skizze..
Почему я художник, а не философ? Просто я мыслю словами, а не идеями...
Как оживает камень? Он сначала не хочет верить в правоту резца..
Но постепенно из сплошного чада плывет лицо.
Верней — подобие лица. Оно ничье. Оно еще безгласно.
Оно еще почти не наяву.
Оно еще безропотно согласно принадлежать любому существу.
Ребенку, женщине, герою, старцу…
Так оживает камень. Он — в пути.
Лишь одного не хочет он: остаться таким, как был.
И дальше не идти…
Но вот уже с мгновением великим решимость Человека сплетена.
Но вот уже грудным, просящим криком вся мастерская до краев полна:
«Скорей! Скорей, художник! Что ж ты медлишь?
Ты не имеешь права не спешить! Ты дашь мне жизнь!
Ты должен. Ты сумеешь. Я жить хочу! Я начинаю жить.
Поверь в меня светло и одержимо. Узнай!
Как почку майскую, раскрой. Узнай меня!
Чтоб по гранитным жилам пошла толчками каменная кровь…
Поверь в меня!.. Высокая, живая, по скошенной щеке течет слеза..
Смотри!.. Скорей смотри! Я открываю печальные гранитные глаза.
Смотри: я жду взаправдашнего ветра.
В меня уже вошла твоя весна!..»
А человек, который создал это,— стоит и курит около окна.
Продолжение истории Степана Клименко от Константина П.
Скворушка, сердолик и Кара-Даг
Степан Клименко — вы это уже успели заметить — не только выращивает деревья и цветы, но и пишет книги. Нет, не научные, как, скажем писал Иван Мичурин, а художественные. И не только о растениях, но и о животных, жизнь которых он тоже знает превосходно.
Однажды осенью, когда мы со Степаном открыли калитку его дома, нас встретили собака Кузьма и кошка Димка. Робко и виновато подошли они к Степану, пытаясь оттолкнуть друг друга.
Было ясно, до нашего прихода у кошки с собакой произошел «крупный разговор». Димка (она, а не он) строила Кузьме устрашающие физиономии.
— Все верно, — пошутил я, — живут как кошка с собакой. Степан засмеялся:
— Ребята! — это он к своему зверью обратился. — Димка! Кузя! Не конфузьте меня перед гостем, пожалуйста. А ну, немедленно помиритесь!
И злющая, с моей точки зрения, кошка Димка подошла к разгневанному псу Кузьме, который, впрочем, успел сменить гнев на милость, обняла его морду лапами, и... они чмокнулись — мир был восстановлен.
«Братьям нашим меньшим» Степан Клименко посвятил много рассказов. Он умеет «прочитывать» характер животного, что чрезвычайно трудно.
Долгое время в оранжерее Степана жил скворец. Мало-помалу птица научилась говорить. Скажем, не бегло, но с десяток слов могла перековеркать. Скворец привязался к Степану, как может привязаться только... собака. Он сидел у него на плече, когда Клименко смотрел фильм в летнем кинотеатре. Сидел не шелохнувшись и лишь изредка выкрикивал гортанно: «Э-э-эр-рр-рун-да!..» Степан купался в море и скворец лез за ним в воду, смешно топорща перья.
Но природа есть природа, у нее свои права и законы: улетел Скворушка. Совсем улетел в жаркие края. Да Степан и не удерживал его.
Но Клименко не был бы коктебельцем, если б еще сердолики не полонили его сердце. Сердолики и яшмы, опалы и агаты, трасы и пириты, ониксы и моховики... Светло-оранжевые, кроваво-красные, желтые, розовые агаты, розоватые жемчужины, черные, будто крыло ворона, гагаты, отполированные срезы огненной яшмы, яшмы с вкраплением халцедона — радужное многоцветье Кара-Дага. Разве можно не поражаться природе, если лик ее так многообразен и неповторим!
Степан Клименко навечно «болен красотой», и, когда он говорит о карадагских самоцветах, о камнях, как о живых людях, которые, подобно талантливому собеседнику, обогащают душу, к которым и относиться надо бережно, человечно, глаза его горят и весь он преображается.
— Если будет сносная погода, — говорит Степан, — завтра сведу тебя на Кара-Даг. Кузя! — это он собаке. — Проверь погоду!
