Материалы к изучению творчества Ю.В. Мамлеева

С.М. Телегин

МАТЕРИАЛЫ К ИЗУЧЕНИЮ ТВОРЧЕСТВА Ю.В. МАМЛЕЕВА

Научное изучение творчества Ю.В. Мамлеева находится в самом начале. Еще не определены основные проблемы, направления и методы исследования. До настоящего времени произведения этого писателя подвергались по преимуществу критическому, а не литературоведческому анализу. Это связано, без сомнения, с традицией, сложившейся в нашей науке: о живом и продолжающем творить писателе говорят лишь критики. Предметом научного осмысления его творчество становится после смерти. В нашей науке негласно действует принцип: «Хороший писатель – мертвый писатель». Лишь для немногих избранных применяется определение «живой классик». В последние годы наметилась тенденция включать в этот список и Мамлеева. Можно определенно сказать, что он, наравне с такими выдающимися современными писателями, как А.А. Ким, Р.Т. Киреев, Ю.В. Козлов, В.С. Маканин, уже вошел в историю русской литературы.

Творчество Мамлеева многогранно. В своих произведениях он поднимает множество тем, вопросов, касающихся как современной действительности, так и вневременных проблем. В настоящей статье мы пытаемся выделить и прокомментировать темы, наиболее важные для понимания произведений Мамлеева. Для удобства эти темы расположены в алфавитном порядке. По возможности, эти заметки сопровождаются списком использованной и рекомендуемой литературы. Список изученных тем, разумеется, не может быть исчерпывающим. За пределами статьи остается еще огромное количество проблем, требующих целостного исследования. Сегодня мы только закладываем основы нового направления в отечественном литературоведении – «мамлееведение». Живое обсуждение указанных здесь вопросов, без сомнения, обогатит нашу науку, введет в научный оборот совершенно новые для нее проблемы. Так и Мамлеев выводит в своем творчестве самые необычные и нетрадиционные для русской классической литературы образы, понятия, вопросы и темы. Лишь некоторые из них представлены в этой статье. Анализ проведен на материале последних романов Мамлеева «Блуждающее время» (СПб., 2001), «Мир и хохот» (М., 2003), а также его философско-публицистической книги «Россия вечная» (М., 2002) – с указанием номера страницы в скобках.

Веданта. Учение веданты (адвайта-веданта) является философской основой творчества Мамлеева. Слово «веданта» буквально означает «завершение Вед». Этим термином названа довольно известная и распространенная в Индии философская система метафизической и традиционалистской направленности. Корни веданты восходят к текстам «Упанишад». Основателем самой философской школы в новое время считается крупнейший мистик и провидец Рамакришна, который стал духовным наставником Вивекананды. Именно Вивекананда открыл веданту западному миру во время своего пребывания в Чикаго в 1893 году. Веданта не является собственно религиозной системой, поскольку в ней отсутствует понятие о персональном Боге. Суть этого учения заключается в вере в существование Брахмана как божественного Разума, Абсолюта, и Атмана как высшего Я в человеке. Постулируется взаимосвязь человека и Бога, Атмана как внутренней реальности души человека и Брахмана как внешней абсолютной божественной реальности. Осознание этого единства и позволяет человеку пережить трансценденцию. Целью духовной практики, таким образом, считается соединение Атмана с Брахманом, открытие в человеческой душе Абсолюта и установление тождества человека и Бога. Возможность реализации божественного Я и открыл западному десакрализованному миру Вивекананда. Не являясь салонным «гуру», он основал в США, Канаде и Англии «Миссии Рамакришны», чтобы нести идеи веданты в эти страны.

Именно как традиционная практика, ведущая человека к духовному Освобождению и реализации высшего Я, представлена веданта в творчестве Мамлеева. Писателя особенно интересует принцип тождества между Брахманом (Богом в Себе) и Атманом (Богом в человеке), благодаря которому преодолевается дуализм между Творцом и человеком. Этот подход позволяет открыть в человеке нечто Божественное, выходящее за пределы человеческого. В книге «Россия вечная» Мамлеев отмечает: «Задача заключается в том, чтобы реализовать это Божественное «Я» внутри человека, перевести его из потенциального состояния в актуальное» (с. 91). Процессу Богореализации или Освобождения, при котором исчезает различие между Богом и высшим Я человека, и посвящены многие страницы в произведениях Мамлеева.

Обсуждению системы веданты уделяется особое место в романе «Блуждающее время». Писатель дает подробное определение: «…адвайта-веданта, как и Веданта в целом – это не религия, это путь древнейшего традиционного метафизического знания, а не веры, это практическая и теоретическая метафизика. Ее конечная практическая цель – осуществление человеком реализации Абсолюта, реализации своего высшего Я или Освобождения» (с. 48). Все герои романа, так или иначе, приходят в соприкосновение с идеями веданты о реальности, Абсолюте, слиянии с Бездной и метафизической революции. Однако наиболее важными в этом смысле являются образы Буранова и Орлова – двух метафизических философов и практиков веданты. Мир для Буранова – лишь тень. Окружающее бытие не обладает реальностью. Реальность – это бессмертное Я в самом человеке, чистое Сознание и Бытие «по ту сторону» мира феноменов. При этом Бог, Абсолют, Брахма – это лишь идеи-понятия самого человека. Подлинная Реальность выше этих слов и идей. Эта Реальность непостижима. Она может быть понята лишь как Ничто и Бездна (с. 48-56). Орлов представляет несколько иной взгляд на веданту. Этот персонаж уже полностью преодолел наше бытие, наделен в романе качествами небытийности. Вместо него писатель показывает пустое кресло, к которому обращаются посетители. Герой понял, что наш мир «есть и его нет» и смог преодолеть даже Абсолютную Реальность и погрузиться в какую-то «иную бесконечность». Инобытийность Орлова основана на погружении в недоступную и непередаваемую нашим языком Бездну (с. 57-73). Для сюжета романа оба героя очень важны. Буранов открывает Абсолютную Реальность, а Орлов показывает, как избавиться от нашей и найти путь в высшее Небытие.

Из учителей веданты особое внимание Мамлеев уделяет Рамане Махарши. Писатель обращается к книге этого философа «Будь тем, кто ты есть» (СПб., 1994). По словам Мамлеева, Махарши пришел к определенному методу Богореализации. Этот метод основан на самоисследовании, на раскрытии тайн собственной души. Познание Божественного Я происходит не в сфере ментальности, а выходит за границы мышления. Благодаря этому человеку открывается триединство: чистое сознание, чистое бытие и блаженство. Это высшее духовное достижение проявилось в особой силе взгляда, которого никто не мог выдержать. Таким же пронзительно-трансцендентным взглядом наделен и Буранов. Его «взгляд был направлен внутрь себя, как будто этот человек постоянно наблюдал что-то необычайное внутри себя, внутри своей души, и не мог или не хотел оторвать от этого созерцания своего взгляда» (с. 50). Буранов рекомендует читать книги Раманы (с. 53), а один из героев романа называет его «русским» Раманой Махарши (с. 56). Махарши предстает со страниц произведений Мамлеева как высший Посвященный и Мастер Самопознания. В нем система веданты получает подлинное практическое воплощение.

