...я, кажется, сойду с ума. Я не могу больше переносить моего положения. Как незаметно подкралось ко мне это горе.

 Стр. 190, строка 2. Марья Андреевна... Теперь ее спокойствие зависит от меня. Неужели у меня хватит сил противиться ей. Дарья входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

 // Марья Андреевна... Теперь, когда спокойствие ее старости зависит от меня, неужели я найду в себе силы противиться ей.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Марья Андреевна и Дарья (входит)

 Стр. 190, строка 10. Погадай-ка мне, Даша, на картах. // Погадай-ка мне, Даша, я уж теперь начала картам верить.

 Стр. 192, строка 23. Ах, кабы она поскорей воротилась. Кто-то идет... // Ах, кабы она поскорей воротилась. Эти минуты ожидания покажутся мне вечностью... Кто-то идет...

 Стр. 192, строка 33. ...разве можно знать, где подобные люди бывают! (Марья Андреевна отворачивается и плачет.) Вы думаете, что я это говорю из ревности... // ...разве можно знать, где подобные люди бывают!

 Марья Андреевна. Так вы и говорите, что не знаете (отворачивается).

 Милашин. Вы меня обманули, Марья Андреевна, бог с вами. Вы меня выгнали для того, чтоб остаться с Меричем наедине. Вы из меня дурака сделали. Нет, я так играть с собой не позволю. (Молчание.) Я дивлюсь, как это ваша маменька не перестанет принимать Мерича. С такими людьми нечего церемониться. Я б на ее месте его близко к дому не пустил,

 Марья Андреевна. Продолжайте, продолжайте!

 Милашин. Вы думаете, я это говорю из ревности...

 Стр. 193, строка 36. Что я, подлец, что ли, по-вашему? Вот чего я дождался от вас за мою привязанность! // Что я, подлец, что ли, по-вашему? Вы меня не только не любите, но еще считаете каким-то низким человеком. Вот чего я дождался от вас за мою привязанность.

 Стр. 198, строка 22. ...(стоит, сложа руки на груди). Ты на меня не сердишься?

 Марья Андреевна. Не сержусь. // ...(стоит, сложа руки на груди). Прости меня, Мери, что я нарушил мир невинной души твоей.

 Марья Андреевна. Я прощаю. Бог с тобой.

 Мерич. И не сердишься?

 Марья Андреевна. И не сержусь.

 Стр. 200, строка 15. Марья Андреевна. Ах, Иван Иваныч, не хотелось бы мне вас обидеть... // Марья Андреевна. Только этого недоставало! (После молчания.) Ах, Иван Иваныч, не хотелось бы мне вас обидеть...

 Стр. 206, строка 7. Перестаньте, Иван Иваныч! // Перестаньте, Иван Иваныч! Что вы говорите!

 Стр. 207, строка 19. Барышня прислала спросить. // Барышни прислали спросить.

 Стр. 210, строка 13. Без этой мысли, Платон Маркыч, мне было бы очень тяжело. Только этим я теперь и живу. Поддерживайте меня, Платон Маркыч. // Без этой мысли, Платон Маркыч, я не перенесла бы своего положения. Только этим я теперь и живу. Что, если мечты мои не осуществятся. Это ужасно!

 Стр. 211, строка 4. А прежде?

Мерич входит.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

 // А прежде? Да, прежде сердце билось у меня, очень билось.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Марья Андреевна и Мерич (входит.)

 Стр. 212, строка 23. ...во мне есть силы. Я заставлю его любить меня... // ...во мне есть силы. Страстность души, которая чуть не погубила меня, теперь мне нужна, для нее будет благородное употребление. Я заставлю его любить меня...

 Стр. 218, строка 3. Да, говорят, такой сокол, что беда!

 Две старухи // Вторая. Да, говорят, такой сокол, что беда!

Семь барышень.

 Первая. Что ж это сказали, что танцы будут, а танцев совсем и нет.

 Вторая. Как тебе невеста понравилась?

 Первая. Ничего нет особенного.

 Вторая. А мне так вовсе не понравилась.

 Третья. Сентиментальна очень.

 Четвертая. Должно быть, собой очень занята.

 Пятая. Такой невинностью прикидывается, а сама, думаю, радехонька... Да ведь уж и года.

 Шестая. Ты бы уж лучше не говорила о годах-то. Небось мы с тобой моложе.

 Седьмая. Пойдемте домой.

Уходят.

Музыканты проходят по сцене, барышни возвращаются и стоят около двери.

Две старухи.

 Стр. 220, строка 2. ...это так, от волнения... и до слов: из другой комнаты слышна музыка. // ...это так, от волнения. (Прислушивается.) Погодите; послушаемте, что говорят.

Две свахи в стороне.

 Панкратьевна. Ты говоришь, Карповна, что богатый человек.

 Карповна. Богатый-то богатый, так с богатым-то надо жить умеючи. Другой нравный, любит, чтобы ему угождали. Иногда и пьяный приедет; другой любит, чтоб жена за ним ухаживала, никого из людей не подпускает. А где ей это знать.

 Панкратьевна. Где знать! Ты вот возьми, ведь он чиновник. Ну, а чиновник уже все не так пышно живет. А жены-то все, то платье из магазина, то шляпка из магазина; а нет, чтобы хозяйничать да мужу помогать. Все норовят на мужа взвалить. Ну одному-то и тяжело. Где ж ей-то знать, какая она хозяйка!

 Карповна. Где знать!

 Марья Андреевна. Нет, они ошибаются, я это знала и знаю, я только не надолго позабыла, что я бедная невеста. Право, мне кажется, что я буду счастлива, а если нет... если нет, так уж это я буду виновата, а не вы. Никто не посмеет упрекнуть вас. Чем же вы виноваты. Вы все для меня сделали, что могли. Теперь уж я сама попробую что-нибудь для себя сделать. (Целует мать.) Я не знаю, как он меня, а я его уж теперь люблю.

Из другой комнаты слышна музыка.

 

 

 

Александр Николаевич Островский

Гроза

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.

 Кулигин (поет). "Среди долины ровныя, на гладкой высоте..." (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.

 Кудряш. А что?

 Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.

 Кудряш. Нешто!

 Кулигин. Восторг! А ты "нешто"! Пригляделись вы либо не понимаете, какая красота в природе разлита.

 Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.

 Кулигин. Механик, самоучка-механик.

Кудряш. Все одно.

Молчание.

 Кулигин (показывает в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?

 Кудряш. Это? Это Дикой племянника ругает.

 Кулигин. Нашел место!

 Кудряш. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.

 Шапкин. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.

 Кудряш. Пронзительный мужик!

 Шапкин. Хороша тоже и Кабаниха.

 Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!

 Шапкин. Унять-то его некому, вот он и воюет!

 Кудряш. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.

 Шапкин. А что бы вы сделали?

 Кудряш. Постращали бы хорошенько.

 Шапкин. Как это?

 Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.

 Шапкин. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.

 Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все одно, что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.

 Шапкин. Ой ли?

 Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.

 Шапкин. Уж будто он тебя и не ругает?

 Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.

 Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.

 Кудряш. Ну вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи. Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.

 Шапкин. А то что бы?

 Кудряш. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!

Проходят Дикой и Борис, Кулигин снимает шапку.

 Шапкин (Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.

Отходят.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же. Дикой и Борис.

 Дикой. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал? Дармоед! Пропади ты пропадом!

 Борис. Праздник; что дома-то делать.

 Дикой. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: "Не смей мне навстречу попадаться"; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб, стоишь-то? Тебе говорят аль нет?

 Борис. Я и слушаю, что ж мне делать еще!

 Дикой (посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Кулигин, Борис, Кудряш и Шапкин.

 Кулигин. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.

 Борис. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.

 Кулигин. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить? Коли можно, сударь, так скажите нам.

 Борис. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?

 Кулигин. Ну, как не знать!

 Кудряш. Как не знать!

 Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.

 Кулигин. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.

 Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру, мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.

 Кулагин. С каким же, сударь?

 Борис. Если мы будем к нему почтительны.

 Кулагин. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда.

 Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, надругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.

 Кудряш. Узд это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, нешто кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?

 Борис. Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда:

 "У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих обидеть должен!"

 Кулигин. Значит, сударь, плохо ваше дело.

 Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была -- и представить страшно.

 Кудряш. Уж само собой. Нешто они обращение понимают!

 Кулигин. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?

 Борис. Да ни на каком. "Живи,-- говорит,-- у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу". То есть через год разочтет, как ему будет угодно.

 Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. "Ты, -- говорит, -- почему знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать? А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам". Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.

 Кулигин. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь.

 Борис. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне?

 Кудряш. Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.

 Борис. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: "Батюшки, не рассердите! Голубчики, не рассердите!"

 Кудряш. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день.

 Шапкин. Одно слово: воин!

 Кудряш. Еще какой воин-то!

 Борис. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого не обругать не смеет; тут уж домашние держись!

 Кудряш. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге на перевозе гусар обругал. Вот чудеса-то творил!

 Борис. А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам.

 Кулигин. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?

Проходят несколько лиц в глубине сцены.

 Кудряш. Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?

Кланяются и уходят.

 Борис. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь, без привычки-то. Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.

 Кулигин. И не привыкнете никогда, сударь.

 Борис. Отчего же?

 Кулигин. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: "Послушай,-- говорит,-- Савел Прокофьич, рассчитывай 'ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!" Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу да и говорит:

 "Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами о таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: не доплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, у меня из этого тысячи составляются, так оно; мне и хорошо!" Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое потеряно. А те им за малую благостыню на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся, судятся здесь да в губернию поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат, а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. "Я,-- говорит,-- потрачусь, да уж и ему станет в копейку". Я было хотел все это стихами изобразить...

 Борис. А вы умеете стихами?

 Кулигин. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина... Мудрец был Ломоносов, испытатель природы... А ведь тоже из нашего, из простого звания.

 Борис. Вы бы и написали. Это было бы интересно.

 Кулигин. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.

Входят Феклуша и другая женщина.

 Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлышко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.

Уходят.

 Борис. Кабановых?

 Кулигин. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.

Молчание.

 Только б мне, сударь, перпету-мобиль найти!

 Борис. Что ж бы вы сделали?

 Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.

 Борис. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?

 Кулигин. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

 Борис (один). Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе -- и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе. Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в голову лезет! Ну, к чему пристало! Мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого? В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся! (Молчание.) К все-таки нейдет она у меня из головы, хоть ты что хочешь. Вот она! Идет с мужем, ну, и свекровь с ними! Ну, не дурак ли я? Погляди из-за угла да и ступай домой. (Уходит.)

С противоположной стороны входят Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.

 Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.

 Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!

 Кабанова. Не очень-то нынче старших уважают.

 Варвара (про себя). Не уважишь тебя, как же!

 Кабанов. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.

 Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не сдыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.

 Кабанов. Я, маменька...

 Кабанова. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?

 Кабанов. "Да когда же я, маменька, не переносил от вас?

 Кабанова. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.

 Кабанов (вздыхая, в сторону). Ах ты, господи. (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать!

 Кабанова. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем.

 Кабанов. Нешто, маменька, кто говорит про вас?

 Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори что хочешь про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут.

 Кабанов. Да отсохни язык...

 Кабанова. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу.

 Кабанов. В чем же вы, маменька, это видите?

 Кабанова. Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.

 Кабанов. Да нет, маменька! Что вы, помилуйте!

 Катерина. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит.

 Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.

 Варвара (про себя). Нашла место наставления читать.

 Катерина. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю.

 Кабанова. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось.

 Катерина. Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь?

 Кабанова. Эка важная птица! Уж и обиделась сейчас.

 Катерина. Напраслину-то терпеть кому ж приятно!

 Кабанова. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете.

 Кабанов. Да мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим, чтобы вам, маменька, бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху.

 Кабанова. Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе: у тебя жена молодая.

 Кабанов. Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею.

 Кабанова. Так променяешь ты жену на мать? Ни в жизнь я этому не поверю.

 Кабанов. Да для чего ж мне менять-с? Я обеих люблю.

 Кабанова. Ну да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха.

 Кабанов. Думайте как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что не могу вам угодить ничем.

 Кабанова. Что ты сиротой-то прикидываешься? Что ты нюни-то распустил? Ну какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого?

 Кабанов. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.

 Кабанова. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить.

 Кабанов. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!

 Кабанова. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее и не пригрозить?

 Кабанов. Да я, маменька...

 Кабанова (горячо). Хоть любовника заводи! А? И это, может быть, по-твоему, ничего? А? Ну, говори!

 Кабанов. Да, ей-богу, маменька...

 Кабанова (совершенно хладнокровно). Дурак! (Вздыхает.) Что с дураком и говорить! Только грех один!

Молчание. Я домой иду.

 Кабанов. И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдем.

 Кабанова. Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого.

 Кабанов. Нет, маменька, сохрани меня господи!

 Кабанова. То-то же! (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, без Кабановой.

 Кабанов. Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая!

 Катерина. Чем же я-то виновата?

 Кабанов. Кто ж виноват, я уж не знаю,

 Варвара. Где тебе знать!

 Кабанов. То все приставала: "Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя на женатого". А теперь поедом ест, проходу не дает -- все за тебя.

 Варвара. Так нешто она виновата? Мать на нее нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя! (Отворачивается.)

 Кабанов. Толкуй тут! Что ж мне делать-то?

 Варвара. Знай свое дело -- молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь -- переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то.

 Кабанов. Ну, а что?

 Варвара. Известно, что. К Савелу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли?

 Кабанов. Угадала, брат.

 Катерина. Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет.

 Варвара. Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь!

 Кабанов. Уж как не знать!

 Варвара. Нам тоже невелика охота из-за тебя брань-то принимать.

 Кабанов. Я мигом. Подождите! (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Катерина и Варвара.

 Катерина. Так ты, Варя, жалеешь меня?

 Варвара (глядя в сторону). Разумеется, жалко.

 Катерина. Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.)

 Варвара. За что ж мне тебя не любить-то.

 Катерина. Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.

Молчание.

 Знаешь, мне что в голову пришло?

 Варвара. Что?

 Катерина. Отчего люди не летают?

 Варвар а. Я не понимаю, что ты говоришь.

 Катерина. Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)

 Варвара. Что ты выдумываешь-то?

 Катерина (вздыхая). Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем.

 Варвара. Ты думаешь, я не вижу?

 Катерина. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы,-- у нас полон дом был странниц; да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!

 Варвара. Да ведь и у нас то же самое.

 Катерина. Да здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается. А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану -- у нас тоже везде лампадки горели -- да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.

 Варвара. А что же?

 Катерина (помолчав). Я умру скоро.

 Варвара. Полно, что ты!

 Катерина. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю.

 Варвара. Что же с тобой такое?

 Катерина (берет ее за руку). А вот что, Варя: быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.)

 Варвара. Что с тобой? Здорова ли ты?

 Катерина. Здорова... Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану -- мыслей никак не соберу, молиться -- не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себе совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы, а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду...

 Варвара. Ну?

 Катерина. Да что же это я говорю тебе: ты девушка.

 Варвара (оглядываясь). Говори! Я хуже тебя.

 Катерина. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне.

 Варвара. Говори, нужды нет!

 Катерина. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись...

 Варвара. Только не с мужем.

 Кате р и на. А ты почем знаешь?

 Варвара. Еще бы не знать.

 Катерина. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?

 Варвара. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.

 Катерина. Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой!

 Варвара. Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет.

 Катерина. Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи!

 Варвара. Чего ты испугалась?

 Катерина. Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете.

 Варвара. А вот погоди, там увидим.

 Катерина. Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хоту.

 Варвара. А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!

Входит Барыня с палкой и два лакея в треугольных шляпах сзади.

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Барыня.

 Барыня. Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? Весело? Красота-то ваша вас радует? Вот красота-то куда ведет. (Показывает на Волгу.) Вот, вот, в самый омут.

Варвара улыбается.

 Что смеетесь! Не радуйтесь! (Стучит палкой.) Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой. (Уходя.) Вон, вон куда красота-то ведет! (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Катерина и Варвара.

 Катерина. Ах, как она меня испугала! Я дрожу вся, точно она пророчит мне что-нибудь.

 Варвара. На свою бы тебе голову, старая карга!

 Катерина. Что она сказала такое, а? Что она сказала?

 Варвара. Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, грозит на них палкой да кричит (передразнивая): "Все гореть в огне будете!"

 Катерина (зажмурившись). Ах, ах, перестань! У меня сердце упало.

 Варвара. Есть чего бояться! Дура старая...

 Катерина. Боюсь, до смерти боюсь. Все она мне в глазах мерещится.

Молчание.

 Варвара (оглядываясь). Что это братец нейдет, вон, никак, гроза заходит.

 Катерина (с ужасом). Гроза! Побежим домой! Поскорее!

