Методика. Историческая правда и художественный вымысел. Изучаем роман "Капитанская дочка".

Источник: https://content.edsoo.ru/case/item/29/

Учебный предмет: Литература

«Историческая правда и художественный вымысел Изучаем роман А.С. Пушкина «Капитанская дочка» Актуальные планируемые результаты

Дополнительный теоретический материал

Работа по сопоставлению портретов Екатерины II в живописи и в романе «Капитанская дочка»

Д. Г. Левицкий. Екатерина II – В. Л. Боровиковский. Екатерина II законодательница в храме на прогулке в Царскосельском парке богине Правосудия. 1783 г. (с Чесменской колонной на фоне). 1794 г.

Задание 1. Рассмотрите картины художников Д. Г. Левицкого и В. Л. Боровиковского.

Кто изображён на этих портретах?

Какие детали, важные для создания образа героини портрета, выделяет каждый из художников? Какой из этих портретов Вы могли бы назвать «парадным», а какой «камерным»?

В чём Вы видите их отличие?

Задание 2. Найдите в тексте романа «Капитанская дочка» фрагменты, рисующие портрет Екатерины II.

Выделите в портрете Екатерины II, созданном А. С. Пушкиным, наиболее важные детали и выпишите их.

Сравните портрет Екатерины II в романе и портрет императрицы работы художника Д. Г. Левицкого. Что в них общего, а чем они отличаются?

Какие общие детали можно найти в портрете Екатерины II работы художника В. Л. Боровиковского и в сцене из романа «Капитанская дочка», описывающей встречу Маши Мироновой и императрицы в саду?

К какому жанру портрета в живописи – парадному или камерному – ближе образ императрицы, созданный в романе Пушкина? Аргументируйте свой ответ.

Методический комментарий

Как известно, авторская позиция в романе не заявлена в тексте как прямое высказывание, выявление и осмысление её всегда становится для восьмиклассников достаточно сложной задачей. В частности, это касается важнейшей для позднего творчества Пушкина проблемы личности и государственной власти, в контексте которой рассматривается образ императрицы Екатерины II в романе. Именно к ней обращается Маша Миронова с просьбой разобраться в деле арестованного по обвинению в государственной измене Петра Гринёва, её жениха.

Роман строится так, что не только для юной героини, но и для внимательного читателя очевидна неумолимая логика государственной власти: «Императрица не может его простить», – отвечает Екатерина II на просьбу Маши. Но счастливая случайность – встреча в саду с незнакомой дамой, прогуливающейся с собачкой, – всё меняет: выслушав рассказ девушки, она оказалась способна понять и по-человечески отнестись к молодому офицеру. Именно эта дама, которую Маша Миронова вновь увидела уже во дворце, а не государыня-императрица отдала приказ об освобождении Гринёва, убедившись в его невиновности.

Так в романе проводится важнейшая для автора мысль о возможности существования государственной власти, основанной на идеалах гуманизма и действующей в интересах личности («Оставь герою сердце! Что же / Он будет без него? Тиран…» – стихотворение 1830 года «Герой»). Эта мысль нигде прямо не выражена в тексте романа, «считывание» такой сложно организованной и представленной в неявном виде информации без развитой читательской компетенции, которой ещё нет у восьмиклассников, маловероятно.

В этом поможет работа по сопоставлению портрета исторического лица в литературе и живописи. Она позволит ученикам увидеть две стороны образа Екатерины II в романе и сделать вывод о направлении творческих поисков писателя при создании художественного образа исторического деятеля.

Для этого на уроке используются портреты, созданные Д. Г. Левицким и В. Л. Боровиковским. Первый из них написан по заказу и представляет собой парадный портрет императрицы. Это образ идеального просвещённого монарха, в котором черты реальной личности сознательно устранены художником. Портрет работы В. Л. Боровиковского относится к жанру камерного портрета: здесь нет парадных интерьеров, одежда неофициальная и целенаправленно выделены индивидуальные черты (палка, на которую во время прогулки опирается страдающая от ревматизма государыня, её любимая собачка).