Литература:

Генон Р. Избранные произведения: Человек и его осуществление согласно Веданте. Восточная метафизика. М., 2004.

Упанишады. М., 2003.

Hall A. Cultos extraños. Barcelona, 1977. P. 112-117.

Генон. Проблема «Мамлеев и Генон» - одна из ключевых в «мамлееведении». Работы французского философа и традиционалиста Рене Генона (1886 – 1951) – это тот источник, откуда писатель черпает многие идеи. Имя Генона также довольно часто появляется на страницах его художественных произведений, как в связи с учением веданты, так и самостоятельно. В рамках изучения творчества Мамлеева должны быть прочитаны и критически осмыслены такие работы Генона, как «Кризис современного мира», «Царство количества и знамения времени», «Очерки об индуизме», «Символы священной науки», «Царь Мира», а также «Человек и его осуществление согласно Веданте». Именно к этой последней книге и обращается чаще всего Мамлеев в поисках ключей к изначальной Традиции и в освещении системы веданты.

В одном из интервью, вошедшем в сборник «Россия вечная», писатель выделяет три наиболее важных момента в учении Генона: 1) Философ смог дать истинную и в то же время доступную для западного читателя интерпретацию духовных достижений Востока. 2) Он смог обобщить и сформулировать основные элементы изначальной Традиции, «Вечной мудрости», находящейся в основе всех мировых религий. Эта древнейшая эзотерическая Традиция и есть Первичное откровение, данное Богом человечеству в самые древние времена. 3) Критика Геноном современной цивилизации как антидуховной и антитрадиционной (с. 204-205). Наиболее ярко эта критика представлена в книге «Царство количества и знамения времени». Генон считал современную западноевропейскую цивилизацию явлением аномальным, поскольку она в своем развитии опирается не на духовные, а исключительно на материальные ценности. Как основные признаки современной цивилизации Генон выделял профанность, десакрализацию, господство материального количества над духовным качеством, отход человека от его божественных корней, разрыв с Абсолютом. Такая цивилизация, без сомнения, должна быть преодолена и уничтожена, или даже она самоуничтожится. Однако такая деградация цивилизации и человека не является случайной. Она становится основным признаком того космического этапа, в котором мы живем – эры Кали-юги. С темой Кали-юги на страницах романов Мамлеева связаны эсхатологические мотивы. Одновременно с этим многие ключевые образы-знаки в его произведениях могут получить адекватное объяснение только с учетом того смысла, который вкладывал в них Генон в книге «Символы священной науки». К этой книге необходимо обращаться при изучении творчества Мамлеева.

Имя Генона – одно из постоянных в романах Мамлеева. В «Блуждающем времени» оно появляется так же часто, как имя Достоевского. Генон – это своего рода духовный центр романа. Его имя и учение прямо влияют на развитие сюжета произведения. Буранов – один из тех, кто читает Генона, имя которого стало популярно в «эзотерической» Москве в 90-е годы. Писатель дает на страницах романа прямую характеристику этому философу: Генон – «великий метафизик XX века, показавший, что в основе всех мировых духовных традиций лежит единая Премудрость, раскрытая, однако, в разных религиях под разным углом зрения» (с. 48). Труды Генона объединяют разные эзотерические школы Москвы (с. 170), его имя постоянно возникает в дискуссиях героев о судьбах мира и о веданте (с. 170, 199, 201, 214, 216). В романе «Мир и хохот», однако, герой с горечью заключает, что все знания, полученные от Рене Генона, так и остались книжными, не перешли в другое качество (с. 72), и даже Генон «сошел» с героя (с. 104), произошло преодоление и освобождение от его идей.

Изменение, или, во всяком случае, двойственность отношения Мамлеева к Генону может быть связана с неоднозначностью восприятия его имени и учения в современной российской жизни. Еще Мирча Элиаде в книге «Оккультизм, колдовство и моды в культуре» постарался осознать причину моды на учение Генона. Ученый считает положительным тот факт, что Генон в свое время подверг ожесточенной критике оккультные и теософские течения во Франции начала XX века. Элиаде согласен с философом в том, что лишь на Востоке еще живы подлинные эзотерические традиции. Однако исследователя удивляет факт небывалой популярности работ Генона в современной Европе. Элиаде выделяет, прежде всего, пессимистическую составляющую философии Генона. Он противопоставляет взрыв интереса к оккультизму, характерный для молодежной культуры, и более осторожное принятие традиционного эзотеризма, представленное последователями Генона. При этом Элиаде выделяет тенденцию к смягчению пессимистических воззрений Генона на исторический процесс. Совершенно иную позицию отстаивает В.Б. Авдеев в книге «Метафизическая антропология». Он подвергает учение философа уничижительной критике, считая его взгляды лишь разновидностью масонства. Авдеев называет генонизм «диагнозом», «идеологической барахолкой, где могут свободно соседствовать самые несовместимые вещи». Возможно, что причиной подобной критики является тот факт, что Генон был членом многих масонских лож (из которых впоследствии вышел) и то, что философ принял ислам. Так или иначе, но осознание художественного и философского творчества Мамлеева вне изучения работ Генона просто невозможно.

Литература:

Авдеев В.Б. Метафизическая антропология. М., 2002. С. 232-240.

Элиаде М. Оккультизм, колдовство и моды в культуре. М., 2002. С. 108-115.

Город. Мифологию Города Мамлеев раскрывает в романах «Блуждающее время» и «Мир и хохот» прежде всего на примере Москвы, изредка проводя параллели с Санкт-Петербургом и с Россией. Мистика Москвы связана у Мамлеева как с изначальным, так и с «последним» откровением, вокруг которого и строится эсхатологический миф России. С первых страниц романа «Блуждающее время» писатель погружает нас в атмосферу тайной, метафизической Москвы, над которой сияют «безумно-светоносные зори», а в полуденной жаре проплывают «тени грядущего». Москва, которую представляет нам Мамлеев, - это не обычный город, а параноидально-метафизическая столица всего тайного мира. Это город, «закрученный на необычном», и это необычное – пророчество о грядущем конце нашего мира. Свой эсхатологический миф писатель непосредственно выводит из самого «подпольного» содержания Москвы. Роман заканчивается следующими строками: «И эту тайную Москву, нервы которой были раскинуты по всей стране, охватило бездонное ожидание и предчувствие, что рано или поздно (пусть и в далеком будущем) с этим миром случится что-то немыслимое, огромное, бушующее, что перевернет основы и жизнь мучительного рода человеческого, возможно даже, основы всех миров, сожжет его ложные надежды и страхи прошлого…» (с. 273). По существу, именно тайная Москва является главным героем романа Мамлеева. На протяжении всего текста происходит борьба за то, чем в метафизическом плане является этот город – Новым Иерусалимом или Вавилонской блудницей.