 Варвара. Что ты, с ума, что ли, сошла? Как же ты без братца-то домой покажешься?

 Катерина. Нет, домой, домой! Бог с ним!

 Варвара. Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то.

 Катерина. А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше!

 Варвара. Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься.

 Катерина. Да все-таки лучше, все покойнее: дома-то я к образам да богу молиться!

 Варвара. Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь.

 Катерина. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то,-- вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! Страшно вымолвить! Ах!

Гром. Кабанов входит.

 Варвара. Вот братец идет. (Кабанову.) Беги скорей!

 Гром. Катерина. Ах! Скорей, скорей!

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Комната в доме Кабановых.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Глаша (собирает платье в узлы) и Феклуша (входит).

 Феклуша. Милая девушка, все-то ты за работой! Что делаешь, милая?

 Глаша. Хозяина в дорогу собираю.

 Феклуша. Аль едет куда свет наш?

 Глаша. Едет.

 Феклуша. Надолго, милая, едет?

 Глаша. Нет, ненадолго.

 Феклуша. Ну, скатертью ему дорога! А что, хозяйка-то станет выть аль нет?

 Глаша. Уж не знаю, как тебе сказать.

 Феклуша. Да она у вас воет когда?

 Глаша. Не слыхать что-то.

 Феклуша. Уж больно я люблю, милая девушка, слушать, коли кто хорошо воет-то.

Молчание.

 А вы, девушка, за убогой-то присматривайте, не стянула б чего.

 Глаша. Кто вас разберет, все вы друг на друга клеплете. Что вам ладно-то не живется? Уж у нас ли, кажется, вам, странным, не житье, а вы все ссоритесь да перекоряетесь. Греха-то вы не боитесь.

 Феклуша. Нельзя, матушка, без греха: в миру живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас, простых людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!

 Глаша. Отчего ж к вам так много?

 Феклуша. Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что жизнь такую праведную ведем. А я, милая девушка, не вздорная, за мной этого греха нет. Один грех за мной есть точно, я сама знаю, что есть. Сладко поесть люблю. Ну так что ж! По немощи моей господь посылает.

 Глаша. А ты, Феклуша, далеко ходила?

 Феклуша. Нет, милая. Я, по своей немощи, далеко не ходила; а слыхать -- много слыхала. Говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землей правят. В одной земле сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой -- салтан Махнут персидский; и суд творят они, милая девушка, надо всеми людьми, и, что ни судят они, все неправильно. И не могут они, милая, ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен. У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный; что по нашему закону так выходит, а по-ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: "Суди меня, судья неправедный!". А то есть еще земля, где все люди с песьими головами.

 Глаша. Отчего же так -- с песьими?

 Феклуша. За неверность. Пойду я, милая девушка, по купечеству поброжу: не будет ли чего на бедность. Прощай покудова!

 Глаша. Прощай!

Феклуша уходит.

 Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть: нет-нет да и услышишь, что на белом свете делается; а то бы так дураками и померли.

Входят Катерина и Варвара.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Катерина и Варвара.

 Варвара (Глаше). Тащи узел-то в кибитку, лошади приехали. (Катерине.) Молоду тебя замуж-то отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось: вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.

Глаша уходит.

 Катерина. И никогда не уходится.

 Варвара. Отчего ж?

 Катерина. Такая уж я зародилась, горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно; я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять!

 Варвара. Ну, а парни поглядывали на тебя?

 Катерина. Как не поглядывать!

 Варвара. Что же ты? Неужто не любила никого?

 Катерина. Нет, смеялась только.

 Варвара. А ведь ты, Катя, Тихона не любишь.

 Катерина. Нет, как не любить! Мне жалко его очень!

 Варвара. Нет, не любишь. Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду сказать. И напрасно ты от меня скрываешься! Давно уж я заметила, что ты любишь другого человека.

 Катерина (с испугом). По чем же ты заметила?

 Варвара. Как ты смешно говоришь! Маленькая я, что ли! Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.

 Катерина потупляет глаза. Да мало ли...

 Катерина (потупившись). Ну, кого же?

 Варвара. Да ведь ты сама знаешь, что называть-то?

 Катерина. Нет, назови. По имени назови!

 Варвара. Бориса Григорьича.

 Катерина. Ну да, его, Варенька, его! Только ты, Варенька, ради бога...

 Варвара. Ну, вот еще! Ты сама-то, смотри, не проговорись как-нибудь.

 Катерина. Обманывать-то я не умею, скрывать-то ничего не могу.

 Варвара. Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас ведь дом на том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.

 Катерина (после непродолжительного молчания, потупившись). Ну, так что ж?

 Варвара. Кланяться тебе приказал. Жаль, говорит, что видеться негде.

 Катерина (потупившись еще более). Где же видеться! Да и зачем...

 Варвара. Скучный такой.

 Катерина. Не говори мне про него, сделай милость, не говори! Я его и знать не хочу! Я буду мужа любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю! Я и думать-то не хотела, а ты меня смущаешь.

 Варвара. Да не думай, кто же тебя заставляет?

 Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать? Да что делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.

 Варвара. Ты какая-то мудреная, бог с тобой! А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было.

 Катерина. Не хочу я так. Да и что хорошего! Уж я лучше буду терпеть, пока терпится.

 Варвара. А не стерпится, что ж ты сделаешь?

 Катерина. Что я сделаю?

 Варвара. Да, что ты сделаешь?

 Катерина. Что мне только захочется, то и сделаю.

 Варвара. Сделай, попробуй, так тебя здесь заедят.

 Катерина. Что мне! Я уйду, да и была такова.

 Варвара. Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена.

 Катерина. Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!

Молчание.

 Варвара. Знаешь что, Катя! Как Тихон уедет, так давай в саду спать, в беседке.

 Катерина. Ну зачем, Варя?

 Варвара. Да нешто не все равно?

 Катерина. Боюсь я в незнакомом-то месте ночевать,

 Варвара. Чего бояться-то! Глаша с нами будет.

 Катерина. Все как-то робко! Да я, пожалуй.

 Варвара. Я б тебя и не звала, да меня-то одну маменька

 не пустит, а мне нужно.

 Катерина (смотря на нее). Зачем же тебе нужно? Варвара (смеется). Будем там ворожить с тобой. Катерина. Шутишь, должно быть? Варвара. Известно, шучу; а то неужто в самом деле?

Молчание.

 Катерина. Где ж это Тихон-то?

 Варвара. На что он тебе?

 Катерина. Нет, я так. Ведь скоро едет.

 Варвара. С маменькой сидят запершись. Точит она его теперь, как ржа железо.

 Катерина. За что же?

 Варвара. Ни за что, так, уму-разуму учит. Две недели в дороге будет, заглазное дело. Сама посуди! У нее сердце все изноет, что он на своей воле гуляет. Вот она ему теперь надает приказов, один другого грозней, да потом к образу побожиться заставит, что все так точно он и сделает, как приказано.

 Катерина. И на воле-то он словно связанный.

 Варвара. Да, как же, связанный! Он как выедет, так запьет. Он теперь слушает, а сам думает, как бы ему вырваться-то поскорей.

Входят Кабанова и Кабанов.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Кабанова и Кабанов.

 Кабанова. Ну, ты помнишь все, что я тебе сказала. Смотри ж, помни! На носу себе заруби!

 Кабанов. Помню, маменька.

 Кабанова. Ну, теперь все готово. Лошади приехали. Проститься тебе только, да и с богом.

 Кабанов. Да-с, маменька, пора.

 Кабанова. Ну!

 Кабанов. Чего изволите-с?

 Кабанова. Что ж ты стоишь, разве порядку не забыл? Приказывай жене-то, как жить без тебя.

Катерина потупила глаза.

 Кабанов. Да она, чай, сама знает.

 Кабанова. Разговаривай еще! Ну, ну, приказывай. Чтоб и я слышала, что ты ей приказываешь! А потом приедешь спросишь, так ли все исполнила.

 Кабанов (становясь против Катерины). Слушайся маменьки, Катя!

 Кабанова. Скажи, чтоб не грубила свекрови,

 Кабанов. Не груби!

 Кабанова. Чтоб почитала свекровь, как родную мать!

 Кабанов. Почитай, Катя, маменьку, как родную мать.

 Кабанова. Чтоб сложа руки не сидела, как барыня.

 Кабанов. Работай что-нибудь без меня!

 Кабанова. Чтоб в окна глаз не пялила!

 Кабанов. Да, маменька, когда ж она...

 Кабанова. Ну, ну!

 Кабанов. В окна не гляди!

 Кабанова. Чтоб на молодых парней не заглядывалась без тебя.

 Кабанов. Да что ж это, маменька, ей-богу!

 Кабанова (строго). Ломаться-то нечего! Должен исполнять, что мать говорит. (С улыбкой.) Оно все лучше, как приказано-то.

 Кабанов (сконфузившись). Не заглядывайся на парней!

Катерина строго взглядывает на него.

 Кабанова. Ну, теперь поговорите промежду себя, коли что нужно. Пойдем, Варвара!

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Кабанов и Катерина (стоит, как будто в оцепенении).

 Кабанов. Катя!

Молчание.

 Катя, ты на меня не сердишься?

 Катерина (после непродолжительного молчания, качает головой). Нет!

 Кабанов. Да что ты такая? Ну, прости меня!

 Катерина (все в том же состоянии, покачав головой). Бог с тобой! (Закрыв лицо рукою.) Обидела она меня!

 Кабанов. Все к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что ее слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай. Ну, прощай, Катя!

 Катерина (кидаясь на шею мужу). Тиша, не уезжай! Ради бога, не уезжай! Голубчик, прошу я тебя!

 Кабанов. Нельзя, Катя. Коли маменька посылает, как же я не поеду!

 Катерина. Ну, бери меня с собой, бери!

 Кабанов (освобождаясь из ее объятий). Да нельзя.

 Катерина. Отчего же, Тиша, нельзя?

 Кабанов. Куда как весело с тобой ехать! Вы меня уж заездили здесь совсем! Я не чаю, как вырваться-то; а ты еще навязываешься со мной.

 Катерина. Да неужели же ты разлюбил меня?

 Кабанов. Да не разлюбил, а с этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай то: какой ни на есть, я все-таки мужчина; всю жизнь вот этак жить, как ты видишь, так убежишь и от жены. Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?

 Катерина. Как же мне любить-то тебя, когда ты такие слова говоришь?

 Кабанов. Слова как слова! Какие же мне еще слова говорить! Кто тебя знает, чего ты боишься? Ведь ты не одна, ты с маменькой остаешься.

 Катерина. Не говори ты мне об ней, не тирань ты моего сердца! Ах, беда моя, беда! (Плачет.) Куда мне, бедной, деться? За кого мне ухватиться? Батюшки мои, погибаю я!

 Кабанов. Да полно ты!

 Катерина (подходит к мужу и прижимается к нему). Тиша, голубчик, кабы ты остался либо взял ты меня с собой, как бы я тебя любила, как бы я тебя голубила, моего милого! (Ласкает его.)

 Кабанов. Не разберу я тебя, Катя! То от тебя слова не добьешься, не то что ласки, а то так сама лезешь.

 Катерина. Тиша, на кого ты меня оставляешь! Быть беде без тебя! Быть беде!

 Кабанов. Ну, да ведь нельзя, так уж нечего делать.

 Катерина. Ну, так вот что! Возьми ты с меня какую-нибудь клятву страшную...

 Кабанов. Какую клятву?

 Катерина. Вот какую: чтобы не смела я без тебя ни под каким видом ни говорить ни с кем чужим, ни видеться, чтобы и думать я не смела ни о ком, кроме тебя.

 Кабанов. Да на что ж это?

 Катерина. Успокой ты мою душу, сделай такую милость для меня!

 Кабанов. Как можно за себя ручаться, мало ль что может в голову прийти.

 Катерина (Падая на колени). Чтоб не видать мне ни отца, ни матери! Умереть мне без покаяния, если я...

 Кабанов (поднимая ее). Что ты! Что ты! Какой грех-то! Я и слушать не хочу!

Голос Кабановой: "Пора, Тихон!" Входят Кабанова, Варвара и Глаша.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же, Кабанова, Варвара и Глаша.

 Кабанова. Ну, Тихон, пора. Поезжай с богом! (Садится.) Садитесь все!

Все садятся. Молчание.

 Ну, прощай! (Встает, и все встают.)

 Кабанов (подходя к матери). Прощайте, маменька!

 Кабанова (жестом показывая в землю). В ноги, в ноги!

Кабанов кланяется в ноги, потом целуется с матерью.

 Прощайся с женой!

 Кабанов. Прощай, Катя!

Катерина кидается ему на шею.

 Кабанова. Что на шею-то виснешь, бесстыдница! Не с любовником прощаешься! Он тебе муж -- глава! Аль порядку не знаешь? В ноги кланяйся!

Катерина кланяется в ноги.

 Кабанов. Прощай, сестрица! (Целуется с Варварой.) Прощай, Глаша! (Целуется с Глашей.) Прощайте, маменька! (Кланяется.)

 Кабанова. Прощай! Дальние проводы -- лишние слезы.

Кабанов уходит, за ним Катерина, Варвара и Глаша.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

 Кабанова (одна). Молодость-то что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта: ничего-то не знают, никакого порядка. Проститься-то путем не умеют. Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дом-то и держится, пока живы. А ведь тоже, глупые, на свою волю хотят; а выйдут на волю-то, так и путаются на покор да смех добрым людям. Конечно, кто и пожалеет, а больше все смеются. Да не смеяться-то нельзя: гостей позовут, посадить не умеют, да еще, гляди, позабудут кого из родных. Смех, да и только! Так-то вот старина-то и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется. А и взойдешь-то, так плюнешь, да вон скорее. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего.

Входят Катерина и Варвара.

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Кабанова, Катерина и Варвара.

 Кабанова. Ты вот похвалялась, что мужа очень любишь; вижу я теперь твою любовь-то. Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце; а тебе, видно, ничего.

 Катерина. Не к чему! Да и не умею. Что народ-то смешить!

 Кабанова. Хитрость-то невеликая. Кабы любила, так бы выучилась. Коли порядком не умеешь, ты хоть бы пример-то этот сделала; все-таки пристойнее; а то, видно, на словах только. Ну, я богу молиться пойду, не мешайте мне.

 Варвара. Я со двора пойду.

 Кабанова (ласково). А мне что! Поди! Гуляй, пока твоя пора придет. Еще насидишься!

Уходят Кабанова и Варвара.

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

 Катерина (одна, задумчиво). Ну, теперь тишина у вас в доме воцарится. Ах, какая скука! Хоть бы доти чьи-нибудь! Эко горе! Деток-то у меня нет: все бы я и сидела с ними да забавляла их. Люблю очень с детьми разговаривать -- ангелы ведь это. (Молчание.) Кабы я маленькая умерла, лучше бы было. Глядела бы я с неба на землю да радовалась всему. А то полетела бы невидимо, куда захотела. Вылетела бы в поле и летала бы с василька на василек по ветру, как бабочка. (Задумывается.) А вот что сделаю: я начну работу какую-нибудь по обещанию; пойду в гостиный двор, куплю холста, да и буду шить белье, а потом раздам бедным. Они за меня богу помолят. Вот и засядем шить с Варварой и не увидим, как время пройдет; а тут Тиша приедет.

Входит Варвара.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Катерина и Варвара.

 Варвара (покрывает голову платком перед зеркалом). Я теперь гулять пойду; а ужо нам Глаша постелет постели в саду, маменька позволила. В саду, за малиной, есть калитка, ее маменька запирает на замок, а ключ прячет. Я его унесла, а ей подложила другой, чтоб не заметила. На вот, может быть, понадобится. (Подает ключ.) Если увижу, так скажу, чтоб приходил к калитке.

 Катерина (с испугом отталкивая ключ). На что! На что! Не надо, не надо!

 Варвара. Тебе не надо, мне понадобится; возьми, не укусит он тебя.

 Катерина. Да что ты затеяла-то, греховодница! Можно ли это! Подумала ль ты! Что ты! Что ты!

 Варвара. Ну, я много разговаривать не люблю, да и некогда мне. Мне гулять пора. (Уходит.)

