Докаева Анастасия Сергеевна

112

ЗА РУБЕКОМ

ПСИХОГЕНЕТИКА АГРЕССИВНОСТИ

М.В. АЛФИМОВА, В.И. ТРУБНИКОВ

Согласно наиболее принятому опре­делению, агрессия — это форма пове­дения, нацеленная на оскорбление или

линия в агрессивности, наблюдаемой в лабораторных условиях, в существенной степени детерминированы общей сре­дой, а влияние наследуемости в этом случае пренебрежимо мало [26].

Работы, в которых испытуемыми бы­ли взрослые и величина выборки зна­чительной, а склонность к агрессии из­мерялась с помощью опросников, дали достаточно согласованные результаты. Они показали, что в межиндивидуаль­ные различия в агрессивности пример­но равный вклад вносят и разнообразие генотипов в популяции (коэффициент наследуемости равен 40—54%), и разно­образие средовых факторов развития, причем в этом возрасте последние пред­ставлены индивидуальной средой (уси­ливающей несходство членов одной се­мьи), а влияние общей среды отсутст­вует [12], [32], [44]. Мета-анализ 24 ис­следований агрессивности, проведенный Д.Р. Майлсом и Г. Кареем [26], также показал, что генетические эффекты мо­гут объяснять до 50 % различий между людьми по данному психологическому свойству.

Следует отметить, что указанные за­кономерности — вклад генетических фак­торов от умеренного до значительного и отсутствие влияния общей среды — обнаруживаются для разных проявлений (типов) агрессии. Так, используя метод близнецов, Е.Ф. Коккаро с коллегами [12] получили следующие значения на­следуемости для различных субшкал «аг­рессии» опросника Buss-Durkee Hostili­ty Inventory. Изменчивость показателя «прямая агрессия» на 40 % объяснялась действием аддитивных генетических фак­торов (т.е. суммарным эффектом от­дельных аллелей — структурных форм генов, вовлеченных в формирование дан­ного признака). На межиндивидуаль­ные различия по трем другим субшка­лам влияли неаддитивные генетические факторы (характеризующие взаимодей­ствие между аллелями): для «непрямой агрессии» они объясняли 40 % диспер­сии, для «раздражительности» — 37 %

и для «вербальной агрессии» — 28 %. Соответственно, вклад индивидуальной среды находился в диапазоне от 53 % для «прямой агрессии» до 72 % — для «вербальной». В работе Ф. Вернона с соавт. [44] было использовано семь оп­росников (Aggression Questionnaire, Aggres­sion Inventory, Personality Assessment In­ventory, Multidimentional Personality Ques­tionnaire, Personality Research Form-E, Adjective Check List 1 and 2), что позво­лило получить 18 показателей агрессив­ности. Факторный анализ этих показа­телей дал три более общих характерис­тики (фактора): «спонтанная агрессия» (физическая агрессия и антисоциальное поведение), «вербальная агрессия» и «аг­рессивные установки» (последний фак­тор характеризовался высокими корре­ляциями со шкалами, оценивающими не только собственно агрессивные ус­тановки, но также гнев, враждебность, аффективную нестабильность, импуль­сивность, самоповреждение). Кроме то­го, был получен генеральный фактор аг­рессивности, объясняющий 48 % общей дисперсии оценок. Результаты генетико-математического анализа тестовых по­казателей и обобщенных характеристик агрессивности представлены в табл. 1. Различные опросники дали не вполне совпадающие оценки наследуемости од­ноименных типов агрессивности, одна­ко для обобщенных характеристик вклад генотипа в индивидуальные различия составил 44—52 %, что близко к величи­не коэффициента наследуемости гене­рального фактора — 54 %, а вклад об­щей среды отсутствовал. Кроме того, бы­ли получены значительные генетичес­кие корреляции между обобщенными ха­рактеристиками (0,31—0,51). Это свиде­тельствует о том, что различные прояв­ления агрессии в определенной степе­ни связаны с действием общих генов. Результаты, полученные Ф. Верно-ном с коллегами, так же как и данные некоторых других авторов [10], указы­вают на существование в структуре ин­дивидуальности генерального фактора

Относительный вклад генотипа и среды в вариативность тестовых и обобщенных показателей агрессии (по [44])

Корреляции Аддитивная Доминант- обшая Индивиду-

Показатели агрессии 1 наследуе- ная насле- ^прпя альная

М3л=183 Д3л = 64 мость дуемость ^чжд" среда

AQ Физическая 0,50 0,02 0,49 0,51

AJ Физическая 0,41 0,05 0,39 0,61

PAJ Физическая 0,25 0,14 0,27 0,73

AQ Вербальная 0,43 0,41 0,42 0,58

AI Вербальная 0,44 0,14 0,42 0,58

PAI Вербальная 0,35 0,22 0,36 0,64

AQ Враждебность 0,33 0,24 0,36 0,64

AQ Гнев 0,35 0,16 0,36 0,64

AI Импульсивность 0,26 0,14 0,26 0,74

AI Нетерпеливость 0,33 0,19 0,32 0,68

PAJ Аффективная 0,46 0,09 0,47 0,53
нестабильность

PAI Самоповреж- 0,36 0,29 0,34 0,66
дение

PAI Антисоциальное 0,53 0,14 0,56 0,44
поведение

PAJ Агрессивные 0,46 0,44 0,45 0,55
установки

MPQ Шкала агрессии 0,42 0,28 0,42 0,58

PRF Шкала агрессии 0,34 0,05 0,34 0,66

АСЫ Шкала агрессии 0,39 0,31 0,42 0,58

ACL2 Шкала агрессии 0,35 0,26 0,33 0,67

Фактор «Спонтанная 0,50 0,26 0,52 0,48
агрессия»

Фактор «Агрессивные 0,53 0,08 0,52 0,48
установки»

Фактор «Вербальная 0,44 0,31 0,44 0,56
агрессия»

Генеральный фактор 0,54 0,25 0,54 0,46

Примечание. Опросники: AQ — Aggression Questionnaire, AI — Aggression Inventory,
PAI — Personality Assessment Inventory, MPQ — Multidimentional Personality Questionnaire,
PRF — Personality Research Form-E, ACL1 — Adjective Check List 1, ACL2 — Adjective Check
List 2. Факторы — обобщенные характеристики, полученные в результате анализа тестовых
показателей методом главных компонент.

