Рассказ "Безногий инвалид в солдатской форме передвигается по вагону метро....."

1

Безногий инвалид в солдатской форме передвигается по вагону метро на костылях. Кто покосится на него, кто кинет какую-то мелочь, а большинство делает вид, что и вовсе не замечает.

Я раньше тоже не особо обращал внимание на таких людей. Иногда мелькала мысль: в метро попрошайничать запрещено. Наверное, многие таким образом оправдывают своё безразличие, бездушие. А перед Днём защитника Отечества в школе проходила акция «Никто не забыт, ничто не забыто», и учительница попросила рассказать о родственниках, друзьях, соседях, которые воевали в Афганистане или Чечне. Вот тогда-то я и вспомнил о своём дяде Саше. Правда, живёт он не в Москве. Но я позвонил ему и попросил рассказать, где он воевал, в каком звании и так далее. «По телефону много не расскажешь,- был ответ.- Через неделю я буду в Москве в командировке, тогда и поговорим».

Я почему-то с внутренним волнением ждал встречи с дядей, хотя до этого мы виделись с ним много раз и живо общались. Теперь, увидев его, про себя отметил и шрам над правой бровью, и глубокие морщины на лбу, и седину на висках. «А ведь ему и тридцати нет»…

Дядя никогда не рассказывал, как он воевал. И на этот раз не стал вдаваться в подробности: « Воевал в Чечне, сначала рядовым, потом прапорщиком, гонялся за бандами террористов. Имею несколько наград». Странно, почему он их никогда не надевал, почему не хвастал боевыми подвигами? Так много пишут и говорят о ветеранах Великой Отечественной войны, особенно перед 9 Мая. А о тех, кто воевал в Афганистане, в Чечне, мало что известно. Мне показалось, что дядя Саша тогда неохотно вспоминал о тех нескольких месяцах, которые он провёл в Чечне.

Прошло ещё полтора месяца, и мы с ним встретились вновь. Дядя неожиданно появился в столице: приехал хоронить своего боевого товарища, который умер в госпитале имени Бурденко. Вечером, вернувшись с похорон, дядя Саша сам, без моей просьбы ,стал рассказывать. Долго говорил о своём друге: какой это был замечательный человек, как он относился к товарищам и как сам вызвался на задание, хотя шансы уцелеть в том бою были ничтожные, а затем и о себе. На мой вопрос «А ты участвовал в той операции?» дядя ответил: «Да, вот этот шрам оттуда». Он говорил долго, громко, быстро, как будто боялся, что его остановят: «На перевале нашу колонну обстреляли. Сначала мина разворотила броневик, который, пытаясь развернуться, застрял между двух скал. Затем точными попаданиями были подожжены два наших грузовика. Ребята успели залечь за камнями и начали отстреливаться. Но сверху, с высоких скал, вся местность была видна как на ладони, и каждый из нас был прекрасной мишенью. Мой друг Вольдемар, так звали солдаты своего эрудированного однополчанина, крикнул: «Уходите вправо, под скалы! Я прикрою!» и перебежал ближе к стрелявшим сверху короткими перебежками. Я бросился за ним. Он сердито оглянулся на меня, но сказать ничего не успел: огненный шквал прижал его к

2

земле. Мы ответным огнём заставили чеченцев залечь на пару минут, и наши ребята успели скрыться под выступом скалы. Мы молили Бога о подкреплении, понимая, что без помощи долго не продержимся. Серый камень, за которым залегли мы с Вольдемаром, стал нашим защитником и даже другом. Но засиживаться за ним было очень опасно: во-первых, враги, немного переменив позицию, могли нас легко расстрелять, а во-вторых, и что самое страшное, это угроза попасть в плен. Нас могли обойти, а это было страшнее всего. Вольдемар, резко перекатившись влево, крикнул: «Беги!», а сам, наполовину высунувшись из-за камня, стал стрелять. Его неожиданный огонь подавил две вражеские точки. Но как я мог его бросить? Я тоже стал стрелять, стараясь не думать, что нас ожидает. Вокруг всё заволокло дымом: догорали грузовики и бронетранспортёр. Возникла короткая пауза, и вдруг сверху послышался самый желанный для нас в тот момент шум вертолёта. «Свои!»- прокричал я, но, похоже, меня никто не слышал: стреляли со всех сторон. Оттуда, где залёг мой друг Вольдемар, никто не стрелял.

Дядя перехватил дыхание. Его глаза меня не видели. Наверное, он пребывал там, в том аду, со своими товарищами. «Нас спасли в том бою. Очень вовремя они прилетели. Володя был ранен в спину, и его срочно доставили в госпиталь… Меня нашли без сознания. Осколок разорвавшейся неподалёку мины застрял вот здесь». Дядя показал рукой на шрам над бровью и надолго замолчал… А я раньше думал, что это след у него от ветрянки остался. «Дядь Володя, а почему Вы об этом никогда не рассказывали? И о том, что Вы были в Чечне, я от мамы случайно узнал». «Ну, дружок, об этом сейчас мало кто рассказывает. Нечем хвастаться. Война-то позорная. Ведь воют народы, жившие в мире и дружбе много лет. Получается, что наши отцы и деды были умнее нас, так как сумели, несмотря на различия, мирно сосуществовать. А мы, воевавшие там, стали крайними. От простых людей иногда слышишь: «А мы вас туда не посылали»…Что им ответить? …Солдат войну не выбирает. Он идёт в армию, чтобы защищать своё отечество, родных, друзей. Есть приказ – и ты его должен выполнять. В Чечне до сих пор время от времени появляются террористические банды. В Ингушетии, Дагестане да и в других уголках России звучат взрывы. Чего хотят, за что воюют? Почему простым людям нет покоя от террористов?» Долго молчал и больше к этой теме не возвращался, как будто выговорился надолго. Но я думаю, он понимал, что его рассказ оставил в моей детской душе немало вопросов.

Спустя неделю он позвонил мне, уже из дома, из Новосибирска: «Прости, племяш, что загрузил тебя по полной. Забудь, не надо обо всём этом помнить. Знай одно: война – это всегда страшное горе. И худой мир лучше доброй ссоры. На Земле всем хватит места».

У меня вопросов стало ещё больше. И главный из них: как жить, чтобы всем было хорошо?