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

 Катерина (одна, держа ключ в руках). Что она это делает-то? Что она только придумывает? Ах, сумасшедшая, право сумасшедшая! Вот погибель-то! Вот она! Бросить его, бросить далеко, в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжет, точно уголь. (Подумав.) Вот так-то и гибнет наша сестра-то. В неволе-то кому весело! Мало ли что в голову-то придет. Вышел случай, другая и рада: так очертя голову и кинется. А как же это можно, не подумавши, не рассудивши-то! Долго ли в беду попасть! А там и плачься всю жизнь, мучайся; неволя-то еще горчее покажется. (Молчание.) А горька неволя, ох, как горька! Кто от нее не плачет! А пуще всех мы, бабы. Вот хоть я теперь! Живу, маюсь, просвету себе не вижу. Да и не увижу, знать! Что дальше, то хуже. А теперь еще этот грех-то на меня. (Задумывается.) Кабы не свекровь!.. Сокрушила она меня... от нее мне и дом-то опостылел; стены-то даже противны, (Задумчиво смотрит на ключ.) Бросить его? Разумеется, надо бросить. И как он ко мне в руки попал? На соблазн, на пагубу мою. (Прислушивается.) Ах, кто-то идет. Так сердце и упало. (Прячет ключ в карман.) Нет!.. Никого! Что я так испугалась! И ключ спрятала... Ну, уж, знать, там ему и быть! Видно, сама судьба того хочет! Да какой же в этом грех, если я взгляну на него раз, хоть издали-то! Да хоть и поговорю-то, так все не беда! А как же я мужу-то!.. Да ведь он сам не захотел. Да, может, такого и случая-то еще во всю жизнь не выдет. Тогда и плачься на себя: был случай, да не умела пользоваться. Да что я говорю-то, что я себя обманываю? Мне хоть умереть, да увидеть его. Перед кем я притворяюсь-то!.. Бросить ключ! Нет, ни за что на свете! Он мой теперь... Будь что будет, а я Бориса увижу! Ах, кабы ночь поскорее!..

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Улица. Ворота дома Кабановых, перед воротами скамейка.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Кабанова и Феклуша (сидят на скамейке).

 Феклуша. Последние времена, матушка Марфа Игнатьевна, последние, по всем приметам последние. Еще у вас в городе рай и тишина, а по другим городам так просто содом, матушка: шум, беготня, езда беспрестанная! Народ-то так и снует, один туда, другой сюда.

 Кабанова. Некуда нам торопиться-то, милая, мы и живем не спеша.

 Феклуша. Нет, матушка, оттого у вас тишина в городе, что многие люди, вот хоть бы вас взять, добродетелями, как цветами, украшаются: оттого все и делается прохладно и благочинно. Ведь эта беготня-то, матушка, что значит? Ведь это суета! Вот хоть бы в Москве: бегает народ взад и вперед, неизвестно зачем. Вот она суета-то и есть. Суетный народ, матушка Марфа Игнатьевна, вот он и бегает. Ему представляется-то, что он за делом бежит; торопится, бедный, людей не узнает; ему мерещится, что его манит некто, а придет на место-то, ан пусто, нет ничего, мечта одна. И пойдет в тоске. А другому мерещится, что будто он догоняет кого-то знакомого. Со стороны-то свежий человек сейчас видит, что никого нет; а тому-то все кажется от суеты, что он догоняет. Суета-то, ведь она вроде туману бывает. Вот у вас в этакой прекрасный вечер редко кто и за ворота-то выйдет посидеть; а в Москве-то теперь гульбища да игрища, а по улицам-то индо грохот идет, стон стоит. Да чего, матушка Марфа Игнатьевна, огненного змия стали запрягать: все, видишь, для ради скорости.

 Кабанова. Слышала я, милая.

 Феклуша. А я, матушка, так своими глазами видела; конечно, другие от суеты не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Ну, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат.

 Кабанова. Назвать-то всячески можно, пожалуй, хоть машиной назови; народ-то глуп, будет всему верить. А меня хоть ты золотом осыпь, так я не поеду.

 Феклуша. Что за крайности, матушка! Сохрани господи от такой напасти! А вот еще, матушка Марфа Игнатьевна, было мне в Москве видение некоторое. Иду я рано поутру, еще чуть брезжится, и вижу, на высоком-превысоком доме, на крыше, стоит кто-то, лицом черен. Уж сами понимаете кто. И делает он руками, как будто сыплет что, а ничего не сыпется. Тут я догадалась, что это он плевелы сыплет, а народ днем в суете-то своей невидимо и подберет. Оттого-то они так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие худые, тела-то никак не нагуляют, да как будто они что потеряли либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко.

 Кабанова. Все может быть, моя милая! В наши времена чего дивиться!

 Феклуша. Тяжелые времена, матушка Марфа Игнатьевна, тяжелые. Уж и время-то стало в умаление приходить.

 Кабанова. Как так, милая, в умаление?

 Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то и часы все те же как будто остались, а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.

 Кабанова. И хуже этого, милая, будет.

 Феклуша. Нам-то бы только не дожить до этого,

 Кабанова. Может, и доживем.

Входит Дикой.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Дикой.

 Кабанова. Что это ты, кум, бродишь так поздно?

 Дикой. А кто ж мне запретит!

 Кабанова. Кто запретит! Кому нужно!

 Дикой. Ну, и, значит, нечего разговаривать. Что я, под началом, что ль, у кого? Ты еще что тут! Какого еще тут черта водяного!..

 Кабанова. Ну, ты не очень горло-то распускай! Ты найди подешевле меня! А я тебе дорога! Ступай своей дорогой, куда шел. Пойдем, Феклуша, домой. (Встает.)

 Дикой. Постой, кума, постой! Не сердись. Еще успеешь дома-то быть: дом-от твой не за горами. Вот он!

 Кабанова. Коли ты за делом, так не ори, а говори толком.

 Дикой. Никакого дела нет, а я хмелен, вот что.

 Кабанова. Что ж, ты мне теперь хвалить тебя прикажешь за это?

 Дикой. Ни хвалить, ни бранить. А, значит, я хмелен. Ну, и кончено дело. Пока не просплюсь, уж этого дела поправить нельзя.

 Кабанова. Так ступай, спи!

 Дикой. Куда ж это я пойду?

 Кабанова. Домой. А то куда же!

 Дикой. А коли я не хочу домой-то?

 Кабанова. Отчего же это, позволь тебя спросить?

 Дикой. А потому, что у меня там война идет.

 Кабанова. Да кому ж там воевать-то? Ведь ты один только там воин-то и есть.

 Дикой. Ну так что ж, что я воин? Ну что ж из этого?

 Кабанова. Что? Ничего. А и честь-то не велика, потому что воюешь-то ты всю жизнь с бабами. Вот что.

 Дико и. Ну, значит, они и должны мне покоряться. А то я, что ли, покоряться стану!

 Кабанова. Уж немало я дивлюсь на тебя: столько у тебя народу в доме, а на тебя на одного угодить не могут.

 Дико и. Вот поди ж ты!

 Кабанова. Ну, что ж тебе нужно от меня?

 Дикой. А вот что: разговори меня, чтобы у меня сердце прошло. Ты только одна во всем городе умеешь меня разговорить.

 Кабанова. Поди, Феклушка, вели приготовить закусить что-нибудь.

Феклуша уходит.

 Пойдем в покои!

 Дикой. Нет, я в покои не пойду, в покоях я хуже.

 Кабанова. Чем же тебя рассердили-то?

 Дикой. Еще с утра с самого.

 Кабанова. Должно быть, денег просили.

 Дикой. Точно сговорились, проклятые; то тот, то другой целый день пристают.

 Кабанова. Должно быть, надо, коли пристают.

 Дикой. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить -- обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому, только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.

 Кабанова. Нет над тобой старших, вот ты и куражишься.

 Дикой. Нет, ты, кума, молчи! Ты слушай! Вот какие со мной истории бывали. О посту как-то о великом я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка: за деньгами пришел, дрова возил. И принесло ж его на грех-то в такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья просил, в ноги кланялся, право так. Истинно тебе говорю, мужику в ноги кланялся. Вот до чего меня сердце доводит: тут на дворе, в грязи, ему и кланялся; при всех ему кланялся.

 Кабанова. А зачем ты нарочно-то себя в сердце приводишь? Это, кум, нехорошо.

 Дикой. Как так нарочно?

 Кабанова. Я видала, я знаю. Ты, коли видишь, что просить у тебя чего-нибудь хотят, ты возьмешь да нарочно из своих на кого-нибудь и накинешься, чтобы рассердиться; потому что ты знаешь, что к тебе сердитому никто уж не пойдет. Вот что, кум!

 Дикой. Ну, что ж такое? Кому своего добра не жалко!

Глаша входит.

 Глаша. Марфа Игнатьевна, закусить поставлено, пожалуйте!

 Кабанова. Что ж, кум, зайди. Закуси, чем бог послал.

 Дикой. Пожалуй.

 Кабанова. Милости просим! (Пропускает вперед Дикого и уходит за ним.)

Глаша, сложа руки, стоит у ворот.

 Глаша. Никак. Борис Григорьич идет. Уж не за дядей ли? Аль так гуляет? Должно, так гуляет.

Входит Борис.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Глаша, Борис, потом Кулигин.

 Борис. Не у вас ли дядя?

 Глаша. У нас. Тебе нужно, что ль, его?

 Борис. Послали из дому узнать, где он. А коли у вас, так пусть сидит: кому его нужно. Дома-то рады-радехоньки, что ушел.

 Глаша. Нашей бы хозяйке за ним быть, она б его скоро прекратила. Что ж я, дура, стою-то с тобой! Прощай. (Уходит.)

 Борис. Ах ты, господи! Хоть бы одним глазком взглянуть на нее! В дом войти нельзя: здесь незваные не ходят. Вот жизнь-то! Живем в одном городе, почти рядом, а увидишься раз в неделю, и то в церкви либо на дороге, вот и все! Здесь что вышла замуж, что схоронили -- все равно.

Молчание.

 Уж совсем бы мне ее не видать: легче бы было! А то видишь урывками, да еще при людях; во сто глаз на тебя смотрят. Только сердце надрывается. Да и с собой-то не сладишь никак. Пойдешь гулять, а очутишься всегда здесь у ворот. И зачем я хожу сюда? Видеть ее никогда нельзя, а еще, пожалуй, разговор какой выйдет, ее-то в беду введешь. Ну, попал я в городок!

Идет ему навстречу Кулигин.

 Кулигин. Что, сударь? Гулять изволите?

 Борис. Да, гуляю себе, погода очень хороша нынче.

 Кулигин. Очень хорошо, сударь, гулять теперь. Тишина, воздух отличный, из-за Волги с лугов цветами пахнет, небо чистое...

Открылась бездна, звезд полна, Звездам числа нет, бездне -- дна.

 Пойдемте, сударь, на бульвар, ни души там нет.

 Борис. Пойдемте!

 Кулигин. Вот какой, сударь, у нас городишко! Бульвар сделали, а не гуляют. Гуляют только по праздникам, и то один вид делают, что гуляют, а сами ходят туда наряды показывать. Только пьяного приказного2 и встретишь, из трактира домой плетется. Бедным гулять, сударь, некогда, у них день и ночь работа. И спят-то всего часа три в сутки. А богатые-то что делают? Ну, что бы, кажется, им не гулять, не дышать свежим воздухом? Так пет. У всех давно ворота, сударь, заперты, и собаки спущены... Вы думаете, они дело делают либо богу молятся? Нет, сударь. И не от воров они запираются, а чтоб люди не видали, как они своих домашних едят поедом да семью тиранят. И что слез льется за этими запорами, невидимых и неслышимых! Да что вам говорить, сударь! По себе можете судить. И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства! PI все шито да крыто -- никто ничего не видит и не знает, видит только один бог! Ты, говорит, смотри, в людях меня да на улице, а до семьи моей тебе дела нет; на это, говорит, у меня есть замки, да запоры, да собаки злые. Семья, говорит, дело тайное, секретное! Знаем мы эти секреты-то! От этих секретов-то, сударь, ему только одному весело, а остальные волком воют. Да и что за секрет? Кто его не знает! Ограбить сирот, родственников, племянников, заколотить домашних так, чтобы ни об чем, что он там творит, пискнуть не смели. Вот и весь секрет. Ну, да бог с ними! А знаете, сударь, кто у нас гуляет? Молодые парни да девушки. Так эти у сна воруют часок-другой, ну и гуляют парочками. Да вот пара!

Показываются Кудряш и Варвара. Целуются.

 Борис. Целуются. Кулигин. Это у нас нужды нет.

 Кудряш уходит, а Варвара подходит к своим воротам и манит Бориса. Он подходит.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Борис, Кулнгин и Варвара.

 Кулигин. Я, сударь, на бульвар пойду. Что вам мешать-то? Там и подожду.

 Борис. Хорошо, я сейчас приду.

Кулигин уходит.

 Варвара (закрываясь платком). Знаешь овраг за Кабановым садом?

 Борис. Знаю.

 Варвара. Приходи туда ужо попозже.

 Борис. Зачем?

 Варвара. Какой ты глупый! Приходи: там увидишь, зачем. Ну, ступай скорей, тебя дожидаются.

Борис уходит.

 Не узнал ведь! Пущай теперь подумает. А ужотко я знаю, что Катерина не утерпит, выскочит. (Уходит в ворота.)

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

Ночь. Овраг, покрытый кустами; наверху -- забор сада Кабановых и калитка; сверху -- тропинка.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

 Кудряш (входит с гитарой). Нет никого. Что ж это она там! Ну, посидим да подождем. (Садится на камень.) Да со скуки песенку споем. (Поет.)

 

 Как донской-то казак, казак вел коня поить,

 Добрый молодец, уж он у ворот стоит.

 У ворот стоит, сам он думу думает,

 Думу думает, как будет жену губить.

 Как жена-то, жена мужу возмолилася,

 Во скоры-то ноги ему поклонилася:

 "Уж ты, батюшка, ты ли, мил сердечный друг!

 Ты не бей, не губи ты меня со вечера!

 Ты убей, загуби меня со полуночи!

 Дай уснуть моим малым детушкам,

 Малым детушкам, всем ближним соседушкам".

Входит Борис.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Кудряш и Борис.

 Кудряш (перестает петь). Ишь ты! Смирен, смирен, а тоже в разгул пошел.

 Борис. Кудряш, это ты?

 Кудряш. Я, Борис Григорьич!

 Борис. Зачем это ты здесь?

 Кудряш. Я-то? Стало быть, мне нужно, Борис Григорьич, коли я здесь. Без надобности б не пошел. Вас куда бог несет?

 Борис (оглядывает местность). Вот что, Кудряш: мне бы нужно здесь остаться, а тебе ведь, я думаю, все равно, ты можешь идти и в другое место.

 Кудряш. Нет, Борис Григорьич, вы, я вижу, здесь еще в первый раз, а у меня уж тут место насиженное и дорожка-то мной протоптана. Я вас люблю, сударь, и на всякую вам услугу готов; а на этой дорожке вы со мной ночью не встречайтесь, чтобы, сохрани господи, греха какого не вышло. Уговор лучше денег.

 Борис. Что с тобой, Ваня?

 Кудряш. Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы идите своей дорогой, вот и все. Заведи себе сам, да и гуляй себе с ней, и никому до тебя дела пет. А чужих не трогай! У нас так не водится, а то парни ноги переломают. Я за свою... Да я и не знаю, что сделаю! Горло перерву.

 Борис. Напрасно ты сердишься; у меня и на уме-то нет отбивать у тебя. Я бы и не пришел сюда, кабы мне не велели.

 Кудряш. Кто ж велел?

 Борис. Я не разобрал, темно было. Девушка какая-то остановила меня на улице и сказала, чтобы я именно сюда пришел, сзади сада Кабановых, где тропинка.

 Кудряш. Кто ж бы это такая?

 Борис. Послушай, Кудряш. Можно с тобой поговорить по душе, ты не разболтаешь?

 Кудряш. Говорите, не бойтесь! У меня все одно, что умерло.

 Борис. Я здесь ничего не знаю, ни порядков ваших, ни обычаев; а дело-то такое...

 Кудряш. Полюбили, что ль, кого?

 Борис. Да, Кудряш.

 Кудряш. Ну что ж, это ничего. У нас насчет этого слободно. Девки гуляют себе как хотят, отцу с матерью и дела нет. Только бабы взаперти сидят.

 Борис. То-то и горе мое.

 Кудряш. Так неужто ж замужнюю полюбили?

 Борис. Замужнюю, Кудряш.

 Кудряш. Эх, Борис Григорьич, бросить надоть!

 Борис. Легко сказать -- бросить! Тебе это, может быть, все равно; ты одну бросишь, а другую найдешь. А я не могу этого! Уж я коли полюбил...

 Кудряш. Ведь это, значит, вы ее совсем загубить хотите, Борис Григорьич!

 Борис. Сохрани, господи! Сохрани меня, господи! Нет, Кудряш, как можно. Захочу ли я ее погубить! Мне только бы видеть ее где-нибудь, мне больше ничего не надо.

 Кудряш. Как, сударь, за себя поручиться! А ведь здесь какой народ! Сами знаете. Съедят, в гроб вколотят.