агрессивности. Однако многие исследо­ватели полагают, что связь между на­следственными биологическими особен­ностями индивида и склонностью к аг­рессивному аоведеккк? опосредствуется констелляцией ряда самостоятельных, имеющих собственные генетические пред­посылки и биологические механизмы черт темперамента [11], [17]. Так, в лон-гитюдном исследовании 759 близнецо­вых пар [17] было показано, что агрес­сивному поведению детей предшество­вали высокие оценки эмоциональности и активности¹ на более ранних этапах онтогенеза, причем между агрессивно­стью и эмоциональностью имели мес­то существенные генетические корреля­ции. Еще одной важной индивидуаль­но-психологической характеристикой, связанной с агрессией, является импуль­сивность. (В биологических исследова­ниях широко используется дихотомия «импульсивная vs спланированная аг­рессия».) Согласно данным близнецо­вого исследования А.Д. Серожинского с коллегами [35], импульсивность.по Ва-ratt Impulsiveness Scale коррелирует с различными видами агрессии, измеряе­мыми соответствующими субшкалами опросника Buss-Durkee Hostility Inven­tory, на уровне 0,22—0,51. Наибольшие фенотипические корреляции обнаруже­ны между импульсивностью и таким из­мерением агрессивности, как раздражи­тельность. Кроме того, импульсивность и раздражительность, как оказалось, в большей степени связаны с действием одних и тех же генетических и средо-вых эффектов, чем импульсивность и другие аспекты агрессии, измеряемые данным опросником (т.е. прямая, кос­венная и вербальная агрессия).

¹ В данной работе была использована мо­дель темперамента А. Басса и Р. Пломина. Со­гласно этой модели, к основным свойствам

темперамента ОТНОСЯТСЯ ЯКТИВНОСТЬ, ЭМОЦИО-

нальность и социабельность, причем в пока­затель эмоциональности включены только от-рицательные эмоции — страх и ттъ.

Ряд авторов изучали влияние на­следственных факторов на склонность

к агрессии, наблюдаемую в рамках раз-ЛИЧНЫХ расстройств детского и подрост­кового возраста, которые связаны с ан­тисоциальными и деструктивными про­явлениями. При этом исследователи опи­рались, как правило, на родительские оценки поведения детей. С помощью близнецового метода [16], [38] и мето­да приемных детей [9] было установле­но, что на склонность к агрессивным антисоциальным поступкам влияют как генетические особенности, так и гено-тип-средовые взаимодействия (послед­ние отражают разную реакцию геноти­пов на разные условия среды). Антисо­циальное поведение без агрессии и же­стокости оказалось связано со средовы-ми факторами, в частности, с пробле­мами в семьях приемных родителей [9]. Итак, близнецовые и семейные ис­следования позволяют заключить, что индивидуальные различия агрессивно­сти в существенной степени (почти на 50 %) обусловлены генетическими фак­торами. Часть генов, влияющих на раз­личия в данной психологической харак­теристике, является общей для разных типов агрессивного поведения и неко­торых черт темперамента (эмоциональ­ности и импульсивности). Общесемей­ная среда не представляет собой важной детерминанты агрессивности у взрос­лых, а индивидуальная, напротив, объ­ясняет не менее половины ее диспер­сии. В целом эти результаты сходны с данными о соотносительном вкладе ге­нотипа и среды, полученными для дру­гих психологических свойств (см. [3] и [4]).

АГРЕССИВНОСТЬ И ХРОМОСОМНЫЕ АНОМАЛИИ

Хромосомные аномалии — измене­ния числа хромосом или их структу­ры _ вызывают обычно целый ком­плекс нарушений в строении и функ­циях различных органов, а также пове-

116

М.В. Алфимова, В. И. Трубников

ности, большой интерес вызывает связь £е£ШУ£с7з) с аномалиями половых хро-мосом (в норме клетки мужчин содер­жат половые хромосомы X и Y, а клет­ки женщин — две Х-хромосомы). Вни­мание к характерологическим особенно­стям лиц с измененным числом половых хромосом было привлечено в 1965 г., когда П.А. Джэйкобс с коллегами сооб­щили о большом числе мужчин с до­полнительной Y-хромосомой среди пре­ступников, находившихся в исправитель­ных учреждениях [20]. Затем эти дан­ные подтвердили и другие исследовате­ли. В результате в обществе распрост­ранилась идея о «хромосоме убийцы». Были рассмотрены три фактора, кото­рые могли бы объяснять увеличение чис­ла мужчин с лишней Y-хромосомой сре­ди заключенных. Во-первых, предполо­жили, что повышение содержания У-ма-териала ведет к возрастанию агрессив­ности. Кроме того, учитывая, что муж­чины с лишней Y-хромосомой характе­ризуются высоким ростом и снижени­ем интеллекта, проверяли, не может ли на частоту заключения в исправитель­ные учреждения влиять рост, посколь­ку из-за роста мужчины с лишней Y-хромосомой выглядят «более опасными», или недостаток интеллектуальных спо­собностей, например, через увеличение вероятности разоблачения. Исследова­ния показали, что снижение интеллек­та вносит некоторый вклад в связь меж-: ду преступным поведением и аномаль-

ШШМ^ШЯЩ аштяа о по-

вышенной агрессивности и высоком рос­те как факторах, опосредствующих эту связь, не подтвердились. В частности, бы­ло установлено, что мужчины с лиш­ней Y-хромосомой не чаще, чем другие заключенные, совершали насильствен­ные преступления — в тюрьму они по­падали в основном за кражи. Кроме то­го, в тюрьме такие мужчины вели себя более дружелюбно, чем остальные, а по психологическим и психиатрическим по­казателям существенно не отличались от других преступников со сходным уров-

нем интеллекта (см. [5]). Не было полу­чено убедительных доказательств повы­шения 3.rpGGCft0ffOcrff f Htyxvifff £7 fpfsrsr-

ненной Y-хромосомой [25].

В некоторых работах проверялась гипотеза, согласно которой увеличение числа Х-хромосом ведет к снижению аг­рессивности. Сравнение женщин и муж­чин с различным числом Х-хромосом (ХО, XX и XXX; XY, XXY) не привело к определенным выводам (см. [2])². Од­но из направлений дальнейших исследо­ваний роли Х-хромосом в изменениях уровня агрессивности связано с изуче­нием определенного гена, расположенно­го в этой хромосоме, о чем речь пой­дет в следующем разделе.

В рамках проблемы взаимосвязи по­ла и агрессивности, по-видимому, долж­ны быть рассмотрены не только анома-ляи половых хромосом, но и другие хро­мосомные аберрации, в частности, синд­ром Прадера — Вилли. Этот синдром возникает из-за отсутствия определен­ного участка одной из хромосом пят­надцатой пары, а именно той, которая получена от отца. (При выпадении уча­стка пятнадцатой хромосомы, получен­ной от матери, имеет место другой син­дром — синдром Энгельмана.) При дан­ном синдроме у детей отсутствуют по­ловые различия по агрессивности, что отличает их как от детей с умственной отсталостью, вызванной другими хромо­сомными аномалиями, так и от здоро­вых. Кроме того, количество проблем, связанных с агрессивным поведением,

у них несколько ниже, чем В общей группе умственно отсталых детей, и рав­но количеству проблем в подгруппе ум-

² Рассматривая психологические анома­лии, связанные с изменением числа половых хромосом, следует иметь в виду, что в клетках здоровых женщин активна лишь одна из двух Х-хромосом, а вторая почти полностью «вы­ключена» (кроме примерно двадцати распо­ложенных в ней генов) посредством процес­са, называемого метилированием. По-види­мому, подобной «инактивации» подвергаются и лишние Х-хромосомы [27].

