ниже фрагмент произведения и выпол-
ните задания 1-9.
Из толпы, неслышно и робко, протеснилась девушка, и странно бы-
ло её внезапное появление в этой комнате, среди нищеты, лохмотьев, смер-
ти и отчаяния. Она была тоже в лохмотьях; наряд её был грошовый, но
разукрашенный по-уличному, под вкус и правила, сложившиеся в своём
особом мире, с ярко и позорно выдающеюся целью. Соня остановилась в
сенях у самого порога, но не переходила за порог и глядела как потерянная,
не сознавая, казалось, ничего, забыв и о своём перекупленном из четвёртых
рук, шёлковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и
смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь,
и о светлых ботинках, и об омбрельке, ненужной ночью, но которую она
взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного
цвета пером. Из-под этой надетой мальчишески набекрень шляпки выгля-
дывало худое, бледное и испуганное личико с раскрытым ртом и с непо-
движными от ужаса глазами. Соня была малого роста, лет восемнадцати,
худенькая, но довольно хорошенькая блондинка, с замечательными голу-
быми глазами. Она пристально смотрела на постель, на священника; она
тоже задыхалась от скорой ходьбы. Наконец шушуканье, некоторые слова
в толпе, вероятно, до неё долетели. Она потупилась, переступила шаг через
порог и стала в комнате, но опять-таки в самых дверях.
Исповедь и причащение кончились. Катерина Ивановна снова по-
дошла к постели мужа. Священник отступил и, уходя, обратился было ска-
зать два слова в напутствие и утешение Катерине Ивановне. <...>
Мармеладов был в последней агонии; он не отводил своих глаз от
лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему всё хотелось
что-то ей сказать; он было и начал, с усилием шевеля языком и неясно вы-
говаривая слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у
ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него:
– Молчи-и-и! Не надо!.. Знаю, что хочешь сказать!.. – И больной