Учимся писать отзыв
Предлагаем вниманию читателей отзыв учащейся ГУО Средней школы № 3 г. Осиповичи Арины Парахневич об эссе М. Цветаевой «Мой Пушкин» (в рамках отборочного тура Международной олимпиады «Россия и Беларусь: историческая и духовная общность» ).
Когда-то давно моя бабушка сказала: «Может быть, у тебя не будет много денег, не отчаивайся, не это делает людей счастливыми. Но ты обязательно должна встретить своего человека. Им может оказаться мама, сестра, подруга, учитель. Не важно, кто это будет. Главное — свой человек!» Тогда я не поняла этих слов. Сегодня...
Для Марины Цветаевой «своим» человеком был А. С. Пушкин. Богом, учителем, братом, другом, а самое главное и удивительное — современником. Трёхлетней девочкой, ещё не умея читать, она «познакомилась» с ним и полюбила его (я бы даже сказала: «ощутила» через его боль и страдания, впервые увидев картину Наумова «Дуэль» в комнате матери). Шестилетней девочкой увидела на рождественском вечере сцену из романа «Евгений Онегин». С этой поры Пушкин- гений, Пушкин-поэт, Пушкин-друг прорастает в ней навсегда: в каждой клеточке её человеческого и поэтического существа. С ним она пройдёт неразрывно, неизменно в течение 42 лет. И будет счастлива при всём трагизме своей короткой, очень сложной, часто непонятой современниками жизни.
В чём же сила магического взаимодействия двух великих поэтов: Пушкина и Цветаевой?
В IX классе, когда мы читали «Евгения Онегина», одним из вопросов, полученных для размышления, был такой: «Татьяна Ларина моими глазами». Как сложно сформулировать своё отношение сразу, открыто... Спасибо, всемогущий гугл! Конечно, без промедления я бросилась к нему за помощью. И, о чудо! «Мой Пушкин» Марины Цветаевой. Самой Марины Цветаевой! Это было счастье: строчка за строчкой «открывала» мне автора, «объясняла» Татьяну Ларину. Я не читала. Я «пила» из источника наслаждения...
И вот снова передо мной эссе Марины Цветаевой «Мой Пушкин». Перечитываю. Потом ловлю себя на мысли, что хожу и разговариваю с глупой улыбкой на губах. Я снова «растворилась». Что происходит? Почему боль не исключает ощущения счастья? Почему душа снова отзывается? Как создаётся такое чудо? Перечитываю ещё и ещё раз...
Эссе «Мой Пушкин» — это бесценный урок гения Пушкина ещё не окрепшей девичьей душе. Жанр эссе предполагает изложение личных впечатлений и соображений автора по конкретному поводу. Но это произведение — сердечный ожог, полученный девочкой и пронесённый через всю жизнь. (Оставленный и другим поколениям в наследство.)
В произведении чётко представлены два мира, два взгляда — маленькой девочки и зрелой женщины. Но они не противопоставлены. Они логичное продолжение друг друга. Первая часть — зарисовка из детства, воспоминание. Ощущение таинства, магии появляется в первых строках произведения. В душу ребёнка вторгается стихия пушкинского стиха. Манит и завораживает. Создаётся это состояние благодаря анафоре {«и»), стыку («скамейка», «на скамейке»; «когда скамейка», «на скамейке»). Словно образуется кольцевое замкнутое пространство. Маленькую героиню притягивает происходящее на сцене. А дальше ощущение спонтанности, детской непосредственности: «...И тут я понимаю, что рыжий кот, Августа Ивановна, куклы не любовь, что это любовь...». Вторая часть эссе — вывод, сделанный зрелой женщиной.
Обе части объединены одной темой и пафосом, понимаемым как общее эмоциональнооценочное отношение автора к ним. При этом переход от первого эпизода ко второму осуществляется по принципу подхвата и развития темы: «Мать ошибалась. Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну (и может быть, в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовь...»).
В композиционном построении эссе чётко прослеживается полифонизм. Мы отчётливо слышим два голоса и можем однозначно определить, где звучит голос ребенка, а где — взрослого.
Речь ребёнка создаётся с помощью нейтральной или разговорно-обиходной лексики: «рыжий кот», «куклы», «дура». В заключительной части видим не просто наблюдательность повествователя, а «взрослое» осмысление прожитого, поэтому и лексика другая: «онемела», «окаменела»; «путь тихий, поздний, санный». Оксюморон {«молча, полными словами»), приём уточнения («незаметно — заметно!»), фигура умолчания («...»), градация {«онемела, окаменела»), авторский неологизм {«мандаринные улыбки») словно разделяют жизнь героини на «до» и «после». Заканчивается первая часть, а вместе с ней и наивное детство.
