Модели толерантности в межрелигиозном диалоге.

Модели толерантности в межрелигиозном диалоге.

Сфера межрелигиозного диалога за долгую историю существования религиозных традиций выработала свои специфические для каждой конфессии модели толерантности, уважительного отношения к представителям разных вероисповеданий. Будучи идеологическими конструктами данные модели выражают позицию религиозных организаций в миролюбивом общественном диалоге. Как личностные конструкты они отражают уровень зрелости диалога между конкретными представителями религий. Общую структуру модели толерантности можно рассмотреть исходя из трех уровней акта сознания человека: рефлексивных оснований, оценочных убеждений и поведенческих привычек. Анализ конфессиональной модели можно провести по двум основаниям – по отношению к светской и другим конфессиональным моделям. В качестве примера можно взять реально участвующих в межрелигиозном диалоге в России церковных деятелей.

Так, общественный резонанс вызвало открытое письмо от 10 февраля 2009 года епископа Пермского и Соликамского Иринарха (Грезина) ко всем согражданам, руководителям учреждений образования и культуры, руководителям губернской и областной администрации, а также в адрес конференции, посвященной проблемам религиозной толерантности и организованной Межконфессиональным консультативным комитетом Пермского края

Епископ Иринарх выступает против определенной идеологической модели толерантности, которую он считает чуждой российскому менталитету. Надо учесть, что он отвергает не идею толерантности вообще, как идею терпимости к чужим идеям и верованиям, а только ложно понятую модель этой идеи.

В статье он приводит следующее определение. Толерантность происходит от английского слова «tolerance», означающее «готовность благосклонно признавать, принимать поведение, убеждения и взгляды других людей, которые отличаются от собственных. При этом даже в том случае, когда эти убеждения-взгляды тобою не разделяются и не одобряются». Епископ усматривает подмену тезисов, толерантность как терпимость к личности не тождественна позиции соглашательства и принятия нравственно и идеологически чуждой точки зрения. «Здесь очевидна лукавая подмена одного термина «терпимость» на другое понятие – «готовность», которая, и это совершенно понятно каждому, обозначает полную обреченность людей воспринимать без сопротивления во всех сферах общественной жизни все без исключения явления мира сего, который «во зле лежит» (1 Ин. 5, 19), включая всякую гадость, которые не соответствуют их нравственным и культурным представлениям и традициям».

В основе рефлексивной установки лежит идея о духе истины, который от Бога и духе лжи, который от сатаны, принятие которого принципиально верующему невозможно. Поэтому при сохраняющемся уважении к личности грешника, глубокой эмпатии в чувстве общего покаяния, принципиальным остается дух борьбы с духом лжи, порождающим греховность, разделение людей. Ценностной основой модели толерантности выступает различие добра как абсолютной ценности и зла как искажение добра, относительной ценности. Поведенческим приемом является форма обличения, которая в отличие от осуждения, говорит не о личности, а о поступках, приводящих или к безнравственности (осознанная греховность) или к неразличимости добра и зла (наивная неосознанная греховность в модели ложной толерантности). Второй рефлексивной установкой в письме является различение духа коллективизма, присущего православному сознанию и российскому менталитету и духу индивидуализма, лежащего в основе буржуазного западного сознания и идеологии. Идея о протестантском характере буржуазной этики развивается видным философом Максом Вебером. Причем прогрессивность ее доказывается Карлом Поппером в теории двух обществ – открытого и закрытого. В ииновационной модели открытого общества преодолевается традиционализм закрытого, в частности плюрализм протестантской этики заменяет ригоризм православно-католической этики. На смену убогой коммунистической идеологии закрытого общества приходит пышная либеральная западная идеология. Причем данная рефлексивная установка ложной модели толерантности оценивается богословски с догматических позиций. Раз спасение возможно только чистой верой, то можно терпимо относиться во всем поступкам человека, в том числе и безнравственным, раз они не влияют на спасение его души.

