Вор, тать, несун…?

Многие знают известную пого­ворку Елец – всем ворам отец, но мало кто знает истинный смысл этого выражения. А между тем он весьма далёк от буквального пони­мания сказанного.

Кто такой вор с точки современ­ного русского языка? Это любой человек, посягнувший на чужую собственность. В более узком смыс­ле – это человек, тайно похитив­ший чужое имущество, в отличие, скажем, от грабителя, открыто за­владевшего чужой собственностью, или разбойника, напавшего на жертву, т.е. применившего наси­лие с целью завладения чужим имуществом. Казалось бы, всё ясно. Но так было не всегда. В ос­новных юридических актах XV–XVII вв. (например, в «Судебнике» 1497 и 1550 гг.) слова вор нет, оно появляется позже и имеет значе­ние «преступное деяние» вообще.

В древнерусском языке воровство (как мы сегодня его понимаем) име­новалось другим словом – татьба. Тать – человек, совершивший татьбу, а матёрый вор, рецидивист назывался татище.

«Русская Правда», древнейший отечественный источник права, сре­ди прочих преступлений больше всего внимания уделяет краже. В этом законодательном сборнике со­держится подробное описание ви­дов татьбы: коневая, коровья, крым­ская, церковная. Наименования го­ворят сами за себя: кража коня, коровы и т.д. Однако выражение крымская татьба до настоящего времени точно не определено. Некоторые исследователи полагают, что это кража из Крома (Кремля) государственного имущества.

В «Русской Правде» подробно рас­писывается, какой штраф обязан уплатить уличённый вор за коня, корову, утку, дрова, сено, холопа и т.д. Законодатель, стремясь ничего не упустить, включает в этот спи­сок и зерно, и ловчих птиц, и охот­ничьих собак. Общий принцип та­ков: пострадавшему следует полно­стью компенсировать материальный урон, поэтому виновный должен выплатить стоимость украденного и заплатить штраф. Например, за кражу княжеского коня устанавли­вался штраф в три гривны, за коня смерда – две гривны.

В «Пространной Правде» за наи­более опасные преступления: за кражу коней, поджог дома или гумна, профессиональный разбой – вор выдавался на поток и разграб­ление. Считается, что возникло это выражение в глубокой древности. Виновного изгоняли из общины (вероятно, с женой и с детьми), а имущество его ставилось на поток, т.е., по В. И. Далю, – на расхище­ние.

Во времена «Русской Правды» этот вид наказания приобрёл не­сколько иное содержание: имуще­ство конфисковывалось в пользу князя (шло на долги и штрафы), а сам преступник обращался в раб­ство. Убийство вора на месте пре­ступления нарушением закона не считалось и наказания не влекло.

Впервые слово воровство было официально закреплено Судебником 1589 г. Так стали называть особо тяжкие преступления. И с этого времени в документах начинает фигурировать слово вор.

Вначале слова вор и тать имели несколько разное значение. В. И. Даль указывал, что встарь своро­вать означало смошенничать, сплу­товать, а татем назывался тайный похититель. В XV–XVI вв. слово вор употреблялось, видимо, как жаргонное, обозначавшее любые лживые действия против власти. Однако постепенно слово наполни­лось определённым политико-правовым содержанием и стало обозна­чать нанесение двойного вреда госу­дарству – политического и имуще­ственного. Затем, в конце XVI – середине XVII в., воровство начи­нает пониматься как антигосудар­ственное действие вообще.

В период Смутного времени во­ром стали называть любого мятеж­ника. Началось это с того, что на­род прозвал Лжедмитрия II Тушин­ским вором. Характеристика ока­залась столь меткой и удачной, что прижилась надолго.

Приблизительно к тому времени относится и появление знаменитой поговорки Елец – всем ворам отец. Она возникла одновременно с не менее знаменитым выражени­ем С Дону выдачи нету.

Дон и Елец принимали всех оби­женных государством людей, будь то беглый крестьянин, беглый ка­торжник или бунтовщик. Здесь они начинали новую жизнь как свободные граждане, призванные (в том числе и для собственного спасения) охранять рубежи госу­дарства. Это обстоятельство делало их «чистыми» перед властями, снимало клеймо «воровства».

Со временем произошло пере­мещение понятия «воровство» в сферу имущественных посягательств.

Народное право не всегда пори­цает нарушения права собственно­сти, т.е. воровство. «Не будет пре­увеличением сказать, что в пред­ставлении сельских обществ пре­досудительно было нарушать пра­во собственности своих, то есть об­щины или её сочленов. Напротив, в отношении собственности чу­жой, не связанной с интересами общины и её членов, представле­ния крестьян либеральны. Мало того, судя по сообщениям многих исследователей народных обычаев конца 19 века, кража и мошенни­чество часто оказывались предме­том похвальбы, если это не нару­шает имущественных интересов своих» (В. Чалидзе. Уголовная Россия).

Народная этика снисходительно относилась к самовольным порубкам в казённом или господском лесу, к потравам чужих полей и лугов, к самовольной охоте и рыбной ловле, к собиранию плодов и ягод в чужом лесу, к похищению плодов из чу­жих огородов. Снисходительно от­носились к краже по нужде или к ворующим солдатам, о чём свиде­тельствуют пословицы: Голодный и архиерей украдёт; Солдата за всё бьют, за воровство не бьют; Сол­дат не украл – просто взял, ему не грех поживиться, не украсть, так и негде будет взять и т.д.

Существует много народных ве­рований, согласно которым краде­ная вещь иногда обладает даже большими достоинствами, нежели вещь купленная. Подобные пред­ставления живы и по сей день: что­бы растение лучше прижилось, его лучше «своровать».

Источник: Косянова О. М. Вор, тать, несун…? // Русский язык в школе и дома. – 2008. – № 6. – С. 14–15.