Эта проблема получает дальнейшее раскрытие в романе «Мир и хохот». Настроение писателя явно меняется. Москва предстает как профанное пространство, где кипит какая-то внешняя жизнь, а тайное содержание уходит (с. 16-17, 27, 69). Это «столица скверны» (с. 32), на которую «лег туман» (с. 55). В «потаенной» Москве «все затихло» (с. 135). Этот город «чужой» для героев романа, в нем живут «чужие» (с. 140). Только люди «потаенной Москвы» продолжают жить прежней духовной жизнью, будто ничего не изменилось, и питаться «дикими слухами» (с. 182, 164). В этой «тайной Москве» «по разным углам» еще происходят какие-то невероятные события, вызывающие «скрытую вибрацию и дрожь» (с. 232, 235-239). В этой тайной Москве еще «по-прежнему лилась иная жизнь» (с. 245), и эта потаенная жизнь затягивает героев романа, словно в воронку (с. 246). Однако тайная Москва уже понесла тяжелые изменения. В силу этого, по мнению Мамлеева, она должна в мистическом плане объединиться с Петербургом. В традиции русских писателей было противопоставлять эти две столицы России, но Мамлеев видит необходимость в их соединении. «Питер и Москва – будут вместе!» - восклицает героиня (с. 108). «Петербург был необходим Москве, словно эти города были мистические сестры, несмотря на всю свою несхожесть» (с. 243). Москве нельзя больше обойтись без Петербурга. Теперь уже не Москва, а Петербург назван «мистическим городом»: «Этот город – памятник нашего величия и намек на таинственное будущее» (с. 113). «Великий город» вводит героев в «совершенно истерическое состояние» своей «высшей химеричностью». Он словно бы «сошел со скрытых от людей небес» (с. 118). В соединении Москвы и Петербурга Мамлееву видится достижение высшего божественного андрогинного идеала.

В эсхатологическом плане Москва как Третий Рим уже прекратила свое существование. Прекращение Москвы как Третьего Рима есть, без сомнения, крупнейшее метафизическое испытание нашей цивилизации. То, что Москва ушла от Третьего Рима – это бесспорно, но вопрос заключается в векторе ее движения, в ее финальной точке. Задачей ХХ века было превращение Москвы в Новый Вавилон. Следовательно, сейчас возникает вопрос: сохранится ли она как Новый Вавилон и царство антихриста, сердце дьявола, или же она превратится в Новый Иерусалим, в земную обитель Бога? Этот эсхатологический вопрос может быть разрешен лишь в рамках мистического творчества. К этой проблеме обращен Мамлеев. Возвращение Москве статуса сакрального Центра мира возможно теперь лишь при условии слияния ее с идеей Петербурга.

Литература:

Телегин С.М. Миф Москвы как выражение мифа России. По страницам книги М.Н. Загоскина «Москва и москвичи» // Литература в школе. 1997. № 5. С. 5-21.

Angebert J.-M. Las ciudades magicas. Barcelona, 1976.

Достоевский. Имя Федора Михайловича Достоевского довольно часто появляется на страницах произведений Мамлеева. Наряду с Геноном, Достоевский может быть осознан нами как один из духовных центров его творчества. В романе «Блуждающее время» герои постоянно вспоминают Достоевского, говорят о нем и его героях. Вводится даже понятие «достоевской» квартирки. В книге «Россия вечная» Мамлеев достаточно полно и точно формулирует свое отношение к писателю. Он ставит Достоевского в центр русской литературы. Его личность – это «непомерная боль наша, поток, океан, крик, вырвавшийся из тайников нашей души» (с. 38). Из реалистического метода Достоевского Мамлеев, по его собственному признанию, берет фантастическое отношение к действительности, когда сама «жизнь фантастичнее вымысла» (с. 268). Для писателя важно, что «герои Достоевского ведут себя не так, как бывает в повседневной жизни. Тем не менее, это реализм, отражающий внутренние, самые странные, великие, темные, светлые, какие угодно, но не особенно стандартные состояния человеческой души. Но именно они имеют большое значение для людей, потому что именно из этих глубин создается искусство, рождается философия» (там же). Для Мамлеева важно, что реализм Достоевского – это не изображение «типических героев в типических обстоятельствах». Ничего «типического» ни в героях Достоевского, ни в их обстоятельствах нет. На первый план здесь выходит понятие достоверности, когда образы и ситуации, при всей их фантастичности, мистичности задуманы писателем и восприняты читателем как достоверные. Степень достоверности мифологического события или мистической ситуации прямо определяется ее мотивированностью.

Фундаментальное понятие Достоевского о «фантастическом характере» истины в России лежит в основе его творчества и художественного метода. Другой важной проблемой Мамлеев считает отношение Достоевского к русской национальной идее. Мамлеев особенно выделяет здесь слова о «самостоятельности», «автономности» русской идеи, «ее независимости от чего-либо, ее уникальности» (с. 38). О характере русской идеи писатель рассуждает в своих романах, но особенно много места уделено ей в книге «Россия вечная», где Мамлеев выступает как мистик русской души. Одна из главных черт, подмеченных Достоевским, становится «потребность страдания». Мамлеев переводит эту «потребность» из разряда «социально-психологических» в собственно «метафизическую сферу». Здесь он приходит к «поразительным» выводам и к раскрытию «русской метафизической идеи» (с. 39). Искание правды, жажда истины, духовное беспокойство и духовная тревога, - вот черты русского национального характера, которые предпочитает рассматривать Мамлеев.

Парадоксальность и противоречивость русской души, отмеченная Достоевским, заставляет Мамлеева обратиться к метафизической интерпретации ее скрытого смысла. Широта и безграничность, необъятность, апокалиптичность, хаос, но и всечеловечность, примирение, богоискательство и «метафизическая истерия русского духа», отказ от какой-либо меры во всем, обращенность к бездне, максимализм и сиротство, «потребность отрицания» и тяга к саморазрушению, ощущение «недостаточности» мировой гармонии и желание ее подрыва, - вот черты национальной души, выделенные Мамлеевым в творчестве Достоевского (с. 39). Особенно выделяет Мамлеев у Достоевского глубокое и подлинное познание Зла, что соответствует творческим поискам самого писателя. Для Достоевского Зло – это тоже путь, путь к раю, пролегающий через ад. Светлое и темное находит Достоевский в «глубине Божественной природы». Мамлеев использует высказывание Н.А. Бердяева о том, что творчество Достоевского – это откровение о русской Душе. Это «вся Россия с ее светом и тьмой» (с. 40). Завершающая «особость», которую выделяет Мамлеев в творчестве Достоевского, – это его необычайная, «неслыханной интенсивности» и качества любовь к России (с. 41). В сфере «русскости», в области проникновения в метафизические бездны русской души Достоевский, по мысли Мамлеева, непревзойден (с. 40). Для Мамлеева творчество Достоевского становится своего рода учебником писательского мастерства, кладезем философских обобщений и мистических проникновений.

Литература:

Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. Париж, 1968.

Мочульский К.В. Достоевский. Жизнь и творчество. Париж, 1947.

