История моей семьи

На самой окраине Понизовки стоит наш старенький дом. Уже покосились окна, само строение стало совсем низеньким, дворик выглядит таким маленьким, притихшим, немного грустным. Трудно себе и представить сейчас, что этому дому чуть больше 90 лет, а выросло и воспиталось в любви и уважении в нём не одно поколение.

Эта история началась давно. Моему отцу тогда было 15 лет, а он родился в 1910 году. В эту пору стали ставить дом. Два брата, один из которых был наш дед, с Божьей помощью/ построили дом, дубовый, высокий, светлый, а крышу покрыли оцинкованным железом, по тем временам, когда у многих были крыты дома соломой, такая крыша — это редкость. Только вот фундамент не поставили, а брёвна клали прямо на землю. Хотя дом до сих пор стоит, ведь из дуба, но всё же осел, будто врос в землю.

Как поставили дом, так посадили сад, а рядом с домом выросла ракита. Не думаю, чтобы ракиту специально посадили, ведь раньше из них ставили заборы, тыны, так называемые. Потом из них, этих колышек, принимались деревья. Сейчас вокруг дома разрослись ровной аллеей величественные ракиты — всё, что осталось от загородки. Но вот около дома как — то так и появилось развесистое, ровное дерево. Когда мы были маленькие, то взрослые привязали огромную верёвку к верхнему суку дерева и получились классные качели. Вся Понизовка, вернее дети со всей улицы, сбегались, чтобы покачаться на них, скорее даже полетать, потому что, качаясь, так высоко взлетали, что была видна крыша дома. Ракитка, так ласково её называли, росла быстро. Скоро весь двор был укрыт, будто большим зонтом, кроной дерева, поэтому в летний зной всегда во дворе было прохладно. А как здорово было сидеть за столом всей многочисленной семьёй под ракиткой и общаться, обедать, пить чай.

Осень — это время, когда двор покрывался золотым ковром листьев. Длинные, коричневатые, желтоватые, они походили на пёрышки удивительных птиц. И так до следующей весны. А зимой! Как красиво выглядит ракита зимой, особенно в такие дни, когда иней украшает ветви своим серебром. Глаз не оторвать! И вот весной сначала на нём появлялись нежно – зелёные липкие листочки, потом дерево зацветало, и такой аромат стоял вокруг! В июне оно начинало «пылить» пухом, раздражая взрослых. Но нам, малышне, было так радостно собирать этот пуховый настил и скатывать его в шарики, бросаться этими комочками. Вечером и ночью можно было посидеть за столиком, установленным прямо под деревом, а на верхушке ракиты была прикреплена лампа. Весь двор, как под абажуром, освещался спокойным, мягким светом. Столько приятных воспоминаний связано с деревом!

Не одну метель, не одну бурю пережило оно - и ничего, всё ему было ни по чём! А тут как-то случилась гроза. Поваленных и сломанных деревьев было много, досталось и нашему дереву. Будто надвое раскололось оно, большую часть ствола вместе с огромными ветвями отломило от ствола. Часть веток упала на пристроенное крыльцо, раскололо шифер. После того, как всё убрали, снесли сучья, дерево выглядело калекой. В тот год погиб Григорий, один из девяти маминых детей. Может, это стечение обстоятельств, трагическая случайность, но дерево, будто живое существо, почувствовало трагедию.

Долго ракита не могла оправиться. Мы думали, что уже не выживет оно — засохнет. Но как -то весной зазеленело, выросли новые ветви, из уродливого обломка оно снова превратилось в пышное дерево с молодыми побегами, с юными ветвями. Смотришь на него и думаешь: так и жизнь человеческая, которая состоит из лишений, потерь и... возрождений.

Сейчас наша семья насчитывает … (даже трудно сосчитать) сколько членов семьи. Знаю только, что у мамы, дай Бог ей здоровья, правнуков, - десять, внуков –двенадцать (на 2012 год)

Лет десять назад сестра Вера построила дом, и мама, брат Владимир теперь живут с ней в новом доме, двухэтажном, кирпичном, со всеми удобствами. Он стоит совсем рядом со стареньким, всего в двадцати шагах. Так что вроде и всё то же. Но старенький домик как -то сразу осунулся, совсем постарел. Жалко... Если бы не ракита, которая всё так же украшает двор, всё было бы совсем грустно. Но этим летом собрались родственники, приехали родные: сёстры и братья, внуки, племянники. Все собрались в новом доме, но потом - то всё равно пошли на старый двор, чтобы сесть, как прежде, под ракиткой за столом в тенёчке и прохладце. Молодое поколение играло в доме, дети смотрели на нас, « стариков» в окно, смеялись, радовались жизни... И дом как будто ожил, а краше всех выглядела ракита, наша семейная реликвия. Величественно принимала она под своей кроной всех нас, и нежные зелёные листочки что -то шептали ласково, будто пели колыбель или рассказывали свою историю.

