ПРЕСТУПЛЕНИЕ
КАК СПОСОБ ОСМЫСЛЕНИЯ ЖИЗНИ.
НАКАЗАНИЕ
КАК ПУТЬ ПОЗНАНИЯ СЕБЯ
(по произведениям русской литературы 19-21 вв.)
Автор: Бухарина Валентина Юрьевна, учащаяся 11 класса лингвистического профиля МБОУ «Лицей №1» города Усолье-Сибирское Иркутской области
Руководитель: Пуговкина Марина Анатольевна, учитель русского языка и литературы МБОУ «Лицей №1» города Усолье-Сибирское Иркутской области
Введение
Актуальность. Литература вообще и русская литература в частности как уникальное зеркало действительности, продолжая законы осмысления жизни, начатые Библией, постоянно обращается к проблеме преступления и наказания, так как две эти категории человеческого сосуществования с миром отражают уровень состояния добра и зла в общественном сознании, а также в жизни и судьбе отдельной личности. И преступление, и наказание становятся неким критерием исторического, экономического, политического, духовного развития общества и человека. Эти понятия нерасторжимо связаны друг с другом.
Если взглянуть на литературу трёх веков (XIX, XX, XXI), то можно выделить 3 ярких произведения, в которых изображены симптомы состояния российского общества и жизни отдельного человека в нём через преступление и наказание, поэтому именно они стали объектами нашего исследования – это «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского, «Утиная охота» А.В.Вампилова и «Бесконечность» У.Гамаюн.
Проблем. Что такое преступление? Почему и ради чего люди совершают злодеяния? Что движет человеком, идущим против закона, против людей, против себя? Вольтер говорил: «Только слабые совершают преступления: сильному и счастливому они не нужны». При каких условиях формируются слабые люди и их преступления?
Редко человек совершает преступление ради преступления. Чаще всего он решается на это из-за желания наживы, выгоды, мести, или окружающая среда побуждает людей выступить против неё.
Наказание – неизбежная кара человеку, вступившему на путь преступления, которая рано или поздно настигает его. Но у каждого это наказание своё: кто-то предстаёт перед судом, кто-то перед обществом, перед Богом, перед своей совестью.
Предмет исследования: образ героя в литературе, совершившего преступление и прошедшего путь его осмысления. Родион Раскольников, Виктор Зилов и Олег Фомин – герои произведений и своего времени. Их разделяют эпохи, они живут в разных социальных, политических системах, у каждого из них есть свой определённый набор условий жизни и личных возможностей.
Но при невероятном отличии они схожи между собой. Понять каждого из них мы можем, раскрывая образы через отношение героев к жизни, толкающему их на преступление, и наказанию, отправляющему по пути познания себя.
Все герои произведений совершают преступление: Раскольников убивает старуху-процентщицу, Зилов уничтожает всё вокруг себя, Фомин «убивает» себя, – при этом каждый из них оказывается в определённой ситуации и имеет собственные мотивы. Всех героев настигает и наказание, и каждый проходит путь постижения себя.
Новизна исследования заключается в поисках интертекстуальных связей произведений Ф.Достоевского, А.Вампилова и У. Гамаюн.
Цель исследования: сопоставить причины преступлений в исследуемых произведениях, определить общность и различие их черт, выявить индивидуальность форм и путей наказания героев и осмыслить актуальность существования данной проблемы в современном мире.
Когда мы думаем о том или ином прочитанном художественном произведении, то, как правило, прежде всего оно ассоциируется с его главными героями. Гамлет, Базаров и Обломов, Мастер и многие-многие другие не просто вошли в духовный обиход человечества, раздвинули границы его опыта, обогатив знание реальности, но стали вечными спутниками и собеседниками, соучастниками происходящих событий, посредниками между человеком и действительностью. Они живут как бы своей самостоятельной надвременной (однако и изменяющейся в разные эпохи и для разных поколений) жизнью.
Обычно литературный герой — образ человека, чью жизнь или ее отдельные эпизоды изображает автор. Он соотнесен с социальной действительностью, с представлениями о человеке в данную эпоху. Это зеркало, в которое смотрится читатель, узнавая или не узнавая самого себя, находя сходные черты или чувства, испытывая симпатию или, напротив, неприязнь. Герой воплощает авторские раздумья о мире, в отношении к нему выражается авторская система ценностей.
Литературный герой — самая живая нить, связывающая читателя с произведением, даже если характер не наделен ярко выраженной индивидуальностью, а нужен автору только для сюжетного действия.
Поразительное влияние литературных героев на реальность было отмечено еще в XIX в. А. И. Герцен писал: «Странная вещь — это взаимодействие людей на книгу и книги на людей. Книга берет весь склад из того общества, в котором возникает, обобщает его, делает более наглядным и резким и вслед за тем бывает обойдена реальностью. Оригиналы делают шаржи своих резко оттененных портретов, и действительные лица вживаются в свои литературные тени».
Литература и действительность часто обменивались образами, многие из них перетекали из одной в другую и обратно. Этот парадоксальный, но вместе с тем вполне закономерный процесс был связан именно с литературными героями — как главными, так и второстепенными.
Само понятие «герой» возникло на заре литературного развития, когда главное действующее лицо в произведении было наделено выдающимися свойствами и вело, так сказать, героическое существование, борясь с окружающими его грозными силами.