Телегин С.М. Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и Лескова. М., 1995.

Телегин С.М. Достоевский в зарубежной критике // Литература в школе. 2000. № 7. С. 7-9.

Мифологический роман. Жанр мифологического романа весьма распространен в русской литературе как XIX, так и XX века. Русский классический роман зачастую бывает мифологическим по форме и христианским по содержанию. К таким можно отнести романы Достоевского (особенно – «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы»). В лучших романах М.Е. Салтыкова [Н. Щедрина] («История одного города», «Господа Головлевы») и Л.Н. Толстого («Война и мир», «Анна Каренина») миф может быть скрыт в подтексте, определять глубинный уровень и структуру произведения. В начале ХХ века в романном творчестве Ф. Сологуба («Творимая легенда»), в прозе В. Брюсова, миф выходит на первый план, мифотворчество становится самоцелью. На рубеже XX и XXI веков особенно проявляется действие моделей эсхатологического мифа. Именно эти структуры и парадигмы эсхатологического мифа определяют содержание и форму романа Мамлеева «Блуждающее время».

Сама поэтика романа «Блуждающее время» свидетельствует о его мифологической природе. Произведение построено на сочетании двух кодов – динамичного и статичного. Динамичный код – сюжет произведения, провал Павла в прошлое и последующие поиски сына. Статичный код – рассуждения об Абсолютной Реальности, о веданте, изложение мистических и метафизических учений, прежде всего – Генона. Оба кода не сменяют друг друга, а располагаются параллельно и часто пересекаются. При этом динамичный код мотивирует статичный: Павел в поисках сына посещает различные мистические кружки и беседует о тайнах бытия. Статичный код раскрывает и разъясняет динамичный: учение об Абсолютной Реальности раскрывает, как вообще оказалось возможным путешествие Павла во времени. В конце романа динамичный код оказывается примирен и слит с кодом статичным: действие завершается, Павел и Марина полностью растворяются в вечности, выходят за рамки времени. При этом поиски Павлом Верочки, входящие в состав динамичного кода, завершаются с обретением героем подлинной веры, что и составляет свершение статичного кода. Однако статичный код дает начало новому действию – движению к новой мистической России. Динамика и статика этого романа соединяются в точке Веры, и от нее должен начаться новый отсчет.

Роман Мамлеева погружает нас в эсхатологический и катастрофический миф нашей современной эпохи. Писатель представляет нам миф настоящего и будущего, он весь профетически устремлен в грядущие века, намечая общие контуры развития нашего мира. Его произведение представляет собой своего рода мистический эксперимент. Это больше представление, чем пророчество. В описании катастрофической эпохи прихода на нашу землю чертей и власти дьявола есть что-то игровое. Это некое шоу, местами даже забавное. Не случайно же, что многие герои романа постоянно смеются. Это смех самого писателя, развлекающегося от поставленного им же представления. Мифология здесь прямо определяется эстетическими требованиями постмодерна. Эсхатологический роман Мамлеева «Блуждающее время» представляет собой типичный постмодернистский performance во всей смысловой полноте этого слова. Этим он совершает своего рода мифореставрацию нашей переходной психопатической эпохи, фиксируя ее в особой игровой ситуации.

Таким же мифологическим по существу является и роман «Мир и смех», структура и сюжетная линия которого чем-то похожа на структуру и содержание романа «Блуждающее время». Там Павел ищет Веру, мужское ищет женское, желает открыть его в себе. Здесь Алла ищет Стасика, женское жаждет обретения в себе мужского (миф об андрогине). На фоне этих поисков происходит постоянное перемещение героев в пространстве, их поездки в Петербург. Однако космос, в котором передвигаются герои, - метафизический, мистический. Нескончаемые беседы о запредельном, Абсолюте становятся художественным приемом, общим для обоих романов. Эта явная инверсия открывает, что новый роман есть зеркальное отражение предыдущего. Создается впечатление, что роман «Мир и хохот» вообще сделан из «остатков» романа «Блуждающее время», что в основу его легли идеи, не вместившиеся в предыдущее произведение. Во всяком случае, можно сделать вывод, что Мамлеев, как и многие другие авторы (как и Достоевский), пишет всю жизнь один и тот же роман. Он – автор «одного романа», вариантами которого являются «Шатуны», «Блуждающее время», «Мир и хохот». Всякий раз при этом он обращается к «последним тайнам бытия», которые в последних произведениях систематизированы моделями эсхатологического мифа.

Эсхатологический миф – это мифология forte. Эсхатологический миф есть форма и способ нашего бытия. Мы не можем понять миф, потому что не способны проникнуть в его мир. Мамлеев же и другие современные писатели становятся нашими проводниками в этот миф – зачастую катастрофический и параноидальный. Миф представляется нам таинственным, символическим, скрытым. Но, как показывает Мамлеев, в мифе на самом деле нет ничего символического и таинственного; в нем все открыто, даже буквально. Разница лишь в том, что мир мифа, хотя и открыт нам, но он сакрален, в то время как читатель и герой зачастую находятся в профанном, демифологизированном бытии. Миф представляет нам не скрытый, а сакральный смысл бытия. В то же время миф – не картина сакрального, а орудие, инструмент трансцендентного в его воздействии на человека через сакральное. Миф, даже если он эсхатологический, предлагает нам жить и действовать открыто и честно. Однако это бытие сакрально. Оно, следовательно, вызывает отторжение не по причине открытости и не из-за противоречия общепринятым нормам или формальной логике, а именно в силу своей сакральности. Сакральное вызывает страх и отторжение, но именно благодаря этим чувствам оно утверждает свою бытийность в нашем эсхатологическом времени.

Литература:

Телегин С.М. Современный российский мифологический роман // История русской литературы XIX – XX веков. Спецкурсы. Сборник программ. М., 2003. С. 44-47.

Телегин С.М. Эсхатологический миф Москвы в романе Ю.В. Мамлеева «Блуждающее время» // Москва и «московский текст» в русской литературе и фольклоре. Материалы VII Виноградовских чтений. М., 2004. С. 190-212.

«Новые правые». Мировоззрение и творчество Мамлеева не могут быть поняты без исследования характера его окружения, вне философского и политического контекста. Прежде всего, следует отметить, что сам Рене Генон считается не только основателем традиционализма, но и одним из теоретиков «правых». Философская и политическая мысль «правых» опирается на традицию, на так называемое «наследие предков». В связи с этим Генона считают даже одним из духовных основателей фашизма. Однако его ученик и последователь Юлиус Эвола решительно отвергал подобные утверждения. В то же время самого Эволу подозревали в том, что он был духовным наставником Муссолини. Известно, что Эвола вместе с М. Элиаде и А. Розенбергом входил в Конгресс правой интеллигенции. Так или иначе, но книги Генона «Кризис современного мира» и «Царство количества и знамения времени», а также книги Эволы «Языческий империализм» и «Восстание против современного мира» остаются основополагающими в среде «новых правых», в том числе и в России. Также и Достоевский в своей публицистике развивал идеи «правой» направленности.