Давно задумываясь над тем, как мало мы знаем о наших предках, я решила записать то, что ещё известно о нашей семье. В этом мне помогла мама.

Зачем всё это нужно? А для чего вообще живёт человек и куда он уходит? Он продолжает жить в детях, в своём потомстве, пока его помнят. Ведь мы, дети – это частичка родителей: отца и матери, а потом наши дети – частичка нас. Попробуй спросить сейчас у молодёжи, что они знают о своих бабушках, дедушках, как звали прадедушку или где жила прабабушка – вряд ли кто скажет. Вот и становимся Фомой, не знающим родства.

Кто – то очень мудро сказал, что самый хороший дом тот, в котором богатство приобретается без несправедливости, хранится на доверии, а тратится без сожаления. Именно такой дом был у нас всегда. Всё в нём приобреталось только честным трудом, хранилось всегда на полном доверии, и никогда ни в чём не раскаивались и не жалели, если тратили или делились чем. А делились всегда. Родители нас растили, учили не наставлениями и назиданиями, а личным примером: жили, трудились, воспитывали…

Прадед наш по отцовой линии родился в Китаевке, Емельянов Иван(Леонтьевич), а по двору – Знычит. Это он так произносил слово«значит», отсюда и прозвище – Знычит. Был красив и статен собой, с курчавой шевелюрой на голове, он был похож на Карла Маркса. Характером вспыльчив, неуравновешен, горяч, но быстро отходчив. Если на гулянке женщина, какая ему понравится, не оказывала знаки внимания, то он в пылу страсти мог и рубашку на себе порвать (и всё это при жене). Если возвращался домой с какой - нибудь вечеринки, то жена должна была его выйти встретить и расцеловать. Знычит был добрым, подельчивым, но вспыльчивым человеком. Мог в ярости перевернуть макитру с тестом. Был у него закадычный друг - Гоголь, так по двору его звали. Они были неразлучны, но могли поругаться, а то и подраться несколько раз на день. Была у прадеда лодка, как и у многих, ведь жили у речки. Так вот если он увидит, что кто – то лодку без спроса взял, то одним суровым видом заставлял горемыку прыгать в речку, чтобы избежать наказания.

Прабабушка наша была очень кроткого нрава, покорная и тихая, она умела усмирить суровый характер супруга, знала, как ему угодить. Звали её, вероятно, Матрёной. Были они с мужем крестьянами. Занимались огородом, водили птицу и скотину. Прадед ещё и рыболовством занимался. Речка наша, от которой сейчас одно название осталось – Полная, раньше была богата рыбой, по весне разливалась до самых домов нашей Понизовки. Рыбу ловили все, солили и хранили в амбарах. А ещё был у предков большой сад: вишни, сливы, яблони, груши – всё было в большом количестве, и на зиму это сушили на чердаке дома.

Было у прадеда с прабабушкой трое детей: Пётр, Николай и Вера.

У Петра было двое детей: Иван, наш отец, и Евдокия.

У Веры – пятеро детей: Иван, Матрёна, Василий, Лев и Домочка. Жили в Рождественке, бедновато. Бывало, приезжали в гости к родителям в Китаевку, а Знычит говорил: «Вот цыгане приехали, сейчас всё поедят».

У Николая было девять детей, но в живых осталось только двое: Мария и Тамара, остальные умерли в младенчестве. Ещё нужно сказать, что Николай был женат на Марфе, которая нашей маме доводилась родной тёткой, но тогда ещё никто и не думал, что двоюродный брат Николая – Иван (наш отец) возьмёт в жёны племянницу Марфы - Марию (нашу маму).

Итак, дед наш по отцу, Пётр Иванович Емельянов, по двору звали Петраком, Петровичем, (нашу семью и по сей день в деревне называют не иначе как Петровичевы) со своей женой Лукерьей Михайловной вырастил двух детей: Евдокию, нежно называли её Тиной, и Ивана, нашего отца. Евдокию баловали, наряжали. Выросла она модницей, любила себя показать. От женихов отбоя не было. А Иван был скромен, стыдлив за свою сестру, даже когда стал работать и приезжал из Константиновки погостить к родителям, то ставил условия Тине, чтобы она вела себя благоразумно. О тётушке Евдокии нужно написать отдельно. Так как ни дедушки, ни бабушки мы не видели, то тётю Антонину – мамину сестру и Тину – папину сестру мы хорошо помним, они часто приезжали летом к нам погостить из Константиновки. Часто их дети были у нас. Любила приезжать двоюродная сестра Татьяна, дочь тётки Антонины.