Задачи истинных писателей – отразить важнейшие, принципиальные знаки времени и описать в этом времени человека, который нередко пропадает «между строк» политики, экономики, лжекультуры. Сегодня общество деморализовано размыванием добра и зла, света и тьмы. Кроме того, «дурдом на фоне агонии века» (Л. Зорин), как воспринимают современный мир многие литературные персонажи, способствует утрате героями (как и реальными их прототипами) своего истинного «Я» и непрекращающимся попыткам, чаще тщетным, самоидентификации. К «проклятым вопросам» русской литературы «кто виноват?», «что делать?», «кому на Руси жить хорошо?» прибавился еще один вопрос-вопль «кто я?!».
Мы решили рассмотреть образы героев 3 веков через их восприятие преступления и наказания.
Родион Раскольников идёт на убийство ради великой идеи: помочь обездоленным, сделать счастливыми «униженных и оскорблённых», восстановить справедливость и поделить деньги одной никому не нужной старушонки, доказать себе, что он не «тварь дрожащая», а человек «право имеющий». "...мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Могу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли я нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?.." Убийство старухи – единственный решающий эксперимент, все разъясняющий. Высшим пунктом идеи Раскольникова является бунт вселенский, космический. "Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это не единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости взять просто-запросто все за хвост и встряхнуть к черту!" Это окончательное, последнее действие, прекращающее испокон века установленное течение жизни, коренной поворот всего бытия.
Глубочайшая уязвлённость ужасом и нелепостью мира сего родила раскольниковскую идею. Но она же и уничтожает ее до конца. Идея опровергается душой и духом самого Раскольникова (он постоянно чувствует в себе нравственное начало, заключенное в инстинктивном и неосознанном стремлении к добру), а главное – духом и нравственной силой Сони.
В душе героя происходит раскол чувств и разума. Идея убийства мучительна; Раскольников теряет покой и душевное равновесие, потому что, уничтожая социальное зло в лице Алёны Ивановны, он убивает и Лизавету, одну из тех, ради кого он пошёл на преступление.
Но в герое заложено очень много человеческих качеств, таких как сострадание, любовь к ближним, доброта, отзывчивость. Раскольников, будучи высокодуховным и страдательным образом, находящийся в постоянной динамике социального и нравственного поиска, проходит путь духовного воскрешения. Он видит, как страшен мир, и не верит в возможность изменить нравственный лик человечества ("Так доселе велось, и так всегда будет!"). Остается одно – отделиться, стать выше мира, выше его обычаев, его морали, переступить вечные нравственные законы. На такое "Преступление" способны поистине необыкновенные люди. Стать выше и вне мира – это и значит стать человеком, обрести истинную неслыханную свободу. Раскольников бунтует не только против мира, но и против Бога. В разговоре с Соней он восклицает: "Да, может, и бога-то совсем нет!".
"Конечно, - отмечал Достоевский, - мы можем ошибаться в том, что считаем великодушной идеей", но если то, что мы почитаем святынею, - позорно и порочно, то мы не избегнем кары от самой природы: позорное и непорочные несет само в себе смерть и, рано ли, поздно ли, само собою казнит себя" ("Дневник писателя").
Раскольников, не приемлющий этого мира, хочет отделиться от него бесповоротно и навсегда, но – нравственно – не может, не выдерживает одиночества, идет к Соне. Она вносит свет, восстанавливает душу, спасает Раскольникова. К последнему приходит высокий смысл человеческого бытия – сострадание к людям. Когда он идет на перекресток и целует землю, которую своим преступлением осквернил, вновь посещает его "цельное, новое, полное ощущение". Проходя жизнь страдания (истинное наказание), Раскольников открывает новый мир и путь к спасению, к выходу. Его воскресила любовь: сердце Сони заключало бесконечные источники жизни для сердца Родиона.
Раскольников, дитя огромного мрачного города, попав в Сибирь, которая стала для него спасением, оказывается в новом, необычном для него мире народной жизни, вечно обновляющейся природы. Только здесь приходит к Раскольникову возрождение, вновь и уже окончательно охватывает его "необъятное полное ощущение могучей жизни" – он обретает самого себя. Раскольников расстается со своей идеей бунта и своеволия, он выходит на тот каменистый и трудный путь, которым, не колеблясь – с мукой и радостью, идет тихая Соня. Это путь "ненасытимого сострадания".
Образ Родиона – восходящий. Автор даёт герою шанс возродиться, найти в себе истинного человека и жить по-настоящему, так, как он еще не жил. Раскольников находит силы собрать все осколки своей души, которые в конце концов соединяются в душе и сознании Раскольникова, подводя его к гармоничному сосуществованию с миром…
Виктор Зилов – трагичный образ человека, подавляемого обществом. Особенностью его жизни становится цинизм конца 60-х, прикрывающий внутреннюю опустошенность. Виктор, попадая под его влияние, не зная, что с ним будет завтра, тоже надевает этот «панцирь». Время и порядки общества, в котором он живёт, не позволяют герою проявить свои положительные качества в полной мере.
ЗИЛОВ. Брось, старик, ничего из нас уже не будет.
САЯПИН. Почему же?
ЗИЛОВ. А потому, что ты, как говорит мой папаша, ленив и развращен...
САЯПИН. А ты?
ЗИЛОВ. Я?.. (Усмехнулся.) Впрочем, я-то еще мог бы чем-нибудь заняться. Но я не хочу. Желания не имею.
Он не законченный циник, в его душе осталась доброта, Зилов ещё способен сострадать, любить, ценить красоту. Герой очень трепетно относится к природе, он не способен убить живое существо. Виктор обожает охоту только потому, что для него это возможность окунуться в иной мир, оторваться от обыденности, почувствовать себя свободным от всех проблем и просто быть счастливым: «Только там и чувствуешь себя человеком».