Даже не обладая этим специальными знаниями, относящимися к другой предметной области школьного образования, на основе сопоставительного анализа живописного и литературного портретов ученики достаточно легко соотносят черты парадного и камерного портрета с образом Екатерины II из романа и делают вывод-обобщение об особенностях пушкинской трактовки образа государыни- императрицы.

год.

М. И. Цветаева Пушкин и Пугачёв фрагмент

Теперь – очная ставка дат: «Капитанская дочка» – 1836 год, «История Пугачёвского бунта» – 1834

И наш первый изумленный вопрос: как Пушкин своего Пугачёва написал – зная?

Было бы наоборот, то есть будь «Капитанская дочка» написана первой, было бы естественно:

Пушкин сначала своего Пугачёва вообразил, а потом – узнал. (Как всякий поэт в любви.) Но здесь он сначала узнал, а потом вообразил.

Тот же корень, но другое слово: преобразил.

Пушкинский Пугачёв есть рипост поэта на исторического Пугачёва, рипост лирика на архив: «Да, знаю, знаю всё как было и как всё было, знаю, что Пугачёв был низок и малодушен, всё знаю, но этого своего знания – знать не хочу, этому несвоему, чужому знанию противопоставляю знание – свое. Я лучше знаю. Я лучшее знаю:

Тьмы низких истин нам дороже Нас возвышающий обман.

Обман? «По сему, что поэт есть творитель, еще не наследует, что он лживец, ибо поэтическое вымышление бывает по разуму так – как вещь могла и долженствовала быть» (Тредьяковский).

Низкими истинами Пушкин был завален. Он всё отмёл, всё забыл, прочистил от них голову как сквозняком, ничего не оставил, кроме чёрных глаз и зарева. «Историю Пугачёвского бунта» он писал для других, «Капитанскую дочку» – для себя.

Пушкинский Пугачёв есть поэтическая вольность, как сам поэт есть поэтическая вольность, на поэте отыгрывающаяся от навязчивых образов и навязанных образцов.

Но что же Пушкина заставило, только что Пугачёва отписавши, к Пугачёву вернуться взять в герои именно Пугачёва, опять Пугачёва, того Пугачёва, о котором он всё знал?

Именно что не всё, ибо единственное знание поэта о предмете поэту даётся через поэзию, очистительную работу поэзии.

Пушкин своего Пугачёва написал – чтобы узнать. Дознаться. Пушкин своего Пугачёва написал – чтобы забыть.

Простых же ответа – два: во-первых, он с ним, каков бы он ни был, за долгие месяцы работы – сжился. Сжился, но не разделался. (Есть об этом его, по написании, свидетельство.)

Во-вторых, он, поставив последнюю точку, почуял: не то. Не тот Пугачёв. То, да не то. А попробуем

— то. Это было «по-вашему», давай-ка теперь – по-нашему.

Подсознательное желание Пугачёва, историей разоблачённого, поэзией реабилитировать, вернуть его на тот помост, с которого историей, пушкинской же рукою, снят. С нижеморского уровня исторической низости вернуть Пугачёва на высокий помост предания.

Пушкин поступил как народ: он правду – исправил, он правду о злодее – забыл, ту часть правды, несовместимую с любовью: малость.

И, всю правду о нём сохранив, изъяв из всей правды только пугачёвскую малость, дал нам другого Пугачёва, своего Пугачёва, народного Пугачёва, которого мы можем любить: не можем не любить.

Какой же Пугачёв – настоящий? Тот, что из страха отдал на растерзание любимую женщину и невинного младенца, на потопление – любимого друга, на удавление – вернейшего соратника и сам, в ответ на кровавый удар по лицу, встал на колени?

Или тот, что дважды, трижды, семижды простил Гринёва и, узнав в толпе, в последний раз ему кивнул?

Что мы первое видим, когда говорим Пугачёв? Глаза и зарево. И – оба без низости. Ибо и глаза, и зарево – явление природы, «есть упоение в бою», а может быть, и сама Чума, но – стихия, не знающая страха.