 Борис. Ах, не говори этого, Кудряш, пожалуйста, не пугай ты меня!

 Кудряш. А она-то вас любит?

 Борис. Не знаю.

 Кудряш. Да вы видались когда аль нет?

 Борис. Я один раз только и был у них с дядей. А то в церкви вижу, на бульваре встречаемся. Ах, Кудряш, как она молится, кабы ты посмотрел! Какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то будто светится.

 Кудряш. Так это молодая Кабанова, что ль?

 Борис. Она, Кудряш.

 Кудряш. Да! Так вот оно что! Ну, честь имеем проздравить!

 Борис. С чем?

 Кудряш. Да как же! Значит, у вас дело на лад идет, коли сюда приходить велели.

 Борис. Так неужто она велела?

 Кудряш. А то кто же?

 Борис. Нет, ты шутишь! Этого быть не может. (Хватается за голову.)

 Кудряш. Что с вами?

 Борис. Я с ума сойду от радости.

 Кудряш. Бота! Есть от чего с ума сходить! Только вы смотрите -- себе хлопот не наделайте, да и ее-то в беду не введите! Положим, хоть у нее муж и дурак, да свекровь-то больно люта.

Варвара выходит из калитки.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Варвара, потом Катерина.

 Варвара (у калитки поет).

 

 За рекою, за быстрою, мой Ваня гуляет,

 Там мой Ванюшка гуляет...

 

 Кудряш (продолжает).

 

 Товар закупает.

(Свищет.)

 Варвара (сходит по тропинке и, закрыв лицо платком, подходит к Борису). Ты, парень, подожди. Дождешься чего-нибудь. (Кудряшу.) Пойдем на Волгу.

 Кудряш. Ты что ж так долго? Ждать вас еще! Знаешь, что не люблю!

 Варвара обнимает его одной рукой и уходит.

 Борис. Точно я сон какой вижу! Эта ночь, песни, свиданья! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот и я жду чего-то! А чего жду-- и не знаю, и вообразить не могу; только бьется сердце да дрожит каждая жилка. Не могу даже и придумать теперь, что сказать-то ей, дух захватывает, подгибаются колени! Вот когда у меня сердце глупое раскипится вдруг, ничем не унять. Вот идет.

Катерина тихо сходит по тропинке, покрытая большим белым платком, потупив глаза в землю.

 Это вы, Катерина Петровна?

Молчание. Уж как мне благодарить вас, я и не знаю.

Молчание.

 Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я люблю вас! (Хочет взять ее за руку.)

 Катерина (с испугом, но не поднимая глаз). Не трогай, не трогай меня! Ах, ах!

 Борис. Не сердитесь!

 Катерина. Поди от меня! Поди прочь, окаянный человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем.

 Борис. Не гоните меня!

 Катерина. Зачем ты пришел? Зачем ты пришел, погубитель мой? Ведь я замужем, ведь мне с мужем жить до гробовой доски!

 Борис. Вы сами велели мне прийти...

 Катерина. Да пойми ты меня, враг ты мой: ведь до гробовой доски!

 Борис. Лучше б мне не видеть вас!

 Катерина (с волнением). Ведь что я себе готовлю? Где мне место-то, знаешь ли?

 Борис. Успокойтесь! (Берет ее за руку.) Сядьте!

 Катерина. Зачем ты моей погибели хочешь?

 Борис. Как же я могу хотеть вашей погибели, когда люблю вас больше всего на свете, больше самого себя!

 Катерина. Нет, нет! Ты меня загубил!

 Борис. Разве я злодей какой?

 Катерина (качая головой). Загубил, загубил, загубил!

 Борис. Сохрани меня бог! Пусть лучше я сам погибну!

 Катерина. Ну, как же ты не загубил меня, коли я, бросивши дом, ночью иду к тебе.

 Борис. Ваша воля была на то.

 Катерина. Нет у меня воли. Кабы была у меня своя воля, не пошла бы я к тебе. (Поднимает глаза и смотрит на Бориса.)

Небольшое молчание.

 Твоя теперь воля надо мной, разве ты не видишь! (Кидается к нему на шею.)

 Борис (обнимает Катерину). Жизнь моя!

 Катерина. Знаешь что? Теперь мне умереть вдруг захотелось!

 Борис. Зачем умирать, коли нам жить так хорошо?

 Катерина. Нет, мне не жить! Уж я знаю, что не жить.

 Борис. Не говори, пожалуйста, таких слов, не печаль меня...

 Катерина. Да, тебе хорошо, ты вольный казак, а я!..

 Борис. Никто и не узнает про нашу любовь. Неужели же я тебя не пожалею!

 Катерина. Э! Что меня жалеть, никто не виноват, -- сама на то пошла. Не жалей, губи меня1 Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.

 Борис. Ну, что об этом думать, благо нам теперь-то хорошо!

 Катерина. И то! Надуматься-то да наплакаться-то еще успею на досуге.

 Борис. А я было испугался; я думал, ты меня прогонишь.

 Катерина (улыбаясь). Прогнать! Где уж! С нашим ли сердцем! Кабы ты не пришел, так я, кажется, сама бы к тебе пришла.

 Борис. Я и не знал, что ты меня любишь.

 Катерина. Давно люблю. Словно на грех ты к нам приехал. Как увидела тебя, так уж не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы и пошла за тобой; иди ты хоть на край света, я бы все шла за тобой и не оглянулась бы.

 Борис. Надолго ли муж-то уехал?

 Катерина. На две недели.

 Борис. О, так мы погуляем! Время-то довольно.

 Катерина. Погуляем. А там... (задумывается) как запрут на замок, вот смерть! А не запрут на замок, так уж найду случай повидаться с тобой!

Входят Кудряш и Варвара.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, Кудряш и Варвара.

 Варвара. Ну что, сладили?

Катерина прячет лицо у Бориса на груди.

 Борис. Сладили.

 Варвара. Пошли бы, погуляли, а мы подождем. Когда нужно будет, Ваня крикнет.

Борис и Катерина уходят. Кудряш и Варвара садятся на камень.

 Кудряш. А это вы важную штуку придумали, в садовую калитку лазить. Оно для нашего брата оченно способна.

 Варвара. Все я.

 Кудряш. Уж тебя взять на это. А мать-то не хватится?

 Варвара. Э! Куда ей! Ей и в лоб-то не влетит.

 Кудряш. А ну, на грех?

 Варвара. У нее первый сон крепок; вот к утру, так просыпается.

 Кудряш. Да ведь как знать! Вдруг ее нелегкая поднимет.

 Варвара. Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно! Того гляди, в беду попадешь.

Кудряш берет несколько аккордов на гитаре. Варвара прилегает к плечу Кудряша, который, не обращая внимания, тихо играет.

 Варвара (зевая). Как бы то узнать, который час?

 Кудряш. Первый.

 Варвара. Почем ты знаешь?

 Кудряш. Сторож в доску бил.

 Варвара (зевая). Пора. Покричи-ка. Завтра мы пораньше выйдем, так побольше погуляем.

 Кудряш (свищет и громко запевает).

 

 Все домой, все домой, А я домой не хочу.

 

 Борис (за сценой). Слышу!

 Варвара (встает). Ну, прощай. (Зевает, потом целует холодно, как давно знакового.) Завтра, смотрите, приходите пораньше! (Смотрит в ту сторону, куда пошли Борис и Катерина.) Будет вам прощаться-то, не навек расстаетесь, завтра увидитесь. (Зевает и потягивается.)

Вбегает Катерина, а за ней Борис.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Кудряш, Варвара, Борис и Катерина.

 Катерина (Варваре). Ну, пойдем, пойдем! (Всходят по тропинке. Катерина оборачивается.) Прощай. Борис. До завтра!

 Катерина. Да, до завтра! Что во сне увидишь, скажи! (Подходит к калитке.)

 Борис. Непременно.

 Кудряш (поет под гитару).

 

 Гуляй, млада, до поры,

 До вечерней до зари!

 Ай лели, до поры,

 До вечерней до зари.

 

 Варвара (у калитки).

 

 А я, млада, до поры,

 До утренней до зари,

 Ай лели, до поры,

 До утренней до зари!

Уходят.

 Кудряш.

 

 Как зорюшка занялась,

 А я домой поднялась... и т. д.

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

На первом плане узкая галерея со сводами старинной, начинающей разрушаться постройки; кой-где трава и кусты за арками -- берег и вид на Волгу.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Несколько гуляющих обоего пола проходят за арками.

 1-й. Дождь накрапывает, как бы гроза не собралась?

 2-й. Гляди, сберется.

 1-й. Еще хорошо, что есть где схорониться.

Входят все под своды.

 Женщина. А что народу-то гуляет на бульваре! День праздничный, все повышли. Купчихи такие разряженные.

 1-й. Попрячутся куда-нибудь.

 2-й. Гляди, что теперь народу сюда набьется!

 1-й (осматривая стены). А ведь тут, братец ты мой, когда-нибудь, значит, расписано было. И теперь еще местами означает.

 2-й. Ну да, как же! Само собой, что расписано было. Теперь, ишь ты, все впусте оставлено, развалилось, заросло. После пожара так и не поправляли. Да ты и пожару-то этого не помнишь, этому лет сорок будет.

 1-й. Что бы это такое, братец ты мой, тут нарисовано было? Довольно затруднительно это понимать.

 2-й. Это геенна огненная.

 1-й. Так, братец ты мой!

 2-й. И едут туда всякого звания люди.

 1-й. Так, так, понял теперь.

 2-й. И всякого чину.

 1-й. И арапы?

 2-й. И арапы.

 1-й. А это, братец ты мой, что такое?

 2-й. А это литовское разорение3. Битва -- видишь? Как наши с Литвой бились.

 1-й. Что ж это такое -- Литва?

 2-й. Так она Литва и есть.

 1-й. А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала.

 2-й. Не умею тебе сказать. С неба так с неба.

 Женщина. Толкуй еще! Все знают, что с неба; и где был какой бой с ней, там для памяти курганы насыпаны.

 1-й. А что, братец ты мой! Ведь это так точно!

Входят Дикой и за ним Кулигин без шапки. Все кланяются и принимают почтительное положение.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же, Дикой и Кулигин.

 Дикой. Ишь ты, замочило всего. (Кулигину.) Отстань ты от меня! Отстань! (С сердцем.) Глупый человек!

 Кулигин. Савел Прокофьич, ведь от этого, ваше степенство, для всех вообще обывателей польза.

 Дикой. Поди ты прочь! Какая польза! Кому нужна эта польза?

 Кулигин. Да хоть бы для вас, ваше степенство, Савел Прокофьич. Вот бы, сударь, на бульваре, на чистом месте, и поставить. А какой расход? Расход пустой: столбик каменный (показывает жестами размер каждой вещи), дощечку медную, такую круглую, да шпильку, вот шпильку прямую (показывает жестом), простую самую. Уж я все это прилажу и цифры вырежу уже все сам. Теперь вы, ваше степенство, когда изволите гулять или прочие которые гуляющие, сейчас подойдете и видите, который час. А то этакое место прекрасное, и вид, и все, а как будто пусто. У нас тоже, ваше степенство, и проезжие бывают, ходят туда наши виды смотреть, все-таки украшение -- для глаз оно приятней.

 Дикой. Да что ты ко мне лезешь со всяким вздором! Может, я с тобой и говорить-то не хочу. Ты должен был прежде узнать, в расположении ли я тебя слушать, дурака, или нет. Что я тебе -- ровный, что ли! Ишь ты, какое дело нашел важное! Так прямо с рылом-то и лезет разговаривать.

 Кулигин. Кабы я со своим делом лез, ну тогда был бы я виноват. А то я для общей пользы, ваше степенство. Ну что значит для общества каких-нибудь рублей десять! Больше, сударь, не понадобится.

 Дикой. А может, ты украсть хочешь; кто тебя знает.

 Кулигин. Коли я свои труды хочу даром положить, что же я могу украсть, ваше степенство? Да меня здесь все знают, про меня никто дурно не скажет.

 Дикой. Ну и пущай знают, а я тебя знать не хочу.

 Кулигин. За что, сударь Савел Прокофьич, честного человека обижать изволите?

 Дикой. Отчет, что ли, я стану тебе давать! Я и поважней тебя никому отчета не даю. Хочу так думать о тебе, так и думаю. Для других ты честный человек, а я думаю, что ты разбойник, вот и все. Хотелось тебе это слышать от меня? Так вот слушай! Говорю, что разбойник, и конец! Что ж ты, судиться, что ли, со мной будешь? Так ты знай, что ты червяк. Захочу -- помилую, захочу -- раздавлю.

 Кулигин. Бог с вами, Савел Прокофьич! Я, сударь, маленький человек, меня обидеть недолго. А я вам вот что доложу, ваше степенство: "И в рубище почтенна добродетель!"

 Дикой. Ты у меня грубить не смей! Слышишь ты.

 Кулигин. Никакой я грубости вам, сударь, не делаю; а говорю вам потому, что, может быть, вы и вздумаете когда что-нибудь для города сделать. Силы у вас, ваше степенство, много; была б только воля на доброе дело. Вот хоть бы теперь то возьмем: у нас грозы частые, а не заведем мы громовых отводов.

 Дикой (гордо). Все суета!

 Кулигин. Да какая же суета, когда опыты были?

 Дикой. Какие-такие там у тебя громовые отводы?

 Кулигин. Стальные.

 Дикой (с гневом). Ну, еще что?

 Кулигин. Шесты стальные.

 Дикой (сердясь более и более). Слышал, что шесты, аспид ты этакой; да еще-то что? Наладил: шесты! Ну, а еще что?

 Кулигин. Ничего больше.

 Дикой. Да гроза-то что такое, по-твоему, а? Ну, говори.

 Кулигин. Электричество.

 Дикой (топнув ногой). Какое еще там елестричество! Ну, как же ты не разбойник! Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то, прости господи, обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А, говори! Татарин?

 Кулигин. Савел Прокофьич, ваше степенство, Державин сказал:

 

 Я телом в прахе истлеваю,

 Умом громам повелеваю.

 

 Дикой. А за эти слова тебя к городничему отправить, так он тебе задаст! Эй, почтенные, прислушайте-ко, что он говорит!

 Кулигин. Нечего делать, надо покориться! А вот когда будет у меня миллион, тогда я поговорю. (Махнув рукой, уходит.)

 Дикой. Что ж ты, украдешь, что ли, у кого! Держите его! Этакой фальшивый мужичонко! С этим народом какому надо быть человеку? Я уж не знаю. (Обращаясь к народу.) Да вы, проклятые, хоть кого в грех введете! Вот не хотел нынче сердиться, а он, как нарочно, рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль, дождик-то?

 1-й. Кажется, перестал.

 Дикой. Кажется! А ты, дурак, сходи да посмотри. А то -- кажется!

 1-й (выйдя из-под сводов). Перестал!

Дикой уходит, и все за ним. Сцена несколько времени пуста. Под своды быстро входит Варвара и, притаившись, высматривает.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Варвара и потом Борис.

 Варвара. Кажется, он!

Борис проходит в глубине сцены.

 Сс-сс!

Борис оглядывается.

 Поди сюда. (Манит рукой.)

Борис входит.

 Что нам с Катериной-то делать? Скажи на милость!

 Борис. А что?

 Варвара. Беда ведь, да и только. Муж приехал, ты знаешь ли это? И не ждали его, а он приехал.

 Борис. Нет, я не знал.

 Варвара. Она просто сама не своя сделалась!

 Борис. Видно, только я и пожил десяток деньков, пока! его не было. Уж теперь не увидишь ее!

 Варвара. Ах ты какой! Да ты слушай! Дрожит вся, точно ее лихорадка бьет; бледная такая, мечется по дому, точно чего ищет. Глаза, как у помешанной! Давеча утром плакат принялась, так и рыдает. Батюшки мои! что мне с ней делать?

 Борис. Да, может быть, пройдет это у нее!

 Варвара. Ну, уж едва ли. На мужа не смеет глаз поднять. Маменька замечать это стала, ходит да все на нее косится, так змеей и смотрит; а она от этого еще хуже. Просто мука глядеть-то на нее! Да и боюсь я.

 Борис. Чего же ты боишься?

 Варвара. Ты ее не знаешь! Она ведь чудная какая-то у нас. От нее все станется! Таких дел наделает, что...

 Борис. Ах, боже мой! Что же делать-то? Ты бы с ней поговорила хорошенько. Неужели уж нельзя ее уговорить?

 Варвара. Пробовала. И не слушает ничего. Лучше и не подходи.

 Борис. Ну, как же ты думаешь, что она может сделать?

 Варвара. А вот что: бухнет мужу в ноги да и расскажет все. Вот чего я боюсь.

 Борис (с испугом). Может ли это быть?

 Варвара. От нее все может быть.

 Борис. Где она теперь?