В 90-х гг. началось изучение моле-кулярно-генетических основ отдельных свойств темперамента и личности ( см. [1]). Поиск генов, участвующих в фор­мировании психологических характерис­тик, осуществляется двумя методами: методом сцепления, который позволяет установить, с каким участком в опре­деленной хромосоме может быть связан качественный признак, и методом ас­социаций, с помощью которого можно исследовать влияние отдельных форм ге­на на количественный признак. В по­следнем случае используют уже откры­тые гены, т.е. такие, для которых изве­стны локализация в хромосоме, различ­ные структурные формы — аллели — и кодируемый данным геном белок, при­чем на первом этапе выбирают такие ге­ны-кандидаты, продукты которых (бел­ки) участвуют в мозговых биохимичес­ких процессах, предположительно свя-

Итак, к настоящему времени не по­лучено убедительных доказательств из­менения уровня агрессивности при ано­малиях половых хромосом. По-видимо­му, повышенная агрессивность у лиц с различными хромосомными аномалия­ми является во многих случаях частью общего дезадаптационного синдрома, в формирование которого существенный вклад вносят собственно психологиче­ские факторы. Некоторые дефекты на­следственного аппарата, возможно, свя­заны с агрессивностью менее опосред­ствованно, и природа такой связи будет раскрыта при условии более полного по­нимания принципов функционирования генома.

МОЛЕКУЛЯРНО-ГЕНЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ АГРЕССИВНОСТИ

занных с изучаемой индивидуально-пси­хологической характеристикой. Для аг­рессивности такими биохимическими процессами являются преимуществен­но обмен медиатора серотонина и по­лового гормона тестостерона (вернее, его производных, действующих на опреде­ленные рецепторы мозга) в организме. Установлено, что серотонин тормозит агрессивное поведение, а тестостерон об­легчает его [37]. Имеются, кроме того, единичные данные о связи дофамино­вой и норадреналиновой систем мозга с агрессией. В молекулярно-генетичес-ких исследованиях основное внимание было уделено серотониновой системе. Серотониновая система — это совокуп­ность нейронов, которые для передачи сигнала другим нейронам ЦНС исполь­зуют вещество серотонин. Нервная клет­ка синтезирует серотонин из получае­мого с пищей триптофана при участии фермента триптофангидроксилазы, вы­деляет серотонин в синаптическую щель, где он воздействует на белки-рецепторы на поверхности другого нейрона. Затем серотонин переносится назад в клетку, из которой он был выделен, белком-пе­реносчиком серотонина или, как дофа­мин и норадреналин, разлагается в меж­клеточном пространстве под действием фермента моноаминоксидазы (МАО). Из­менения в любом из звеньев данного процесса оборота серотонина в ЦНС мо­гут влиять на активность серотонино­вой системы в целом и, через нее, на склонность к агрессивному поведению. Расположенный в Х-хромосоме ген, кодирующий МАО-А (МАО существу­ет в двух формах — А и В), оказался первым кандидатом в «гены агрессии». В 1993 г. Х.Г. Брукнер с коллегами [7] описали семью, в которой пятеро муж­чин характеризовались некоторым сни­жением интеллекта и агрессивностью. У всех этих мужчин была обнаружена точковая мутация (замена одного из нук-леотидных оснований на другое) в гене МАО-А. Эта мутация вела к дефициту

МАО и тем самым к возрастанию уров­ня серотонина, что противоречило об­щепринятым представлениям о сниже­нии уровня серотонина при импульсив­ной агрессии. Комментируя результаты собственного исследования, Х.Г. Брук­нер отмечал [8], что прямые причинно-следственные связи между «простым» ге­ном и «сложным» поведением представ­ляются маловероятными, что и иллюст­рирует неоднозначное влияние мутации, обусловливающей недостаток МАО-А, на поведение. Впоследствии в экспери­ментах, проведенных на генетически из­мененных мышах, было показано, что «выключение» гена МАО-А вызывает и возрастание агрессии, и увеличение со­держания серотонина, дофамина и нор-адреналина в тканях мозга [36]..Харак­тер выявляемых у человека ассоциаций между геном МАО и агрессивностью зависел как от характеристик выборки (возраста и диагноза испытуемых), так и от того, различия в каком участке гена рассматривались. Так, у подростков с расстройствами личности не было обна­ружено связи между полиморфизмом (су­ществованием разных форм гена) МАО-А, затрагивающим некодирующий участок гена (второй интрон)³, и агрессивнос­тью, которая оценивалась с помощью личностных опросников и на основании анализа клинических симптомов [43]. У здоровых мальчиков старшего подрост­кового возраста при исследовании шест­надцати генетических локусов-кандида­тов также не нашли связи между лонги-тюдно устойчивой агрессивностью и ген­ными различиями по МАО-А и МАО-В; при этом у них была обнаружена зави­симость уровня агрессивности оу фор­мы гена, кодирующего рецептор дофа­мина четвертого типа [24]. У больных ал-

³ У млекопитающих гены имеют прерывис­тую структуру: последовательности ДНК, коди­рующие белок, прерываются некодирующими сегментами. Эти сегменты называются вставоч­ными последовательностями, или нитронами.

коголизмом⁴, имевших проблемы с зако­ном и часто участвовавших в драках, вы­явили накопление аллеля гена МАО-А, который характеризовался определенны­ми изменениями в промоторном участке гена5 [33].

Связь агрессивности с разными фор­мами гена, кодирующего триптофангид-роксилазу, была проанализирована в двух работах. Ген триптофангидроксилазы рас­положен в хромосоме 11. Рассматрива­лись две его формы, более редкая из которых характеризуется точковой му­тацией в седьмом интроне. По данным А.С. Нью [28], среди 40 больных с рас­стройствами личности агрессивность (для ее измерения использовали суммарную оценку по субшкалам «прямая агрессия» и «раздражительность» Buss-Durkee Hos­tility Inventory) была ниже у носителей более редкого аллеля, причем эта зако­номерность обнаружилась только у муж­чин. С.В. Манук и коллеги [23] получили практически противоположные резуль­таты в группе здоровых лиц (и = 251). В их исследовании связь между тем же, что и в работе А.С. Нью, показателем агрессивности и генотипом по гену трип­тофангидроксилазы оказалась незначи­мой. Однако при использовании интер­вью Life History of Aggression и опрос­ника State-Trait Anger Expression Invento-

⁴ Объектом многих молекулярно-генети-
ческих исследований являются больные алко­
голизмом так называемого второго типа. В от­
личие от больных алкоголизмом первого типа,
у которых злоупотребление алкоголем связыва­
ют с высокой тревожностью, больные второ­
го типа характеризуются ослаблением кон­
троля над импульсами, жестокостью и анти­
социальным поведением. Считают, что дан­
ная форма алкоголизма генетически детерми­
нирована.