ЗИЛОВ. Но, учти, мы поднимемся рано, еще до рассвета. Ты увидишь, какой там туман - мы поплывем, как во сне, неизвестно куда. А когда подымается солнце? О! Это как в церкви и даже почище, чем в церкви... А ночь? Боже мой! Знаешь, какая это тишина? Тебя там нет, ты понимаешь? Нет! Ты еще не родился. И ничего нет. И не было. И не будет... И уток ты увидишь. Обязательно. Конечно, стрелок я неважный, но разве в этом дело?..
Он очень трепетно относится к птицам – потенциальной добыче, так как видит в них часть его рая.
ЗИЛОВ. Да-а. Вы правы. Утиная охота - это вещь.
ВАЛЕРИЯ. В сентябре придем на дичь, учтите.
ГАЛИНА (оживленно). Приходите. Но предупреждаю, дичь будет из магазина.
КУШАК. Ну как же так?
ГАЛИНА. А у него так. Главное - сборы да разговоры.
ЗИЛОВ. Э, не слушайте ее.
ГАЛИНА. Что, неправда? Ну скажи, убил ты что-нибудь хоть раз? Признайся! Ну хотя бы маленькую, ну хоть вот такую (показывает на пальце) птичку?
КУЗАКОВ. Ну что ты ему показываешь? Он в такую (показывает обеими руками) не попадает, а ты что хочешь?
Все смеются.
ЗИЛОВ (он доволен подарками и не обращает внимания на насмешки). Ладно, ладно. Поживем - увидим.
САЯПИН. Витя! Чтоб наверняка - стреляй по этим. (Провел пальцем по деревянным уткам.) Они не улетят.
ЗИЛОВ. Ладно. Что вы в этом смыслите?
Мечась от одного состояния души к другому, Зилов пытается найти нечто главное. Он занимается постоянным, ежеминутным самоанализом, стремясь для себя понять механизм своего расчеловечевания и обрести хотя бы подобие гармонии в душе. Гармония «себя» с «обстоятельствами» – это уже следствие. Виктор хочет «подобие жизни» (Эфрос) превратить в жизнь через внутреннюю коррекцию своего «Я». Главным в пьесе становится «борьба героя за спасение своей души» [1, 185], отчаянная, судорожная борьба человека, больного отвращением к жизни. Встречая на своём пути множество препятствий, его сила воли и характер оказываются надломленными, что приводит героя к совершению преступления – убийству… в себе человека.
«Утиная охота» — это прежде всего пьеса-исповедь, в основу которой положен не драматический, а лирический конфликт, не драматические столкновения, а сюжет лирического самоосознания. Это было по-особому важно для второй половины шестидесятых годов. Автор признавался: «Пьесу осудили люди устаревшие, не понимающие и не знающие молодежь. А мы — такие вот! Это я, понимаете?! Зарубежные писатели пишут о «потерянном поколении». А разве в нас не произошло потерь?»
Драма предполагает суд извне, лирика — осознание изнутри. Лирическая исповедь не допускает низкого саморазоблачения, драматическое действие требует конфликта, который должен быть решен на уровне любой человеческой обеспеченности. Поэтический приговор «и с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю» высок. Иудушка Головлев, Голядкин или Варравин субъектом высокой лирики быть не могут, точнее говоря, нам мешает признать за ними это право поэтическая традиция XIX века.
Исповедальное начало «Утиной охоты» погружено в человеческую стихию, которая ни на какую исповедальность традиционно претендовать не могла в силу абсолютного отсутствия нравственных исканий, и тем не менее она, эта человеческая стихия, исповедовалась, стонала, плакала, корчилась перед нами в самых подлинных нравственных муках. В пьесе возникает удивительное напряжение между самым интимным, что есть у человека, — воспоминанием, и поразительной стушеванностью, усредненностью, безындивидуальностью того, что он все-таки вспоминает. Это было одним из открытий Вампилова.
Поведение Зилова и его окружения, казалось бы, исключает возможность любого самоанализа, любого самоконтроля, но тем не менее драматург заставляет этого героя всмотреться в свою жизнь и задуматься над ней. Виктор способен на великие поступки, но его скука и небрежность в отношениях говорят о том, что при всем своем физическом здоровье он чувствует сильную душевную усталость и внутреннюю дисгармонию. Зилов, будучи личностью незаурядной, пытается самореализоваться, но эти попытки приносят окружающим и ему самому только страдания и боль. Герой не понимает того, что он сам становится причиной несчастий, и во всём обвиняет лишь близких ему людей. Он не способен искать причины в себе и, двигаясь по лёгкому пути, снимает с себя всю ответственность за происходящее.
ЗИЛОВ. Да одно к одному. А тут еще друзья меня порадовали... Еще не слышал?.. Ты знаешь, что они мне прислали?.. Венок... Венок!.. Ну натурально - для гроба, для могилы... Пошутили, мерзавцы... Тебе смешно?.. А мне, знаешь, не очень... Я человек впечатлительный, мне этот юмор теперь по ночам сниться будет... Друзья! Разве это друзья? Это оасовцы какие-то. … А я... Я так тебе скажу. После вчерашнего я остался один... Нет, чувствую, что один. И получается так, что ты - самый близкий мне человек... (Принужденно смеется.)
Зилов в пьесе бунтует против регламентированности и однообразия, и жизни, и своей работы. Как человек творческий, мыслящий, он ненавидит свою работу. Ему противно изо дня в день перекладывать бумажки из одного места в другое, рапортовать о несуществующих успехах, находиться в кругу лицемеров и обманщиков.