Кузя метнулся за калитку и тут же возвратился. Завилял хвостом.
— Не лает, — улыбнулся Степан, — значит, завтра будет хорошая погода.
— А как он определяет? — решил я больше ничему не удивляться. — Небось на глазок?
— На глазок, — подтвердил Степан. — Пойдем, и тебя научу. Думаю, что ты окажешься более смышленым учеником, чем мой Кузьма Иваныч... Видишь ту гору? Она называется — Святая. Над ней сейчас нет ни облачка — значит, завтра ожидай хорошую погоду. А если вершина в облаках...
— Не надейся, рыбак, на погоду! Так?
— Так, — подтвердил Степан, — говорил, что ты сразу усвоишь...
С утра начинаем знакомство с Кара-Дагом. Как говорят путеводители, на Кара-Даг можно пройти, по крайней мере, четырьмя маршрутами, лучше всего — от улицы Айвазовского. Но мне эти советы ни к чему — дом Клименко как раз и находится на улице Айвазовского, да и сам Степан Клименко — живой путеводитель.
Пес Кузьма, который изучил дорогу не хуже своего хозяина, привычно тянет нас вперед — тоже, видать, интересуется природой. Но я на Кузю не обращаю внимания — не умеешь говорить, не лезь! Веди, Степан Клименко, по путям-дорогам туристским!..
И вот он перед нами — знаменитый Кара-Даг, «черная гора»...
— Гора — не совсем точно, — поправляет Клименко.
— Так во всех путеводителях сказано.
— Не во всех. В старых путеводителях «Кара-Даг» переводят как «черный лес». Лес — понимаешь? И еще — «лесистая гора»... Черная лесистая гора...
Кара-Даг называют Меккой минералогов. И совершенно справедливо: в Крыму известно около двухсот названий минералов, и больше половины их находится здесь. Если природа несколько «сэкономила» на растительности, то в цветовой гамме минералов нe могла удержаться и показала, на что она способна при хорошем настроении.
— Удивительная местность, — сказал я.
— Удивительная, — согласился Степан, — здесь все есть, как говорится от Ромула до наших дней, — и он продекламировал:
По картам здесь и город был и порт.
Остатки мола видны под волнами.
Соседний холм насыщен черепками
Амфор и пифосов. Но город стерт,
Как мел с доски, разливом конных орд.
И мысль, читая смытое веками,
Подсказывает ночь, тревогу, пламя
И рдяный блик в зрачках раскосых морд.
Зубец, над городищем вознесенный,
Народ зовет «Иссыпанной короной»,
Как знак того, что сроки истекли,
Что судьб твоих до дна испита мера,
Отроковица Эллинской земли,
В венецианских бусах — Каллиера!
— Степан, да это же описание раскопок на Тепсене!
— Верно! — и неожиданно добавил: — А знаешь ли ты, что Планерское — бывший Коктебель — сыграло свою роль в развитии авиации?
— Эта гористая местность?!
— Да, сударь. И не просто «сыграло». Коктебель — это и первый слет советских планеристов, и первые шаги в авиацию Ильюшина и Антонова, и начало пути Сергея Королева. А ныне в нашей гористой местности — музей планеризма, кстати, первый и единственный в стране...
— Вот это да!
— А ты думал! — засмеялся Степан.
Степан Клименко неутомим. Не скажу, что мы в один день прошли по всем возможным маршрутам, но увидели мы многое: облазали гору Святую, которая «подарила» хорошую погоду, прошли по Южному перевалу и любовались седыми травами и оголенными глыбами хребта Кок-Кая... Сфотографировали мыс Хамелеон, окаймленный белой бахромой прибоя, блуждали по «лесу ужасов» Хобе-Тепе и удивлялись причудам природы, создавшей фигуры «Коня-пряника», «Сокола», «Пирамиды»... Любовались «продуманным» беспорядком Карагача...
Степан смотрит на меня хитрющими глазами:
— Я не спрашиваю тебя: приедешь ли ты еще в наши края.
— Ты не спрашиваешь, а я отвечу: приеду обязательно. И спасибо тебе, Степан Клименко, за эти фантастические горы, за это море и за синюю розу, которую ты обязательно вырастишь.
691
79 488 