 Варвара. Сейчас с мужем на бульвар пошли, и маменька с ними. Пройди и ты, коли хочешь. Да нет, лучше не ходи, а то она, пожалуй, н вовсе растеряется.

Вдали удар грома.

 Никак, гроза? (Выглядывает.) Да и дождик. А вот и народ повалил. Спрячься там где-нибудь, а я тут на виду стану, чтоб не подумали чего.

Входят несколько лиц разного звания и пола.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Разные лица и потом Кабанова, Кабанов, Катерина и Кулигин.

 1-й. Должно быть, бабочка-то очень боится, что так торопится спрятаться.

 Женщина. Да уж как ни прячься! Коли кому на роду написано, так никуда не уйдешь.

 Катерина (вбегая). Ах, Варвара! (Хватает ее за руку и держит крепко.)

 Варвара. Полно, что ты!

 Катерина. Смерть моя!

 Варвара. Да ты одумайся! Соберись с мыслями!

 Катерина. Нет! Не могу. Ничего не могу. У меня уж очень сердце болит.

 Кабанова (входя). То-то вот, надо жить-то так, чтобы всегда быть готовой ко всему; страху-то бы такого не было.

 Кабанов. Да какие ж, маменька, у нее грехи такие могут быть особенные: все такие же, как и у всех у нас, а это так уж она от природы боится.

 Кабанова. А ты почем знаешь? Чужая душа потемки.

 Кабанов (шутя). Уж разве без меня что-нибудь, а при мне, кажись, ничего не было.

 Кабанова. Может быть, и без тебя.

 Кабанов (шутя). Катя, кайся, брат, лучше, коли в чем грешна. Ведь от меня не скроешься: нет, шалишь! Все знаю!

 Катерина (смотрит в глаза Кабанову). Голубчик мой!

 Варвара. Ну, что ты пристаешь! Разве не видишь, что ей без тебя тяжело?

Борис выходит из толпы и раскланивается с Кабановым.

 Катерина (вскрикивает). Ах!

 Кабанов. Что ты испугалась! Ты думала -- чужой? Это знакомый! Дядюшка здоров ли?

 Борис. Слава богу!

 Катерина (Варваре). Что ему еще надо от меня?.. Или ему мало этого, что я так мучаюсь. (Приклоняясь к Варваре, рыдает.)

 Варвара (громко, чтобы мать слышала). Мы с ног сбились, не знаем, что сделать с ней; а тут еще посторонние лезут! (Делает Борису знак, тот отходит к самому выходу.)

 Кулигин (выходит на середину, обращаясь к толпе). Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! Гроза убьет! Не гроза это, а благодать! Да, благодать! У вас все гроза! Северное сияние загорится, любоваться бы надобно да дивиться премудрости: "с полночных стран встает заря", а вы ужасаетесь да придумываете: к войне это или к мору. Комета ли идет,-- не отвел бы глаз! Красота! Звезды-то уж пригляделись, все одни и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался! А вы боитесь и взглянуть-то на небо, дрожь вас берет! Изо всего-то вы себе пугал наделали. Эх, народ! Я вот не боюсь. Пойдемте, сударь!

 Борис. Пойдемте! Здесь страшнее!

Уходят.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же без Бориса и Кулигина.

 Кабанова. Ишь какие рацеи развел. Есть что послушать, уж нечего сказать! Вот времена-то пришли, какие-то учители появились. Коли старик так рассуждает, чего уж от молодых-то требовать!

 Женщина. Ну, все небо обложило. Ровно шапкой, так и накрыло.

 1-й. Эко, братец ты мой, точно клубком туча-то вьется, ровно что в ней там живое ворочается. А так на нас и ползет, так и ползет, как живая!

 2-й. Уж ты помяни мое слово, что эта гроза даром не пройдет! Верно тебе говорю; потому знаю. Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит, вот увидишь: потому, смотри, какой цвет необнаковенный.

 Катерина (прислушиваясь). Что они говорят? Они говорят, что убьет кого-нибудь.

 Кабанов. Известно, так городят, зря, что в голову придет.

 Кабанова. Ты не осуждай постарше себя! Они больше твоего знают. У старых людей на все приметы есть. Старый человек на ветер слова не скажет.

 Катерина (мужу). Тиша, я знаю, кого убьет.

 Варвара (Катерине тихо). Ты уж хоть молчи.

 Кабанова. Ты почем знаешь?

 Катерина. Меня убьет. Молитесь тогда за меня.

Входит Барыня с лакеями. Катерина с криком прячется.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Барыня.

 Барыня. Что прячешься? Нечего прятаться! Видно, боишься: умирать-то не хочется! Пожить хочется! Как не хотеться! -- видишь, какая красавица. Ха-ха-ха! Красота! А ты молись богу, чтоб отнял красоту-то! Красота-то ведь погибель наша! Себя погубишь, людей соблазнишь, вот тогда и радуйся красоте-то своей. Много, много народу в грех введешь! Вертопрахи на поединки выходят, шпагами колют друг друга. Весело! Старики старые, благочестивые об смерти забывают, соблазняются на красоту-то! А кто отвечать будет? За все тебе отвечать придется. В омут лучше с красотой-то! Да скорей, скорей!

Катерина прячется.

 Куда прячешься, глупая? От бога-то не уйдешь! Все в огне гореть будете в неугасимом! (Уходит.)

 Катерина. Ах! Умираю!

 Варвара. Что ты мучаешься-то, в самом деле? Стань к сторонке да помолись: легче будет.

 Катерина (подходит к стене и опускается на колени, потом быстро вскакивает). Ах! Ад! Ад! Геенна огненная!

Кабанов, Кабанова и Варвара окружают ее.

 Все сердце изорвалось! Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна я перед богом и перед вами! Не я ли клялась тебе, что не взгляну ни на кого без тебя! Помнишь, помнишь? А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала? В первую же ночь я ушла из дому...

 Кабанов (растерявшись, в слезах, дергает ее за рукав). Не надо, не надо, не говори! Что ты! Матушка здесь!

 Кабанова (строго). Ну, ну, говори, коли уж начала.^ Катерина. И все-то десять ночей я гуляла... (Рыдает.)

Кабанов хочет обнять ее.

 Кабанова. Брось ее! С кем?

 Варвара. Врет она, она сама не знает, что говорит. Кабанова. Молчи ты! Вот оно что! Ну, с кем же? Катерина. С Борисом Григорьичем.

Удар грома.

 Ах! (Падает без чувств на руки мужа.)

 Кабанова. Что, сынок! Куда воля-то ведет! Говорила я, так ты слушать не хотел. Вот и дождался!

 

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Декорация первого действия. Сумерки.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Кулигин (сидит на лавочке), Кабанов (идет по бульвару).

 Кулигин (поет).

 

 Ночною темнотою покрылись небеса.

 Все люди для покою закрыли уж глаза... и пр.

 

 (Увидав Кабанова.) Здравствуйте, сударь! Далеко ли изволите?

 Кабанов. Домой. Слышал, братец, дела-то наши? Вся, братец, семья в расстройство пришла.

 Кулигин. Слышал, слышал, сударь.

 Кабанов. Я в Москву ездил, ты знаешь? На дорогу-то маменька читала, читала мне наставления-то, а я как выехал, так загулял. Уж очень рад, что на волю-то вырвался. И всю дорогу пил, и в Москве все пил, так это кучу, что на-поди! Так, чтобы уж на целый год отгуляться. Ни разу про дом-то и не вспомнил. Да хоть бы и вспомнил-то, так мне бы и в ум не пришло, что делается. Слышал?

 Кулигин. Слышал, сударь.

 Кабанов. Несчастный я теперь, братец, человек! Так ни за что я погибаю, ни за грош!

 Кулигин. Маменька-то у вас больно крута.

 Кабанов. Ну да. Она-то всему и причина. А я за что погибаю, скажи ты мне на милость? Я вот зашел к Дикому, ну, выпили; думал -- легче будет, нет, хуже, Кулигин! Уж что жена против меня сделала! Уж хуже нельзя...

 Кулигин. Мудреное дело, сударь. Мудрено вас судить.

 Кабанов. Нет, постой! Уж на что еще хуже этого. Убить ее за это мало. Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтобы она казнилась! А. я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька приказала. Жаль мне смотреть-то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест, а она, как тень какая, ходит безответная. Только плачет да тает, как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее.

 Кулигин. Как бы нибудь, сударь, ладком дело-то сделать! Вы бы простили ей, да и не поминали никогда. Сами-то, чай, тоже не без греха!

 Кабанов. Уж что говорить!

 Кулигин. Да уж так, чтобы и под пьяную руку не попрекать. Она бы вам, сударь, была хорошая жена; гляди -- лучше всякой.

 Кабанов. Да пойми ты, Кулигин: я-то бы ничего, а маменька-то... разве с ней сговоришь!..

 Кулигин. Пора бы уж вам, сударь, своим умом жить.

 Кабанов. Что ж мне, разорваться, что ли! Нет, говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то, какой есть, пропью; пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится.

 Кулигин. Эх, сударь! Дела, дела! Ну, а Борис-то Григорьич, сударь, что?

 Кабанов. А его, подлеца, в Тяхту, к китайцам. Дядя к знакомому купцу какому-то посылает туда на контору. На три года его туды.

 Кулагин. Ну, что же он, сударь?

 Кабанов. Мечется тоже, плачет. Накинулись мы давеча на него с дядей, уж ругали, ругали,-- молчит. Точно дикий какой сделался. Со мной, говорит, что хотите, делайте, только ее не мучьте! И он к ней тоже жалость имеет.

 Кулигин. Хороший он человек, сударь.

 Кабанов. Собрался совсем, и лошади уж готовы. Так тоскует, беда! Уж я вижу, что ему проститься хочется. Ну, да мало ли чего! Будет с него. Враг ведь он мне, Кулигин! Расказнить его надобно на части, чтобы знал...

 Кулигин. Врагам-то прощать надо, сударь!

 Кабанов. Поди-ка, поговори с маменькой, что она тебе на это скажет. Так, братец Кулигин, все наше семейство теперь врозь расшиблось. Не то что родные, а точно вороги друг другу. Варвару маменька точила-точила, а та не стерпела, да и была такова,-- взяла да и ушла.

 Кулигин. Куда ушла?

 Кабанов. Кто ее знает. Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того также нигде не найдут. Уж это, Кулигин, надо прямо сказать, что от маменьки; потому стала ее тиранить и на замок запирать. "Не запирайте,-- говорит,-- хуже будет!" Вот так и вышло. Что ж мне теперь делать, скажи ты мне? Научи ты меня, как мне жить теперь? Дом мне опостылел, людей совестно, за дело возмусь -- руки отваливаются. Вот теперь домой иду: на радость, что ль, иду?

Входит Глаша.

 Глаша. Тихон Иваныч, батюшка!

 Кабанов. Что еще?

 Глаша. Дома у нас нездорово, батюшка!

 Кабанов. Господи! Так уж одно к одному! Говори, что там такое?

 Глаша. Да хозяюшка ваша...

 Кабанов. Ну что ж? Умерла, что ль?

 Глаша. Нет, батюшка; ушла куда-то, не найдем нигде. Сбились с ног искамши.

 Кабанов. Кулигин, надо, брат, бежать искать ее. Я, брат, знаешь, чего боюсь? Как бы она с тоски-то на себя руки не наложила! Уж так тоскует, так тоскует, что ах! На нее-то глядя, сердце рвется. Чего же вы смотрели-то? Давно ль она ушла-то?

 Глаша. Недавнушко, батюшка! Уж наш грех, недоглядели. Да и то сказать: на всякий час не остережешься.

 Кабанов. Ну, что стоишь-то, беги?

Глаша уходит.

 И мы пойдем, Кулигин!

Уходят.

Сцена несколько времени пуста. С противоположной стороны выходит Катерина и тихо идет по сцене.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

 Катерина (одна). Нет, нигде нет! Что-то он теперь, бедный, делает? Мне только проститься с ним, а там... а там хоть умирать. За что я его в беду ввела? Ведь мне не легче от того! Погибать бы мне одной! А то себя погубила, его погубила, себе бесчестье -- ему вечный покор! Да! Себе бесчестье -- ему вечный покор. (Молчание.) Вспомнить бы мне, что он говорил-то? Как он жалел-то меня? Какие слова-то говорил? (Берет себя за голову.) Не помню, все забыла. Ночи, ночи мне тяжелы! Все пойдут спать, и я пойду; всем ничего, а мне -- как в могилу. Так страшно в потемках! Шум какой-то сделается, и поют, точно кого хоронят; только так тихо, чуть слышно, далеко-далеко от меня... Свету-то так рада сделаешься! А вставать не хочется: опять те же люди, те же разговоры, та же мука. Зачем они так смотрят на меня? Отчего это нынче не убивают? Зачем так сделали? Прежде, говорят, убивали. Взяли бы да и бросили меня в Волгу; я бы рада была. "Казнить-то тебя,-- говорят,-- так с тебя грех снимется, а ты живи да мучайся своим грехом". Да уж измучилась я! Долго ль еще мне мучиться? Для чего мне теперь жить? Ну, для чего? Ничего мне не надо, ничего мне не мило, и свет божий не мил! А смерть не приходит. Ты ее кличешь, а она не приходит. Что ни увижу, что ни услышу, только тут (показывает на сердце) больно. Еще кабы с ним жить, может быть, радость бы какую я и видела... Что ж: уж все равно, уж душу свою я ведь погубила. Как мне по нем скучно! Ах, как мне по нем скучно! Уж коли не увижу я тебя, так хоть услышь ты меня издали! Ветры буйные, перенесите вы ему мою печаль-тоску! Батюшки, скучно мне, скучно! (Подходит к берегу и громко, во весь голос.) Радость моя, жизнь моя, душа моя, люблю тебя! Откликнись! (Плачет.)

Входит Борис.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Катерина и Борис.

 Борис (не видя Катерины). Боже мой! Ведь это ее голос! Где же она? (Оглядывается.)

 Катерина (подбегает к нему и падает на шею). Увидела-таки я тебя! (Плачет на груди у него.)

Молчание.

 Борис. Ну, вот и поплакали вместе, привел бог.

 Катерина. Ты не забыл меня?

 Борис. Как забыть, что ты!

 Катерина. Ах, нет, не то, не то! Ты не сердишься?

 Борис. За что мне сердиться?

 Катерина. Ну, прости меня! Не хотела я тебе зла сделать; да в себе не вольна была. Что говорила, что делала, себя не помнила.

 Борис. Полно, что ты! что ты!

 Катерина. Ну, как же ты? Теперь-то ты как?

 Борис. Еду.

 Катерина. Куда едешь?

 Борис. Далеко, Катя, в Сибирь.

 Катерина. Возьми меня с собой отсюда!

 Борис. Нельзя мне, Катя. Не по своей я воле еду: дядя посылает, уж и лошади готовы; я только отпросился у дяди на минуточку, хотел хоть с местом-то тем проститься, где мы с тобой виделись.

 Катерина. Поезжай с богом! Не тужи обо мне. Сначала только разве скучно будет тебе, бедному, а там и позабудешь.

 Борис. Что обо мне-то толковать! Я -- вольная птица. Ты-то как? Что свекровь-то?

 Катерина. Мучает меня, запирает. Всем говорит и мужу говорит: "Не верь ей, она хитрая". Все и ходят за мной целый день и смеются мне прямо в глаза. На каждом слове все тобой попрекают.

 Борис. А муж-то?

 Катерина. То ласков, то сердится, да пьет все. Да постыл он мне, постыл, ласка-то его мне хуже побоев.

 Борис. Тяжело тебе, Катя?

 Катерина. Уж так тяжело, так тяжело, что умереть легче!

 Борис. Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой! Лучше б бежать мне тогда!

 Катерина. На беду я увидала тебя. Радости видела мало, а горя-то, горя-то что! Да еще впереди-то сколько! Ну, да что думать о том, что будет! Вот теперь тебя видела, этого они у меня не отнимут; а больше мне ничего не надо. Только ведь мне и нужно было увядать тебя. Вот мне теперь гораздо легче сделалось; точно гора с плеч свалилась. А я все думала, что ты на меня сердишься, проклинаешь меня...

 Борис. Что ты, что ты!

 Катерина. Да нет, все не то я говорю; не то я хотела сказать! Скучно мне было по тебе, вот что, ну, вот я тебя увидала...

 Борис. Не застали б нас здесь!

 Катерина. Постой, постой! Что-то я тебе хотела сказать... Вот забыла! Что-то нужно было сказать! В голове-то все путается, не вспомню ничего.

 Борис. Время мне, Катя!

 Катерина. Погоди, погоди!

 Борис. Ну, что же ты сказать-то хотела?