⁵ Промоторный участок гена — это такой
участок, в котором РНК прикрепляется к
ДНК и начинается процесс считывания ин­
формации, поэтому его структурные изменения
обьино влекут за собой изменения активно­
сти гена и тем самым изменения количества
кодируемого геном белка.

гу было обнаружено, что у лиц, в гено- так и большая, состоящая из представи­
теле которых присутствовал хотя бы телей нескольких поколений, семья ин-
один более редкий аллель, оценки по це- дейцев из Южной Америки (л = 418), в
лому ряду показателей, связанных с аг- которой было распространено злоупо-
рессией, а именно: «агрессивному тем- требление алкоголем; были использо-
пераменту», «антисоциальному поведе- ваны и метод сцепления, и метод ассо-
нию», «гневливому темпераменту» и «от- циаций. У.У. Хуанг с коллегами [19]
реагированию гнева», — были выше, чем исследовали два полиморфных участка
у остальных испытуемых. Лица с разны- гена рецептора 1В (один их них был
ми генотипами не различались только тем же, что и в предыдущей работе) и
по склонности реагировать гневом на установили, что от них зависит коли-
провоцирующие действия окружающих, чество рецепторов данного типа в тка-
Эти закономерности, обнаруженные в нях мозга человека. Однако авторы не
общей группе, были также подтвержде- нашли связи какого-либо из этих по-
ны в подгруппе мужчин, а в подгруппе диморфизмов с патологической агрес-
женщин отсутствовали. сией или другими психическими анома-

Ряд работ был посвящен поиску ас- лиями — депрессией, алкоголизмом, нар-

социаций агрессивности с генами, ко- команией, суицидальными попытками,

дирующими рецепторы серотонина. В на- У здоровых и больных шизофренией не

стоящее время в ЦНС обнаружено шест- обнаружили ассоциаций между агрессией

надцать типов серотониновых рецепте- и геном широко распространенного в

ров, различающихся строением и свой- лимбической коре рецептора серотони-

ствами. Исследования на животных поз- на типа 6 [41]. Вместе с тем в неболь-

воляют предположить, что серотонин тор- шой группе лиц, совершивших попытку

мозит агрессивное поведение преимуще- суицида (л = 46), агрессивное поведение,

ственно через свое действие на серото- измеренное с помощью Brown Goodwin

ниновые рецепторы типа 1А и 1В [36]. Assessment for Lifetime Aggression, было

Рецепторы типа 1А у человека наибо- связано с полиморфизмом промоторного

лее часто встречаются в различных струк- участка гена, кодирующего рецептор се-

турах, образующих лимбическую систе- ротонина типа 2А [31].
му мозга: гиппокампе, миндалине, про- В ряде работ обнаружена связь ан-

зрачной перегородке, — а также в лоб- тисоциальных и агрессивных проявле-

ной коре. Рецепторы типа 1В широко ний при алкоголизме с полиморфизмом

распространены в гиппокампе, стриату- промоторного участка гена, кодирующе-

ме и коре мозга. го белок — переносчик серотонина [18],

Ген, кодирующий рецептор 1В, рас- [30], [34]. Этот ген расположен в хро-

положен в хромосоме 6. В одном из ис- мосоме 17. Наличие в генотипе аллеля

следований была обнаружена связь меж- с делецией (выпадением участка) в про-

ду полиморфизмом, вызванным точко- моторной области ведет к уменьшению

вой мутацией в кодирующем участке активности гена. Здоровые и больные

данного гена, и уровнем импульсивной аффективными расстройствами, носите-

агрессии, которая наблюдалась в рам- ли аллеля с делецией, характеризуются

ках антисоциального поведения и рас- более низкими оценками по шкале «Пси-

стройств личности у больных алкоголиз- хопатическая девиация» теста MMPI,

мом [22]. Следует отметить, что в этой что свидетельствует о снижении агрес-

работе изучалась как значительная ко- сивности, импульсивности и антисоци-

горта испытуемых из Финляндии (106 альных тенденций личности [6].
больных алкоголизмом, 261 их родствен- При некоторых заболеваниях агрес-

ник и 213 здоровых неродственных лиц), сивность и жестокость оказались свя-

IK08

заны с полиморфизмом генов, вовле­ченных в функционирование дофами­новой системы: при шизофрении — с геном, кодирующим фермент катехол-О-метилтрансферазу [21], при болезни Альцгеймера — с геном рецептора до­фамина типа 1 [29], при посттравмати­ческом стрессовом расстройстве — с ге­ном рецептора дофамина типа 2 [13].

В целом данные о молекулярно-ге-нетических предпосылках агрессивно­сти пока разрозненны и нуждаются в до­полнительных доказательствах. В неко­торых случаях получены противоречи­вые результаты. В существенной степе­ни это объясняется недооценкой поло­вых и возрастных различий между ис­пытуемыми. Кроме того, молекулярно-генетические предпосылки агрессивно­сти, по-видимому, неодинаковы при раз­ных заболеваниях. Так, например, опре­деленные аллели ряда генов серотони-новой системы мозга, которая, как по­казано, вовлечена в контроль над им­пульсами, возможно, являются состав­ной частью наследственной предраспо­ложенности к развитию наиболее соци­ально опасной формы алкоголизма со склонностью больных к жестокости и антисоциальным действиям, но не от­вечают за возрастание агрессивности у больных шизофренией.

