Б. К. Зайцев. Родился в Орле – похоронен под Парижем

В середине 1920-х годов, уже в парижской эмиграции, русский литератор Борис Константинович Зайцев однажды вдруг ясно припомнил тот день и час, когда его впервые пронзило чувство несовершенства этого мира. Ему, учащемуся калужской гимназии, было тогда одиннадцать лет.

Борис Константинович Зайцев

(29 января [10 февраля] 1881, Орёл – 28 января 1972, Париж)

«Так встретил я впервые казнь»

«Я носил ранец и длинное гимназическое пальто с серебряными пуговицами. Однажды, в сентябре, нагруженный латинскими глаголами, я сумрачно брёл под ослепительным солнцем домой, по Никольской. На углу Спасо-Жировки мне встретился городовой. На верёвке он тащил собачку. Петля давила ей шею. Она билась и упиралась, и жалобно волочилась по канаве рядом с тротуаром. В те годы я был очень робок. Всё-таки побежал за городовым, пробормотал что-то вроде: «Куда вы её тащите?» Городовой посмотрел равнодушно и, скорей, недружелюбно: «Известно куда. Топить». «Послушайте… – залепетал я. – Отпустите её, за что же так мучить?» На этот раз городовой сплюнул и мрачно сказал: «Пошёл-ка ты, барин, в …».

Немолодой уже Зайцев записал в дневнике (эти фрагменты вошли потом в автобиографическое повествование «Дни»): «Я хорошо помню тот осенний день, пену на мордочке собаки, пыль, спину городового и ту клумбу цветов у нас в саду на Спасо-Жировке, вокруг которой я всё бегал, задыхаясь от рыданий. Так встретил я впервые казнь. Так в первый раз возненавидел власть и государство. С тех пор мои любви и нелюбви менялись и слагались, но через всё прошла и укрепилась безграничная ненависть к казни».

Быстро освободившись от искушения победить несправедливость революционным заговорщичеством (Зайцев-студент одно время был близок к эсерам), Борис Константинович рано решил посвятить себя литературе. В самые первые годы двадцатого столетия недоучившийся студент Горного института и юридического факультета Московского университета, начинающий литератор Борис Зайцев с головой окунулся в мир литературной богемы. Позднее, в эмиграции, он напишет, что окружавшие его тогда писатели, художники и, конечно, он сам мало отдавали себе отчёт об истинном состоянии России. Увлечённые интенсивностью жизни, люди его поколения и круга не смогли, например, распознать великий, но и трагический феномен так называемого «русского Ренессанса», частью которого сами являлись.

Итальянское откровение

Большое значение в становлении литературного таланта Бориса Зайцева имело его приобщение к европейской культуре и, в первую очередь, к культуре Италии. В 1904 году он вместе с женой Верой Алексеевной (дочерью А. В. Орешникова, хранителя Исторического музея) впервые побывал во Флоренции, городе, ставшем, по собственному признанию, его «второй родиной». Тогда же он выбрал себе на всю жизнь духовного водителя – им стал гениальный поэт и несчастный скиталец Данте Алигьери. Сам Борис Константинович неоднократно писал о той «почти религиозной роли», которую Италия сыграла в жизни его и других людей его круга: «Мы любили свет, красоту, поэзию и простоту этой страны, детскость её народа, её великую и благодатную роль в культуре. То, что давала она в искусстве и в поэзии, означало, что есть высший мир. Через Италию шло откровение творчества». Можно сказать, что Борис Зайцев стал одним из интеллектуальных лидеров важного для русского Серебряного века процесса – во многом спонтанного, но со временем всё более акцентированного. Это характерный процесс размежевания двух пространств – «пространства власти» и «пространства культуры», создающегося в значительной степени переживаниями «паломничеств» в Европу. То было движение, однозначно плодотворное для самоопределения русской культуры, но весьма неоднозначное для российской политики. Ведь значительная часть творческих сил периодически (и иногда надолго) как бы самоустранялась с арены политики, оставляя «один на один» официозное охранительство и нарастающий русский радикализм – другими словами, реакцию и революцию.

Для Зайцева «политика» и «культура» – метафизически разнородные субстанции. Первая, как правило, нивелировка, усреднение, забалтывание и омертвление смыслов. Вторая, напротив, созидание, творчество, жизнь. Борис Зайцев, либерал-христианин по натуре и умонастроению, свято ненавидевший фальшь имперского официоза, недолюбливал и «либеральствующую общественность».

При всём этом Борис Зайцев, очевидно, не интеллектуальный сноб и не воинствующий эстет. Он ищет реальных полнокровных проявлений культуры победившей и побеждающей. В России он видит прямо обратное: победу над творчеством и культурой «идеи власти» в разных её ипостасях. В Италии и, в первую очередь, во Флоренции его особенно привлекает то обстоятельство, что здесь «идея культуры» оказалась настолько сильна, горда и независима, что способна великодушно принять и вместить и саму политику, – когда-то, между прочим, предельно «тёмную», кровавую и тираническую.