Что мы первое и последнее чувствуем, когда говорим Пугачёв? Его величие. Свою к нему любовь. Так, силой поэзии, Пушкин самого малодушного из героев сделал образцом великодушия.

В «Капитанской дочке» Пушкин – историграф побит Пушкиным – поэтом, и последнее слово о Пугачёве в нас навсегда за поэтом.

Пушкин нам Пугачёва «Пугачёвского бунта» – показал, Пугачёва «Капитанской дочки» – внушил. И сколько бы мы ни изучали и ни перечитывали «Историю Пугачёвского бунта», как только в метельной мгле «Капитанской дочки» чернеется незнакомый предмет – мы всё забываем, весь наш дурной опыт с Пугачёвым и с историей, совершенно как в любви – весь наш дурной опыт с любовью.

Ибо чара – старше опыта. Ибо сказка – старше были. И в жизни земного шара старше, и в жизни человека – старше. Ибо Пугачёва мы знали уже и в Мужик-сам-с-Перст, и в Верлиоке, и в людоеде из Мальчика-с-Пальчика, рубящем головы собственным дочерям, и в разбойнике, от которого Аленушка прячется за кадушку с маслом, во всех людоедах и разбойниках всех сказок, в сказке крови, нашей древней памяти.

Пушкинский Пугачёв («Капитанской дочки») есть собирательный разбойник, людоед, чумак, бес,

«добрый молодец», серый волк всех сказок… и снов, но разбойник, людоед, серый волк – кого-то полюбивший, всех загубивший, одного – полюбивший, и этот один, в лице Гринева – мы.

И если мы уже зачарованы Пугачёвым из-за того, что он – Пугачёв, то есть живой страх, то есть смертный страх, наш детский сонный смертный страх, то как же нам не зачароваться им вдвойне и вполне, когда этот страшный – ещё и добрый, этот изверг – ещё и любит.

В Пугачёве Пушкин дал самое страшное очарование: зла, на минуту ставшего добром, всю свою самосилу (зла), перекинувшего на добро. Пушкин в своём Пугачёве дал нам неразрешимую загадку: злодеяния – и чистого сердца. Пушкин в Пугачёве дал нам доброго разбойника. И как же нам ему не поддаться, раз мы уже поддались – просто разбойнику?

Дав нам такого Пугачёва, чему же поддался сам Пушкин? Высшему, что есть: поэту в себе. Непогрешимому чутью поэта на – пусть не бывшее, но могушее бы быть. Долженствовавшее бы быть. («По сему, что поэт есть творитель…»)

И сильна же вещь – поэзия, раз всё знание всего николаевского архива, саморучное, самоочное знание и изыскание не смогли не только убить, но пригасить в поэте его яснозрения.

Больше скажу: чем больше Пушкин Пугачёва знал, тем тверже знал – другое, чем яснее видел, тем яснее видел – другое.

Можно сказать, что «Капитанская дочка» в нём писалась одновременно с «Историей Пугачёвского бунта», с ним со-писалась, из каждой строки последнего вырастая, каждую перерастая, писалась над страницей, над ней – надстраивалась, сама, свободно и законно, как живое опровержение, здесь рукой поэта творящееся: неправде фактов – самописалась.

«Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».

Если Пушкин о Наполеоне, своём и всей мировой лирики боге, отвечая досужему резонеру, разубеждавшему его в том, что Наполеон в Яффе прикасался к чумным, если Пушкин о Наполеоне мог сказать:

Тьмы низких истин нам дороже Нас возвышающий обман,

– то насколько это уместнее звучит о Пугачёве, достоверные низкие истины о котором он глазами вычитывал и своей рукой выписывал — ряд месяцев.

О Наполеоне Пушкин это сказал. С Пугачёвым он это сделал.

По окончании «Капитанской дочки» у нас о Пугачёве не осталось ни одной низкой истины, из всей тьмы низких истин – ни одной.

Чисто.

И эта чистота есть – поэт.