 Катерина. Сейчас скажу. (Подумав.) Да! Поедешь ты дорогой, ни одного ты нищего так не пропускай, всякому подай да прикажи, чтоб молились за мою грешную душу.

 Борис. Ах, кабы знали эти люди, каково мне прощаться с тобой! Боже мой! Дай бог, чтоб им когда-нибудь так же сладко было, как мне теперь. Прощай, Катя! (Обнимает и хочет уйти.) Злодеи вы! Изверги! Эх, кабы сила!

 Катерина. Постой, постой! Дай мне поглядеть на тебя в последний раз. (Смотрит ему в глаза.) Ну, будет с меня! Теперь бог с тобой, поезжай. Ступай, скорее ступай!

 Борис (отходит несколько шагов и останавливается). Катя, нехорошо что-то! Не задумала ли ты чего? Измучусь я дорогой-то, думавши о тебе.

 Катерина. Ничего, ничего. Поезжай с богом!

Борис хочет подойти к ней.

 Не надо, не надо, довольно!

 Борис (рыдая). Ну, бог с тобой! Только одного и надо у бога просить, чтоб она умерла поскорее, чтоб ей не мучиться долго! Прощай! (Кланяется.)

 Катерина. Прощай!

Борис уходит. Катерина провожает его глазами и стоит несколько времени задумавшись.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

 Катерина (одна). Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу -- все равно. Да, что домой, что в могилу!.. что в могилу! В могиле лучше... Под деревцом могилушка... как хорошо!.. Солнышко ее греет, дождичком ее мочит... весной на ней травка вырастет, мягкая такая... птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие... всякие (задумывается), всякие... Так тихо, так хорошо! Мне как будто легче! А о жизни и думать не хочется. Опять жить? Нет, нет, не надо... нехорошо! И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны! Не пойду туда! Нет, нет, не пойду... Придешь к ним, они ходят, говорят, а на что мне это? Ах, темно стало! И опять поют где-то! Что поют? Не разберешь... Умереть бы теперь... Что поют? Все равно, что смерть придет, что сама... а жить нельзя! Грех! Молиться не будут? Кто любит, тот будет молиться... Руки крест-накрест складывают... в гробу? Да, так... я вспомнила. А поймают меня да воротят домой насильно... Ах, скорей, скорей! (Подходит к берегу. Громко.) Друг мой! Радость моя! Прощай! (Уходит.)

Входят Кабанова, Кабанов, Кулигин и работник с фонарем.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Кабанов, Кабанова и Кулигин.

 Кулигин. Говорят, здесь видели.

 Кабанов. Да это верно?

 Кулигин. Прямо па нее говорят.

 Кабанов. Ну, слава богу, хоть живую видели-то.

 Кабанова. А ты уж испугался, расплакался! Есть о чем. Не беспокойся: еще долго нам с ней маяться будет.

 Кабанов. Кто ж это знал, что она сюда пойдет! Место такое людное. Кому в голову придет здесь прятаться.

 Кабанова. Видишь, что она делает! Вот какое зелье! Как она характер-то свой хочет выдержать!

С разных сторон собирается народ с фонарями.

 Один из народа. Что, нашли?

 Кабанова. То-то что нет. Точно провалилась куда.

 Несколько голосов. Эка притча! Вот оказия-то! И куда б ей деться!

 Один из народа. Да найдется! Другой. Как не найтись! Третий. Гляди, сама придет.

 Голоса за сценой: "Эй, лодку!"

 Кулигин (с берега). Кто кричит? Что там?

Голос: "Женщина в воду бросилась!" Кулигин и за ним несколько человек убегают.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, без Кулигина.

 Кабанов. Батюшки, она ведь это! (Хочет бежать.) Кабанова удерживает его за руку.

 Маменька, пустите, смерть моя! Я ее вытащу, а то так и сам... Что мне без нее!

 Кабанова. Не пущу, и не думай! Из-за нее да себя губить, стоит ли она того! Мало она нам страму-то наделала, еще что затеяла!

 Кабанов. Пустите!

 Кабанова. Без тебя есть кому. Прокляну, коли пойдешь!

 Кабанов (падая на колени). Хоть взглянуть-то мне на нее!

 Кабанова. Вытащат -- взглянешь.

 Кабанов (встает. К народу). Что, голубчики, не видать ли чего?

 1-й. Темно внизу-то, не видать ничего.

Шум за сценой.

 2-й. Словно кричат что-то, да ничего не разберешь.

 1-й. Да это Кулигина голос.

 2-й. Вон с фонарем по берегу ходят.

 1-й. Сюда идут. Вон и ее несут.

Несколько народу возвращается.

 Один из возвратившихся. Молодец Кулигин! Тут близехонько, в омуточке, у берега с огнем-то оно в воду-то далеко видно; он платье и увидал и вытащил ее.

 Кабанов. Жива?

 Другой. Где уж жива! Высоко бросилась-то: тут обрыв, да, должно быть, на якорь попала, ушиблась, бедная! А точно, ребяты, как живая! Только на виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови.

Кабанов бросается бежать; навстречу ему Кулагин с народом несут Катерину.

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Кулигин.

 Кулигин. Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней, что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас! (Кладет на землю и убегает.)

 Кабанов (бросается к Катерине). Катя! Катя!

 Кабанова. Полно! Об ней плакать-то грех!

 Кабанов. Маменька, вы ее погубили, вы, вы, вы...

 Кабанова. Что ты? Аль себя не помнишь? Забыл, с кем говоришь?

 Кабанов. Вы ее погубили! Вы! Вы!

 Кабанова (сыну). Ну, я с тобой дома поговорю. (Низко кланяется народу.) Спасибо вам, люди добрые, за вашу услугу!

Все кланяются.

 Кабанов. Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться! (Падает на труп жены.)

 

  

А. Н. Островский, Семейная картина

 

ЛИЦА:

 Антип Антипыч Пузатов, купец, 35 лет.

 Матрена Савишна, жена его, 25 лет.

 Марья Антиповна, сестра Пузатова, девица, 19 лет.

 Степанида Трофимовна, мать Пузатова, 60 лет.

 Парамон Ферапонтыч Ширялов, купец, 60 лет.

 Дарья, горничная Пузатовых.

 

Комната в доме Пузатова, меблированная без вкуса; над диваном портреты, на потолке райские птицы, на окнах разноцветное драпри и бутылки с настойкой. У окна, за пяльцами, сидит Марья Антиповна.

 Марья Антиповна (шьет и поет вполголоса).

 

 Черный цвет, мрачный цвет,

 Ты мне мил завсегда.

 

 (Задумывается и оставляет работу.) Вот уж и лето проходит, и сентябрь на дворе, а ты сиди в четырех стенах, как монашенка какая-нибудь, и к окошку не подходи. Куда как антиресно! (Молчание.) Что ж, пожалуй, не пускайте! запирайте на замок! тиранствуйте! А мы с сестрицей отпросимся ко всенощной в монастырь, разоденемся, а сами в парк отличимся либо в Сокольники. Надо как-нибудь на хитрости подыматься. (Работает. Молчание.) Что ж это нынче Василий Гаврилыч ни разу мимо не прошел?.. (Смотрит в окно.) Сестрица! сестрица! офицер идет!.. поскорей, сестрица!.. с белым пером!

 Матрена Савишна (вбегает). Где, Маша, где?

 Марья Антиповна. Вот, посмотрите. (Смотрят обе.) Кланяется. Ах, какой! (Прячутся за окно.)

 Матрена Савишна. Какой хорошенький!

 Марья Антиповна. Сестрица, посидимте здесь: может быть, назад поедет.

 Матрена Савишна. И, что ты, Маша! Приучишь его, он и будет каждый день по пяти раз мимо ездить. После с ним и не развяжешься. Уж я этих военных-то знаю. Вон Анна Марковна приучила гусара: он ездит мимо, а она поглядывает да улыбается. Что ж, сударыня моя: он в сени верхом и въехал.

 Марья Антиповна. Ах, страм какой!

 Матрена Савишна. То-то и есть! Ничего такого не было, а слава-то по всей Москве пошла... (Смотрит в окно.) Ну, Маша, Дарья идет. Что-то она скажет?

 Марья Антиповна. Ах, сестрица, как бы она маменьке не попалась!

Вбегает Дарья.

 Дарья. Ну, матушка Матрена Савишна, совсем было попалась! Бегу я, сударыня, на лестницу, а Степанида Трофимовна прямехонько так-таки тут и была. Ну, за шелком, мол, в лавочку бегала. А то ведь она у нас до всего доходит. Вот вчерась приказчик Петруша...

 Марья Антиповна. Да они-то что ж?

 Дарья. Да! кланяться приказали. Вот, сударыня, прихожу я к ним: Иван Петрович на диване лежит, а Василий Гаврилыч на постели... или, бишь, Василий Гаврилыч на Диване. Табаком накурили, сударыня, -- не продохнешь просто.

 Матрена Савишна. Да что говорили-то?

 Дарья. А говорили-то, сударыня ты моя, чтобы непременно, говорит, нынче в Останкино приезжали, этак в вечерню, говорит. Да ты, говорит, Дарья, скажи, чтобы беспременно приезжали, хоть и дождик будет, все бы приезжали.

 Марья Антиповна. Что ж, сестрица, поедемте!

 Матрена Савишна. Ну, так ты, Дарья, беги опять да скажи, что, мол, приедут.

 Дарья. Слушаю-с. Больше ничего-с?

 Марья Антиповна. Да скажи, Даша, что принесите, мол, каких-нибудь книжечек почитать; дескать, барышня просит.

 Дарья. Слушаю-с. Больше ничего?.. Ах, сударыня! я было и забыла совсем. Иван-то Петрович приказывал: да скажи, говорит, чтобы мадеры привезли; хорошо, говорит, на вольном воздухе.

 Матрена Савишна. Хорошо, хорошо, привезем!

 Дарья (подходит к Матрене Савишне и говорит вполголоса). Да еще, Матрена Савишна, Василий-то Гаврилыч говорит Ивану Петровичу: конечно, говорит, твое дело другое и, говорит, Матрена Савишна женщина замужняя... ну, и все такое... А Марья-то Антиповна, говорит, девушка... не то чтобы что, либо-

о

што. А это, говорит, полагать надо, баластво одно. И, говорит, того и гляди, что за бородача за какого-нибудь выдадут. А выходит, говорит, хлопотать не из чего. Не то что насчет чего... ну, сами понимаете... А я, говорит, человек бедный... Кабы жениться, я, говорит, непрочь. Да, говорит, не с нашим рылом да в калачный ряд. Это Василий-то Гаврилыч Ивану Петровичу говорит. Твое, говорит, дело другое. Матрена Савишна женщина замужняя... с чиновником все может случиться... зима, говорит... ну, и шуба енотовая. Как ни на есть...

 Матрена Савишна. Ах ты, дура! а ты бы сказала, что, мол...

 Дарья (прислушиваясь). Никак, матушка, сам приехал... (Подходит к окну.) Так и есть. На крыльцо лезет.

 Матрена Савишна. Ну, так ты ужо сбегай, когда будем чай пить.

 Дарья. Слушаю-с.

Голос из передней: "Жена! а, жена! Матрена Савишна!"

Входит Антип Антипыч.

 Матрена Савишна. Что там?

 Антип Антипыч. Здраствуй!.. А ты думала, бог знает что! (Целуются.) Поцелуй еще... (Заигрывает.)

 Матрена Савишна (жмется). Полно дурачиться-то, Антип Антипыч! перестань! Э! как тебе не стыдно!

 Антип Антипыч. Да поцелуй!

 Матрена Савишна. Ах, отстань ради бога!

 Антип Антипыч. Уважь! (Целуются.) Ай да жена! Вот люблю! Ай да Матрена Савишна! (Садится на диван.) А знаешь ли что, Матрена Савишна?

 Матрена Савишна. Что еще?

 Антип Антипыч. Хорошо бы теперь чайку вы-пить-с. (Смотрит в потолок и отдувается.)

 Матрена Савишна. Дарья!

Входит Дарья.

 Давай самовар, да спроси ключи у Степаниды Трофимовны.

Дарья уходит. Молчание. Марья Антиповна сидит за пяльцами; Матрена Савишна подле нее. Антип Антипыч смотрит по углам и изредка вздыхает.

 Антип Антипыч (грозно). Жена! поди сюда!

 Матрена Савишна. Что еще?

 Антип Антипыч. Поди сюда, говорят тебе! (Ударяет по столу кулаком.)

 Матрена Савишна. Да что ты, очумел, что ли?

 Антип Антипыч. Что я с тобой исделаю! (Стучит по столу.)

 Матрена Савишна. Да что с тобой? (Робко.) Антип Антипыч!

 Антип Антипыч. А! испугалась! (Смеется.) Нет, Матрена Савишна, это я так -- шутки шучу. (Вздыхает.) Что же чайку-то-с?

 Матрена Савишна. Сейчас! Ах, батюшки, авось, не умрешь!

 Антип Антипыч. Да что ж так-то сидеть! скука возьмет.

 Входит Степанида Трофимовна. Дарья несет самовар.

 Степанида Трофимовна. Вот пострел! Прости господи! Эка угорелая девка! Ну, что ты бежишь-то сломя голову! Ведь над нами не каплет. Да уж и ты-то, отец мой, никак с ума спятил: который ты раз чай-то пить принимаешься! Дома два раза пил да, чай, в городе-то нахлебался! (Наливает чай.)

 Антип Антипыч. Что ж! Ничего! Что за важность! Не хмельное! Пили-с. Вот с Брюховым ходили, ходил с Саввой Саввичем. Что ж! Отчего с хорошим человеком чайку не попить? А я нынче, матушка, Брюхова-то рублев на тысячу оплел. (Берет чашку.)

 Степанида Трофимовна. Уж где тебе, дитятко! Самого-то, чай, кругом обманывают. За приказчиками ты не смотришь, торговлей не занимаешься. Уж какая это, Антипушка, торговля! С утра до вечера в трактире сидите, брюхо наливаете. Ох! никакого-то, как посмотрю я, у вас порядку нету. Уж вы и меня-то с пути сбили. Поутру самовар со стола не сходит до одиннадцати часов: сначала молодцов {Молодцов -- приказчиков. (Прим. автора.)} напоишь, в город {Город -- Гостиный двор. (Прим. автора.)} отпустишь; потом ты, родимый, подымаешься: тебя-то скоро ли ублаготворишь; потом барыня-то твоя. Не то что к обедне сходить, вы и лба-то перекрестить не дадите, прости господи! Как бы жил ты, Антипушка, по старине-то, как порядочные люди-то живут: встал бы ты в четыре часа, за порядком бы посмотрел, на дворе поглядел бы, и все такое, и все как следственно, к обедне бы сходил, голубчик, да и хозяюшку-то свою поднял бы: "вставай, мол, полно нежиться-то! пора за хозяйство приниматься". Да-таки и хорошенько бы. Что смотришь-то на меня? правду говорю, Матрена Савишна, правду.

 Матрена Савишна. Уж вы теперь начнете!

 Степанида Трофимовна. Ах, мать моя; да ведь мной только дом-то и держится. Уж не тебе ли хозяйкой быть, сударыня! Нет, погоди, матушка, молода еще, мелко плаваешь! Ну, сама ты посуди: встаешь ты -- стыдно сказать, а грех утаить -- в одиннадцатом часу; а я-то тебя за самоваром изволь дожидаться... а я, сударыня, постарше тебя -- так-то-с. Больно барственно, Матрена Савишна, больно барственно! Уж как ни финти, а барыней не бывать, голубушка ты моя -- все-таки купчиха. Это, сударь ты мой, разрядится, мантилий да билиндрясы разные навешает на себя, растопырится, прости господи, распустит хвост-то, как павлин... фу ты, прочь поди... так и шумит! А уж ты, Матрена Савишна, как ни крахмалься, а все-таки не барыня... тех же щей, да пожиже влей!

 Матрена Савишна. Что ж, не в платочке же мне ходить, и то сказать!

 Степанида Трофимовна. А ты, сударыня, своим званием не гнушайся.

 Антип Антипыч. Отчего ж не нарядиться, коли есть во что? Ничего. Можно. Что за важность? Да она у меня как разрядится-то, так лучше всякой барыни, вальяжнее, ей-богу! Ведь те всё мелочь; с позволения сказать, взглянуть не на что нашему брату. А она-то у меня таки тово... То есть я... насчет телесного сложения. Ну, и все такое!

 Матрена Савишна. Уж ты, Антип Антипыч, заврался, кажется.

 Марья Антиповна. Как вам, братец, не стыдно? всегда конфузите.

