Классный час «Камень не вечен. Вечна только человеческая память. Евгений Бурыхин»

БУРЫХИН

Евгений

Иннокентьевич

Звание Героя Советского Союза присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 г.

Родился в 1921 году в г. Красноярск, в семье рабо­чего. Русский. Член КПСС с 1943 года. Окон­чил 7 классов. Работал автомотористом. В КраснойАрмии с 1940 года.

На фронте с 1941 года. Командир орудия 6-го гв. истребительно-противотанкового артполка (1-я гв. истребительно-противотанковая арт. бригада, 39-я армия, 3-й Белорусский фронт) гв. ст. сер­жант Бурыхин 24.01.45 г. в боях в районе г. Тапиау (г. Гвардейск, Калининградской области) вызвался пойти на штурм 2 вражеских дотов. При­крываясь бронёй САУ, с орудием приблизился к доту. Заменив наводчика, с дистанции 50 м первым же снарядом разбил дверь дота. Ворвавшись в него, уничтожил 2 фашистов, остальных взял в плен. Затем огнём орудия подавил другой дот. Погиб 19.02.1945 г. в бою за пригород Кенигсберга Метгетен (пос. А. Космодемьянского в черте Калининграда). Звание Героя Советского Союза присвоено 19.4.45 года. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 ст., Красной Звезды, Славы 3 ст.

Похоронен в братской могиле в пос. А. Космодемьянского. Именем Героя названа улица в Кали­нинграде.

Литературная заметка

ЕВГЕНИЙ ИННОКЕНТЬЕВИЧ БУРЫХИН

Рубец на старом вековом клене, пробитом снарядом, давно уже покрылся иссиня-чер­ной вздувшейся коростой. Весной по шер­шавому, оставшемуся навечно шраму, по мелким, замысловатым извилинам, словно не­прошеные слезы, просачивается едва замет­ной струйкой живительная влага. А осенью, разросшийся, клен роняет лист на обвалив­шийся замшелый от времени орудийный дворик, словно хочет на зиму согреть теп­лом праведную кровь тех, кто пал на этом рубеже, кому не хватило буквально одного-двух месяцев, чтобы дошагать с далеких полей Подмосковья до Берлина. Если бы старый клен мог говорить...

Мощные взрывы подняли перед рассветом всех на ноги. Добротные бетонированные стены подвала трехэтажного дома бывшей школы, где еще совсем недавно размещался штаб фашистского генерала Микоша, заша­тались. Огонек фитиля из артиллерийской гильзы то замирал, то опять вспыхивал. Кованая железная дверь заскрипела в про­ржавевших петлях, полуоткрылась — и в помещение хлынул поток зимнего, переме­шанного с гарью и снегом холодного воз­духа. Сразу стало сыро и прохладно.

—      Опять зашевелились, воронье, — зло ска­зал командир орудия Артемов.

В течение нескольких дней фашисты вели усиленную разведку боем, чтобы нащупать слабое место в сжимающем их кольце окру­жения советских войск. На этот раз, види­мо, решили пойти на штурм.

—      Полезли, — подтвердил   парторг   батареи старший   сержант   Евгений  Бурыхин. — Из мышеловки    вырваться  норовят,   дорогу  наПиллау   пробить.   Не тут-то было. Так мы им и позволим ускользнуть из мешка.

К голосу Бурыхина батарейцы прислуши­вались. Высокий, широкоплечий, с несколь­ко выдвинутой вперед, будто припухшей нижней губой, он удачно сочетал добрый нрав, отзывчивость к товарищам с твер­достью в минуты опасности, выдержкой, от­чаянной дерзостью. Трижды раненный в предшествующих боях, он никогда не терял самообладания, присутствия духа, был сме­лым в боях, слыл среди артиллеристов ве­сельчаком, балагуром и сорвиголовой. Не­даром на груди его сверкали ордена Отече­ственной войны 1-й степени, Красной Звезды, орден Славы 3-й степени. За исключительное мужество при штурме мощной оборони­тельной полосы фашистов в районе реки Деймы командование представило гвардиистаршего сержанта к самой высокой награ­де — званию Героя Советского Союза.

—   Только, чур, ребята, не дрейфить,— обод­рял  Бурыхин   батарейцев,   торопливо   засо­вывая   за   пазуху   трофейный   «вальтер».— Разделаем под орех. Кровью умоются.

—   К бою! — приказал командир второй ба­тареи  6-го гвардейского истребительно-противотанкового артиллерийского полка гвардии капитан Попук.

Кругом гремело, ухало и хлопало, словно на земле все сорвалось со своих мест, за­крутилось в лихом шаманском плясе. Мел­колесье, подступающее к самому полотну железной дороги, горело дымно и чадно. Снег, выпавший накануне, почернел, будто его посыпали шлаком, а воздух, казалось, раскалывался надвое.