(Цит. по: М. И. Цветаева. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе.

Переводы / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994. С. 518-521)

углубление представлений учащихся об исторической правде и вымысле в романе

1. «По следам Пугачёва» (составление карты маршрута А. С. Пушкина).

2. «Капитанская дочка» А. С. Пушкина как роман воспитания» (исследовательский проект).

3. «Исторические портреты в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина» (виртуальная выставка).

4. «В поисках капитанской дочки» (инсценировка романа А. С. Пушкина).

5. А. С. Пушкин и Вальтер Скотт (исследовательский проект).

ОТВЕТ:

1. Аристова, М. А. Литература. 8 класс [Текст]: диагностические работы / М. А. Аристова. – М.: Просвещение, 2021. – 160 с.

2. Аристова, М. А. А. С. Пушкин: «Капитанская дочка» [Текст] / М. А. Аристова // М. Б. Ганженко, М. А. Аристова. Конспекты уроков для учителя литературы. 7-8 классы: литература XIX-XX вв. – М.: Гуманитар. изд. центр ВЛАДОС, 2004. – С. 50-102.

3. Измайлов, Н. В. Оренбургские материалы Пушкина для «Истории Пугачёва» и «Капитанской дочки» [Текст] / Н. В. Измайлов. Очерки творчества Пушкина. – Л.: Наука, 1975. – С. 270-302 или [Электронный ресурс]. – URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/critics/izm/izm-270-.htm

4. Красухин, Г. Г. Путеводитель по роману А. С. Пушкина «Капитанская дочка» [Текст]: учеб. пособие

/ Г. Г. Красухин. – М.: Изд-во МГУ, 2006. – 128 с.

1. Линкович, Я. Л. Принципы документального повествования в исторической прозе пушкинской поры [Текст] / Я. Л. Линкович // Пушкин: Исследования и материалы/ АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). – Л.: Наука, 1969. – С. 171-196 или [Электронный ресурс]. – URL: http://feb- web.ru/feb/pushkin/serial/im6/im6-171-.htm

2. Лотман, Ю. М. Идейная структура «Капитанской дочки» [Текст] / Ю. М. Лотман. Пушкин. – СПб.: Искусство-СПб, 2003. – 847 с.

3. Оксман, Ю. Г. Пушкин в работе над романом «Капитанская дочка» [Текст] / Ю. Г. Оксман // А. С. Пушкин. Капитанская дочка. – Л.: Наука, 1984. – С. 145-199 или [Электронный ресурс]. – URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/selected/kdo/kdo-145-.htm

4. Рожников, Л. В. Капитанская дочка: подробный иллюстрированный комментарий к роману А. С. Пушкина «Капитанская дочка» [Текст] / Л. В. Рожников. – М.: Проспект, 2021. – 232 с.: илл. Д. А. Шмаринов.

5. Хроника жизни и творчества А. С. Пушкина [Текст] / сост. Долдобанов Г. И., Сидоров И. С. // В 3 тт. – Т. 2, кн. 2: 1833-1834. – М.: ИМЛИ РАН, 2016. – 526 с.

6. Цветаева М. И. Пушкин и Пугачёв [Текст] / М. И. Цветаева // Собрание сочинений: в 7 т. – Т. 5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы / сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. – М.: Эллис Лак, 1994. – С. 498-524.

7. Черейский Л. А. Пушкин и его окружение [Текст] / Л. А. Черейский. – Л.: Наука, 1988. – 544 с.

1. Полка – Александр Пушкин. «Капитанская дочка» https://polka.academy/articles/497

2. Государственный музей А. С. Пушкина: Выставка «А. С. Пушкин. «Капитанская дочка». К 180-летию публикации» http://www.pushkinmuseum.ru/

3. Дилетант – «Капитанская дочка»: А был ли Швабрин? https://diletant.media/articles/45261354/

Аристова Мария Александровна, кандидат педагогических наук, старший научный сотрудник лаборатории филологического общего образования ФГБНУ «Институт стратегии развития образования РАО».