 Антип Антипыч. Что ж такое? Нешто я что дурное сказал? Что за важность! Иногда и не то скажешь, да с рук сходит. Я как-то вот при генерале такое словечко ухнул, что самому страшно стало: да что ж делать-то! не схватишь, да опять не спрячешь. А это я супротив той точки речь веду, что понаряднее все-таки лучше; то есть хоть и не барыня, а все-таки... то есть, на линии... Что за важность!

 Степанида Трофимовна. Знаю, голубчик, знаю. Да вот как с тобой вместе-то выедет она куда-нибудь, разоденется-то, знаешь ли, да перо-то на сажень распустит, то-то, чай, она, бедная, думает: "эко, дескать, горе мое: муж-то у меня пузастый да бородастый какой, а не фертик, дескать, какой-нибудь раздушенный да распомаженный!"

 Антип Антипыч. Чтоб она меня, молодца такого, да променяла на кого-нибудь, красавца-то этакого! (Разглаживает усы.) Ну-ка, Матрена Савишна, поцелуйте-с!

Матрена Савишна целует его с притворною нежностью.

 Степанида Трофимовна. Эх, дитятко, враг-то силен! Мы с покойником жили не вам чета: гораздо-таки полюбовнее, да все-таки он меня в страхе держал, царство ему небесное! Как ни любил, как ни голубил, а в спальне, на гвоздике, плетка висела про всякий случай.

 Матрена Савишна. Уж вы меня всегда с мужем расстраиваете: что я вам за злодейка такая!

 Степанида Трофимовна. А ты, матушка, молчи лучше!

 Матрена Савишна. Как же! стану я молчать! дожидайтесь!.. Я, слава богу, купчиха первой гильдии: никому не уступлю!

 Степанида Трофимовна. Великая важность! купчиха ты! Видали и почище вас. Я и сама от семи собак отгрызусь...

 Матрена Савишна. А все-таки молчать не заставите! Не родился тот человек на свет, чтобы меня молчать заставил.

 Степанида Трофимовна. А ты думаешь, мне очень нужно! А бог с вами; живите, как знаете: свой разум есть. А уж к слову придется, так не утерплю: такой характер. Не переделаться мне для тебя...

Молчание. Все сидят надувшись.

 Да вы у меня и Машутку-то вот избаловали совсем.

 Антип Антипыч. А что, Маша, хочешь, я тебе жениха найду?

 Степанида Трофимовна. Давно бы тебе пора хватиться-то: ты, кажется, и забыл, что у тебя сестра девка на возрасте.

 Марья Антиповна. Что вы, маменька! всё "на возрасте да на возрасте!" Мне ведь не бог знает сколько.

 Степанида Трофимовна. Полно модничать-то, сударыня! Я по четырнадцатому году замуж шла; а тебе ведь -- стыдно при людях сказать -- двадцать лет.

 Антип Антипыч. Хочешь, Маша, Косолапова посватаю?

 Марья Антиповна. Ах, братец, да от него и в мясоед всегда луком пахнет, а в пост-то так просто ужасть.

 Антип Антипыч. Ну, Перепяткина: чем не жених? (Смеется.)

 Марья Антиповна. Да вы, братец, это нарочно мне все уродов навязываете.

 Антип Антипыч. Что ж. Ничего. Хорошие женихи, Маша, хорошие! (Смеется.) Важные женихи!

 Марья Антиповна. Да вы это все насмех! (Чуть не плачет.)

 Степанида Трофимовна. Да ты полно зубы-то скалить! Я дело говорю, Антип Антипыч! Что балясничать-то! А ты, сударыня, не бойся; женихи найдутся, любова выбирай: ты у нас ведь не голь саратовская, невеста с приданым. Только за благородного не отдам... ты и не думай, и не воображай себе.

 Антип Антипыч. Уж будто, матушка, промежду благородных-то и путных нет совсем. Нет, что ж, бывают. (Смеется.)

 Степанида Трофимовна. Как, батюшка, не быть: во всяком сословии есть. Да уж всякому свое. Отцы-то наши не хуже нас были, да в дворяне не лезли.

 Антип Антипыч. Что же, отчего за благородного не отдать? Ничего. Можно. Что за важность!

 Степанида Трофимовна. Эх, голубчик! хороший-то, который постепеннее, не возьмет: тому надо маломало сотню тысяч, а то две, либо три; ну, а другие, так хоть бы их и не было совсем. Только что чванится собой да благородством своим похваляется: "я-де благородный, а вы мужики"; а сам-то ведь голь какая-нибудь, так, выжига, прости господи! Знаю я их. Вот Лопатиха за благородного отдала, не спросись добрых-то людей. А я еще тогда самой-то говорила: "Эх, Максимовна, не садись, мол, не в свои сани: вспомянешь ты меня, да поздно будет". Так что ж? -- "Я, говорит, детищу своему не враг; хочу, говорит, как всё к лучшему; все-таки, говорит, благородный, а не купец; может и дослужиться, и в чины произойти". Да вот теперь, хвать-похвать, ан дыра в горсти. И близко локоть-то, да не укусишь. Деньжонки-то, что дали, которые пропил, которые в картишки проиграл, сердешный! (издыхает.) Я и на свадьбе-то была: банкет такой сделали, упаси господи! Покажите, говорю, жениха-то. Что ж, сударь ты мой, вот как теперь гляжу: маленький да гнусненький такой, да фрачишко-то на нем этот натянут короткохвостый, весь как облизанный. Да вертится, прости господи, как бес какой, на месте не посидит. И на жениха-то не похож; чужой человек и не узнает, ей-богу, не узнает. Только фалдочки трясутся. Тут же я и подумала: знать, мол, вы, сердешные, хуже-то не нашли!

Смеются все.

 Да нечего и говорить: всякий знает. Ну, положим так: не все же пьяницы, попадается и трезвый человек... так он тебя табачищем одним из дома выкурит, либо -- грешное дело -- по постам скоромное лопает. (Плюет.) Фу ты, мерзость какая, прости господи!.. Так кто их знает, может, они по службе-то своей, у должности, и хорошие люди, дельные, да нам-то, сударь ты мой, дело неподходящее. То ли дело, Маша, купец-то хороший!

 Антип Антипыч. Знаешь ли, Маша, гладкий да румяный вот как я. Уж и любить-то есть кого, не то что стракулист чахлый. Так ли, Маша, а?

 Марья Антиповна. Да что вы, да я не знаю... (Потупляет глаза.)

 Антип Антипыч. Пора не знать! Ну, вот Матрена Савишна знает... Правду я говорю, Матрена Савишна, ведь купец лучше, а?

 Матрена Савишна. Уж ты наладишь одно и то же!

 Степанида Трофимовна. Что ж, Маша, известное дело: уж и приласкать есть кого.

 Марья Антиповна. Ах, маменька! Да что вы, ей-богу! Я уйду. Пойдемте, сестрица. (Убегает, за ней Матрена Савишна.)

 Антип Антипыч. Так-с. Да уж ведь не отбегаешься.

 Степанида Трофимовна. Стыдно стало, Антипушка: дело девичье.

 Антип Антипыч. Что ж! и за купца можно. Отчего не отдать? Дело хорошее!

 Степанида Трофимовна (подвигается и говорит вполголоса). А вот. Антипушка, мне кума Терентьевна сказывала, Парамон Ферапонтыч жениться задумал, невесту ищет. Вот упускать-то, Антипушка, не надо. Что ж, признаться сказать, он хоть и старенек, и вдовый, да денег-то, Антипушка, больно много -- куры не клюют. Ну, да и человек-то степенный, набожный, примерный купец, в уважении.

 Антип Антипыч. Только, матушка, уж больно плут.

 Степанида Трофимовна. Ах, батюшки мои! Да чем же он плут, скажи, пожалуйста? Каждый праздник он в церковь ходит, да придет-то раньше всех; посты держит; великим постом и чаю не пьет с сахаром -- все с медом либо с изюмом. Так-то, голубчик! Не то, что ты. А если и обманет кого, так что за беда! не он первый, не он последний; человек коммерческий. Тем, Антипушка, и торговля-то держится. Не помимо пословица-то говорится: "не обмануть -- не продать".

 Антип Антипыч. Что говорить! Отчего не надуть приятеля, коли рука подойдет. Ничего. Можно. Да уж, матушка, ведь иногда и совесть зазрит. (Чешет затылок.) Право слово! И смертный час вспомнишь. (Молчание.) Я и сам, коли где трафится, так не хуже его мину-то подведу. Да ведь я и скажу потом: вот, мол, я тебя так и так, помазал маненько. Вот в прошлом году Савву Саввича при расчете рубликов на пятьсот поддел. Да ведь я после сказал ему: вот, мол, Савва Саввич, промигал ты полтысячки, да уж теперь, брат, поздно, говорю, а ты, мол, не зевай. Посердился немножко, да и опять приятели. Что за важность!.. Да недавно немца Карла Иваныча рубликов на триста погрел. Вот смеху было! Матрена Савишна тряпья разного у него из магазину забирала, а он мне счетец и выписал тысячи в две.

 Степанида Трофимовна. Что ты говоришь! какова!

 Антип Антипыч. Что ж! Ничего. Пусть щеголяет! А вот я думаю: неужли, мол, немцу все деньги отдать. Как же, мол, не так! нет-с, жирно будет. Вот и не додал ему рублей триста с небольшим. Остальные, говорю, мусье, после. Хорошо, говорит, хорошо, как путный. Да потом, сударыня ты моя, и начал он приставать. Как встретится, так только и слов у него: а что ж деньги? Надоел до смерти. Как-то под сердитую руку подвернулся этот немец. Что ж, говорит, деньги? Какие, говорю, деньги? я тебе, брат, отдал давно, и отстань ты от меня, христа-ради. Вот и взбеленился мой немец. Это, говорит, купцу нехорошо; это, говорит, фальшь; у меня, говорит, в книге записано. А я говорю: да ты чорт знает что там в книге-то напишешь -- тебе все и плати! Так, говорит, русский купец делает, немец никогда; я, говорит, в суд пойду. Вот и толкуй с ним, словно больной с подлекарем! (Смеются.) Поди, я говорю, -- немного возьмешь! Потащил в суд. Что ж, матушка! ведь отперся, право, отперся. Говорю: знать не знаю, я ему заплатил. Что ж такое, что за важность!.. Уж что с этим немцем смеху было -- беда! Так и таращится: это, говорит, бесчестно! А я ему после-то и говорю: я бы тебе и отдал, Карл Иваныч, да деньги, говорю, брат, нужны. Наши-то рядские животики надорвали со смеху. (Смеются.) А то все ему и отдать? да за что это? Нет, уж опосля честь будет. Они там ломят цену, какую хотят, а им сдуру-то и верят. И в другой раз то же сделаю, коли векселя не возьмет. Так я, матушка, вот как. А Ширялов-то -- да это словно жид какой: отца родного обманет. Право! Так вот в глаза и смотрит всякому. А ведь святошей прикидывается.

Ширялов входит.

 А! Парамон Ферапонтыч! здравствуйте, почтеннейший!

 Ширялов. Здравствуйте, любезные! (Кланяется.) Антип Антипыч! Здравствуй, голубчик! (Целуются.) Матушка Степанида Трофимовна, здравствуйте. (Целуются.)

 Антип Антипыч. Садись, Парамон Ферапонтыч!

 Степанида Трофимовна. Садитесь, батюшка!

 Ширялов (садится). Как, матушка Степанида Трофимовна, поживаете?

 Степанида Трофимовна. Плохо, батюшка! старость приходит. Вас как бог милует?

 Ширялов. Что, матушка Степанида Трофимовна! На прошлой неделе притча сделалась: так схватило, что боже упаси. Испугался шибко, больно перепугался. Этак, сударыня ты моя, лом в костях сделался; вот так тебе каждую косточку больно, каждый суставчик; коробит, сударыня ты моя, да и на поди. За грехи, матушка, господь человека наказывает, испытание посылает. А пуще, мать ты моя, поясницу схватило.

 Степанида Трофимовна. Дело не молодое, батюшка!

 Ширялов. Я туда-сюда, так-сяк -- нет, сударыня ты моя: отпустит этак немножко, да опять схватит. Даже под сердце подкатило.

 Степанида Трофимовна. А, батюшки!

 Антип Антипыч. Да ты, Парамон Ферапонтыч, не хватил ли где этак через силу с приятелями?

 Ширялов. Нет, отец ты мой, больше месяца ничего не пил, в рот не брал, Степанида Трофимовна! То есть не то чтобы я бросил совсем; а так, погожу, мол, маненько. А зароку не давал. Нельзя, матушка: человек слаб есть, сказано.

 Степанида Трофимовна. Что говорить, батюшка!

 Ширялов. А я так, любезные, думаю: простудился, мол, я; как-нибудь на улицу, что ли, раздевшись вышел либо в саду гуляешь в рубашке вечером.

 Степанида Трофимовна. Долго ли до греха, батюшка, долго ли! Чайку не хотите ли, Парамон Ферапонтыч?

 Ширялов. Покорно благодарствуйте. (Кланяется.) Сейчас пил, матушка, сейчас пил.

 Степанида Трофимовна. Э, батюшка, выкушайте, что за счеты!

 Антип Антипыч. С нами-то за компанию.

 Ширялов. Плошечку пропустить можно-с.

Степанида Трофимовна наливает. Ширялов берет чашку, пьет и продолжает.

 Что ж, сударыня ты моя, какое я средствие избрал. Что, думаю себе, микстуры эти! просто дрянь, даром деньги берут. Да и никогда я, матушка, этими микстурами не лечился; этого греха на душу не брал. Дай-ка, думаю, я в баню схожу. Вот и пошел, сударь ты мой, да винца послал купить полштофчика, да, мать ты моя, знаешь ли, красного перцу стручкового два стручка. Вот добрым порядком составили эту специю. Половину-то выпили, а то велел себя вытереть. Да приехавши-то домой, пунштику выпил. Ночью-то, сударыня ты моя, меня в пот и ударило. Так потом и прошло.

 Степанида Трофимовна. Что ж, батюшка, бывает. Вот у меня Антипушка все пунштом лечится.

 Антип Антипыч. Это, брат, ото всякой болезни прибежище -- запомни ты мое слово.

Ширялов ставит чашку.

 Степанида Трофимовна. Выкушайте еще чашечку!

 Ширялов. Нет, увольте. (Кланяется.) Много доволен, Степанида Трофимовна, много доволен.

 Степанида Трофимовна. Э, батюшка, без церемонии... (Наливает.) Как делишки?

 Ширялов (берет чашку). Слава богу, Степанида Трофимовна, помаленьку. Одно у меня горе: Сенька совсем от рук отбился. Что ты будешь делать? Ума не приложу. То есть истинное наказание божеское.

 Антип Антипыч. Что, закутил?

 Ширялов. Нет, хуже, Антип Антипыч, хуже. Как бы вапивал, так бы еще не велика беда, сударь ты мой: много ли он пропьет? А то мотает не в свою голову. Вот, матушка Степанида Трофимовна, детки-то нынче!

 Степа вида Трофимовна. А сам ты, Парамон ферапонтыч, виноват; избаловали вы мальчишку так ни за копейку. Вы бы ему с малолетствия воли-то не давали, а уж теперь поздно. Пусть бы с молодцами в город бегал, приглядывался да руку бы набивал, так бы лучше было.

 Ширялов. Ах, матушка Степанида Трофимовна! Ведь он у меня один. И то подумаешь: надо малого в люди вывести. Нынче, матушка, не то время, как мы бывало: играешь до осьмнадцати лет в бабки, а там тебя женят, да и торгуй. Нынче неученого-то дураком зовут. Ишь ты, все умны стали. Да и то, Степанида Трофимовна, ведь у нас состояньице порядочное, бог благословил. Что хорошего станут говорить, что от этакого, мол, капитала одного сына воспитать не мог? Да и хуже-то других быть не хочется. Послышишь: тот сына в пиньсион отдал, другой отдал, тот в Коммерческую акедемию. Вот и свезли Сеньку в пиньсион. За год вперед деньги отдал. А он месяца через три, сударыня ты моя, убег аттедава. Стали дома учить, учителя нанял дешевенького. Учитель какой-то оглашенный попался, вовсе не путный, сударыня ты моя! Сенька-то выпросит у матери деньжонок, да с учителем-то либо в трактир, либо к цыганкам в Марьину рощу и закатятся... Прогнал учителя, прогнал, да вот теперь и маюсь с Сенькой-то. То есть господи! господи! что это нынче за люди стали, так, какие-то развращенные!

 Антип Антипыч. Выучил на свою голову. (Смеется.)

 Ширялов. Да что! поминутно плачу за него, поминутно: тому сотню, тому две; портному тысячу рублей недавно заплатил. Легко ли дело! да я в десять лет на тысячу-то рублей не изношу! А у него фрак -- не фрак, жилет -- не жилет. То есть истинно по грехам бог наказывает! (Почти шопотом.) Однех перчаток прошлую зиму на триста рублей забрал -- ей-богу, на триста!