бенностями эмоциональной реактивно­сти и способностью контролировать свои импульсы. Следует подчеркнуть, что на разных этапах развития и в разных груп­пах лиц в сложную иерархическую сис­тему индивидуально-психологических и ситуационных факторов, определяю­щих вероятность агрессивных действий, включены, очевидно, различные биоло­гические (в том числе генетические) и психологические процессы. Кроме то­го, средовые факторы объясняют не ме­нее половины межиндивидуальных раз­личий по агрессивности как онтогене­тически устойчивой характеристике. Что касается отдельных агрессивных дейст­вий, то, как подчеркивают большинство исследователей, социальный контекст играет определяющую роль в их воз­никновении не только у здоровых лиц, но и при патологических состояниях. Тем не менее, учитывая, что генетичес­кие различия вносят существенный вклад в формирование склонности к агрессив­ному поведению, со временем, когда ин­дивидуальная генетическая диагности­ка станет доступной, генетические дан­ные можно будет использовать для оцен­ки индивидуальной реактивности на раз­личные средовые воздействия, прово­цирующие агрессию, а значит — и для прогноза и профилактики агрессии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Психогенетические данные убеди­тельно свидетельствуют о том, что гене­тические особенности вносят сущест­венный вклад в межиндивидуальные раз­личия в агрессивности. При этом нель­зя не согласиться с мнением, высЛсазан-ным, в частности, Х.Г. Брукнером [8], о том, что концепция одного «гена аг­рессии» нереалистична. Как показывают проведенные исследования, на «склон­ность» к агрессии могут влиять многие гены и сложные взаимодействия меж­ду ними. Это влияние, по-видимому, опосредствовано главным образом осо-

1. Алфимова М.В., Трубников В. И. Генные осно­
   вы темперамента и личности // Вопр. псих.
   2000. № 3. С. 128-139.

2. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб., 1999.

3. Малых С.Б., Егорова М.С., Мешкова Т.А. Осно­
   вы психогенетики. М., 1998.

4. Равич-Щербо И.В., Марютина Т.М., Григорен-
   ко Е.Л. Психогенетика. М., 1999.

5. Фогель Ф., Мотулъски А. Генетика человека.
   Т. 3. М., 1990.

6. Alflmova М. V. et al. Serotonin transporter gene
   polymorphism is associated with asocial per­
   sonality traits in patients with affective disor­
   ders and healthy individuals // Mol. Psychiatry.
   1999. V. 4. Suppl. 2, P. S87.

7. Brunner E.G. et al. Abnormal behavior associa­
   ted with a point mutation in the structural ge­
   ne for monoamine oxidase A // Sci. 1993. V. 262.
   P. 578-580.

122

М.В. Алфимова, В. И. Трубников

1. Brunner H.G. МАО A deficiency and abnormal
   behaviour: Perspectives on an association //
   Ciba Found. Symp. 1996. V. 194. P. 155-64;
   discussion P. 164—167.

2. Cadoret R.J. et al. Genetic-environmental inter-

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

ПСИХОЛОГИИ

© 1996 г. А. А. Реан АГРЕССИЯ И АГРЕССИВНОСТЬ ЛИЧНОСТИ

Выделены два полярных подхода к феномену агрессии: этико-гу-манистический и эволюционно-генетический. Проведен их детальный анализ и оценка. Определены основные понятия проблемы агрессии и агрессивности.

Ключевые слова: агрессия, агрессивность личности, этико-гу-манистический и эволюционно-генетический подходы к изучению аг­рессии, уровневая структура агрессии.

В последнее время проблема агрессии стала едва ли не самой популярной в мировой психологии. Ей посвящено огромное множество статей и книг. В Европе и Америке регулярными стали международные конференции, симпозиумы и семинары по этой проблематике. И это не мода, а скорее реакция психологов на беспрецедентный рост агрессии и насилия в цивилизованном двадцатом веке. Реакция, на мой взгляд, вполне адекватная и своевременная. Если не сосредо­точиваться на деталях и подойти к вопросу глобально, то можно выделить два полярных подхода к феномену агрессии.

Первый из них я буду называть этико-гуманистическим подходом. В широких границах этико-гуманистического подхода агрессия, причинение вреда другому человеку расценивается как зло, как поведение, противоречащее позитивной сущности людей. И, соответственно, такое поведение оценивается негативно. В науках о человеке этот подход представлен в гуманистической психологии, экзистенциальной и гуманистической философии, а также в базирующихся на их основе педагогических теориях.

Христианская концепция человека также должна быть отнесена к этому подхо­ду. Идеи гуманистического подхода к феномену агрессии восходят к традициям христианского учения: возлюби ближнего своего как самого себя, любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, не судите, да не судимы будете.

Другой, альтернативный подход к феномену агрессии, я называю эво-люционно-генетическим. В рамках этого подхода внутривидовая агрессия рас­ценивается как биологически целесообразная форма поведения, способствующая выживанию и адаптации. Этот подход также объединяет различные концепции, начиная от теорий выживания вида и психобиологической адаптации индивида и кончая концепциями социальной адаптации личности. В рамках эволюционно-ге-нетического подхода агрессия, естественно, ни в коей мере не рассматривается как зло, а трактуется как такой же инстинкт, как и все остальные [12, с. 6], служащий вместе с ними сохранению жизни.

Для того чтобы дальнейшее изложение было ясным, и для обеспечения адек­ватности изложения и восприятия, определим основные понятия.

Под агрессией, несколько сужая Э. Фромма, будем понимать любые действия, которые причиняют или намерены причинить ущерб другому человеку, группе людей или животному. Если говорить о внутривидовой агрессии, то определение

3

становится еще более кратким и должно связываться с причинением ущерба другому человеку или группе людей. Э. Фромм (Е. Fromm, 1973) определяет агрессию более широко, как причинение ущерба не только человеку или живот­ному, но и вообще всякому неживому объекту. Несмотря на различия в опреде­лении понятия агрессии у разных авторов, идея причинения ущерба (вреда) дру­гому субъекту присутствует практически всегда [ 12, 42, 44]. Понятия агрессия и агрессивность не синонимичны. Под агрессивностью в дальнейшем будем понимать свойство личности, выражающееся в готовности к агрессии, таким образом, агрессия есть определенные действия, причиняющие ущерб другому объекту; а агрессивность — это готовность к агрессивным действиям в отношении другого, которую обеспечивает (подготавливает) готовность личности воспри­нимать и интерпретировать поведение другого соответствующим образом- В этом плане, очевидно, можно говорить о потенциально агрессивном восприятии и потенциально агрессивной интерпретации как об устойчивой личностной осо­бенности мировосприятия и миропонимания. Различие понятий агрессия и аг­рессивность ведет к важным следствиям. С одной стороны, не за всякими аг­рессивными действиями субъекта действительно стоит агрессивность личности. С другой стороны, агрессивность человека вовсе не всегда проявляется в явно агрессивных действиях. Проявление — не проявление агрессивности как лично­стного свойства в определенных актах поведения как агрессивных действий всег­да является результатом сложного взаимодействия трансситуативных и ситу­ационных факторов.

В случае агрессивных действий неагрессивной личности в основе генеза, пер­вопричины этих действий, лежит фактор ситуации. В случае же агрессивных действий агрессивной личности во взаимодействии трансситуативных и ситу­ационных факторов примат принадлежит личностным качествам. Для данной относительно частной' проблемы справедлив тот общий подход, который уже развивался в наших предыдущих работах [ 21]: при взаимодействии трансситу­ативных и ситуационных факторов первым в большинстве случаев принадлежит роль детерминант поведения, а последним — роль модуляторов. Эта позиция противоречит как пандетерменистскому личностному подходу, игнорирующему влияние ситуации на поведение личности, так и модному в последние годы ситуационному подходу [4, 6, 56], который в своем радикальном выражении считает теорию личностной детерминации поведения просто фундаментальной ошибкой атрибуции [ 56].