«Правая» философская и политическая мысль в современной России развивается из оккультных кружков, возникших в Москве в первой половине 60-х годов ХХ века. Одно из таких обществ собиралось в квартире Мамлеева в Южинском переулке. Как утверждает Мамлеев, общество составляли художники, поэты, писатели и «бродячие мистики». По свидетельству Э.В. Лимонова, в него входили переводчик и мистический поэт Евгений Головин и философ Гейдар Джемаль. О Головине как о поэте и алхимике Мамлеев упоминает в романе «Мир и хохот» (с. 221). Кроме того, Головин, судя по всему, был одним из прототипов поэта Черепова, героя романа «Блуждающее время» (другим прототипом послужил сам Мамлеев). Как ведущий теоретик «новых правых» Головин проявил себя в конце 90-х годов, сформулировав свои взгляды в цикле лекций, прочитанных для слушателей Нового Университета. В то же время создаются его основные алхимические и литературоведческие работы, вошедшие в сборник «Приближение к Снежной Королеве» (М., 2003). Филологические изыскания Головина в чем-то близки художественному методу Мамлеева и помогают разобраться в некоторых аспектах творчества этого писателя.

О Г. Джемале Мамлеев говорил в одном из интервью, вошедшем в сборник «Россия вечная». Этот философ придерживался, как и Мамлеев, «последней доктрины», которая является по своей природе «метафизической доктриной». Но если Мамлеев связывает свою «последнюю доктрину» с ведантой, то Джемаль ведет свои поиски в направлении ислама (с. 193). Воззрения Джемаля получили свое выражение в книге «Ориентация Север». Биография философа представлена на страницах документальной книги И. Стогова «Революция сейчас!» Джемаль является основателем фундаменталистской Исламской Партии Возрождения, вступил в Исламскую Народную Конференцию. Он рассматривает революцию как религиозное таинство и проповедует создание Мирового халифата. В интервью, опубликованном в газете «Московский комсомолец» (13 марта 1996 г.), он утверждает, что «исламская традиция является финальным пунктом человеческих устремлений» и предложил «союз православному восточному христианству, потому что мы – мусульмане и вы – православные понимаем многое одинаково». Стоит напомнить также, что и сам Генон, духовный основатель движения «новых правых», принял ислам, считая, что в нем сохранились элементы подлинной традиции и метафизики.

Как сторонник идей «новых правых», Мамлеев придерживается конспирологической теории развития истории. В романе «Блуждающее время» и особенно в «Мире и хохоте» постоянно говорится о каких-то тайных обществах, о «секте непредсказуемых», о загадочных «научных организациях», которые не только изучают и прогнозируют, но и направляют движение истории. Он хочет показать читателям, что существуют две версии истории – обычная, открытая, изложенная в школьных учебниках и совершенно неправильная, и тайная, но подлинная, зависящая не от каких-то социальных причин и конфликтов, а от интересов тайных организация и от воли Великих Посвященных. Эта подлинная, но подпольная история и становится предметом изображения на страницах романа «Блуждающее время». Составными частями конспирологии Мамлеева являются не только незримые Посвященные и тайные организации, но и потусторонние силы – демоны, ангелы, Сам Абсолют и Его замысел о человеческой судьбе. Сама структура романа «Блуждающее время» несет в себе модели и этапы обряда инициации и некоторые элементы культа «Черного солнца». Как известно, правые политические движения и партии начала ХХ века были непосредственно основаны подобными оккультными организациями. В то же время движение «новых правых» в России так и не выдвинуло ни одного сколько-нибудь серьезного политического деятеля или философа (наподобие Х.А. Примо де Ривера, М. Серрано, Э. Юнгера, Эволы или Генона). Лишь в сфере литературы «правая» мысль питает произведения Мамлеева и романы Дмитрия Нестерова «Скины: Русь пробуждается» (М., 2003) и Владимира Сорокина «Лед» (М., 2002).

Литература:

Лимонов Э.В. Моя политическая биография. СПб., 2002.

Стогов И. Революция сейчас! Документальный роман. СПб., 2001.

Телегин С.М. Восстание мифа. М., 1997.

Ютен С. Невидимые правители и тайные общества. М., 1998.

Религия. Как русский философ-традиционалист, Мамлеев говорит о православной основе культуры и литературы. Проблеме православия и религиозности посвящена отдельная глава в книге «Россия вечная». Писатель прямо утверждает, что «Россия, русская идея глубоко связаны с Богом» (с. 58). Развивая идеи Достоевского, что русский человек не может не верить в Бога и что атеист утрачивает не только веру, но и саму Россию, Мамлеев пишет, что «любовь к Росси, привязанность, познание ее невозможны без веры в Бога, ибо исторически Россия неотделима от этой веры, определившей жизнь наших предков и их послесмертную судьбу» (там же). Всякий русский человек должен обратиться к Богу. Писатель предлагает обратиться к неверующим и призвать их задуматься о собственной душе и не отталкивать «дар спасения просто из-за лени, тупости или из-за каких-то собственных представлений о мире, всегда субъективных, относительных и ограниченных или же пронизанных дьявольским ядом современной контртрадиции и материализма» (с. 60). Также Мамлеев утверждает превосходство православия перед другими христианскими конфессиями. Для него «религия может называться религией только тогда, когда она вводит человека в сферу Духа» (с. 61). Только Православная Церковь способна в современном мире обеспечить глубокие духовные и религиозные потребности человека. Эта мысль прямо совпадает с утверждением Достоевского, что Россия является хранительницей неискаженного облика Христа, который она должна, в конце концов, открыть всему миру. В этом ее великая мистическая и эсхатологическая миссия.

Бог понимается Мамлеевым как источник и «основа нашего бытия» (с. 63). Нарушение общения с Богом приводит к разрушению самого бытия. При этом «с потерей Бога и человеческого бытия вы теряете Россию и все связанное с высшечеловеческим» (с. 63). Без любви к Богу не может быть и любви к России. Религиозность определяет и характер патриотизма. В то же время и Православная Церковь обязана «считаться с современным состоянием человека» (с. 64), она не имеет права «бросать людей» и должна сделать все для «спасения», а не замыкаться в самой себе. Земное бытие, разумеется, подвержено разрушению, но «без познания Бога, без познания собственного бессмертия и Царства Божия внутри нас и без осуществления в доступной степени – «единства» с духовным вечным началом невозможно счастье» (с. 65). Без устойчивой связи с Богом, по мысли Мамлеева, человек не может быть счастлив. Подлинная связь с Абсолютом открывает перед человеком перспективы «Божественного бессмертия», которое не может быть «опровергнуто», поскольку связано «с Вечностью и первоисточником бытия» (там же).