Общая жанровая тональность эссе — лиро-эпическая с элементами драматизма. Здесь «разлита» богатая палитра различных оттенков основного тона: от наивно-детского, восторженного до спокойного, рассудительно взрослого, философского. Тональность детского восприятия создаётся с помощью неполных предложений («На скамейке — Татьяна», «Мать, по окончании», «Мать, торжествующе», «Ага, ни слова не поняла»), контекстуально-неполных («Не Русалка?», «Не Рогнеда?», «Татьяна и Онегин»), односоставных определённо-личных («Молчу»), безличных («Что мне с ней делать?»), назывных («Скамейка»).
На первый план в этой части повествования автор выводит эмоциональную оценку изображаемого: девочка потрясена увиденным, а вслед за этим и прочувствованным. Синтаксис таких предложений позволяет создать смысловую насыщенность, способность в немногих словах сказать о многом. Так достигается динамичность, сжатость речи, взволнованность лирической героини.
Но взволнована не только маленькая девочка. На фоне повторяющихся сонорных звуков [л], [м], [н], создающих покой, безмятежность детства, «врезывается» в слух сонорный звук [р]. Он открывает читателю ещё один художественный образ — образ матери: «понравилось», «торжествующе», «совершенная дура», «упрямее», «дорогу», «повторять», «не рада», «предпочли», «опозорила», «не поблагодарила». Почему так жёстко, грубо? Матери стыдно за дочь? Или она глубоко чувствует дочь? Предчувствует её судьбу, увидев безмерную остроту душевной реакции дочери? Может, потому что ещё до того, как встреча с Татьяной Лариной предопределит судьбу дочери, такая же встреча повлияла на судьбу самой матери?! Аллитерация на [р] не оставляет сомнений: матери страшно за дочь. Она уже сейчас понимает, как всё будет.
Если часть-воспоминание — это речь ребёнка со свойственной ему эпической тональностью, то затем в диалог с читателем вступает уже повествователь-взрослый, и на смену эпической тональности приходит лирическая. Одновременно с этим меняется и композиционно-речевая форма — появляется рассуждение, хотя и очень эмоциональное.
«Мой Пушкин» — проза поэта, проза, пропитанная лиризмом. Если внимательно вслушаться, можно услышать чередование двух безударных и замыкающего ударного слогов. Это позволяет определить стихотворный размер — белый анапест: «...ни тогда, ни потом, никогда не любила, когда целовались, всегда — когда расставались».
Концом строки служит тире, и сильные слоги между тире передают чеканный ритм прозы: «Никогда — когда садились», «всегда — когда расходились». Если прочитать эти строки вслух, а не про себя, отчётливо слышится распевность стиха.
Особый распев белого стиха усиливается многократной внутренней рифмой {«тогда — никогда», «когда — всегда», «скамейка — она», «ага — не поняла»), а также простой глагольной рифмой («говорил — не любил», «молчала — стояла»).
Усиливают звучание мелодичности и повторяющиеся гласные звуки [о]—[а]: «она», «молчала», «встала», «осталась», «расставались», «расходились», «стоит», «осталась». Ассонанс на [о]—[а] передаёт неизбывную боль взрослой женщины. Девочкой шести лет она заглянула в своё будущее. Взрослой женщиной стенает от безысходности — ооо-ааа.
Количество повторов в произведении таково, что практически весь фрагмент эссе состоит из настойчиво повторяющихся слов: «скамейка, на скамейке»; «встаёт, стоят»; «говорит, не говорит»; «в любовь, в любовь»; «вместе, вместе». Что это? Тавтология? Нет! Так достигается экспрессивность произведения. Слышна пульсация текста. Так мы постигаем душу самого автора — оголённую, открытую, гордую.
Но лирическая тональность второй части не в силах сдержать прорывающееся прозрение, исповедь, признание. Неслучайно фрагмент эссе заканчивается периодом. Он эмоционально воздействует на читателя. Этому способствует нарастающее напряжение при переходе от одной части периода {«Моя первая сцена была нелюбовная») к другой {«он не любил, потому и не сел, любила она...»). Лирическая героиня — дух противоречия, воплощение гордости. Первая часть периода — это констатация факта, вторая часть — называние причины... Уметь понять, принять, но остаться собой до конца. В этом вся героиня, в этом вся Марина Цветаева, в этом — идея произведения...
У каждого из нас должен быть «свой» человек. Для Марины Цветаевой таким человеком стал А. С. Пушкин. Тот, кто преподал ей «Урок смелости, Урок гордости, Урок судьбы, Урок одиночества». Тот, с кого началась Цветаева-женщина, Цветаева-поэт.
309 409
39 
