Судьба и стихи А. Ахматовой

Судьба и стихи А. Ахматовой

Лирика А.А. Ахматовой. Любовь — это главная тема ее раннего творчества. Чувство это уже в первых сборни­ках - «Вечер» (1909-1911), «Четки» (1912-1914) - про­является драматически. Ахматова признавалась: «Стихи — это рыдание над жизнью». И, как всякое «рыдание», поэзия Ахматовой скорбна, высоко прозаична, трогатель­но проста. Не случайно Ахматова, примкнувшая к акмеи­стам, разделяла их убеждения в том, что поэзию следует сблизить с жизнью. Любовь уже в ранних ее сборниках - чувство абсолютно земное, лишенное мистической потусторонности. Она не плетет «дамских кружев» в своей по­эзии, уже в ранней лирике у нее есть дар передавать слож­нейшие психологические состояния любви через предме­ты, вещный мир, через жесты, детали. Само любовное чувство в сборнике «Вечер» сюжетно не развивается. Но конфликт любовного треугольника художнически многогранно исследован («И когда друг друга проклинали...», «Любовь», «Сжала руки под темной вуалью...», «Сердце к сердцу не приковано...», «Песня последней встречи»).

Сборник «Четки» (1914) открывается эпиграфом из Баратынского:

Прости ж навек! Но знай, что двух виновных,

Не одного, найдутся, имена

В стихах моих, в преданиях любовных.

Он (эпиграф) стягивает к себе семантику всего цикла, задает ему страсти и страстности еще не отстоявшейся муки любовного разрыва. Житейским контекстом этих сти­хотворений был разрыв Ахматовой с ее мужем Гумилевым («У меня есть улыбка одна...», «Столько просьб у люби­мой всегда!..», «Проводила друга до передней.,..»).

При драматизме чувств лирической героини цикла в нем нет падения в надрывность, в пустоту. Традиционно считается, что этот сборник — самый декадентский у А. Ахматовой. На наш взгляд, в нем нет эстетской высп­ренности. Об этом убедительно говорит стихотворение «Не будем пить из одного стакана...». В нем есть попытка внут­ренней гармонизации потаенной любви лирической герои­ни и мира конкретных человеческих отношений, В этом сборнике намечается та нравственная взыскательность, которая получит развитие в следующих циклах. В стихотворении «Ты знаешь, я томлюсь в неволе...» возникает оппозиция любви-неволи лирической героини, ее завороженности этим чувством («О смерти Господа моля...») и изначально простой и вечно правой жизни с «запахом хле­ба», с «журавлем у ветхого колодца», с «осуждающими взорами спокойных загорелых баб». В этом же сборнике намечается важный для Ахматовой мотив Божьего наказания (в стихотворении «Помолись о нищей, о потерянной...»). Это наказание воспринимается ею традиционно православно: испытание Духа, крепости человеческой.

Лишь немногие из современников Ахматовой уловили новизну следующего ее сборника — «Белая стая» (1914— 1917). Среди них был О.Э. Мандельштам, отметивший «иератический» (жреческий) стиль его. А между тем есть основания полагать, что именно с этого цикла начинается поворотный момент в творчестве Ахматовой. Происходит окончательное утверждение женщины не в качестве объекта любовного чувства, а в качестве лирической героини. Поэтому здесь важен образ возлюбленного. Само любовное чувство героини нравственно взыскательно. Эта нравствен­ная взыскательность детерминируется всем комплексом христианских, культурных, эстетических воззрений, вос­принятых и освоенных Ахматовой глубинно.

Уже О.Э. Мандельштам отмечал: «Ахматова принесла в русскую литературу всю сложность и богатство русского романа XIX века. Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развила с оглядкой на психологическую прозу». Стихотворениям Ахматовой присуща сюжетность («Черная вилась дорога...», «Побег» и др.), разнообразие и тонкость лирических переживаний. Любовь главенству­ет в цикле, но лирическая героиня цикла внутренне не изменилась. Реально ощущение ее независимости от дик­тата всепоглощающего чувства «жестокой юности». Изме­няется и пространство цикла: оно становится глубже и шире, он «впускает» в себя свежий ветер, поля и каналы Петербурга. Но это не просто «география». В нем есть стихотворение, которое констатирует изменение духовного пространства цикла:

О, есть неповторимые слова,

Кто их сказал — истратил слишком много.

Неистощима только синева

Небесная, и милосердье Бога.

В цикле исчезает «псевдосложность» юности, уже осмыслены вечные ценности: свобода, жизнь, смерть; поэто­му даже в стихах, которые развивают круг привычных любовных тем (ожидание счастья, встречи, разлука, «по­таенная» любовь, грусть о прошлом), мы обнаруживаем новые качества лирической героини: достоинство страда­ния, любви, способность и возможности соотносить свое чувство с простором мира («Ведь где-то есть простая жизнь и свет...»), с требованиями христианской морали («Бо­жий Ангел, зимним утром...», «Мне не надо счастья ма­лого...»), с судьбой своей Родины («Молитва», «Июль 1914»), с назначением поэта и поэзии («Муза ушла по дороге...», «Был блаженной моей колыбелью...»).

Именно в этом цикле мы находим переживания траги­ческой судьбы России в предчувствии бед Первой мировой войны с элементами христианской эсхатологии («Июль 1914», «Тот голос, с тишиной великой споря...», «Памяти 19 июля 1914»). Ахматова приобщается к общей беде и судьбе России. А это свидетельство смещения акцентов, появления смысловых доминант, которые сообщают «Белой стае» глубину и разнообразие ассоциаций, мощно развернутых в дальнейшем творчестве («Поэма без героя»), поворота к эпическому освоению мира, к народности.