Любая религия, по мысли Мамлеева, является не результатом творения человека, а Откровением Бога (хотя люди могут и неправильно понять суть этого Откровения). Поэтому какие-либо изменения в религиозной сфере относятся не к компетенции человека, а становится проявлением деятельности Самого Абсолюта. Религия как Откровение свыше отрицает своевольные «изменения», «модернизацию». Такие «улучшения» могут привести лишь к духовной катастрофе. Мамлеев, следуя за Геноном, утверждает чистоту и адекватность именно «первоначального» Откровения. Именно в своей «древности» религия предстает не искаженной людьми (с. 66). При этом, не изменяясь в своей основе, Церковь «должна адаптироваться к современному миру» (там же), открывая простому человеку возможность самосовершенствования. Как основу религиозной практики Мамлеев выделяет любовь (к Богу и людям) и познание Бога и себя самого, «то есть собственной души как образа и подобия Божиего» (с. 67). Он призывает «полагаться прямо и непосредственно на Бога, не думая, что Бог далек от людей» (с. 68). Именно православие открывает, что Бог «близок людям» как никто другой. Это всеединство человека и Бога раскрывает ему принцип духовной Свободы, дает ему право на свободу в сфере интеллектуального и духовного творчества.

Глубокие познания в области православной жизни и горячая проповедь религиозного подвига странным образом сочетается с внерелигиозным характером художественного творчества Мамлеева. Романы Достоевского, Толстого и даже Щедрина имеют религиозный характер в том смысле, что конфликты, проблемы, взаимоотношения героев получают освещение, раскрытие или разрешение в религиозной сфере. Понятие преступления и наказания у Достоевского, например, совершенно религиозное, а не психологическое, философское или социальное. Споры об основах жизни в его романах также получают религиозное разрешение. Судьбы героев Достоевского не могут быть правильно поняты вне православного вероучения. Апокалиптические мотивы и образы в его произведениях имеют религиозные основы. Совершенно иной характер имеет эсхатология в романе Мамлеева «Блуждающее время». Содержание его наполняется не христианским духом, а ведантой и философией Генона. Только в романе «Мир и хохот» о христианстве упоминается вскользь, как об одной из религий, сохранивших древнюю Традицию. Мифологические романы Мамлеева по содержанию не столько христианские, религиозные, сколько философско-мистические. Романы Мамлеева мифологические по форме, но не религиозные, а мистические по содержанию. Мистика писателя объединяет православие, народные секты, веданту и традиционализм Генона, что очень хорошо и полно представлено на страницах его книги «Россия вечная».

Литература:

Телегин С.М. Религиозные мотивы в произведениях Ф.М. Достоевского // Русский язык и литература в средних учебных заведениях УССР. 1990. № 7. С. 24-28.

Телегин С.М. Философия мифа. Введение в метод мифореставрации. М., 1994.

Россия. Тема России получает в творчестве Мамлеева мистическое освещение. В романе «Блуждающее время» особое место отводится пейзажу. Мамлеев описывает «невыразимые по своей глубинной сути поля и леса», где бесконечность входит в сердце и от пространства веет «тихим и молчаливым торжеством непостижимого» (с. 59). Ландшафт воздействует на формирование человека больше, чем весь педагогический процесс. На формирование личности прежде всего оказывает влияние место проживания. Поэтому «таинственный голос российской природы» говорит героям романа о трансцендентном (с. 215). Так и на читателя наибольшее влияние оказывает описание пейзажа, чем психология или прямые оценки происходящего или характеристики героев, данные писателем.

У Мамлеева Россия «в целом в состоянии дать гораздо больше, чем человек может вместить», причем любовь к ней должна привести к невиданному по силе «духовному взрыву» (с. 60). В мире есть только одна великая тайна – Россия (с. 124). Тайная красота ее беспредельных и запредельных просторов выше слов (с. 152, 185, 187). Россия на самом деле – «великий параллельный мир, и он относится не только к нашей планете» (с. 202). Она неизмеримо больше чем просто страна, чем то пространство, в котором живут герои Мамлеева. Россия – это запредельная бездна. Мамлеев говорит о «другой России» и «непознаваемой, запредельной России» (с. 256, 266). Она словно бы двумя своими проявлениями находится и здесь, в нашем бытии, и в сверхбытии, в запредельном – как бездна. В конце романа Марина, одна из главных героинь, становится Бесконечной Душой и воплощением Вечной России (с. 270). Бесконечные поля и леса «в своей нирване» кажутся «глубинно-великими», и душа Марины присутствует в этом «беспредельном пространстве» (с. 273). Так мистика России связана с беспредельным, с философией веданты.

В том же духе говорится о России и в романе «Мир и хохот». Сначала кажется, что Россия в каком-то «запустении» и «дух ее куда-то спрятался» (с. 60). Однако «необъятные и словно оцепенелые от вечности просторы» спасают ее (с. 171). В этих пространствах словно бы таятся «другие миры». Неизмеримость просторов есть внешнее выражение безмерности души русского человека. Поэтому Митя указывает на русскую даль, «словно всё это было выражением внутренней бесконечности» (с. 200). Эти просторы, с их лесами, полями, обрывами, березами и соснами, входят в душу, упорядочивают ее бездны (с. 213). Россия на самом деле не умерла, но в ней живет «невиданно-великое, тайное подземное течение, которое шло вопреки всему, что творилось на поверхности, ожидая своего часа выйти наружу» (с. 217). Где-то в глубине зреет «новая невиданная Россия» (с. 228). Историческая Россия – это лишь внешняя оболочка Вечной России, «Рассеи-матушки». Эта «Рассея» есть бездна, «и ничего, кроме Рассеи, нет! И ничего больше не надо» (с. 103). Явление этой потусторонней, тайной «Рассеи» будет подобно взрыву. «Должен быть взрыв, не просто смена цивилизаций, а нечто уму непостижимое» (там же). Тогда Вселенной уже не будет, я вместо нее будет только «одна Рассея наша» (там же). «Рассея» - это мировой Хаос, трансцендентная Бездна, божественное Небытие, в которое и обратится космос в финале истории (с. 103-104). Так мысль России превращается у Мамлеева в свершение эсхатологии.

В книге «Россия вечная» писатель утверждает что Россия «перерастает рамки человеческой истории» (с. 121). Она есть великий посредник между Абсолютом и космосом, и говорить о ней можно только как о запредельной Бездне (с. 124). На самом деле существует только та Россия, которая «задумана от Вечности, в самом Абсолюте, в самом Боге» (с. 141). Эта «метафизическая Россия» должна воплотиться не только на нашей планете, но и во всех сферах и пространствах космоса (с. 144). Эти идеи писателя могут быть названы «мистическим национализмом». Высказывания о духовно-космическом превосходстве России в соединении с эсхатологическим мифом формируют систему взглядов героев Мамлеева, которую можно определить как «национал-мифологизм».

Литература:

Бердяев Н.А. Русская идея. (Любое издание)

Телегин С.М. Восстание мифа. М., 1997.

Сакральные знаки и темы. Романы Мамлеева строятся не только на сочетании динамики (действия героев, сюжетная линия) и статики (рассуждения о беспредельном Абсолюте, веданте и Вечной России), но и как система повторяющихся ключевых образов-знаков, тем, мотивов, имеющих сакральный и эзотерический смысл. Комментирование этих знаков представляет особую важность для раскрытия подлинного смысла поведения героев и проникновения в художественный метод писателя. Многие из этих знаков могут быть объяснены при помощи книги Генона «Символы священной науки» и Словарей символов.