Но вот о тётке Евдокии (Тине) немного напишу (уж больно бедовая тётка).Жила она с родителями на Понизовке, потом уехала в Константиновку, вышла удачно замуж, муж был инженер. Жила хорошо, в достатке, не работала. И чего бы ещё надо было? Только это всё не для неё. Погуливала тётя капитально. А когда муж пригульнул, то она его чуть не лишила мужского достоинства – только чудо спасло бедолагу, хотя нанесла она ему серьёзное повреждение. Он её не посадил, простил, но развёлся. Потом она жила с родителями в Китаевке. Собой была интересная, мужчины многие на неё заглядывались, даже женатые. Из ревности жёны неверных мужей даже хотели спалить дом, но пожалели родственников. А во время войны, когда уже пришли наши солдаты и прогнали немцев, были любовные интрижки с бойцами у многих. Так наша тётя на одной вечеринке не поделила с соседкой Маруськой (Чурановой) како-то парня. Тётка в сердцах маханула подругу графином по голове да так серьёзно, что та потом хоть и оправилась, но в уме немного повредилась. Начались судебные тяжбы. Долго пыталась тётка откупиться: просудила всё, что можно, уже даже хотела крышу разобрать, чтобы железо продать. Её всё же посадили. Отсидела она 2 года. Вышла, не утратив привлекательности, но приобретя большой опыт и немного тюремной романтики.

Мама рассказывала, что Тина жила ещё несколько лет с ними. Была весёлой, любила своих племянников, но в перебранке иногда могла и пригрозить. Как – то в ссоре, мама рассказывала, тётка говорит: «Я в тюрьме два года отсидела, так что тебя ножичком чикнуть – ничего не стоит». Конечно, больше бравады было в словах, но всё же. А в общем тётка была хорошая. Часто потом приезжала из Константиновки, привозила нам какие – то гостинцы. Я, помню, её любила.

Отец наш с 1931 по 1937 год служил в рядах Советской Армии и был призван Артёмовским РВК Сталинской области с октября 1932 года по март 1935 года – 50 пограничный отряд НКВД, г. Даурия, стрелок. 6 марта уволен в запас. Состоял в пограничных войсках. Он рассказывал, что время тогда было неспокойное. Перед тем, как их привезли на заставу, бывший отряд пограничников был зверски вырезан бандитами. Рассказывал он и о суровом климате: так, бывало, рассвирепствует погода, что при сильном ветре и морозе в 30 градусов выживать было очень сложно.

Перед войной отец работал в Константиновке на металлургическом заводе « Фрунзе» в прокатном цехе рабочим – вальце – токарь: из доменной печи крюками вытаскивали стальные прутья. 10 октября уволен с завода в связи с эвакуацией. Такая запись у него в трудовой книжке.

Немцы оккупировали Константиновку в октябре 1941 года. Отец с сестрой вместе с другими беженцами добрался в Китаевку. Был призван на фронт в марте 1943 года Медвенским РВК. Присягу принял 10 мая 1943 года. С марта 1943 по октябрь 1945 года – командир отделения сапёров 19 отдельного мото- строительного батальона. Отец дошёл до Берлина, есть медаль «За победу над Германией» и, к счастью, ни разу не был ранен. После мобилизации вернулся на малую родину, в Китаевку.

Прадеда, по маминой линии, звали Михаилом Леонтьевичем (Малышев), а имя прабабушки в памяти не сохранилось. Очевидно, у них было два сына: Иван и Филипп (наш дед). Жили в местечке Особняк, рядом с Нахаловкой, теперь это Райпо, через речку от Китаевки. Жили рядом, по соседству в отдельных домах. У Ивана было 7 детей: Мария, Александр, Иван, Фёдор, Ефим, Ольга, Василий. Василий окончил институт, работал инженером во Львове. Умер от рака. Ефим уехал торговать и не вернулся. Фёдор, Шурка тоже рано умерли. Мария ( с1904г.) и Ольга (с 1919 г.) жили на Донбассе.

Филипп Малышев, отец нашей мамы, а наш дед, рано овдовел. Женился вторично на Анне Васильевне Чаплыгиной, которая тоже овдовела и имела дочь.

Когда они поженились, детям Филиппа было: Вере – 5, Володе – 3. А у Анны–дочери Антонине было12 лет. Девять лет Анна прожила вдовой у родителей мужа. Когда муж был в солдатах, заболел тифом и умер. Свёкор Анны был церковнослужителем. Началась коллективизация, пошли гонения на церковь, раскулачивание, лихое время. Свёкор тогда сказал Анне, чтобы она выходила замуж, а то сошлют на Соловки. Вскоре свёкра и свекровь репрессировали. Анна вышла замуж за Филиппа и жили в Жигаевке (Чермошное).

Родители нашей бабушки Анны тоже, как и дедушкины, жили в Китаевке, на Понизовке, в нескольких метрах от родителей нашего отца. Этот дом ещё стоит. Прадеда нашего звали Василий Андреевич (Лобза), по фамилии Чаплыгины, как звали прабабушку – мама не помнит. Кроме Анны, были ещё дети: Марфа, Иван, Григорий, Нотя, переболела тифом и осталась глухонемой. Их раскулачили, выгнали из дома, а старших сыновей, Ивана и Григория, сослали на Соловки. Деда Василия, Лобзу, мама помнила. Когда она была маленькой, он ещё был жив. Высокий, седовласый, он ей таким запомнился. Доживал старость то у Марфы, то у Анны. Когда он умер, не было досок на гроб, в колхозе не дали, пришлось хоронить в попонке. Григорий и Иван потом вернулись с Соловков и жили в Туле, работали на шахте. Там же, на шахте, Иван лишился ноги, он часто приезжал уже в послевоенные годы в Китаевку из Тулы в гости к сестре Марфе. Туда же, в Тулу, забрали и Нотю.

