Тренинг-клуб "Готовимся к итоговому сочинению". Читаем рассказ Майка Гелприна "Свеча горела"

Майк Гелприн «Свеча горела»

Подходит для аргументов по темам:

• Чем руководствуются люди, принимая решения на жизненном пути?

• Что направляет человека на жизненном пути?

• Как обрести счастье?

• Какие цели важно ставить на жизненном пути?

• Каковы цель и смысл жизни человека?

• Всегда ли технический прогресс приносит человечеству пользу?

• Какое влияние развитие технологий оказывает на общество?

• Как меняются люди в условиях технического прогресса?

• Как сохранить духовность в условиях технического прогресса?

• Технический прогресс – зло или благо?

• Чем опасен технический прогресс?

• Каким должен быть технический прогресс?

• Как на современное поколение влияют технические открытия нашей эпохи?

• Может ли научный прогресс привести к катастрофе?

• Согласны ли Вы с тем, что развитие цифровых технологий приводит к дефициту живого общения?

• Какое преступление можно назвать преступлением против человечества?

• В какой книге изображён портрет современного поколения?

• Как литература влияет на личность? Какую роль чтение художественной литературы играет в становлении личности?

• Могут ли новые технологии заменить книгу (литературу)?

• Какова роль книги в духовном развитии человека?

• Бывает ли общественное мнение ошибочным?

• Как человек может сделать мир вокруг себя лучше?

• Что делает человека подлинно счастливым?

Несколько слов об авторе

Страна: США 
Родился: 1961-05-08 
Псевдонимы: Джи Майк

Биография:
Майк Гелприн, известный также и под псевдонимом Джи Майк, родился 5 августа 1961 года в Ленинграде. Окончил Ленинградский политехнический институт в 1984 году по специальности «инженер-гидротехник». В 1994 году переехал на постоянное место жительства из Санкт-Петербурга в Нью-Йорк. Сменил множество работ и профессий. Живёт в Бруклине.

Литературное творчество Гелприн начал в 2005 году как автор юмористических рассказов, однако быстро переключился на фантастику. Его рассказы и повести появлялись в российских журналах «Веси», «Уральский следопыт», «Мир фантастики», «Полдень ХХI век», в украинских «Пороге» и «Реальности фантастики», американских «Чайке» и «Я», немецком «Партнер-Норде» и других. 

Гелприн является представителем екатеринбургского журнала «Веси» в США.

Читаем рассказ

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.

— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?

Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло сердце, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?

— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.

«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.

— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?

— Я, собственно… — собеседник замялся.

— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…

— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.

— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.

— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.

— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».

Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.

— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?

Максим помялся, осторожно уселся на край стула.

— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.

— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.

— Нигде? — спросил Максим тихо.

— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?

— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.

Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!

— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.

— У вас есть дети?

— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?

— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.

— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.

— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?

Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.

— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература — это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.

— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.

«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».

Лермонтов «Мцыри».

Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…

Максим слушал.

— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.

— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.

Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.

Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.

Классика, беллетристика, фантастика, детектив.

Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.

— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.

— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.

— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.

— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.

— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?

— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.

— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?

— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.

— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.

— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?

— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.

— От… От кого?!

— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.

Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.

— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?

Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.

— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

Несколько слов о произведении

Этот рассказ написан в 2011 году и относится к жанру антиутопия.

Антиутопия – это произведение, в котором изображается социальная и техногенная катастрофа, крах общественных идей, разрушений иллюзий и идеалов.

События рассказа происходят в будущем. Мир, изображённый писателем, практически полностью поглощён роботами, техникой и электроникой. За этими машинами, которые проникли во все сферы жизни, не осталось самого главного, действительно важного для человека, - души и чувств. Даже в школе детей обучают исключительно техническим дисциплинам: кибернетике, физике, робототехнике. Всё искусство умерло: литературу, музыку, живопись вытеснила робототехника. Книги стали редкостью. Литература не ужилась с прогрессом.

«… литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд».

Люди забыли, что книга является учителем мудрости, передаёт опыт, накопленный предшествующими поколениями, воспитывает, прививает нравственные нормы уже в раннем детстве. Главный герой этого рассказа – Андрей Петрович, учитель литературы, по факту – никому не нужного предмета. Автор рассказывает нам о жизненном пути учителя (эту информацию можно использовать к темам, связанным с жизненным путем, смыслом и целями человеческой жизни). Андрея Петровича давно уволили со школы только за то, что он преподаёт предмет, в котором общество уже не нуждается и ему прямо об этом говорят.

«Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.

- Вы слишком узкий специалист, - сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями.

- Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники – вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на наш век… Как вы полагаете?»

«Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их».

Он живет на пособие для безработных, его кормят книги, которые н продает коллекционерам. Для человека, влюблённого в литературу, такая жизнь просто немыслима. Большинство людей не осознают проблемы, а Андрей Петрович понимает важность и необходимость изучения литературы в эпоху господства научно-технического прогресса. Цель его жизни, его миссия - передать другим свои знания по литературе.

«Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть».

Поэтому несмотря на стремительный прогресс, который на своем пути уничтожает всё духовное, Андрей Петрович всё равно выставляет объявление о своих частных уроках по литературе. И когда за очень долгое время, 12 лет, впервые звонят по поводу уроков, он не верит своему счастью и готов даже бесплатно обучать, потому что у него нет цели обогатиться за счет занятий, его главная миссия – сохранить и передать другим людям свои знания. Когда появляется ученик, «Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл». Робот-гувернёр Максим в тайне от своих хозяев нашел Андрея Петровича и договорился с ним об уроках. Он хотел передать полученные знания детям хозяев. Не зная, что перед ним робот, Андрей Петрович делится с Максимом не только своими знаниями о литературе, но и своими представлениями о жизни,об окружающей действительности.

«Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия – в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… - Андрей Петрович махнул рукой. – Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература».

«В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал – стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем – люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше – за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.

Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший лоб.

- Мне нелегко об этом говорить, - сказал он наконец. – Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла, потому что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!»

«Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, - с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, - в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ -439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизован… Общественность обеспокоена проявлением…Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Итак, мы видим, что бездуховное общество, народ, превратившийся в роботов, уничтожил одухотворенного робота, ставшего человеком, ценой своей собственной жизни робот приобщил детей человека к разумному, доброму, вечному, не допустил гибели литературы, скажем так. Для Андрея Петровича исчезновение Максима, а затем и осознание, что все это время он работал с роботом, стало настоящей трагедией.

«Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.»

Остановил его только звонок в дверь.

«Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.

- Вы даёте уроки литературы? – глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.

- Что? – Андрей Петрович опешил. – Вы кто?

- Я Павлик, - сделал шаг вперёд мальчик. – Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.

- От… От кого?!

- От Макса, - упрямо повторил мальчик. – Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

- Мело, мело по всей земле во все пределы! – звонко выкрикнула вдруг девочка.

Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.

- Ты шутишь? – тихо, едва слышно выговорил он.

- Свеча горла на столе, свеча горела, - твёрдо произнёс мальчик. – Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?

Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.

- Боже мой, - сказал он. – Входите. Входите, дети».

Строчка из знаменитого стихотворения Бориса Пастернака имеет здесь свой особый смысл. Свеча – это символ надежды, символ тепла и уюта, символ веры, знак блуждающему во тьме и символ течения времени. Человек, как горящая свеча, способен выстоять при любых обстоятельствах. Этот эпизод и эта строка очень важны для этого рассказа, потому что любовь к чтению, любовь детей к литературе – это залог их духовности, это надежда на то, что литература и книга будут жить.

Итак, к каким выводам можно прийти в сочинениях?

Выводы:

1. У каждого человека свой жизненный путь, своя миссия. Именно она позволяет человеку не сбиться с пути, достичь поставленной цели.

2. Развитие технологического процесса не всегда влияет положительно на общество. Инновации способны вытеснить духовные ценности, уничтожить в человеке способность к взаимодействию с книгой, музыкой и т.д., поэтому очень важно относиться к происходящим в мире и обществе изменениям осознанно, правильно расставлять приоритеты. Разумно пользуясь новейшими достижениями технологий, не забывать о нравственных ценностях. «Свеча горела» - это грустный рассказ о будущем, которое непременно ждёт наше общество, если мы не научимся ценить, понимать и любить литературу. Если мы утратим интерес к литературе, чтению, к книге, мы утратим себя…

3. Отказ от литературы – преступление против всего человечества, которое неизбежно приведёт к страшным последствиям: бездуховности, потере нравственных ориентиров, падению нравственности, утрате истинных ценностей.

4. Книга (литература) играет очень важную роль в духовном становлении личности, влияет на самоопределение человека.

5. Каждый человек должен осознавать ответственность за то, что происходит в его стране, и стремиться принести пользу будущим поколениям.