—      По пехоте, осколочным!.. — зычно повто­рял команды с наблюдательного пункта гвардии старший сержант Бурыхин.

Орудие   ахнуло.  Гремучий   огонь   разорвал дымное облако, опалил снег, пахнул в лицо привычной сладковато-гнилой гарью. Корот­ко   звякнула   выброшенная из разогретого казенника гильза. Пушка подпрыгнула и встала на место.

В разрывах между дымными шлейфами Бу­рыхин увидел, как густые цепи фашистской пехоты, строча на ходу из автоматов, пере­валивают через полотно дороги, выходят на фланг орудийного расчета Артемова. Буры­хин приказал развернуть орудие, сам приль­нул к панораме.

—      Огонь!.. Огонь!.. Огонь!.. — кричал он ар­тиллеристам.

Опасность, нависшую над орудием Артемо­ва, заметили на наблюдательном пункте. Оттуда, с третьего этажа дома, открыли сильный ружейно-пулеметный огонь бойцы взвода управления. Фашистская пехота за­легла, а затем стала откатываться.

— Ага, умылись, — радовался Бурыхин. Ви­хор слипшихся светлых волос   прикрыл  густые брови. Тыльной стороной ладони он вытер пот с разгоряченного, чумазого от пороха лица, широко улыбнулся:

—   Перекурим?

—   Перекурим.

Передышка длилась недолго. В тишину во­рвался гул взрывов. На этот раз фашисты не лезли напролом. Стальные машины, раз­метая лес, маневрировали, стреляли с ко­ротких остановок и быстро уходили в укры­тие. С дальней дистанции, неуязвимые, хоро­шо замаскированные, открыли огонь самоход­ные пушки «фердинанд».

—   Гады, на психику действуют, — злился Бу­рыхин. — Хоть бы ближе подошли.

—   Подождем, — отозвался наводчик сер­жант Байков.

Ждать не пришлось. Из-за железнодорож­ного полотна выплеснулись и засверкали языки пламени. Грозно взревели, набирая обороты, мощные танковые двигатели, за­скрежетали, залязгали  гусеницами.

—   Танки! — крикнул  Бурыхин.

Командовать расчетом не потребовалось. Каждый и так отлично знал свое дело. Не раз ведь приходилось иптаповцам отражать вражеские  танковые  атаки.  Окутанные  гу­стым шлейфом дыма, застыли три  «панте­ры». Но и огонь батареи начал слабеть. Бу­рыхин видел, как в воздух взлетело подби­тое орудие Артемова. Замолчал расчет и слева. Острой болью  отозвалась   в   сердце гибель товарищей.   У орудия остался он один.

—   Сержант,   в   укрытие  уходи, — раздался голос батарейного радиста рядового Бахти­на. — «Тигр» башню разворачивает. Бахтин размахивал руками, ругался, чтобы дать понять гвардии старшему сержанту, какая опасность над ним нависла.

—   Убирайся на свое место! — грозно крик­нул ему Бурыхин.

Он видел, как остановившийся метрах в тридцати «тигр» разворачивает башню на его еще уцелевшую пушку. Быстро при­кинул: в укрытие уйти успеть можно. Под­крепление  вот-вот  должно  подойти. Но  нетаков он, Бурыхин, чтобы спиной к врагу поворачиваться.

Еще с детства мечтал по­корить пятый океан, ворваться вдали Все­ленной, учился в аэроклубе, и, как заявили инструкторы, такому парню — смелому, ре­шительному, настойчивому — в грозный час цены не будет. Он переплывал не раз бур­ный холодный Енисей, ходил на зверя, за­бирался в самые глухие дебри. Недаром мать, Анна Матвеевна, в своих письмах нафронт, хорошо зная характер сына, угова­ривала не лезть в самое пекло. А он, явно кривя душой, писал, что на фонте он стал совсем другой, что жизнь многому его на­учила.

Может быть, в эти короткие секунды вспом­нился Евгению откровенный, нелицеприят­ный разговор, который состоялся однажды на собрании. Боевые товарищи предъявили ему счет за излишнюю самоуверенность,пренебрежение маскировкой. Ему, бойцу лыжного батальона, ходившему в грозные дни московского сражения в тыл противни­ка, привыкшему в ожесточенных схватках открыто смотреть в лицо смерти, как-то не по себе было, когда после тяжелого ране­ния его перевели в артиллерийскую часть, где надо в траншее в три погибели приги­баться, по-пластунски переползать, драить банником  пушку.