Марфа, тётка нашей мамы, вышла замуж за Николая, дядьку нашего отца. Так вот ещё до того, как наши родители поженились, уже стали сватами, родственниками, но никакой кровной связи не было.

Бабушка Анна и дед Филипп сначала жили в Малышево, Стали рождаться дети. Сначала Маня, но она умерла в младенчестве. Потом появился Григорий, Александр, Мария (наша мама, снова назвали Марией), Зоя. Итак, детей в семье сводных и совместных стало семеро. Тридцатые годы - время коллективизации и раскулачивания. Дед Филипп трижды записывался в колхоз, но каждый раз бабушка его уговаривала выписаться. Бабушка Аня была набожным, верующим человеком, а колхоз – это, в религиозном понимании, нечто сатанинское. Вот так и получалось, как только Филипп записался в колхоз, Анна умоляла его выйти оттуда. Трудное это было время, ведь, если ты не состоял в колхозе, то приходили активисты и забирали всё, что хотели. Они считались середняками, так как не бедняки, то угроза раскулачивания и ссылки оставалась, а ссылали и раскулачивали уже вовсю. Нужно было жить дальше. И хотя старшие дети: Тоня, Володя, Вера были уже взрослыми, жили в Константиновке, младших детей было четверо, их нужно было растить. Чтобы как – то выжить, Филипп, отец семейства, уезжает в Константиновку на заработки, обещал, как устроится, то вызовет к себе семью. Почти сразу после отъезда Филиппа, заболела младшая дочь, Зоечка и вскоре умирает от скарлатины. Была весна, кругом разлив, распутица. Выезд пришлось на время отложить. Спустя месяца два в 1933 году выехала Анна с детьми, Григорием, Шурой, Маней, к мужу в Константиновку. Но приезд был омрачён трагическим событием. За день до этого Филипп умер. Оказалось, у него было больное сердце. Тяжесть переезда, голодное время, переживания –всё это надорвало здоровье деда. Говорили, что он очень ждал семью, недоедал, припасал продукты. Для Анны это был огромный удар, она так и не смогла оправиться после него. Жить стали в бараке. Дети стали учиться в школе. Мария, наша мама, в тот год пошла в 1 класс.

Бабушка Анна была неграмотной, поэтому трудилась чернорабочей. Нужно сказать, что Владимир, сводный сын бабушки, был очень добрым, порядочным человеком. Чтобы вместе переживать горе, он продал лошадь, приехал и забрал бабушку Анну с тремя детьми к себе. Стали жить вместе, дали квартиру. Бабушка даже ушла с работы и занималась домашними делами. Детям в школе оказывали помощь. За отличную учёбу маму дважды награждали поездкой на Кавказ, первый раз – в 1937 году, а второй - в 1940 году. А в 1938 году направили в детский санаторий. В этом же 1938 году не стало бабушки Анны, она умерла, как и дедушка Филипп, от сердечного приступа. Маме сообщили об этом позже, когда она вернулась из санатория, поэтому не была даже на похоронах. Трудно себе и представить всё горе, свалившееся на неё: сиротство в 15 лет, ни представления, как жить дальше. Но всем бедам ещё только предстояло сбыться. Приближался 1941 год. Сколько же судеб перевернёт война, перекроит, покалечит, земное оторвёт от земли…

После смерти нашей бабушки мама осталась жить у брата Володи. В 1940 году лето работала в артели инвалидов кассиром. В этом же году поступила учиться в техникум стекольной промышленности, но учиться было не за что. Наступили холода, ходить не в чем, техникум пришлось бросить, перешла к сестре Антонине, работала в овощехранилище, подработала овощей. Затем свояк Яков, муж сестры, устроил маму на работу в столовую. Это был уже 1941 год. Хороший коллектив и кормили хорошо, потом перевели в другую столовую, работала в ночную смену, помогала на кухне. В столовой за обедом объявили по радио, что началась война, все перестали есть, полное оцепенение.

Перед приходом немцев взрывали заводы. А отец в то время, как я уже писала, тоже был в Константиновке, потом эвакуировался. Начались бомбёжки, жили близко к аэродрому, постоянные патрули. Мама продолжала работать. Однажды сильная бомбёжка застала маму на работе в столовой: страшно, все стёкла разбиты, кругом обломки, осколки.

Немцы пришли в Константиновку в октябре, город взят был без боя. Ехали на мотоциклах и на машинах, их было очень много.