Зилов пренебрежительно относится к отцу, откликаясь лишь на письма о его болезни и скорой кончине («Хреновый я был ему сын. За четыре года ни разу его не навестил...»); не ценит жену, с которой прожил уже шесть лет. Постепенно Галина становится для него привычкой: она всегда рядом, всегда поддержит, всегда будет любить… Чувство собственности и страха потерять то, что тебе принадлежит, преобладает над любовью к жене. Кроме этого, Зилов, кажется, специально создает такие ситуации, чтобы Галина потеряла веру в любовь, жизнь, правду и… в него.
Этот человек, желающий совершить нечто значимое, не замечает, что это значимое свершается рядом с ним. Подобным отношением Зилов провоцирует жену сделать аборт.
ЗИЛОВ. Ну что за спешка? Что с тобой?.. Ребенок?.. Ты уверена?.. Ну и прекрасно. Поздравляю... Сын, я уверен... А как же?.. Ну рад... Да рад я, рад... Ну что тебе - спеть, сплясать?.. Увидеться?.. Сегодня увидимся. Ведь не сию же минуту он у тебя будет...
Уход Галины к другому человеку тоже был подогрет невниманием и безответственностью Зилова. Во всех сложных семейных проблемах он пытается сделать виновной Галину, осуждая ее, не замечая своей роли провокатора в происходящем.
Где-то в глубине души все же Зилов верит, что можно многое вернуть, исправить, лишь бы было желание… а желания нет, как нет и надежды на счастливую жизнь.
«Утиная охота» — пьеса, в основе которой лежит конфликт индивидуальной судьбы и общественной жизни, драма подчиненности человека обществу, трагедия личности в жестко заданных социальных обстоятельствах.
В пьесе представлена не «драма» героя, «а способ жизни, в котором драмы случаются не от активного столкновения героя с реальностью, а, наоборот, от нестолкновения и превращения жизни в некий обыденный ритуал, где полулюбовь, полудружба, занятие профессией выстраиваются в один утомительный ряд». И поэтому «Утиная охота» основывается не на опорах внешнего конфликта, а на опорах образных, почти символических. И одна из них — утиная охота.
К концу пьесы Зилов – загнанная в ловушку утка, которой необходимо сделать самый важный выбор: умереть или умертвить в себе трепетное, живое, нежное. И герой выбирает второе, решаясь на страшное злодеяние против себя.
Так читатель невольно становится свидетелем смерти одного человека и рождения другого, нового, готового теперь совершать убийство осознанно, циничного до мозга костей, для которого все утки мертвые. Это уже не человек (Виктор победил в себе Человека) – это машина, настоящий ЗИЛ... Он не нашёл в себе силы преодолеть натиск безликого общества, и теперь он будет всего лишь частью этой скучной серой массы.
Самым главным наказанием для Зилова является потеря человеческих чувств, теперь он не способен на добрые и красивые поступки, теперь он будет убивать птиц ради забавы, ради убийства.
ЗИЛОВ. Дима?.. Это Зилов... Да... Извини, старик, я погорячился... Да, все прошло... Совершенно спокоен... Да, хочу на охоту... Выезжаешь?.. Прекрасно... Я готов... Да, сейчас выхожу.
Но кто знает, может в следующий раз на месте этих беззащитных птиц окажется человек?
«Вместе с Вампиловым в театр пришли искренность и доброта — чувства давние, как хлеб, и, как хлеб же, необходимые для нашего существования и для искусства. Нельзя сказать, что их не было до него — были, конечно, но не в той, очевидно, убедительности и близости к зрителю...
Кажется, главный вопрос, который постоянно задает Вампилов: останешься ли ты, человек, человеком? Сумеешь ли ты превозмочь все то лживое, недоброе, что уготовано тебе во многих житейских испытаниях, где трудно стали различимы даже и противоположности — любовь и измена, страсть и равнодушие, искренность и фальшь, благо и порабощение...» – так скажет о творчестве Вампилова Валентин Распутин
Фомин – удивительный молодой человек с фундаментальными знаниями в области философии, программирования, религии. Он на всё имеет собственное мнение. Но также ко всем и всему имеет претензии, потому что не может принимать происходящее как должное. Это не даёт ему вырваться с бесконечной дороги познания себя и жизни.
Становление человека происходит в страшный период истории нашего государства. Конец 80-х, девяностые, нулевые - время рождения и взросления героя. Назвать эти года счастливыми сложно: безысходность семейных отношений, школа, которая ничему не учит, кроме информатики, повальное безденежье, халаты вместо зарплаты («А между тем была зима, и есть, кроме халатов, было нечего») - таковы символы эпохи перестройки. Герой сталкивается с разбродом в стране, люди не знают что делать, отрицают все ценности.
Но именно это время научило зарабатывать копейку («Каждое утро, перед школой, в час, когда дети еще спят, притиснув сон коленками к подбородку, я торопливо одевался и уходил в стужу и мрак половины шестого, чтобы где-то там, в стуже и мраке, добыть нам пропитание»), воспитывало силу воли и выносливость, заставило включить ум и сообразительность... «Нищета далеко заводит человека: нас с Сегой она завела в школьный компьютерный класс: укомплектованный по последнему слову каменного века, он стал нашей малой родиной»
Для главного героя наступает время познания себя. Он начинает задумываться о том, что у него внутри, задаётся вопросами: «Зачем я нужен? Что я могу предложить матери, сестре, жене, друзьям, жуку, Громыке, конькобежцам, планете Земля? Да ничего, кроме собственной прогнившей сердцевины. Бежать, бежать, мотать отсюда, прочь от уютных камельков и идиллических пейзажей! Изничтожить все это, выжечь жизнь напалмом!».