Одним из главных в этом ряду в романе «Блуждающее время» становится образ подвала и подполья. Первая же сцена романа происходит в каком-то подвале и по ходу действия писатель несколько раз возвращается к описанию подвала. При этом он старательно нагнетает неопределенную обстановку ужаса, страха, сгущая в этом подвале не только тьму, но само пространство и время, словно бы космический ураган зарождается в этом страшном подземелье. В философском понимании этот подвал может быть связан с образом пещеры у Платона. Платоновская пещера, как образ нашего мира, где люди прикованы лицами к стене и видят лишь тени подлинных божественных первообразов, неоднократно появляется на страницах романа (с. 64, 97, 153, 252, 257-258, 263). Но трактовка подвала и пещеры в романе прямо связана с тем сакрально-мифологическим значением, которым наделяет эти образы Генон. Он устанавливает связь между лабиринтом и пещерой. Их соединяет идея подземного странствия, составляющего сущность погребального обряда и подземной инициации в культе Черного солнца. Пещера и подвал прямо соотнесены с инициацией – с ритуальной смертью, преображением, пребыванием в потустороннем мире и вторым рождением неофита. Пещера, по Генону, также соотносится с сакральным значением сердца. Сердце – это духовный центр и оно есть место начальной инициации, «второго рождения». Этим сердце выступает как параллель пещере. «Пещера сердца» есть, по Генону, образ мирового центра, соединяющий микрокосмос и макрокосмос в единой сакральной точке, к которой и стремятся герои Мамлеева, чтобы выйти в Абсолют.

Другим повторяющимся знаком становится зеркало. Наш материальный космос – это не только тень на стене космической пещеры, но и отражение Абсолютного мира. Зеркало удваивает образ, в зеркале отражается душа человека. Марина, героиня «Блуждающего времени», не любит смотреться в зеркало, ненавидит свои зеркальные отражения (с. 10). Она даже разбивает зеркало, так как не желает больше «никаких отражений, никаких образов, никаких форм» (с. 15). Героиня желает вырваться за пределы мира отражений и иллюзий, раствориться в бездне, превратиться в «черную точку». Таня также хочет «избежать своего отражения», «не жить, а быть», хотя ей это и не удается (с. 121). Если мир – лишь отражение высшего, то следует отказаться от любых отражений и погрузиться в подлинное сверхбытие (с. 40, 45). Роман, напротив, утверждает свою жизненность и бессмертие, постоянно любуясь в зеркальце (с. 117). Зеркало, отражая мир явленный, лишает его материальной субстанции, показывая этим иллюзорность физического космоса. На этом смысле строится основная интрига романа «Мир и хохот». Стасик пропадает из внешнего мира и его образ переселяется в зеркало (с. 8, 227). Героям открылась в зеркале их «тайная суть», «душа до рождения, или после смерти, или же в конце времен» (с. 20). В зеркале открывается дверь в иное пространство и все тайны бытия, «оборотная сторона» (с. 32). Внутренняя правда открывается героям в зеркале и страшит их (с. 161). Эти зеркала и есть «вторая реальность», ее параноидное присутствие.

Смех, хохот – также одна из постоянных категорий в романах Мамлеева. В «Блуждающем времени» жители подвала постоянно хохочут (с. 8). Марина любит смеяться (с. 10), смотрит весело (с. 11, 13). Все герои романа постоянно веселятся, что выглядит даже как-то странно на фоне описанных чудовищных событий. Буранов смеется и шутит (с.54-55); Орлов смотрит насмешливо и улыбается (с. 62-63), хохочет (с. 66, 73, 271). Хохочет и запредельный Никита (с. 83, 139). Веселятся мертвецы (с. 169). Черепова радует «уход из рода человеческого» (с. 112). Смех роднит людей с богами. По существу, смех является заглавной темой романа «Мир и хохот». Весь «мир превратился в хохот» (с. 130). Эта фраза объясняет название романа. Описанные в нем события – это хохот запредельного над нашим профанным миром. Сама форма нашего мира смешна, поскольку ограничена (с. 184). В веселье мир создается богами и со смехом разрушается ими. Поэтому хохот в романе имеет параноидально-космогоническую природу. Этот смех – путь в запредельное.

Литература:

Генон Р. Символы священной науки. М., 2002.

Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994.

Символы буддизма, индуизма, тантризма. М., 1999.

Сюрреализм. Творческий метод Мамлеева близок к сюрреализму. Герои «Блуждающего времени» смело обращаются к сюррреальности (дословно: сверхреальности). У Павла в голове вертятся слова «сюрреальной песенки» (с. 33). Боренька желает «сюрреально захохотать» (с. 259). Герои «Мира и хохота» мечтают, что в будущем «всё станет еще более сюрреалистично, чем на картинах Дали» (с. 115). В «России вечной» Мамлеев, рассуждая о своем методе, говорит, что он восходит к сюрреализму Гоголя и фантастическому реализму Достоевского (с. 238). Он принадлежит к той литературной традиции, которая оказывается «глубже обычного традиционного реализма», обращаясь к тайным глубинам бытия и необъяснимым сторонам жизни. Сам писатель предпочитает использовать термин «метафизический реализм» (там же). Вот определение, которое он сам дает своему методу: «Я бы определил как реализм, который выходит за рамки обыденной жизни, который пытается проникнуть, скажем, в параллельные миры и в слои человеческого «Я», которые относятся не к психике, а к необычным сторонам человеческой души» (там же). Писатель утверждает, что в основе его «сюрреалистических вещей лежит обычная в русской литературе этой линии вещь – обнажение тайников человеческой души» (с. 268). Корни художественного метода Мамлеева – реализм, но это реализм особенный, мистический, мифологический. Этот переход от внешнего реализма (натурализм) к внутреннему реализму (метафизика) осуществил Достоевский. За ним и идет Мамлеев, который в своих произведениях не просто погружается во внутренние миры, но превращается в «мифонавта» - путешественника по мифологической реальности.

В своем поиске сюрреальности Мамлеев закономерно обращается к картинам и творческому методу И. Босха и С. Дали. Отсюда на страницах «Блуждающего времени» появляются картины, на которых изображены кладбища, мертвецы, «загробные пейзажи» (с. 9). Мертвые и демоны словно бы выходят с этих картин и становятся действующими лицами самого романа. Обращение к миру мертвых и демонов не случайно. Мир мертвых и демонов открывается героям «Блуждающего времени» в потоке бредовых, некрофильских, параноидных ассоциаций, которые писатель пытается представить как непосредственное выражение ясновидческого опыта. Для этого он подвергает параноидальные галлюцинации своих героев критическому осмыслению и смеховому оформлению. Параноидные образы некрофильского бреда, критически осмысленные и закрепленные, предстают как множащийся, вывернутый наизнанку мир. Паранойя героев Мамлеева систематизирует реальность, критически выправляет и восполняет ее в качестве фантастической, мистической реальности, где магистральная линия – движение нашего мира и потустороннего к точке их соприкосновения и слияния. Духовный мир сгущается, фиксируется, воплощается, а явленный мир утрачивает свою безусловность и расплывается, распадается, что и вызывает у героев приступы параноидального смеха.