«Последнее означает навязывание исподволь совершенно иной, чуждой российскому обществу культуры, в основе которой лежит протестантская этика, культивирующая индивидуализм, вытекающий из протестантского понимания учения апостола Павла о «божественном предопределении» (Рим. 8, 29-30) и спасении каждого, уверовавшего в Бога человека одной только верой, вне зависимости от его дел и поведения (Рим. 3, 28). Вот откуда ведет начало данная философия терпимости (толерантности) к любым проявлениям человека, живущего в мире сем прелюбодейном и грешном». К идее морального ригоризма, нетерпимости к духу зла, добавляется догматический ригоризм, невозможность принятия верующему ереси, искажения догматов Церкви, ведущих к попустительству во грехе. Так усматривается линия межрелигиозного диалога православных и протестантов в письме через преодоление ложной идеологической модели псевдохристианской толерантности.

Следующей рефлексивной установкой письма является идея о системной индентичности личности (социальной, национальной, граждански-политичекой, цивилизационной) в основе которой лежит религиозная индентичность – православие. «Именно наш православный, терпеливый и многострадальный народ отвратил от западного мира множество угроз и переварил в себе и нашествие кочевников, и полчища Наполеона, и германский фашизм, и советский коммунизм, и многие другие исторические вызовы, сохранив при этом свою православную культуру и веру своих отцов – тот внутренний стержень, прочно удерживающий самобытность православной цивилизации русского народа». Без этого стержня – православия, разваливается вся цельность личности русского человека, цельность общества, его историческое сознание. Без причастности к духу православия русский человек становится беззащитным пред лицом чуждых идеологий, вер и военной агрессии. Ценностной установкой является абсолютная ценность и уникальность религиозно-национальной индентичности и превосходства ее перед ложной индентичностью толерантности, где стирается такая уникальность и теряется дух православия. Поведенческой частью данного аспекта сознания является борьба патриотизма против космополитизма, ограждение своей территории дома от чуждых гостей. В известном изречении святителя Иоанна Златоуста выражается сущность толерантности: в главном – единство, во второстепенном – многообразие, а во всем – любовь. Главное - это абсолютные ценности, догматическая вера и абсолютные нравственные нормы; второстепенное – это национально-культурные и личностные особенности, а дух Божий, дух любви покрывает несовершенство человеческой природы общения. В модели толерантности епископа Иринарха выделены все три элемента: богословская рефлексивность, остаивающая единственность догматики; ценностная идеологическая позиция, отстаивающая национально-культурное многообразие и личностная индентичность, основанная на духе любви. Ложно понятая толерантность, абсолютизирует личностный аспект(единичное) данного конструкта, в то время как адекватная модель, призывает к выявлению теоретических (богословских)(общее) и идеологических (ценностных) (особенное) оснований такой модели и рассмотрению личной позиции в контексте общественных форм (идеологии и религии). В этом заключается диалектический характер рассматриваемой модели толерантности.

Следующей рефлексивной установкой ложной толерантности является тенденция к ложному экуменизму – представление о единстве Бога в разных культурах, именах и образах, в разном религиозном опыте. Экуменическая толерантность, усматривая сакральную ценность в разных религиозных традициях, предполагает самопознание человека (дух индивидуализма) в сфере божественного, отсюда относительная истинность всех представлений о Боге. Монотеистическая толерантность опирается на первую заповедь Моисея, что есть только один Бог, открывающийся в Откровении, а все остальные боги (образы, имена, полученные в результате самопознания) ложные. Поэтому только один образ и одно имя Бога сакральны, а остальные профанны. Поэтому поведенческим ритуалом в данном случае будет форма миссионерства, проповеди истинной веры (авраамической), лежащей в основе иудаизма, христианства и ислама пред лицом ложных остальных вер других народов. Ценностной установкой будет антитеза «готовность принять другого» (в безразличии или синкретизме святости и порока) и любви к Богу и ближнему как к самому себе (в рефлексии различения добра и зла, в стремлении к святости). Идеал святости, опирающийся на первую нравственную заповедь, противопоставляется обыденному сознанию, имеющему синкретичную ложную модель толерантности. Епископ критикует здесь уже не агрессивную западную идеологию, забрасывающую нам ложную ментальность толерантности, а тенденцию собственно массового сознания, живущего по законам терпимости ко греху. Причем выделяется нравственная элитарность православной модели толерантности, ибо бороться с грехом тяжелее, чем его терпимо принять. «Всем хорошо известно, что часто злое и порочное с легкостью усваиваются человеком, в то время как для созидания в себе добродетелей, противления греху и соблазнам требуются немалые усилия и помощь Божия». Поведенческим элементом данной конструкции религиозного сознания является принцип синергии: добро человек не может сделать без Бога, совершая его ради славы Божьей; но зло он совершает сам и за него ответственен, это слава чисто человеческая. Если поступок влечет лишение благодати, он не угоден Богу; если он приносит благодать, значит намерения его были чисты и догматически правильны. Сложность заключается только в личной верифицируемости ощущения благодати, которую в прелести можно спутать с простой душевностью.