Осмысление себя как личности с внутренним содержанием – процесс болезненный. Не у каждого этот процесс возникает. У Фомина это приводит к тому, что он в себе убивает человека: «Я чувствовал глухое раздражение и гнусную, тяжелую дурноту, точно съел кого-то крайне ядовитого и выше меня ростом. Шел снег, мигали елки, в домах царило благолепие, а я был убийца, убийца, убийца».
Олег остро ощущает внутреннюю дисгармонию, чувствует, что в нём что-то не так и при этом не допускает и мысли о том, что в его несчастьях виноват кто-либо другой, возлагая ответственность только на себя. Не прощая ни единого собственного проступка, Олег сохраняет всё в душе и пытается найти своё наказание.
А не родился ли новый человек, который несёт на себе крест современности? Крест вины и самопожертвования? Не вещает ли он о нас, о нашем поколении и времени? Даже в имени героя есть намёк на что-то особенное. Олег – «священный, светлый». Красивое, хорошее имя большого, простого и надёжного человека. Признаки «светлый, сильный, красивый и могучий» с возрастом становятся весомее. Знаменитый представитель этого имени Вещий Олег – победитель, который упорно не верит в предсказания. Эти характеристики можно отнести и к герою повести: «По-моему, ты загнал себя в тупик. Ты ездишь по восьмерке. Наматываешь круги. Вверх-вниз по воронке», – так Сега пытается убедить друга. Но Олег это отрицает: «Это не восьмерка. По крайней мере, не та, какую ты себе вообразил».
Олег всю свою сознательную и бессознательную жизнь несёт в душе ощущение ребёнка, у которого «нет ни кожи, ни мышц, — с него содрали все спасительные покровы, оставив оголенное, пропитанное кровью страдание». Как и многие люди, герой постигает умение любить через отношение к самому близкому человеку – матери и упирается в глухую стену равнодушия. Когда же мать спустя годы пытается проявить нежность и любовь к сыну, Олег отвергает это всем сердцем: «Я слишком горячо ее любил и слишком сжился с ответным равнодушием, чтобы вот так его терять: равнодушие, по крайней мере, — это градация любви, в то время как великодушие — оскорбительное и безнравственное по своей природе чувство».
Но великодушие – это положительное моральное качество, выражающееся в бескорыстной уступчивости, снисходительности, отсутствии злопамятства, в способности жертвовать своими интересами. Олег мечется в определениях философских и христианских, так как не пропускает через себя весь их глубокий смысл. Да, великодушие может развращать того человека, который им пользуется, но того, кто отдаёт часть своего сердца другим, великодушие освобождает от мелочности, зависти и скупости, даёт силы для понимания слабостей и ошибок окружающих, дарит радость от прощения и отказа от осуждения, раздвигает горизонты собственных возможностей.
Горький детский опыт приводит к тому, что герой совершенно не верит в то, что его кто-либо может полюбить или даже просто проявить симпатию, зато он прекрасно понимает и принимает недовольство и критику: «Ты твердо знаешь, что дурен и этим защищен от лести и вежливости».
В повести поднимается проблема мальчиков, воспитанных матерями. Ребенок с изломанной психикой. Ему не приносит удовольствие то, что он имеет. Он всем родственникам бросает вызов, претензии. В поиске истины Олег не возрождает себя, а убивает. И вновь упирается в тупик ответов на вопросы, которые ставит перед собой, семьёй и жизнью.
Отношение к религии в герое закладывается с детства, когда мать ударяется в религию «с остервенелым фанатизмом раскаявшейся грешницы». Разочаровавшись в вероисповедании, Олег не верит в Бога, хотя не отрицает его существования и существования загробного мира: «Наши достоевские перепалки с Богом разворачивались во всем блеске абсурда: я взывал к скале, метался между рекой и морем и был недвусмысленно послан к черту, куда с тех пор и держал свой путь».
Религия – это протест героя против его матери, которая считала своих детей грехами прошлого и искупала их молитвами: «Религиозные распри стали неотъемлемой частью нашей жизни. Молитва в моем мятежном детском сознании приравнивалась к белому флагу, постыдной сдаче войск, тогда как честному солдату надлежит пасть на поле брани». Отрицая церковные обычаи, Олег всё же вносит некоторые элементы в свою жизнь: «Я никогда не молился. Я беспрестанно проговаривал собственную смерть, так что она, в конце концов, стала моей молитвой».
Отказавшись от религии, в поисках истины, герой обратился к философии: «Мне по наивности казалось, что это сфера, максимально приближенная к Богу». В этой сфере он находит то, что помогает ему отвлечься, но к истине он не приходит: «В Камю было слишком много Бога, чтоб быть по-настоящему безбожником, и слишком много жизни, чтобы препарировать смерть. Теоретики ничего не смыслят в практике. Но этот теоретик, в котором жизнь плескалась и перехлестывала через край, в котором жизнь лучилась, как его любимое алжирское солнце, оказался единственным, кто заболтал и убаюкал мою смерть. Сизиф спас мне жизнь без всяких преувеличений». Прочувствовав боль Сизифа, Олег понял, что противостоять безмолвной Вселенной можно.
Блуждая в бесконечности серости повседневной жизни, Фомин сталкивается с тем, что, сам того не желая, совершает преступление – сбивает на машине человека. Для него это является жутким злодеянием, за которое он жаждет наказания.
Как дальше жить, когда понимаешь: ты – убийца! Какими глазами смотреть на мир и на людей, которых любишь ты и которые любят тебя?
Совесть не даёт ему жить спокойно. Собственные тревоги и беспокойство, терзая сознание, толкают на поступки, которые раздражают и обескураживают окружение героя...