Если образы бреда, галлюцинации, сны фиксируются Мамлеевым и критически осмысляются, то это означает, что он открыл для себя метод параноидально-критического познания мира, который впервые и был сформулирован Сальвадором Дали. Метод параноидальной критики бытия – это метод спонтанного, интуитивного познания образов из снов и галлюцинаций, несущих в себе, однако, триумф навязчивой идеи возрождения, посвящения и бессмертия. Параноидально-критический метод превращает субъективное в объективное, а бредовые, некрофильские образы и галлюцинации – а подлинное, реальное бытие героев Мамлеева в мире мистической реальности. Однако этот параноидно-шизофренический бред еще должен превратиться в сакральную реальность мифа. Для этого, как отмечал Дали в книге «50 магических секретов мастерства», «когда вы садитесь перед мольбертом и начинаете писать картину, совершенно необходимо, чтобы рукой вашей водил ангел» (с. 271). Это и есть «последний и главный» магический секрет сюрреализма.

Литература:

Дали С. 50 магических секретов мастерства. М., 2002.

Dali S. Quien es el surrealismo? // Gerard M. Dali de Draeger. Barcelona, 1980. Apendice.

Ballard J.G. Introduccion // Larkin D. Dali. Madrid, 1974.

Эсхатология. Эсхатология – это, без сомнения, основа миросозерцания героев Мамлеева. Все они устремлены к финалу, к заключительным эпохам и тайнам. О загадочности жизни своих героев и бытия России Мамлеев предпочитает говорить языком и образами эсхатологического мифа. Обращаясь к работам Генона, Мамлеев отмечает в книге «Россия вечная»: «…мы живем в период конца малой Кали-юги, в период агонии старой цивилизации и начала новой, и весь этот переходный процесс растягивается на несколько столетий» (с. 210). Главными особенностями этой «апокалиптичности» писатель считает прорыв в совершенно Иное, путь к «Бездне» (с. 115-116). Эсхатологические настроения, ощущение, что «всё сместилось» и «перевернулось», пронизывает роман «Мир и хохот» (с. 12, 39). Разум покинул наш мир (с. 44). Кажется, что все «извращено, что сдвиг какой-то произошел» (с. 71). Мир агонизирует, и все ждут разрушения не только прежней цивилизации, а всего мира (с. 97). «Вселенский порядок» даже следует взорвать и порушить (с. 102). Разумеется, что тогда остается только параноидный хохот. Мир будто бы умер, но тут же воскрес (с. 15). Герои думают, какими они станут «в конце времен» (с. 21). Живые и мертвые, боги и демоны, черти и ангелы должны жить вместе, чтобы «не отличить живых от мертвых, обыденную жизнь от Бездны» (с. 104).

Однако в романах Мамлеева как-то уж слишком много чертей и мертвецов. Возможно, он хочет сказать, что в этой стране живут не люди, а нелюди. Такая ситуация, конечно, есть признак «Кали-юги, времени Конца» (с. 134). Как в «Блуждающем времени», так и в «Мир и хохоте», эсхатология Мамлеева принимает катастрофические формы. Ургуев мечтает, что «все миры сгниют, сгорят, туда им и дорога» (с. 147). Секта Непредсказуемых желает ускорить исторический процесс уничтожения человечества и освобождения планеты от скверны, чтобы спровоцировать «трансформацию» (с. 166). Царев, прототипом которого послужил, вероятно, сам Мамлеев, пишет о явлении новой реальности, разрушившей, уничтожившей «всё то, чем жило человечество в своём сознании до сих пор» (с. 229). Метафизическую «катастрофу» ждут все герои романа (с.196, 251). Эсхатологический миф в романах Мамлеева представлен как катастрофический. Это победа хаоса, который становится не отказом от порядка и законов мира. Напротив, хаос становится единственным подлинным законом мира, действующим в конце времен. Стоит внимательно присмотреться к той мифологической игре, которую ведет писатель с читателем. Эта игра основана на принципе постепенного нарастания психопатически-параноидного эсхатологизма. Ожидание конца света – вот смысл эры эсхатологии. Это ожидание и надежда осмысливают и оправдывают всю эпоху. Выходом из параноидного катастрофизма становится открытие героями Мамлеева подлинной мистической Абсолютной Реальности и преображение в духе.

Так роман «Мир и хохот» заканчивается словами: «Всё временное исчезнет как сон, завеса падёт, и останется то, что ближе к Тайне Бога» (с. 254). Речь идет о высшей и последней Тайне Бытия, которая не может быть высказана в нашем мире человеческими словами. Гробнов ждет конца Творения вообще, за которым следует появление «иного Творения, в котором Разум будет отменен и заменен другим пылающим ново божественным принципом. И новое Творение потому станет не представимо всем существам, живущим теперь» (с. 197). Только такое Творение герой способен любить, хотя бы и только во сне (там же). На пути к этой новой трансцендентной Реальности человечество еще должно пройти Эру Водолея (эпоху, когда солнце в день весеннего равноденствия будет подниматься в этом зодиакальном созвездии). Приход Эры Водолея ждут (с. 240), с ней связаны разные ожидания. Лена утверждает, что «эра Водолея грозит фантастическими открытиями и ошеломляющими откровениями. Не все из них будут разрушительными, далеко не все. Мир радикально изменится» (с. 252). По утверждению известного астролога Бориса Кристоффа, она продлится с 2100 по 4200 годы. Для нее будет характерно последовательное создание атлантического сверхгосударства, построение купольных подземных, подводных и космических городов, завершение физической работы, роботизация труда и появление спортивной аристократии. Он также предсказывает космические путешествия и колонизацию человеком галактики, а в конце периода установление «софиократии» - власти мудрецов. П. Романиук утверждает, что это будет эра «мира и эволюции для человеческой расы». В.А. Ладра предвидит сближение человечества «с богами, с ангелами и с Великими Учителями Вселенной». При этом каждая новая эра начинается с метафизической и религиозной революции, с явления мессии этой эры, устанавливающего для нее новые религиозные и моральные ценности.

Литература:

Cristoff B. La gran catastrofe de 1983. Barcelona, 1979. P. 73-74.

Ladra V.A. Por una Hermandad Planetaria de los Pueblos // Cabala. 1981. № 65. P. 44-46.

Romaniuk P. Mensaje extraterrestre a la humanidad // Cabala. 1982. № 73. P. 25.

* * *

Предлагаемая статья обозначает лишь некоторые контуры научного изучения творчества Мамлеева. Она представляет собой попытку последовательной систематизации разнородных материалов, знание которых необходимо для комментирования и интерпретации произведений писателя. Без сомнения, мамлееведение должно стать одним из направлений отечественной филологии, обращенной к русской литературе конца XX и начала XXI века.

26