Есть было нечего, мама рассказывала, что они ходили с подругой по полям и собирали колоски, семечки, искали на развалинах некогда бывших заводов мыло, что – то ещё, что могло бы пригодиться.

Мамина сестра, Антонина, была уже тогда замужем за Яковом, он член партии, с первых дней войны на фронте. Антонина боялась, что семьи членов партии немцы будут расстреливать, поэтому решили перебираться в Курск к родственникам.

«Выехали» 12 марта 1942 года. Мама, Антонина и её двое маленьких детей – Женя и Валя. Чтобы объехать линию фронта, нужно было дать большой крюк: Харьков, Запорожье, около 900 километров пешком, тащили детей на салазках. Проходили оккупированные немцами места. Немцы, к удивлению, даже распределяли беженцев на ночлег по баракам. Много выпало испытаний, приходилось переходить уже залитые водой места босыми, чтобы обуть хотя бы сухие бурки. Ноги заходились с пару от ледяной воды. Иногда, промочив ноги, после ночёвки у каких – либо людей или в каком – нибудь бараке, надевали ещё не высохшую обувь, а на морозе она становилась колом. Не ели иногда и по три дня, просили у людей еду, побирались. В Курскую область, в Знаменку, прибыли уже 7 – 10 мая.

Маме жить было негде. Время было тяжёлое, и хотя родственников было много, но никто не хотел на себя брать обузу. Мама пошла в Китаевку, чтобы попроситься на житьё к тёте Марфе. У неё уже жила племянница из Тулы, а также какие – то богомольцы. Тётка, не расспросив, как жила племянница, как умерла сестра Анна, отказала в жилье. Деваться было маме некуда, опять вернулась в Малышево, к сестре. Сестра, конечно, радости не испытала. Кормилась с детьми отдельно. Голодно, мама ходила на поле, собирала колоски, с мякиной напополам, получались какие – то лепёшки. Иногда тётка Марфа передавала кое – что из продуктов, но маме из этого ничего не перепадало. Немцы уже тогда угоняли молодёжь на работы в Германию и Австрию.

18 сентября угнали и нашу маму на трудовые работы в Австрию. Ей удалось попрощаться с тёткой Марфой, которая только и сказала: «Храни тебя, Господи!» Отчаяние, боль и осознание того, что ты никому не нужна, долго не покидали маму. Может, это и помогло ей не сломиться, выстоять. Состояние, как она говорит, было отрешённое, полное безразличие: что будет – то будет. Было маме тогда 17 лет.

В тот день угнали человек 100. Сначала до Медвенки - пешком под конвоем немцев с собаками. Речку вброд переходили. Родители, провожая своих детей, плакали. Маму не провожал никто. После Медвенки пригнали, как скотину, на железнодорожную станцию в Рыльск, погрузили в вагоны – теплушки, ехали 10 дней. Мама заболела: сил не было, есть не хотелось, очень сильно болела голова. Помогли свои, сказали, чтобы не признавалась, что больна, иначе пристрелят. В дороге немцы кормили неплохо:25 граммов масла, хлеб, повидло и котелок какого -нибудь варева. Но мама ничего не ела, вставать уже не могла. Пришёл немец – врач, спросил с помощью переводчика, почему не встаёт и не ест. Очень боялись тифа. Мама сказала, что она просто обессилела, у неё ничего не болит. Постепенно ей становилось лучше. Затем приехали на сортировочный пункт. Кого – в Германию, а кого – в Австрию. Маму определили в Австрию. Всех проверили, волосы остригли. Все выглядели одинаковыми, остриженные наголо. Потом -баня. У мамы не переставала ужасно болеть голова. Она помыла её, с бритым ёжиком волос, прямо под холодной струёй воды, и, как ни странно, ей стало легко, голова вдруг сразу перестала болеть. Это было ещё в Линце.

Прибыли в Австрию. Всех девушек распределили на три группы. Мама попала в третью. Распределяли работниц хозяевам – австрийцам по фамилиям, но всем хотелось выбрать девушек для работы покрупнее, покрепче. Мама была очень худенькой. Уже к вечеру её забрал австриец и повёл к себе домой. По дороге он жестами показывал, умеет ли она доить коров, косить траву. Но мама ничего этого тогда ещё не умела и только, отрицая, качала головой.

Пришли в двухэтажный особняк, очень зажиточное хозяйство. Поужинали все вместе, и потом всегда ели все за одним столом: и хозяева, и работники, ничем не брезговали. Комната маме досталась на втором этаже дома. На окнах – решётки, два месяца каждую ночь запирали на замок. Было тепло, а потом, в холодное время года, давали укрываться пуховым одеялом, как периной. Было тепло и свежо спать. До сих пор мама привыкла к такому климату в комнате: спать любит в прохладной комнате .Хозяина – австрийца звали Йоган, хозяйку, как я уже писала, Марией, фамилия их – Крикнер. Жили в местечке под названием Обердунай.