—  Пусть фашист ползает. Я по своей земле хожу. К робкому десятку не принадлежал,— парировал тогда Бурыхин.

—  Ишь какой храбрый нашелся, — отрезал один из бойцов.

—  А ты молчи. Мелко еще плаваешь, — за­ступился за Бурыхина командир орудия Пе­тухов.

—  Бурыхин,   конечно,   смел, решителен, — сказал командир батареи. — Он уже доказал это в бою. Но истинная храбрость не в том, чтобы врагу под пулю свой лоб подставлять, а в том, чтобы научиться воевать, перехит­рить фашиста, одолеть его.

Тут раздались голоса:

— Все мы, советские солдаты, готовы за Ро­дину жизнью пожертвовать. А Родине вовсе не смерть наша нужна, а жизнь. Понимаете,жизнь! Ради этого мы и идем на самый ре­шительный бой с врагом. Разве этим он, Бурыхин, не руководство­вался в своей последующей боевой деятель­ности? И тогда, когда в марте 1944 года заменил раненого командира орудия и унич­тожил метким огнем до трех десятков гит­леровцев, отразил вместе с товарищами контратаки фашистов, и в январе 1945 го­да, когда добровольно вызвался перейти на самоходку, атакующую вражеские доты нареке Дейме.

Заметив, что наводчик засуетился, нервни­чает, никак не может поразить амбразуру, Бурыхин отстранил его от панорамы. Пер­вым же выстрелом он проломил кованую дверь дота, соскочил с самоходки, застрелил на ходу из автомата фашистских офицера и солдата, ворвался в каземат и крикнул: — Хенде хох!

Все это было так стремительно, ошелом­ляюще, что гарнизон из 13 фашистских сол­дат растерялся, сложил оружие. Дерзкой атакой самоходка заставила капитулировать еще один гарнизон дота. ...Нет, что ни говори, смелость — половина военного счастья. Раздумывать некогда. Гу­сеницы танка, большого, пестро-зеленого, заскрежетали. Механик-водитель нажал натормоза, чтобы дать возможность наверняка поразить уцелевшую пушку. Решали секун­ды. Гвардии старший сержант опередил фашиста. Тонко звякнула стреляная гиль­за. Броня танка отозвалась железным трес­ком, будто ее нагрели и она лопнула от жары. Из решетчатого жалюзи машины вы­махнул косяк огня, повалил жирный густой дым.

Увлеченный схваткой с «тигром», Бурыхин и не заметил, как с противоположного флан­га его уже обошел другой танк. Зарядить и повернуть орудие он не успел. Короткий оглушительный выстрел прогремел рядом. Снаряд попал в клен, разорвался, осколки сразили героя, упавшего на станину.

19 февраля 1945 года перестало биться сердце двадцатитрехлетнего гвардии старшего сержанта, коммуниста Евгения Иннокенть­евича Бурыхина. А 21 февраля на наград­ном листе появилась резолюция командую­щего артиллерией 3-го Белорусского фронта генерал-полковника М. М. Барсукова: «До­стоин присвоения звания Героя Советского Союза».

Над местом последней схватки героя скло­нился скорбящий клен — немой свидетель подвига. И, может быть, со временем это место заросло бы, как затянулась рана на дереве, если бы не красные следопыты шко­лы № 9, что в поселке имени Александра Космодемьянского. Отряд имени Евгения Бурыхина завязал переписку с отцом героя Иннокентием Ильичом и сестрой Верой, проживающими в Красноярске, братом Пет­ром, работающим в г. Советске Калинин­градской области.

После долгих и упорных поисков удалось разыскать еще одного живого свидетеля по­двига Е. И. Бурыхина — бывшего рядового Михаила Бахтина. В том памятном бою он вытащил из боя командира батареи капи­тана А. И. Попука. В мирные дни у вете­рана на груди рядом с боевыми наградамипоявился орден Октябрьской Революции, который получил он за доблестный труд на шахтах Урала. Бывший воин рассказал о последних минутах жизни своего однопол­чанина, помог следопытам найти этот дво­рик и подраненный снарядом клен. В по­селке на братском кладбище установленонадгробие с чугунной плитой и барельефом. Одна из улиц названа именем героя. Экипаж рыболовного сейнера-траулера «Ев­гений Бурыхин» с гордостью носит по мо­рям и океанам имя героя, своим трудом продолжает и преумножает дело, за которое боролся воин-коммунист. Это еще один свидетель подвига, который продолжают советские люди в мирные дни.

Камень не вечен. Вечна только человеческая память.

Р. МАКСЮТОВА, Г.  ПАСТЕРНАК

При составлении биографических данных о Героях Советского Союза

были использованы архивные материалы и сведения из Интернет.