Он остаётся один на один в поисках жертвы, подтверждения своей вины и желания всё исправить. Как наказания душа требовала ада – «не тихой безысходности... В моем аду все дрожало и рушилось, и мрамористые глыбы царапали небо зазубринами, и сизые осколки гор, крошась, сходили на головы грешников снежной лавиной. Я стоял у подножья, бросая вызов стихии, но вместо гнева видел лишь издевку».
Совесть – это голос внутреннего Я, проявление нравственного чувства, способность производить самооценку совершаемых поступков.
Неслучайно сознание героя обращается к образу Достоевского – писателя, научившего «нас истине, которую мы еще не оценили в полной мере: переделка обстоятельств обязательно включает в себя момент самопеределки, момент нравственного самосознания, самоотчета, внутренней борьбы с собой, воздействия лучших сил нашей личности на ее худшие силы, умение говорить себе правду о самом себе, решимость знать и трезво видеть себя. Человек, хорошо читавший Достоевского, получает счастливую возможность избавиться от наивной простоватости в отношении к самому себе. И учит художник не бесцельному самокопанию, а такой нравственной к себе требовательности, которая исключает иллюзии, самообманы и дает бесстрашно разглядеть все косное, старое, темное, злое в отдаленных углах своей души». (В.Днепров) [9]
Но формально преступления нет и быть не может, потому что это метафорическое убийство – колёсами любимого автомобиля он проехался по себе.
Герой неравнодушно относится к смерти, жаждет и всячески стремится достигнуть её: «Меня тянуло к смерти, как тянет к недоступной, романтической возлюбленной. Я неустанно, день за днем, взбирался к ней в башню по спущенной в окно косе, и падал, не достигнув цели».
Когда невыносимо жить, каждый мечтает прервать цепь житейских бед и боли смертью, но не каждому дано решиться на последний шаг: «Оцепенев, вцепившись в заиндевелую ограду, с занесенной ногой, я обреченно подумал о том, что если жизнь столь глупа и уродлива, то какова же смерть». Герой принимает решение, но его останавливает мысль о неизбежности собственной жизни. Слабость это, трусость? Или здравый смысл?
«Хуже самоубийцы может быть только неудавшийся самоубийца». Герой, ищущий себя, пытающий познать человеческую сущность и своё предназначение, будет жить в литературе до тех пор, пока не пройдет весь путь самопознания от начала до конца, а это будет длиться бесконечно долго. Но пока есть такой герой, есть и литература, а значит и читатель, который имеет желание понять, увидеть и попытаться решить проблемы, возникающие в обществе.
Олег сам наказывает себя, он изводит своё сознание. «Пустяшная оплошность, резкое слово, небрежность, дерзость, глупость, пошлость, малодушие — все то, что память человека со временем сдает в утиль, мой алчный разум сохранял, а потом использовал как орудие для изощренных пыток». Стыд становится для Олега ужасной карой, невыносимая тревога и отчаяние – «альтернатива смертной казни, куда более жестокая и страшная, чем газовая камера или электрический стул».
Фомин другим может простить всё, так как считает себя причиной зла: «Все это следствия врожденной червоточины. Я был с изъяном с самого начала, еще в задумке: то, как я видел этот мир, никак не сочеталось с тем, что было у меня внутри, — лучистые пейзажи versus черная промоина». Он не прощает себе ни одного прегрешения, доводя до изнеможения свою душу. Для него не существовало прощения, искупление было невозможным, лишь вина, как за крупные ошибки, так и за каждую ничтожную промашку, существовала вечно: «Вина будет давить на меня, пока не раздавит совсем. Она отнимет у меня то, что еще осталось, а остались жалкие крохи. У меня нет будущего, но есть шанс спасти прошлое». Все грехи и ответственность жили в воспоминаниях, ни на секунду не отпуская и не покидая Олега, изводя и сжигая.
Фомин очень трепетно относится к окружающим его людям, близким и родным, переживая о том, что его вина отбросит уродливую тень и на них. Совершив, как герою казалось, преступление, он осознаёт, что вступил в отношения с обществом и теперь он не имеет права уходить в себя, так как должен предстать перед судом. Но для него «тюрьма — не кара, а послабление», потому что внутри него происходит расправа гораздо ужаснее и жестче.
— Есть три возможности: самоубийство, прыжок веры или принятие без смирения. Первое сомнительно, второе оказалось невозможным, остается третье — осознанный протест. Сизиф.
Теперь же я завидовал самому жалкому лузеру, самому никчемному доходяге, пропитому бомжу, смертельно больному, слабоумному, старому, разбитому параличом, отверженному, нищему, в струпьях, в пепле и навозе; я поменялся бы местами с корягой, вмерзшей в реку, с приблудным шелудивым псом, — только потому, что они не были порочны, плохи, прокляты, не совершали преступления, не были убийцей, не были мной.
Рассыпаясь на куски, его личность не может стать единым целым. Герой снова и снова попадает на круг самопознания, и мы не знаем, к чему это, в конце концов, приведёт.
Страдание — единственное, что может длиться вечно.
Я должен сам себя простить, но не умею делать этого.
— Или не хочешь. Остается только выйти на перекресток…
— Разделить ответственность? Ну нет! Мои грехи останутся при мне. Черта лысого вы от меня дождетесь этих публичных камланий! Перекресток ничего не даст. Он для тех, кто не раскаялся, а только хочет снять с себя вину. Ну да, толпа. Умиленно-благодарные зрители. Каяться, исступленно бия себя в грудь и сладострастно разрывая власяницу, — подлость и трусость!