Сначала было очень трудно, всему приходилось учиться. Работали с рассвета и до темноты. Сами хозяева тоже работали как черти. Был у них ещё работник – поляк, умел говорить по-украински. Общались. Хотя работы было много, и не всегда получалось у мамы, но не били, боялись. Хозяйка была молодая, тоже звали Марией. Она называла маму Русей. Мама стала привыкать, хозяева ей понравились, были добрыми, к маме они тоже относились хорошо, особенно хозяйка. Постепенно мама начинала понимать их язык. Хозяйка Мария часто отдавала маме свои платья, делала какие – то подарки. Они были почти ровесниками, разница в несколько лет, поэтому могли общаться, как подруги. Очень понравился им, как мама варила борщ, они раньше его никогда не ели. А когда первый раз мама его готовила, то недоумевали, мол, это только свиньям такое давать. Когда попробовали, то часто просили потом готовить борщ. Со временем мама научилась всё делать по хозяйству: доить коров (уже тогда у них было машинное доение), но и руками приходилось, умела косить, вязать снопы, смотреть за детьми, кормить свиней, возить навоз на пашню, удобрять землю, сажать, копать. Спать приходилось часов по пять. Но кормили хорошо. Что сами ели, то и работникам давали. Ограничений не было. Масло сливочное можно было намазывать толстым слоем, хлеба – сколько хочешь. Маме нравился горячий хлеб, прямо из печки, её часто ругала хозяйка, говорила, что это вредно, нужно подождать, пока остынет. Мама всё больше нравилась хозяйке, и она хотела, чтобы Руся вышла замуж за её брата, когда тот вернётся с фронта. Говорила, что немцев они тоже ненавидят, но Австрия была немцами взята без боя, приходится жить при оккупантах. Мама слушала, а сама надеялась, что всё равно вернётся домой. Домой хотелось всегда.

Время шло, и вот приближалась Победа. Ещё до окончания войны, 5 мая пришли американцы, они и освободили от рабства. Хозяева страшно боялись, а сам хозяин прятался в лесу несколько дней. Особенно он пугался, что будут чинить расправу те военнопленные, которые жили в лагерях, а работали в поместьях австрийцев. Был один серб, который часто говорил об этом с угрозами. И вот только хозяин пришёл из своего убежища, а тут приходят освобождённые сербы и просят маму, перевести хозяину их просьбу: дать лошадей, чтобы вытащить застрявший грузовик (они уже уезжали). Мама перевела слова сербов хозяину, и тот в большом страхе запряг лошадей, уже не надеясь вернуться, отправился с сербами. Хозяйка с детьми припала к иконам и молилась, чтобы её муж вернулся. Спустя некоторое время он вернулся, и, радуясь, что остался живым, рассказывал, как с ним обошлись хорошо, даже угостили папиросами.

Потом пришли русские, бывшие военнопленные солдаты. Хозяин угостил их едой, выпивкой. Они захмелели, требовали ещё выпивки, но хозяин попросил маму, чтобы она им сказала, мол, выпивки больше нет. Они стали горячиться, говорили, чтобы она брала в доме всё, что ей захочется и поехала бы с ними. Но мама сказала, что на хозяев она не в обиде и что брать ничего не будет, а им бы должно быть стыдно. Ведь когда они были в лагере военнопленных, мама им носила еду и хлеба по две буханки, потому что хозяйка была добра и не жалела для них еды. В общем, всё уладилось мирным путём и они ушли.

7 мая все работники этого местечка, объединившись, собрались уезжать. Девушки из соседних поместий, которые были недовольны своим хозяином, взяли его как бы в заложники и, погрузив свой скарб на его лошадей, все отправились к Дунаю, в городок Ашаг. С ними отправилась и наша мама. По дороге хозяин – австриец сбежал, пришёл в американскую комендатуру, пожаловался. Ему американцы лошадей вернули, а нашим скитальцам пришлось добираться пешком, переложив свою кладь на одну клячонку. Прибыли к берегу Дуная. Народу – пропасть! Всё больше сербы, которые уже растащили то, что было можно, трофеи в основном – тряпки и тюки материала. Почему – то много было всяких тканей. Сначала жили сами по себе, питались как - нибудь. То у местных сады отрясут, то картошку подкапают, ведь чем – то нужно было питаться. Потом американцы определили всех на постой. Жили в хозяйских сараях. Потом их перевели наши, русские, в лагерь, где раньше жили военнопленные. Лагерь охранялся, выводили к Дунаю искупаться, а потом снова закрывали в лагере. Так недели три, пока всех допросили, выясняли, при каких обстоятельствах попали в рабство. Сцены допросов иногда носили и унизительный характер. Люди, хоть и свои, но попадались всякие. Некоторые с издёвкой спрашивали, куда, мол, собрались возвращаться, кто вас там ждёт и прочее. Отправление было поэтапное, по областям. Когда записывали, кто куда возвращался, мама сначала сказала, что в Курскую область, но потом, подумав, что там её никто не ждёт, решила переписаться в Донецкую область, в Константиновку, там всё же родственники были. Определили в группу украинцев (к хохлам). Через три недели перевезли через Дунай, потом по Карпатам и на Родину!