Культура и диктатура

В 1915 году Борис Зайцев издаёт свой знаменитый роман «Дальний край», в котором Италия и, в первую очередь, Флоренция, являются не просто фоном, а важным содержательным элементом действия.

Летом 1916 года тридцатипятилетний Борис Зайцев («ратник ополчения второго разряда») был призван в армию, а в декабре стал юнкером ускоренного выпуска Александровского военного училища. В июле 1917 года артиллерийский прапорщик Зайцев, тяжело заболевший пневмонией, получил отпуск и приехал для лечения в имение отца Притыкино (Каширский уезд Тульской губернии). Именно там он с опозданием узнал о большевистском перевороте: «Мне не дано было ни видеть его, ни драться за свою Москву на стороне белых».

Отношение Бориса Зайцева к большевистскому перевороту понятно: он воспринял его как тотальную победу в России «идеи власти» над «идеей культуры». Но то, как остающийся пока в России Зайцев защищал этот сильно сократившийся плацдарм культуры в окружении наступающего пространства новой власти, заслуживает уважения и восхищения.

В ноябре 1917 года Борис Зайцев, один из самых авторитетных русских писателей, активно включился в общественную и литературную жизнь Москвы. 16 ноября 1917 года Зайцев публикует получившее широчайшую известность Открытое письмо наркому Луначарскому, которое стало своего рода манифестом о необходимости решительного размежевания русской культуры и большевистской диктатуры.

Революционные и первые послереволюционные годы были драматическими для Зайцева. В Февральскую революцию был растерзан бесчинствующей толпой его племянник Юрий Буйневич – офицер Измайловского гвардейского полка. Через два года умер отец. Чекистами был арестован и расстрелян его пасынок Алексей Буйнов. В первые послереволюционные годы ушли из жизни друзья Зайцева – Л. Андреев, С. Глаголь, Ю. Бунин, В. Розанов, А. Блок.

В Совдепии не выжить

Поразительно, но время показало, что до поры предельно аполитичный литератор Зайцев, обожатель Италии и апологет высокой культуры, на всех жизненных развилках занимал принципиальную политическую позицию. В 1921 году, вопреки интригам некоторого количества большевистствующих литераторов, Зайцев был подавляющим большинством голосов избран председателем московского Союза писателей. Летом того же года он вошёл во «Всероссийский комитет помощи голодающим» (Помгол). Через несколько недель был арестован ВЧК по обвинению в «антисоветской деятельности», но вскоре выпущен. Для развлечения Зайцев и другие заключённые читали в лубянской камере друг другу лекции на темы литературы и искусства. А потом пришло «знамение свыше», подтвердившее, что в момент жизненного выбора он, русский литератор Борис Зайцев, нашёл единственно верный путь культурного самостояния. Весной 1922 года писатель тяжело заболел в Москве сыпным тифом, двенадцать суток находился без сознания – врачи считали положение безнадёжным. Выживать людям с такой репутацией и такого масштаба, как Борис Зайцев, в Совдепии становилось всё менее возможным. «Пространство власти» исторгало из себя неугодных. Оставалось по сути два выхода: добровольный или принудительный отъезд из страны. Летом 1922 года Зайцев с женой и десятилетней дочерью Натальей выехал за границу. Официально – для лечения, но, как оказалось, навсегда.

После лечения в Германии Б. К. Зайцев осенью 1923 года провёл три месяца в Италии: группа русских лекторов-эмигрантов (в неё кроме Бориса Константиновича Зайцева входили также Николай Александрович Бердяев, П. Муратов, М. Осоргин, С. Франк, Б. Вышеславцев и др.) была приглашена в Рим славистом Этторе Ло Гатто. Встретились русские изгнанники, люди «одной крови». Ситуация в России не позволила Зайцевым вернуться. Не реализовались и их планы обосноваться в любимой Италии – помешала муссолиниевская диктатура. Но всё же эмиграция оказалась для Бориса Зайцева плодотворной в творческом отношении. Он написал несколько романов, беллетризованные биографии Василия Андреевича Жуковского, Ивана Сергеевича Тургенева, Антона Павловича Чехова, большое количество рассказов и мемуарных очерков. В годы Второй мировой войны в оккупированном немцами Париже он снова возвращается к переводу «Ада» Данте, работать над которым начал ещё в России в разгар Первой мировой.