 Степанида Трофимовна. А! батюшки!

 Антип Антипыч. Вот голова-то!

 Ширялов. Да ведь вот что: везде ему верят, -- знают, что заплачу, В трактире в каком-то тысячи четыре должен. Тут никакого капитала нехватит... (Пьет чай молча.) Что, Антип Антипыч, сказывал я тебе или нет?

 Антип Антипыч. Про что?

 Ширялов. Про армянина.

 Антип Антипыч. Нет; а что?

 Ширя лов. Комедия, сударь ты мой! (Смеется, no-двигается и говорит шопотом.) Вот наехал, государь ты мой, в прошлом году этот армянин. Продал шелк; завертелся туды-сюды, вот не плоше Сеньки моего. Стали в городе поговаривать, что, мол, тово. А у меня, сударь ты мой, векселей его тысяч на пятнадцать. Вижу, дело плохо. Уж в городе, брат, не сбудешь: нет, сметили. Вот приезжает наш фабрикант. У него фабрика-то на городу где-то {На городу -- значит где-нибудь в уездном городе (Прим. автора).}. Я поскорее к нему, пока не прослышал. Что ж, сударь ты мой! все и спустил без обороту.

 Антип Антипыч. Ну, что ж? как же?

 Ширялов. Да двадцать пять копеек! (Смеется.)

 Антип Антипыч. Что ты! Вот важно! (Смеется.)

 Ширялов. А вот Сенька не таков... нет, сударь ты мой, не таков, не таков... Уж истинно бог в наказание послал. Компанию водит бог знает с кем, так, с людьми, не стоящими внимания (ставит чашку на стол), внимания не стоящими...

 Степанида Трофимовна. Выкушайте еще.

 Ширялов. Нет, матушка, не могу; увольте, Степанида Трофимовна!

 Степанида Трофимовна. Без церемонии.

 Ширялов. Нет, матушка, не могу, право, не могу. (Кланяется.)

 Степанида Трофимовна. Ну, как хотите. А можно бы еще.

 Ширялов. Право, не могу. (Встает и кланяется.)

 Степанида Трофимовна. Дарья! убирай чай.

Входит Дарья и убирает чай.

 Прощайте, батюшка, Парамон Ферапонтыч!

 Ширялов. Прощайте, матушка. (Целуются.)

 Степанида Трофимовна. Заходите почаще, не забывайте.

 Ширялов. Ваши гости, матушка Степанида Трофимовна, ваши гости.

 Антип Антипыч. Да вы, маменька, велели бы нам водочки, што ли, да закусочки, ну да там мадерцы, што ли. Что ж, брат, выпьем. Что за важность!

Степанида Трофимовна уходит.

 Ширялов. Ох, не лишнее ли это будет, Антип Антипыч? не лишнее ли?

 Антип Антипыч. Что за лишнее! Ничего. Что за важность!

 Ширялов. Так вот, сударь ты мой, дома не живет, в городе не бывает. Что ему город! Он, сударь, и знать не хочет, каково отцу деньги-то достаются. Пора бы на старости мне и покой знать; а расположиться, сударь ты мой, не на кого. Вот недавно сам в лавку сел, а уж лет пятнадцать не сидел. Дай-ка, думаю, покажу разиням-то своим, как торговать-то следует. Что ж, сударь ты мой... (Подвигается.)

Приносят вина.

 Антип Антипыч. Ну-ка, выпьем, брат! (Пьют.)

 Ширялов. Завалялась у нас штука материи. Еще в третьем году цена-то ей была два рубля сорок за аршин. А в нынешнем-то поставили восемь гривен. Вот, сударь ты мой, сижу я в лавке. Идут две барыни. Нет ли у вас, говорят, материи нам на блузы, дома ходить? Как, мол, не быть, сударыня. Достань-ка, говорю, Митя, модную-то. Вот, говорю, хорошая материя. А как, говорит, цена? Говорю, два с полтиной себе, а барыша, что пожалуете. А вы, говорит, возьмите рубль восемь гривен. Слышишь, Антип Антипыч, рубль восемь гривен? Помилуйте, говорю, да таких и цен нет. Стали торговаться: два рубля дают. Слышишь, Антип Антипыч, два рубля! (Смеется.) Да вам, говорю, много ли нужно? Да, говорит, аршин двадцать пять. Нет, говорю, сударыня, несходно. Извольте всю штуку брать, так уж так и быть, по два рублика, говорю, возьму. А я, сударь ты мой Антип Антипыч, боюсь шевелить-то ее (смеется), шевелить-то боюсь. Кто ее знает, что там в середке-то! может быть, сгнила давно. Что ж, мои барыни потолковали, да и взяли всю штуку. Молодцы-то мои так и ахнули. (Смеется.)

 Антип Антипыч. Молодец, Парамон Ферапонтыч! Вот молодец! Ну-ка, брат, выпьем. (Пьют.)

 Ширялов. А вот Сенька-то не таков, не таков, сударь ты мой (вздыхает), вовсе не таков. Это повадился в театр, то есть каждый день, сударь ты мой! Всех-то он там знает, со всеми знаком, всякая сволочь к нему таскается. Да что! Прихожу я как-то к Остолопову. Отдай, говорит, деньги. Какие, мол, деньги? А за шаль, говорит. За какую шаль? Да, говорит, намедни твой сын взял. Я думаю себе, на что ему шаль, ума не приложу. Уж известно, от него не добьешься; стал сторонкой расспрашивать. Что ж, сударь ты мой! какая-то там ахтриса у него.

 Антип Антипыч. Что ты!

 Ширялов. Вот поди с ним! Уж это, примерно, последний конец, Антип Антипыч! Не зови своим.

 Антип Антипыч. Это, Парамон Ферапонтыч, значит, пора женить; вот что, брат! малого-то женить пора.

 Ширялов. Нет, Антип Антипыч, погоди. Ты вот что скажи: ведь уж это, брат, последний конец. Ведь это, словно как решето. Вот теперь шаль, а там скажет -- салоп соболий, а там квартиру, мебель всякую, а там лошадей пару, то, другое. Яма бездонная!

 Антип Антипыч. Уж известное дело.

 Ширялов. А уж человек-то, Антип Антипыч, кругом них как слепой сделается. Этот народ, Антип Антипыч, соблаз просто.

 Антип Антипыч. Что говорить! сам не свой человек сделается. Одно, брат, средство: женить поскорей.

 Ширялов. Легко сказать, Антип Антипыч, женить; да как ты его женишь-то?

 Антип Антипыч. Как женить! Уж известно, не связать же. А вот невесту подыскать с капитальцем, знаешь ли, так, небось, не откажется. Отчего не жениться? Всякому лестно. Что за важность!

 Ширялов. Да какая за него пойдет! какая сумасшедшая пойдет за него, за такого беспутного!

 Антип Антипыч. А что ты думаешь, побрезгают? Нет, ничего, право слово, ничего. Да у нас, брат, холостые-то сплошь да рядом такие. Помнишь, каков я-то был холостой: и пьяница-то, и гуляка-то, и на всякие художества; батюшка-покойник так и рукой махнул. Да ведь мы театров-то, друг, не знали: у нас закатился в Марьину либо к цыганам в Грузины, да и пьянствуешь недели две беспросыпу. Меня в Преображенском фабричные за девку было до смерти убили. Вся Москва знала. Да вот отдали же за меня Матрену-то Савишну. Нет, это, брат, ничего, нужды нет.

 Ширялов. Да, отец родной, что ты говоришь: женить, да невесту с капиталом. Да, голубчик ты мой, он теперь без денег-то вертится как угорелый; а попадись ему деньги-то, так он такой кранболь сделает -- только пшик, да и все тут, как порох.

 Антип Антипыч. В оборот пустит! (Смеется.)

 Ширялов. Нет, а уж я думаю, сударь ты мой, его в газете опубликовать. Вот, дескать, сыну моему от меня никакого доверия нет, долгов за него не плачу и впредь не намерен. Да и подпишу: мануфактур-советник и временно московский 1-й гильдии купец Парамон Ферапонтов сын Ширялов.

 Антип Антипыч. Что ж. Ничего. Можно.

 Ширялов. Да уж чтоб ему, беспутному, и после-то меня не доставалось, сам я, Антип Антипыч, жениться задумал.

 Антип Антипыч. Что ж! Ничего! дело хорошее! Отчего ж не жениться.

 Ширялов. Ведь, может быть, за наши молитвы, Антип Антипыч, бог и потомка даст -- утешение на старости. Вот тому все и оставлю. А уж этот мне словно как и не родной, сударь ты мой, и сердце к нему не лежит. Что ж, думаю, оставь ему, пожалуй, да что проку? развезет денежки-то твои кровные по портным да по ахтрисам. Сам посуди!

 Антип Антипыч. Что ж, женись, Парамон Ферапонтыч! что за важность! ничего. А на примете есть?

 Ширялов. То-то и горе, что нет, Антип Антипыч!

 Антип Антипыч. Хочешь, посватаю? Ну-ка выпьем сперва. (Пьют.)

 Ширялов. Да ты вправду?

 Антип Антипыч. Вправду. Что ж, отчего не посватать?

 Ширялов. Обманешь! (Смотрит Пузатову в глаза.)

 Антип Антипыч. Вот! из чего мне обманывать? У меня, брат, не далеко ходить: сестра невеста.

 Ширялов. Ой ли! Что ты говоришь?

 Антип Антипыч. А ты не знал? Скажи, пожалуйста, какой ты простой!

 Ширялов. Ах, голубчик, как не знать! (Потупляет глаза.) Да ведь она, чай, не пойдет за меня.

 Антип Антипыч. Вот! отчего не пойти? Ничего, пойдет.

 Ширялов (потупляет глаза еще больше). Скажет, стар.

 Антип Антипыч. Стар? что за важность! ничего! Нет, ничего, пойдет. Да и матушка тебя любит. Что ж, известное дело, человек хороший, степенный: отчего не пойти?.. во хмелю смирный. Ведь ты смирный во хмелю? не дерешься?

 Ширялов. Вовсе смирный, Антип Антипыч, как дитя малое. Как пьян, так сейчас в сон, знаешь ли, ударит, а не то чтобы буйство какое.

 Антип Антипыч. Ведь с женой-покойницей не дрался?

 Ширялов. Видит бог, никогда.

 Антип Антипыч. Что ж, отчего за хорошего человека не пойти? Ничего, пойдет. Присылай сваху... Ну-ка, выпьем на радости. (Пьют.)

 Ширялов. Да ты просто благодетель мой, Антип Антипыч! А знаешь ли что? вот мы, брат, здесь пить-то начали, так пойдем ко мне допивать. У меня, брат, просторнее, баб-то нет, да фабричных песенку спеть заставим.

 Антип Антипыч. Ходит! Ну, ступай, распоряжайся; а я только шапку возьму. (Ширялов уходит.)

 Антип Антипыч. (Один. Мигает глазом.) Экий вор мужик-то! Тонкая бестия. Ведь каким Лазарем прикинется! Вишь ты, Сенька виноват. А уж что, брат, толковать: просто на старости блажь пришла. Что ж, мы с нашим удовольствием! Ничего, можно-с! Только, Парамон Ферапонтыч, насчет приданого-то, кто кого обманет -- дело темное-с! Мы тоже с матушкой-то на свою руку охулки не положим... (Уходит.)

 Матрена Савишна (входит разряженная; за ней Дарья). Что, ушел Антип Антипыч?

 Дарья. Ушел-с.

 Матрена Савишна. Ну, загулял теперь! Экое наказание! теперь пропадет дня на три.

 Марья Антиповна (входит разодетая). Ну, сестрица, поедемте. Знаете ли, куда я отпросилась?

 Матрена Савишна. Куда?

 Марья Антиповна. В Симонов к вечерне!

Хохочут и уходят.

 

Цель урока:

• повторить и закрепить знания и умения поиска информации в ОС и файлах;

• отработать основные приемы работы с электронными таблицами;

• использовать знания, полученные на уроках информатики по применению встроенных функций Excel, построению диаграмм;

• развивать кругозор, умение вести грамотный диалог с компьютером, правильно применять специальные термины и свободно оперировать ими;

• воспитывать общую и информационную культуру, трудолюбие, усидчивость, терпение, бережное отношение к школьной технике.

Главная задача урока: показ того, как на практике можно использовать возможности операционной системы для поиска информации.

Тип урока: урок формирования и закрепления умений и навыков практического использования поиска в файловой системе.

Виды работ: фронтальный устный опрос; работа с компьютером; тестирование;

Оборудование: компьютеры с операционной системой Windows версии выше XP, доска, маркеры.

План урока:

1. Организационный момент. Вступительное слово учителя – 5 мин.

2. Разминка – 5 мин.

3. Экзаменационно-обучающий этап – 30 мин.

4. Подведение итогов – 5 мин.

Ход урока

1. Вступительное слово учителя – 5 мин.

2. Разминка – 5 минут.

Учитель может провести устный опрос по теоретической части:
1) Какая комбинация клавиш вызывает панель поиска в документе Word?
ОТВЕТ Ctrl+F
2) Какая комбинация клавиш вызывает панель поиска файлов (например, с рабочего стола)?
ОТВЕТ Win+F
3) Какая комбинация клавиш вызывает панель поиска в документе браузере (например, Хром)?
ОТВЕТ Ctrl+F
4) !!!Для опытных пользователей, можно оценить в +балл!!! Во всех продуктах майкрософт офиса комбинация Ctrl+F вызывает панель поиска, кроме этого исключения.
ОТВЕТ Microsoft Outlook.

3-й этап. Экзаменационно-обучающий – 30 мин.

Ученики получают задание из презентации, аналогичное заданию из ОГЭ.

При выполнении работы учащиеся должны учитывать форматы данных.

4-й этап. Подведение итогов.

По итогам выполнения заданий учитель разбирает ошибки, комментирует трудности, с которыми столкнулись ученики в задачах, отмечает особые успехи, заглядывает в будущее и сообщает следующую тему, которая будет сразу после самостоятельной работы на следующем уроке. Дополнительные задания в конце презентации для закрепления на следующем уроке.

Использование поиска операционной системы и текстового редактора

Подготовили: Герасев Никита Королев Алексей

Информация – один из видов ресурсов, который окружает нас в любом нашем занятии. В отличие от, скажем, ископаемых, этот ресурс мы можем без труда создавать сами, например этот текст, который вы слушаете. Но чем дальше развивается человечество, тем больше информации окружает нас в этот век информационных технологий и тем сложнее уследить за всем; приходится учиться искать нужные данные, в том числе и там, где гугл не поможет: в операционной системе и файлах.

На этом моменте многие наверняка потеряли интерес к теме, так как в процессе познания виртуальной среды наверняка научились этому сами. Но чем проще задача, тем вероятнее допустить в ней глупую ошибку и тем досаднее её совершить. Так как в конечном счёте хотим не только знать и уметь, но и сдать ОГЭ, не будет лишним проверить свои навыки, выполнив несложные задания, обеспечив себе на экзамене лишний балл. Те же, кто никогда не пользовался подобным поиском, но стеснялся спросить, наконец дождались.

CTRL+F – Горячая клавиша для поиска

Задание 11 ОГЭ Информатика

Задание

В одном из произведений А. П. Чехова, текст которого приведён в каталоге  Чехов , присутствует персонаж с фамилией Рагин. С помощью поисковых средств операционной системы и текстового редактора выясните профессию этого персонажа.

Выполните задание, распаковав архив на своём компьютере.

Поиск нужного файла

Шаг 1. Откроем папку «Чехов»

Шаг 2. В поиске введём «Рагин» и найдём файлы, в которых встречается искомое слово

Поиск в документе

Шаг 3. Откроем файл «Палата №6.RTF»

Шаг 4. С помощью клавиш «CTRL+F» откроем навигацию (поиск в документе)

Поиск в документе

Шаг 5. Введём искомое слово «Рагин»

Шаг 6. В найденном фрагменте найти нужную информацию (в нашем случае Доктор)

Ответ: Доктор

Забавный факт: сдающие литературу зачастую имеют в заданиях этого вида небольшое преимущество.

ВАРИАНТ 1

ВАРИАНТ 2

В одном из произведений А. С. Грибоедова, текст которого приведён в каталоге Грибоедов, упоминается персонаж Лизанька. С помощью поисковых средств операционной системы и текстового редактора выясните, кем работает данный персонаж.

Выполните задание, распаковав архив на своём компьютере.

В одном из произведений А. Н. Островского, текст которого приведён в каталоге Островский, упоминается персонаж Парамон Ферапонтыч. С помощью поисковых средств операционной системы и текстового редактора выясните профессию данного персонажа.

Выполните задание, распаковав архив на своём компьютере.