Этико-гуманистический подход. Для психологов несомненно лестной являет­ся мысль, что проблема различия между любовью и ненавистью принадлежит не философии, а психологии [ 18]. Но, несмотря на это, мы не может в рамках этико-гуманистического подхода к проблеме агрессии игнорировать идеи христианской концепции человека. Как уже отмечалось выше, концепция эта относится по своей сути именно к данному (а не к эволюционно-генетическому) подходу. Более того, идеи различных концепций, входящих в этико-гу-манистический подход, так или иначе восходят к этическим традициям христиан­ского учения. И, наконец, между христианством и психологией в целом, между христианством и гуманистической психологией, в частности, есть немало общего [16, 22, 35]; мало того, уже обсуждается вопрос об интеграции христианства и психологии [ 36,38].

С точки зрения христианства, агрессия как действие, причиняющее вред дру­гому, однозначно оценивается как зло. Уже основные заповеди провозглашают: не убий, не укради, не судите, да не судимы будете. Они же запрещают действия, реально оказывающие вред, или направленные на причинение ущерба. Причем речь идет в равной мере о негативной оценке действий, причиняющих физический или психический (моральный) ущерб. Неприемлемой оказывается не только аг­рессия как действие, но и агрессивность как свойство личности: возлюби

ближнего своего, любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас. Пос­ледняя заповедь прямо противостоит эволюционно-генетическому подходу, при котором бесспорно позитивно оценивается адаптивная агрессия, т. е. направлен­ная на защиту витальных интересов индивида, личности. Христианская же доктрина глобально не приемлет агрессивность как свойство личности, осуждая любую личностную готовность к агрессии. Готовность к агрессии осуждается не только на поведенческом (практическом) уровне, но и на когнитивном: и что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в своем глазу не чувствуешь.

В психологии, в рассматриваемый этико-гуманистический подход к проблемам агрессии, наиболее последовательно вписывается так называемая «третья сила» — гуманистическая психология (A. Maslow, G. Rogers, V. Frankl). Хотя сам термин (а более, пожалуй, эта внутрипсихологическая межгрупповая дискриминация, когда одним дано право, а другим отказано в праве считать себя гуманистическими психологами) мне лично кажется традицией как не обоснован­ной, так и не корректной. Да и не очень гуманистической также. В действитель­ности, многие идеи выдающихся представителей психоаналитического, например, направления (A. Adler, E. Fromm) вполне согласуются и даже могут быть восприня­ты как краеугольные постулаты гуманистической психологии. Чем как не идеями гуманистической психологии являются принципы адлерианских воспитательных центров: сделать личность счастливее, показать, что и другие люди бескорыстно заинтересованы в тебе и желают твоего успеха (помогающие отношения по A. Rogers), освободить от давления комплексов, показав, — другие не хуже и не лучше тебя, они такие же, как ты [ 1, 27, 40]. И уже совсем как манифест гу­манистической психологии звучат слова Э. Фромма об идентичности самому себе и о том, что целью человеческой жизни следует считать развертывание сил человека согласно законам его природы [ 34]. В связи со всем сказанным, будем рассматривать гуманистическую психологию в широких границах, руководству­ясь реальным содержанием тех или иных концепций, а не сложившимися традициями и стереотипами в отношении персоналий.

Несмотря на нетождественность концепций различных авторов гуманистичес­кой ориентации относительно взгляда на проблему агрессии и агрессивности, можно говорить о наличии значительного количества общих положений. Сам дух гуманистической психологии проникнут позитивным отношением к человеку, верой в его силу и позитивность личностного потенциала. Очевидно не случайно, что гуманистическая психология в противовес идее формирования личности выдвигает прежде всего идею свободного развития личности, наиболее выдвигает прежде всего идею свободного развития личности, наиболее полной самоакту­ализации (A. Maslow, V. Frankl, С. Rogers, E. Fromm), выражающейся, например, в осуществлении индивидуальных смыслов личности (V. Frankl), а также создания помогающих отношений (С. Rogers) для достижения этих целей. Провозглашение этих постулатов было бы невозможно, если бы гуманистическая психология исходила из убеждения в изначально агрессивной природе человека. Потому что в этом случае указанные принципы означали бы предоставление свободы и соз­дание наиболее помогающих условий для развития агрессивности как свойства и проявления агрессии как действия. Но гуманистические психологи убеждены, что самоактуализируясь, высвобождая подавленное Я, человек раскрывает свою величественную природу [ 13], что в основе человека лежит стремление к положительным изменениям [23, с. 68], а не наоборот. Конечно, представители гуманистической психологии (к которым автор относит и себя) не настолько наивны, чтобы идеализировать человека, представлять его себе свободным от всяких негативных влечений. Человеку присущи разные, в том числе и не­гативные импульсы. Но важно понимать, что свобода человека как личности выражается, в частности, и в достаточной его свободе относительно собственных влечений. Человек обладает влечениями, однако влечения не владеют им (В. Франкл). Иначе говоря, необходимо не отрицать наличие агрессивных импуль­сов, но необходимо видеть принципиальную разницу между (1) агрессивными

импульсами, (2) агрессивным импульсивным поведением и (3) свободным (зрелым) поведением личности. Отсутствие такого разграничения, игнорирование относительной свободы личности, ее поведения от собственных же импульсивных влечений ведет к фатальной агрессии. Ибо в этом случае агрессивные импульсы оправдывают агрессивное поведение, превращаясь в своеобразное алиби. Однако, как справедливо замечает Франкл, «человек не перестает ненавидеть, пока его учат, что ненависть создается импульсами и механизмами. Но это он сам (выде­лено мной.— А. Р.) ненавидит!» [31, с. 327].

Импульсивно-инстинктивная сфера — обеспечивающая, но не управляющая. Также как топливо обеспечивает движение (жизнь) механизма, но не управляет им. Регулятивный контур связан с другой сферой — сознание, самосознание, система отношений и установок личности, включая этическую регуляцию пове­дения. Другое дело, что личность не хотелось бы абсолютно отождествлять лишь с социальностью человека, его социальной сферой. Более близким для меня является представление о личности как о целостности врожденного и приобретен­ного [ 34], к которому из отечественных концепций более всего приближаются представления о личности и интегральной индивидуальности [2, 14].