Христианский либерал

Бориса Зайцева принято считать «крупнейшим русским религиозным писателем». Это, безусловно, верно. Будучи, несомненно, искренне верующим христианином, Зайцев был и до конца жизни остался христианским либералом. Взыскуемая им «христианская общность» не была безличностной корпорацией, нивелирующей и растворяющей в себе человеческие индивидуальности. Подобно позднему Герцену, Зайцев, судя по всему, мечтал о такой христианской общности, в которой, напротив, личность способна была найти наивысшее выражение. Девизом Зайцева был сформулированный им самим тезис: «Да не потонет личность человеческая в движениях народных!» Важно учитывать, что источником религиозности в творчестве Зайцева во многом также стала… Италия. Прорыв италофила Зайцева к образу Святой Руси в эмиграции не был внезапным и одномоментным. Представляется, что важнейшим мостиком в религиозном обновлении писателя стали размышления об итальянском городке Ассизи – родине святого Францисска. Когда-то во время одного из своих итальянских паломничеств Борис Константинович вместе с Верой Алексеевной посетили по дороге из Римини в Перуджу этот умбрийский городок и оценили его потаённо-мистическую суть. Без учёта работ Бориса Зайцева об Ассизи и святом Франциске невозможно понять его позднейшие «паломнические очерки» о посещении православных святынь Афона и Валаама, его знаменитую работу о святом Сергии Радонежском и т. д.

Ушёл, что-то себе напевая…

Вера Алексеевна Зайцева скончалась в Париже в 1965 году. В течение восьми последних лет она была разбита параличом – духовной опорой Зайцевым в те годы служили воспоминания о совместных поездках в Италию…Борис Константинович прожил ещё семь лет. За несколько месяцев до смерти произошла трагикомическая история с визитом в Париж Леонида Ильича Брежнева. Советское посольство настояло тогда перед французскими властями максимально оградить высокого гостя от возможных провокаций со стороны… русских эмигрантов. Десятки русских были временно выселены из Парижа, а 90-летнего Зайцева было решено интернировать в его собственной квартире под присмотром полиции. Сам Борис Константинович потом много потешался над этим случаем, подтверждающим, что большевистские власти далёкой России не только помнят о нём, но и побаиваются его авторитета и влияния. В конце жизни Борис Зайцев, в течение последних двадцати пяти лет своей жизни бывший бессменным председателем Союза русских писателей за рубежом, поместил текст-напутствие русской молодёжи в эмигрантском сборнике «Старые – молодым»: «Юноши, девушки России, несите в себе Человека, не угашайте его! Как важно, чтобы Человек, живой, свободный, – то, что называется личностью, – не умирал… Пусть будущее всё более зависит от действий массовых,. но да не потонет личность человеческая в движениях народных. Вы, молодые, берегите личность, берегите себя, боритесь за это, уважайте образ Божий в себе и других». Оставаясь лидером русской культуры в эмиграции, Борис Зайцев внимательно следил за тем, что происходит в России. В своё время он дал путевку в литературную жизнь юному Борису Пастернаку, вёл переписку с ним, с Ахматовой, с Паустовским. Он не отлучал культуру, оставшуюся под большевиками, от большой русской культуры. Б. К. Зайцев скончался в Париже 28 января 1972 года. Близкие говорили, что он до последних часов сохранял ясность мысли и только перед самым концом впал в полузабытьё и ушёл, что-то себе напевая… «Я надеюсь. Я в Россию верю. Выберется на вольный путь», – написал он незадолго перед смертью. Похоронен Б. К. Зайцев на русском православном кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Комментарии:

Борис Зайцев: «Россия, несмотря на явно неудачное правительство, росла бурно и пышно, тая всё же в себе отраву… Некоторые называли даже начало века «русским Ренессансом». Преувеличенно, и не нёс Ренессанс этот в корнях своих здоровья – напротив, зерно болезни… Материально Россия неслась всё вперёд, но моральной устойчивости никакой, дух сомнения и уныния овладевал».

Георгий Адамович, русский поэт и критик: «Зайцев сострадателен к миру, пассивно-печален при виде его жестоких и кровавых неурядиц, но грусть и сострадание обращены у него к миру, а не самому себе. Большей частью обращены к России».

Наталья Сологуб, дочь Б. Зайцева, хранительница парижского архива писателя: «Он (Борис Зайцев) всегда был аккуратен, довольно поздно ложился, вставал всегда часов в девять, медленно довольно пил кофе и шёл заниматься часов до двух у себя в комнате. Потом он завтракал, мама ему подавала. Если мне надо было идти в школу, я раньше ела. После этого немножко отдыхал, потом он шёл гулять, часто на набережную, sur le quais в Париже, и там рылся во всяких книжках, во всяких штуках. Вообще он был скорее доброжелательным к людям, ну а кого не любил – так не любил».

Источник: http://www.vestnik57.ru/page/rodilsja-v-orle-%E2%80%93-pohoronen-pod-parizhem