Возвращение было долгим. По дороге было много приключений. Мама говорила, что вся эта масса народу, возвращающаяся домой, живя только мечтами и надеждами, не представляя, какое ждёт их будущее, опьянённая свободой, радостью Победы, была подобна стае саранчи. Как цыганский кочующий табор, они и пели, и веселились, и горевали, вспоминая пережитое, и заново учились радоваться жизни. Особенно весёлыми были хохлушки, которые с лёгкостью завязывали знакомства, играли какие – то шуточные свадьбы, разводились, ссорились, мирились, просто были молодыми.

Но нужно сказать, что за всё время плена и возвращения домой, у мамы не было ни одного знакомого парня. Чтобы с кем – то встречаться, у неё и в мыслях не было, как она говорит, страшно было и робко. Таких девушек, которые себя берегли, вели скромный образ, тоже было много. Возвращение домой подходило к концу. Весь путь был по железной дороге с большими остановками на станциях, полустанках. В Подольске обменяли кое - какие вещи на яблоки, груши. Люди, менявшие фрукты на одежду, были рады любой тряпчонке. Война и разула, и раздела. Всё выглядело разорённым, опустошённым, но пахло Родиной. Так хотелось увидеть родное лицо, своих хоть кого -нибудь из родственников. В Константиновку мама вернулась уже в августе. Сразу пришла в дом к старшему брату Владимиру. Встретила жена Володи, рассказала, что Владимира убили на фронте, на брата Григория тоже пришла похоронка, а что стало с Александром – неизвестно. Пропал без вести. Рассказывала, что дважды попадал в облаву, когда немцы хватали молодых людей на улицах и отправляли на работы в Германию. В первый раз ему удалось сбежать, а во второй раз – нет. Пошёл на рынок, была облава - он не вернулся. Невестка оставляла маму пожить у неё, хотя жила с двумя детьми, родителями. Но маме очень хотелось повидать сестру Веру, которая не родная, а сводная, всё же была ближе, чем родная. Когда вечером мама пришла к ней, в полутёмной комнате та её сразу не узнала. Мама в шутку попросилась переночевать. Когда Вера узнала голос, то радости не было конца. Встреча была и радостной от того, что живыми остались, и грустной от воспоминаний и от потерь. Вера потом помогла устроиться маме на работу в совхоз «Малочарка». Так как работать ни на фабриках, ни на заводах мама, как бывшая узница, не имела права, то работа в совхозе на земле – это было то, что надо.

Затем мама в феврале 1947 года вернулась на родину, в Курскую область, в Дубовец, это недалеко от Китаевки, там жила её сестра Антонина с мужем и детьми. Мама работала в колхозе, где председателем был её свояк, Яков, муж Антонины, вернувшийся с фронта. Мама рассказывала всегда с большой теплотой о Якове. Он был добрым человеком, никогда её не обижал. Жить всё - таки было трудно, чувствовалось отчуждение со стороны сестры.

Однажды пришла тётка Марфа из Китаевки и сказала, что её сватает Иван Петрович(наш отец), он тогда остался один: мать (бабушка Луша померла), и так как никого он не хочет видеть своей женой, то упросил тётку, чтобы она привела Марию (маму). Конечно, мама сразу не согласилась, но уговоры сестры, мол, кого ещё надо, что Иван – хороший человек и что пока, мол, будешь думать, он себе найдёт другую -всё это подстегнуло. Вскоре за мамой пришла двоюродная сестра Мария. Собрались, мама взяла какие – то пожитки, а главное валенки, которые ей были обещаны за работу и которые она наконец - то получила, и пошла с сестрой Марией к тётке. Вечером к тётке Марфе пришёл и наш отец (они же жили в одном доме, через стенку) Так всё и решилось.

Свадьбу сыграли, тогда ещё не расписывались, сошлись и зажили. Когда сидели молодые за столом, то у мамы, от волнения ли, всё время падал винегрет на подол платья. Она смахнула его в пригоршню и съела. Потом вспоминали с отцом этот случай; он, смеясь, говорил ей, что был очень удивлён: нормальная Маруська или нет.