Рассматриваемое с позиций гуманистической психологии положение об относительной свободе человека от своих же разрушительных, агрессивных вле­чений и импульсов перекликается с аналогичными взглядами христианско-тео-логического учения. Естественно, там эти взгляды представлены собственным, специальным образом. Общность подходов, однако, видится не в форме представ­ления взглядов, а в их содержании. В христианско-теологическом учении обсуж­дается правомерность постановки следующего вопроса: «если Бог благ, Он не может допустить зла, а если Он его допускает, то значит Он не благ или не всемогущ, а потому и не Бог, или же просто Его и нет» [25, с. 32]. Ответ на этот вопрос сводится к следующему. Если бы человек не был создан свободным, он не был бы богообразной личностью, а был бы механизмом. Свободная суть человека проявляется и в наличии у него свободы выбирать между добром и злом. Но, замечу, такая свобода означает и свободу в выборе своего поведения, или возмож­ность свободного управления своими влечениями, а не фатальное подчинение им.

Терпимость как фундаментальное свойство личности является не только противовесом, фактором сдерживания агрессии, но и антиподом агрессивности как личностной готовности к агрессии. Я полагаю недостаточными представ­ления, согласно которым терпимость просто сводится к толерантности. В струк­туре общего феномена терпимости мы выделяем два ее вида: (1) сенсуальная терпимость личности и (2) диспозиционная терпимость личности.

Сенсуальная терпимость связана с устойчивостью личности к воздействиям среды, с ослаблением реагирования на какой-либо неблагоприятный фактор за счет снижения чувствительности к его воздействию. Сенсуальная терпимость, таким образом, связана с классической толерантностью, с повышением порога чувствительности к различным воздействиям среды, в том числе, воздействиям субъектов межличностного взаимодействия. Образно говоря, сенсуальная терпимость есть терпимость-черствость, терпимость-стена. В основе диспози-ционной терпимости лежит принципиально иной механизм, обеспечивающий терпимость личности при взаимодействиях со средой. В даннЪм случае речь идет о предрасположенности, готовности личности к определенной (терпимой) реакции на среду. Эта готовность проявляется на когнитивном (социально-пер­цептивном), аффективном и поведенческом уровнях реагирования. За диспозиционной терпимостью стоят определенные установки личности, ее систе­ма отношений к действительности: к другим людям, их поведению, к себе, воз­действию других людей на себя, к жизни вообще. Примерами установок личности, обеспечивающих ее диспозиционную терпимость являются, скажем, такие: все люди когда-нибудь ошибаются; чем больше точек зрения, тем лучше; агрессия и раздражительность очень часто провоцируются ситуацией, а не является внутрен­ней сущностью человека и т. п. Принятие стратегии и позиции, известной под

названием альтруистический эгоизм, вероятнее всего также приводит к сущест­венному повышению терпимости личности. Несомненно, что и в данном случае надо говорить о диспозиционной, а не сенсуальной терпимости. Диспозиционная терпимость есть терпимость-позиция, терпимость-установка, терпимость-мироощущение. Она вовсе не связана с психофизиологической толерантностью. Носителем высокой диспозиционной терпимости, таким образом, вполне может быть высокосензитивная личность или эмотивный акцентуант.

Идея самотрансценденции человеческого существования занимает важное ме­сто как в гуманистической психологии [ 13, 30, 31], так и в экзистенциально-гу­манистической философии [ 24]. При этом феномен самотрансценденции связыва­ют с выходом человека за пределы своего Я, с его направленностью на других людей, на дело, в целом на что-то иное, нежели он сам.

Когда говорят, что в гуманистической психологии с ее доминирующей направ­ленностью на раскрытие потенциала человека, его самоактуализацию, на достижение идентичности самому себе и самопринятия, потенциально заложен риск эгоцентризма, то, очевидно, забывают как раз об идее самотрансценденции. Однако концепцию надо рассматривать системно, целостно, а не лоскутно и поэлементно. Даже если эти элементы значимые, или, может быть, субъективно привлекательны интерпретаторам. Вместе с тем, стоит заметить, что идея самот­рансценденции у разных представителей гуманистической психологии занимает не одинаковое место. К. Роджерс не отводит ей столь значимую роль, как В. Франкл или А. Маслоу. Пожалуй, первым из крупных представителей гу­манистической психологии, обратившим внимание на опасность, которую таит для нее самой игнорирование феномена самотрансценденции, был В. Франкл. Именно это обстоятельство диспропорциональности, перекоса в соотношении идей самоактуализации и самотрансценденции он имел в виду, когда спрашивал: «насколько гуманистична гуманистическая психология?» [ 29].

Самотрансценденция означает для человека находиться в отношении к чему-то, быть направленным на что-то иное, нежели он сам. В более категоричной форме эта мысль звучит в утверждении «быть человеком — значит быть направ­ленным не на себя, а на что-то иное» [31, с. 284]. Категоричное противопостав­ление самотрансценденции и самоактуализации как двух альтернатив, по-моему, нецелесообразно. Сила гуманистического подхода и перспективы его развития состоят в органичном соединении этих двух идей. К сожалению, этой проблеме целостного объединения двух принципов уделено пока явно недостаточно внимания в самой гуманистической психологии. Однако понимание того, что это возможно, хотя и не всегда акцентировано, но уже проявлялось: самоакту­ализация может быть осуществлена лучше всего через увлеченность значимой работой [55], человек осуществляет сам себя в служении делу или в любви к другому [31]. Утверждение собственной жизни, счастья, развития, свободы чело­века коренится в его способности любить; причем любовь неделима между «объек­тами» (другими) и собственным Я [ 34] . Неявная на первый взгляд связь феномена самотрансценденции и проблемы агрессивности является в действительности очевидной. Идея самотрансценденции отвергает агрессию и агрессивность, ибо в рамках данного подхода агрессия как разрушительное действие, как причинение ущерба другому, неминуемо ведет и к разрушению самого себя. Самоосуществ­ление ведь состоит в позитивной направленности во вне. И чем более выражена эта направленность, тем более человек становится человеком и самим собой. Отсутствие такой позитивной направленности во вне, и замена ее на систему агрессивных установок, следовательно, пагубны и должны быть устранены, т. к. блокируют самоосуществление личности.

Эволюционно-генетический подход. В рамках этого подхода агрессия и аг­рессивность никак не рассматриваются в качестве фактора, блокирующего само­осуществление и развитие человека, а, напротив, считаются условиями его выживания и адаптации. Внутривидовая агрессия рассматривается как целесооб­разный инстинкт, выработанный и закрепленный в процессе эволюции.

Агрессия — это инстинкт борьбы, направленный против собратьев по виду, и у животных и у человека. Агрессия, кроме того, является инстинктом не смерти (как, например, у 3. Фрейда), а сохранения жизни и вида, и, поэтому, таким же инстинктом, как и все остальные [ 12].