— Да не ори ты так! Надо же. Эк тебя переклинило. Не надо покаяний… Искупление — тоже трусость?
— Искупление — это примирение с богом. А если бога нет, то не с кем и мириться.
— С самим собой.
— Вот это-то и невозможно.
— Хорошо, положим, нет искупления. А что же есть?
— Раскаяние. Презумпция вины. Подсудность без надежды на спасение. Однажды совершенное и есть ад. Поэтому да — все это кривляние не что иное, как поблажка самому себе и уход от ответственности. Изящный такой маневр. Нате, мол, мою вину, и разделите ее между собою поровну. А я пока побью челом, самозабвенно, на весь свет, покаюсь. Дешевое заигрывание с небесами!
Заключение
Для всех героев наступает время познания себя. Они задаются вопросами: Что я за человек? Какое место нашёл в жизни? Чего добился? Зачем я нужен на земле? Осмысление себя как личности – процесс болезненный. Не каждый решится пройти через это. Раскольников, Зилов и Фомин идут по пути совершения преступления.
Разные эпохи. Разные общества. Разные судьбы героев. XIX век – время духовного возрождения. XX – время убийства личности, её индивидуальности, духовности и чистоты. XXI – неопределённость: удастся ли нашему современнику вырваться из оков бесконечности обыденной жизни? По какому пути последует герой? Что ждёт его впереди?
Почему так трудно быть Человеком? Почему в поисках себя можно потерять человеческое достоинство? Что приводит людей к совершению преступления? И какое наказание их ждёт?
Произведения о героях своего времени ставят перед нами вопросы, на которые каждый должен ответить сам. Но мы понимаем, если эти вопросы существуют, значит то, что волновало людей на протяжении нескольких эпох, актуально и сегодня.
Список литературы
Бердяев Н.А. «Человек в современном мире»// «Новый мир» № 1, 1990г.
Вампилов А.В. «Утиная охота» Утиная охота: Пьеса в 3-х действиях. – Изд-во Иркут. ун-та, 1997. – 160с.
Венок Вампилову: Сборник/ Сост. Л.В. Иоффе. – Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1997. – 96с.
Гамаюн У., Бесконечность. Журнал «Знамя» 2011, №1
Горький М. «Несвоевременные мысли»// «Новая жизнь» № 195, 7 (20) декабря 1917г.// «Новая жизнь» № 93 (308), 18 (5) мая 1918г.
Гушанская Е. «Александр Вампилов: Очерк творчества». – Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1990. – 320 с.
В.Днепров «Достоевский как писатель двадцатого века»// http://www.dostoevskiy.net.ru/lib/ar/author/822
Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание», Гослитиздат, М., 1970
Иванов В.И. «Два лада русской души». Из истории русской гуманистической мысли: Осмысление русской национальной идеи и ист. судьбы России: Хрестоматия для учащихся ст. кл. общеобразоват. учреждений/ Сост., авт. вступ. ст. и примеч. А.Ф. Малышевский. – М.: Просвещение, 1999. – 271с.
А. Камю «Миф о Сизифе»// http://www.philosophy.ru/library/camus/01/4.html
Мир Александра Вампилова: Жизнь. Творчество. Судьба: Материалы к путеводителю/ Сост. Л.В. Иоффе, С.Р. Смирнов, В.В. Шерстов; Вступ. ст. В.Я. Курбатова. – Иркутск: Издание ГП «Иркутская областная типография №1», 2000. – 448с., ил.
Парулава Саломе, "Проблема кризиса интеллигенции в образе В.Зилова" (по пьесе А.Вампилова «Утиная охота»), III курс (11 класс) экономико-математического профиля, МОУ «Лицей №1» г. Усолье-Сибирское// http://vampilov2007.narod.ru/afischa/rezerv.htm
Райнхард Лаут. Философия Достоевского в системном изложении. М., 1996 г.
Соколов А.В. «Формула интеллигентности»// «Вопросы философии», 2005г.
Философский словарь. Под ред. М.М. Розенталя и П.Ф. Юдина. – М.: Политиздат, 1963. – 544 с.
Энциклопедический словарь юного литературоведа. Сост. В.И. Новиков, Е. А. Шкловский. — 2-е изд., доп. и перераб. — М.: Педагогика-Пресс, 1998. 424 стр.: ил.
Энциклопедия мысли: Сборник мыслей, изречений, афоризмов. – М.: ТЕРРА; «Книжная лавка – РТР», 1996. – 496с.
Юрьева О.Ю. Русская литература XIX века. Иркутск, 2000 г.
Юрьева О.Ю. Символико-философский смысл названия романа Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»//Теория литературы в школе: Поэтическое слово. Иркутск, 1996 г.
Цитаты
ЗИЛОВ. Не могу. Сентябрь - время неприкосновенное: охота.
ЗИЛОВ. Плевать. (Надевает плащ.) Такие девочки попадаются не часто. Ты что, ничего не понял? Она же святая... Может, я ее всю жизнь любить буду - кто знает. (Идет к двери.)
ГАЛИНА. Брось. Хватит тебе прикидываться. Куда я еду, к кому - тебе это все равно. И не делай вида, что тебя это волнует. Тебя давно уже ничего не волнует. Тебе все безразлично. Все на свете. У тебя нет сердца, вот в чем дело. Совсем нет сердца...
Зилов (трясет ее). А у тебя, дрянь такая, у тебя есть сердце? А? Где оно? Где оно, я тебя спрашиваю? Покажи мне его, если оно у тебя есть!
ГАЛИНА. Пусти меня... Пусти.