Еще один элемент противоречия, вскрываемый в письме. Он направлен теперь на обличение ложной модели толерантности в среде политической элиты, чиновников в образовании и педагогической интеллигенции. Ими создаются препятствия в преподавании «Основ православной культуры», «однако, при всем этом уже сегодня проводятся в школах нашей страны уроки толерантности по образцу школ в США и в Европе». Расползание ложной модели толерантности (синкретичная модель) вместо преодоления экстремизма и формирования гражданского общества само провоцирует появление экстремизма и разрушение в силу потери национально-культурной индентичности (рефлексивная модель) гражданского общества. Поэтому, традиционная модель толерантности, свойственная менталитету русского народа, обеспечивала и обеспечит в дальнейшем построение гражданского демократического общества, а ложная западная модель, в силу ее бездуховности выхолостит русский дух и сделает беззащитным пред эстетичными пороками Запада. Причем епископ ссылается на миролюбие и терпение русского народа, которого учить терпимости не надо.

«Наш народ учить терпению не надо. Неплохо бы другим поучиться великому терпению многонационального русского народа и преклонить колени перед ним. Не следует только испытывать терпение народное и эксплуатировать его». Поэтому учитывая, неоднозначность термина толерантности в массовом сознании, одиозное его звучание, чтобы не придавать вес этому одиозному звучанию в массовом сознании епископ предлагает не участвовать в конференциях по толерантности. Вполне эффективны апробированные формы по межрелигиозному и межкультурный диалогу, как саммит религиозных деятелей, миротворческие форумы, научно-практические богословские конференции. Отсюда практический вывод всего письма – бойкот чуждых нашему менталитету форм и моделей толерантности. «В связи с этим обращаюсь ко всем согражданам, руководителям учреждений образования и культуры, к руководителям губернской и городской администраций вникнуть в существо проблемы навязывания толерантности нашему народу – опасности этой экспансии не только для духовной и национальной, но и для государственной безопасности. Мы не можем позволить превратить нашу страну в дом псевдодуховности и терпимости! Всех православных сограждан призываю не участвовать в этих конференциях по толерантности, а родительскую общественность призываю в соответствии с российским законодательством требовать запрещения проведения уроков толерантности и других подобных им уроков без согласия родителей».

Таким образом, нельзя не признать в модели толерантности представленной епископом Иринархом традиционную модель уважительного отношения православия к другим конфессиям, поскольку она воспроизводит триадно (идея, ценность, поступок) целостный тип религиозного сознания. Оно, направлено на формирование адекватной идеологически модели толерантности исходя из православных традиций. Но, судя по пафосному эмоциональному стилю письма, исходя из нечеткости и ошибочности аргументов в некоторых случаях (например, понимание свободы совести как идеи православной духовности), данное письмо может сыграть в обыденном в нецерковном сознании или церковно-сектантском сознании обратную роль. Массовый синкретичный образ толерантности закрепится еще больше, а духовный рефлексивный не разовьется. И тогда на место духа любви, к которому призывает епископ Иринарх в конкретной общественной ситуации диалога верующих и неверующих в Бога может придти дух подозрительности и нелюбви. Теоретическое категориальное выявление общих оснований в разных конфессиональных и светских моделях толерантности позволит создать общую идеологическую основу в межкультурном диалоге и станет условием формирования духа открытости и любви.