Город к которому вернусь.

Город.

Вот он, Город. Всегда ускользающий, всегда почти уже за поворотом, всегда за один шаг до исчезновения. Никогда не понять фигуру, по которой проектировали Город.

Абрис в пыли неизбывного дождя, или звук, но никогда различимый, всегда эхо. Звук уже пропал, только по послезвучию можно понять, что он был. Иногда можно подумать, что у Города было миллион архитекторов, каждый день новый, и каждый начинал с нового проекта. Эхо шагов удаляющихся, щелчок замка через долю секунды после того, как дверь захлопнулась. Ты всегда уходишь, но никогда не уйдешь. Таков ты, мой Город.

Ты не терпишь взгляда свысока. Я забирался на самые высокие крыши, но получалось смотреть только снизу вверх, в лучшем случае, изнутри. С крыши был виден весь Город, я был вплетен в паутину твоих змеевидных улочек и слышал твое дыхание. Мне было достаточно, что я услышал уже, научился понимать твой язык. В этих улицах можно потеряться, можно заблудиться с незнания, никто даже не заметит. Такова правда этого Города, он не терпит, когда с ним спорят. Но если не спорить, а принять в том виде, в каком есть, он приоткроет немного свою душу. Останови свои поисковые колебания, обратись к любому, кто будет идти в это время мимо тебя, он расскажет тебе все, ответит на все твои вопросы. И потому что бывает со всеми, то встретиться может любой - совершенно спившийся субъект, синий, как милицейская мигалка. Он - тоже Город. Просто он об этом не знает, он смотрит на Город снизу.

Лестницы твоих подъездов ведут в квартиры. По их ступеням можно читать судьбы людей, а за дверью каждой квартиры невнятно звучит эхо чьей-то жизни. В почтовые ящики раскладывают бланки счетов, иногда газеты, реже письма, хотя неправда – письма совсем редко. Время такое – неэлектронные строчки без дисплейной подсветки не пишут, а значит и не читают. На страже другого времени - большой серый кот, он живет на чердачной площадке уже третий век. Но чердака там нет, дальше начинается лестница в прошлое, у которой нет первых ступенек, то есть кот приходит из ниоткуда, и уходит в никуда, он так живет.

Ты хранишь молчание, но с тобой можно разговаривать. Ты безлик, но у тебя тысячи лиц. Ты бездушен, но несчастен тот, кто не увидел твою душу. Таков ты. В изгибах Терека течет твоя кровь, она такая же, как та вода, темная, бурлящая, кипящая, мощная.

Иногда на твои улицы выплескивается толпа. Ты теряешь свою власть и терпеливо ждешь окончания безумства. Ты знаешь, что скоро толпа разойдется по своим углам и твоя власть над людьми восстановится. А они будут сидеть по кухням, кто притихший, усталый, опустошенный и выжатый, а для кого все только начинается. Это время когда Ты отдыхаешь, ты счастлив, наряжен, красив и весел, молод, несмотря на свои годы.

У тебя много талантов, одно из них музыкальное дарование. Еще ты любишь танцевать, петь, да, честно говоря, у тебя обнаруживается столько скрытых, не связанных с твоей ментальностью, дарований! Никогда бы и никто не подумал встретить здесь, то, что встретил. Какая то аномальная территория гениальности, и никто не выпирает свой гений. Нет-нет, не все, конечно не все. Но этот музыкант, почему он играет во дворе, спрятавшись от посторонних взглядов? Наверное, он играет тебе. И в тебе останется немного его души. Потом ты кому-нибудь расскажешь о безумце, до сих пор играющем в твоих недрах.

Посмотреть на тебя одним глазом, хорошо? Как в детской игре, и тогда возможно будет понятно, почему Тобой можно заболеть. Я не стану показывать тебе старинные купеческие дома, дома нефтепромышленников. Да, кстати за нефть. Именно здесь братья Дубинины нашли черные алмазы, установили способ их огранки, но почему - то, увы.… Не то что бы не стоит об этом говорить, просто не надо. А про дуб, которому очень много лет я тебе просто расскажу, ты поверишь мне на слово. Новую Голландию надо видеть поздней осенью, когда вода пытается ее проглотить, но каждый раз ей это не удается. Но сейчас лето. И проливные дожди, и Буйный Терек постоянно грозятся сделать тебя осенней Голландией, но Ты стоишь на песке, и сам как камень.

Наверное - кто ушел, они просто возвращаются. Потом их можно встретить, именно так: уже не догнать, не остановить. Не вспомнить. Только мельком, только намеком, только набрать воздуха в легкие, но не окликнуть - уже некого. А ты прижмешься жестким, выщербленным - но кроваво-красным - кирпичом твоего тела. Надо оторваться от тебя, чтобы вспомнить, что под несмелой кожей серой штукатурки - твоя плоть. Все, кто дети твои, все возвращаются.

А теперь мне пора, уже поздно. Сейчас погаснет свет в последнем окне, я должен успеть. Потом, когда-нибудь быть потом, мы вернемся, и ты увидишь, кто живет по ту сторону оконного стекла, там, где сейчас еще горит тусклая лампочка. Мы вернемся сюда, обязательно вернемся, я обещаю. А теперь мне пора. И не плачь, Город слишком любит слезы. Видишь, меня уже ждут. До встречи. Вот ступени, куда они ведут - не знает никто. Поднимающийся по ступеням думает, что они ведут в его жилище. Жилище думает, что ступени - начало дороги в неизведанное, в огромный сверкающий мир. А Город думает, что человек, поднимающийся по выщербленным ступеням, так жалок и слаб, потому что и думать-то о нем не стоит, ведь поднимаясь по ним, он бросает Город. Но, несмотря на это они живут в полном согласии, дополняя и разделяя друг друга. Городу есть, что рассказать, надо просто уметь слушать.

Н. Веров.