Дом по тем меркам - большой, мама вдруг стала в нём хозяйкой. Привела всё в порядок, побелила стены, начали строить быт. Отец был старше мамы на 15 лет. До сих пор не имея своего угла, мама впервые могла строить отношения в своей семье, заниматься своим домом и никому ни в чём не отчитываться и никому не быть должной. Отец ни во что не вмешивался, был спокойным. Жили дружно, и всё пошло своим чередом. Работали в колхозе. Отец – учётчик, личность уважаемая, мама по наряду (разнорабочей). Иногда, немного погорячившись, отец говорил маме: «Тебя Маруськой называют, а меня Иваном Петровичем». Стали появляться дети: Александр – первенец (1949 год). Трудное ещё было время. Родила его дома. Ни пелёнок, ни распашонок. Зима, холодно. Утром, бывало, вода в ведре на кухне замерзала. Топились хворостом, бурьяном – какое тепло от этого? Но всё пережито. Затем появился Григорий (1951год), Михаил – 1954 год. Первая дочь, Ольга (1956 год). Отец ласково называл её Капой, Капочкой. Затем Наталья родилась в 1957 году, Николай родился в 1959 году. Владимир – в 1961 году. Вера – 1963 году, а я, Галина, в 1966 году. Всё время мама трудилась в колхозе и дома. Как – то так управлялась, что вырабатывала положенное количество трудодней в году, не сидела с детьми ни на каких декретных отпусках, кроме того дома всегда шила, вязала, вышивала. Нас мыла, обстирывала, обшивала. И если скажешь кому, что вырос в многодетной семье, сразу пытались найти в тебе «следы долгого недоедания в детстве», хотя питались мы порой лучше тех, кто жил побогаче. На нас, детях, никогда не экономили: конфеты – пожалуйста, халва – вот вам ящик, мороженое – получайте короб.

Казалось бы, только жить и радоваться, воспитывать детей, но судьба распорядилась иначе. Отец умер в 1973 году, 18 февраля, в воскресенье, в 4 часа утра от инсульта. У него была гипертоническая болезнь. Ему было 63 года. Вспоминая прожитое, мама говорит, что отца полюбила всей душой (а её – то он давно приметил) и никого вместо него представить не могла. Потому и, овдовев в 48 лет, никакого мужчины она не приняла, посторонних в доме не было. Мама работала в колхозе: на посевной, на уборке, на свёкле, по наряду. Растила нас. Тогда ещё только старший брат Александр был женат, Михаил – служил в армии, Григорий работал киномехаником в клубе, Ольга училась в 10 классе, Наталья – в училище в Курске, а Николай, Владимир, Вера учились в школе. Я пошла в школу осенью в 1 класс.

Брат Владимир у нас инвалид детства, переболел корью. Болезнь дала осложнение, поэтому учёба ему в школе не давалась, пришлось её оставить, зато дома он был главным помощником, как и сейчас.

А дальше пошло продолжение рода. У Александра с женой Ниной (в девичестве Черновой) родились две дочери: Маргарита (1972 год) и Татьяна (1979). У Григория с Ниной (Кашиной) – Александр (1976 год), Алексей (1984год), Михаил (1989год), У Михаила с женой Натальей (Желниной) родились Андрей (1977 год). Юлия (1981 год). У Ольги с Геннадием ( Болотовы) двое детей – Павел (1981 год) и Ирина (1988год). Наталья в браке с Вячеславом (Косоруковым) родила Маргариту (1975 год), после развода вышла замуж за Александра Муранова, родилась Мария (1989 год). Николай женился на Елене Морозовой и родились Анна (1980 год) и Иван (1982год).

Жизнь, к сожалению, состоит и из потерь. Не стало нашего брата Григория, он погиб в аварии в 2001 году. Умер от сердечного приступа сын Григория, Александр в 2009 году. Ещё раньше, в 1987 от врождённого порока сердца умер сын Григория, Алексей, ему было всего 3 годика. У брата Михаила умерла от сердечного приступа жена Наталья в 1994 году (он до сих пор не женат). У Николая и Елены при родах умерла дочка Марина (1996год), в младенчестве умерла и моя доченька Оля (1990 год). В 2011 году не стало моего мужа Евгения.

Но жизнь продолжается, растут уже внуки и правнуки. Сейчас, на 2012 год, внуки и внучки обзавелись семьями, родили детей, это наши уже правнуки.

У Маргариты с Андреем (Поповы) – Станислав

У Маргариты и Валерия (Тарасовы) – Александр

У Александра с Натальей (Емельяновы) – Екатерина

У Анны и Владимира (Асеевы) – Николай, Иван

У Ивана и Анны (Емельяновы) - Ирина

У Татьяны и Владимира (Брылёвы) - Полина

У Юлии с Александром (Сероштан) – Яна и Дарья

У Ирины и Владимира (Якунины) – Никита

У Михаила и Анжелы (Емельяновы) – Ярослав

Что – то будет дальше. Хочется, чтобы все жили долго и счастливо, а самое главное, были бы здоровы, чтобы беды обходили стороной. Пусть семья растёт и множится, радуется появлению деток, а дети пусть чтят семейные ценности и, может, когда - нибудь да заглянут в этот дневник, потому что для них это всё и записано. И тогда далёкое станет близким, «незнакомое откроется из времени прошедших лет» и станет дорогим и родным. Прочитает молодёжь, задумается и, наверное, кто – то продолжит свою, уже совсем другую, историю. Ну а нам, старшему поколению, дай Бог пожить подольше, порадоваться на внуков и правнуков.

Записала младшая дочь, Галина, со слов мамы в 2012 году.

3