ЗИЛОВ. Ах, ты торопишься... Я понимаю, тебе не терпится наставить мне рога... Ну уж нет, Черт возьми! (Тащит ее в другую комнату.) Не так-то это просто! (В другой комнате усадил ее на стул.) Сядь и не шевелись! Шлюха! (Выходит на балкон, кричит.) Эй, шеф!.. Шеф!.. Эй! Будьте любезны, позовите водителя!..
ЗИЛОВ. Нет, больше не могу... Знаешь, Дима, я плохой охотник, но, видит бог, я неплохой товарищ, я бы не стал, как ты... Нет, ждать не буду... Не могу... Ладно, бог с тобой и с твоим мотоциклом... Да, прямо сейчас... Да, по дождю... Как-нибудь... До Ключей автобусом, а там пешком... Да так. Не знаешь, как ходят пешком?.. Правильно, значит, ты еще не забыл... Что?.. Лодка?.. Как всегда - пожалуйста... Ну моя, ну и что из этого? Пополам, как обычно... Да нет, лодки мне не жалко, зря беспокоишься... Минутку, Дима, минуточку!.. Я хотел тебя спросить... спросить... подожди... Да! Слушай, не ты ли это двинул мне вчера по скуле?.. Да вот никак не вспомню... Да нет, при чем тут подозрения, просто спрашиваю... Ну если б знал, не спрашивал бы... Ну извини, не придавай этому значения... Да так, интересно все-таки... Ладно, извини еще раз - не обижайся... Ладно, там увидимся... Увидимся... Привет. (Положил трубку. Собирается. Сел, натягивает сапоги.)
ЗИЛОВ. Поссорился?.. Вроде бы да... А может, и нет... Да разве у нас разберешь?.. Ну вот мы с тобой друзья. Друзья и друзья, а я, допустим, беру и продаю тебя за копейку. Потом мы встречаемся и я тебе говорю: "Старик, говорю, у меня завелась копейка, пойдем со мной, я тебя люблю и хочу с тобой выпить". И ты идешь со мной, выпиваешь. Потом мы с тобой обнимаемся, целуемся, хотя ты прекрасно знаешь, откуда у меня эта копейка. Но ты идешь со мной, потому что тебе все до лампочки, и откуда взялась моя копейка, на это тебе тоже наплевать... А завтра ты встречаешь меня - и все сначала... Вот ведь как. А ты говоришь поссорился... Просто я не желаю их видеть.
ЗИЛОВ. Ладно... Говоря по совести, этот кабак мне опротивел. Мы не увидим его целый месяц. И слава богу... Итак, за утиную охоту. (Выпивает.) У меня предчувствие, что на этот раз мне повезет.
ОФИЦИАНТ. Предчувствия - побоку. Если не можешь стрелять, предчувствия не помогут. Как мазал, так и будешь.
ЗИЛОВ. Дима, ну сколько я могу мазать? Неужели и в этот раз?
ОФИЦИАНТ. Витя, я тебе сто раз объясняю: будешь мазать до тех пор, пока не успокоишься.
ЗИЛОВ. Да что это такое? "Не волнуйся", "успокойся"! Дима, шутишь ты надо мной, что ли? Я понимаю, нужен глаз, рука, как у тебя...
ОФИЦИАНТ. Витя, глаз у тебя на месте, и рука нормальная, и все ты понимаешь, но как дойдет до дела - ты не стрелок. А почему? Потому что в охоте главное - это как к ней подходить. Спокойно или нет. С нервами или без нервов... Ну вот сели на воду, ты что делаешь?
Зилов (поднялся). Как - что я делаю?
ОФИЦИАНТ (перебивает). Ну вот. Ты уже вскакиваешь, а зачем? Ведь это все как делается? Спокойно, ровненько, аккуратненько, не спеша.
ЗИЛОВ. А влет? Тоже не спеша?
ОФИЦИАНТ. Зачем? Влет бей быстро, но опять же полное равнодушие... Как сказать... Ну так, вроде бы они летят не в природе, а на картинке.
ЗИЛОВ. Но они не на картинке. Они-то все-таки живые.
ОФИЦИАНТ. Живые они для того, кто мажет. А кто попадает, для того они уже мертвые. Соображаешь?
Зилов (легкомысленно). Ясно... Выпью-ка я еще. За то, чтоб не волноваться. (Выпивает.) На этот раз все будет вот так. (Показывает большой палец.) Ты увидишь...
ЗИЛОВ (вслед уходящим). Вот и прекрасно! Катитесь к чертям собачьим! Знать вас больше не желаю! Подонки!.. Алики! Чтоб вам пусто было! (Наливает себе водки и залпом выпивает. Только сейчас он окончательно пьянеет. Обращаясь к Ирине.) И ты убирайся вместе с ними.
ОФИЦИАНТ. Кого-кого, а девушку ты зря обижаешь. С такой милой девушкой я бы на твоем месте так не разговаривал.
ЗИЛОВ. А ты еще кто такой?.. Ах, лакей... И ты туда же? Ну и хватай ее, если она тебе нужна. Мне плевать... Она такая же дрянь, точно такая же. А нет, так будет дрянью. У нее еще все впереди...
КУЗАКОВ. Труп. Берем его под руки.
САЯПИН. Труп?
КУЗАКОВ. Ну да, покойник. Боюсь, что нам придется его нести.
САЯПИН (потирает руки). Покойничек! (Смеется.) У меня блестящая идея! (Смеется.) Завтра мы ему устроим!
КУЗАКОВ. Что устроим?
САЯПИН. Вот такой (показывает большой палец) сюрприз! Он нам устроил сегодня, а мы ему устроим завтра! Покойничек! (Хохочет.) Пошли!
1 438
43 610 