Эволюционно-генетический детерминизм развития агрессии и агрессивности, как инстинкта хищнического, господства и подавления, обосновывается энцикло­педическим анализом эволюции и поведения животных (К. Lorenz), эволюции, генетики и поведения человека [ 37]. При этом последовательный эволюционно-генетический подход не может остановиться лишь на констатации инстинктивной природы агрессии, но утверждает и инстинктивную природу альтруизма, кол­лективизма, жертвенности и других сугубо личностных свойств, даже таких, как совесть и вообще этическая система личности. Эгоизм очень способствует выживанию индивида, но специфика эволюционного развития человечества тако­ва, что естественный отбор был в очень большой мере направлен на развитие биологических основ самоотверженности, альтруизма, коллективизма [37, с. 18].

Однако представление о высокой степени целесообразности агрессии для чело­веческого существа вступает в серьезное противоречие с наблюдаемыми нами поистине катастрофическими последствиями проявления агрессивного поведения на межличностном, межгрупповом, межнациональном и межгосударственном уровнях. Это противоречие не может быть незамеченным, проигнорированным серьезными представителями эволюционно-генетической концепции агрессии. И тогда, преодолевая это противоречие, К. Лоренц выдвигает новую дополнитель­ную посылку, которая, по его мнению, снимает несоответствие и действительно является хорошей услугой для эволюционно-генетического подхода.

Утверждается, что агрессивный инстинкт «хорош» и служит в естественных условиях (выделено мной.— А. Р.) сохранению жизни индивида и вида в целом. Если кратко резюмировать значительные выкладки К. Лоренца, ныне естествен­ный порядок вещей нарушен следующим образом. (1) Человек есть слабое живот­ное (не хищник). У него, в связи с этим, достаточно ограниченные естественные возможности для убийства. По крайней мере, они никак не сравнимы с потенциалом настоящих хищников (лев, тигр, волк и т. д.). (2) Именно поэтому у человека эволюционным образом сформировались и закрепились лишь слабые запреты внутривидовой агрессии. Последняя должна иметь сильные инстинктивные запреты лишь у сильных хищников, так как только при их воз­можностях убийства агрессия становится угрозой выживания вида. Для человека слабые запреты на агрессию вполне достаточны, и внутривидовая агрессия, аг­рессивность в естественных условиях не угрожает исчезновению вида. (3) Изобре­тение современного искусственного оружия привело к нарушению равновесия между слабыми возможностями убийства и слабыми же запретами на агрессию. Возможности убивать возросли, а запреты остались теми же, то есть слабыми. Этот подход, конечно, не изменяет сущности эволюционно-генетической кон­цепции агрессии. Более того, эта попытка как раз и предпринята для того, чтобы снять возникшие противоречия и еще более обосновать и укрепить взгляд на агрессию и агрессивность, как на эволюционно закрепленный, целесообразный инстинкт, имманентно присущий человеку. Однако эти попытки и модель сами по себе имеют немало уязвимых мест.

Почему, например, сразу отбрасывается (или даже не возникает), игнорируется мысль о том, что с изменением одного меняется и другое? А именно, что с ростом возможностей убийства (не биологически-естественного свойства) растет и воз­можность регуляции агрессии и поведения человека вообще (не инстинктивного уровня регуляции). Или в более широком контексте этот вопрос можно ставить как проблему одновременной эволюции (а) социальных условий, в которых живет (Заметим, также и создает) человек, и (б) эволюции самого человека как социаль­ного существа. Современный человек в значительной мере сам создает условия, в которых он живет, но в немалой степени он создает себя и сам. Социальная эволюция человека с какого-то периода его развития обусловлена не только

о

экзогенными факторами, средовыми воздействиями, но и эндогенными факто­рами саморазвития.

Кроме того, существует и некоторое сложное взаимодействие между этими механизмами эволюции. Оно может выражаться, например, в намеренном, целе­направленном моделировании и создании человеком (как видом, через кол­лективный разум) таких социальных условий, при которых среда стимулировала бы эволюцию человека в определенном направлении. Иначе говоря, среда пере­стала быть независимой переменной, автономным фактором эволюции. Она в значительной степени теперь сама зависит от человека и эволюционирует под его воздействием.

Это обстоятельство одновременной и, что даже более важно, взаимообуслов­ленной эволюции человека и среды никак не учитывается в эволюционных пост­роениях К. Лоренца. При этом предполагается: (1) человек не меняется, и регу­ляция поведения, общения современного человека остается на уровне инстинктов, определяется «почти в точности такими же естественными наклонностями», что и у кроманьонца [12, с. 244]; (2) социальная среда эволюционирует, но как бы автономным, независимым от человечества образом, причем в направлении, враждебном человеку,— от рождения человек не так уж и плох, он только недо­статочно хорош для требований жизни современного общества [ 12, с. 245]. Враж­дебность, ненормальность среды с точки зрения эволюционно-генетического под­хода к агрессии выражается в блокировании, или депривации естественного социального поведения человека (т. е. инстинктивно-агрессивного) и в навязы­вании ему таких «неестественных форм поведения», как дружеское обращение с «ближними», любовь к ним.

Фрустрация агрессивного инстинкта заставляет страдать каждого человека цивилизации, делает всех в той или иной мере психопатами (К. Лоренц, 1963); не находящая выхода во вне агрессия, будучи вытесненной, ведет к тяжелым пов­реждениям и невротизации [ 32, 47].

Понятно, что здесь эволюционно-генетическая концепция агрессии вступает в
острое противоречие с этико-гуманистическим подходом. Однако хотелось бы
обратить внимание и на другое обстоятельство. Вызывает значительные сомнения
вообще обоснованность представлений о том, что цивилизация, современное
общество блокирует проявление «естественно-агрессивных» склонностей челове­
ка (так ли?), и что такая фрустрация, заставляя страдать индивида, ведет к
болезням цивилизованного человека — неврозам и психосоматическим расстрой­
ствам. Можно найти немало доказательств тому, что современная цивилизация не
только не подавляет, но, напротив, стимулирует проявление агрессии и
культивирует насилие. Агрессивно-конкурентное взаимодействие как стратегия
жизни характерно как раз для обществ, продвинутых по пути цивилизации. Не
случайно именно в наше время описана личность типа А [ 48], паттерн которой
образуют выраженное стремление к успеху, мотивация первенства, конкурентная
доминанта, напористость и агрессивность. Распространенность этого типа в попу­
ляции варьирует в широких границах (от 45 до 76 %) [ 39], достигая максимума как
раз в наиболее цивилизованных странах. Кроме того, для внутренней
(относительно страны) распространенности людей типа А характерна тенденция
ббльшей их концентрации в городах, чем в селах (но урбанизация есть тоже
признак цивилизации). .

Может быть подвергнут сомнению также тезис о том, что агрессия имманентно присуща человеку, а ее фрустрация ведет к невротизации личности и психосо­матическим расстройствам здоровья. Анализ результатов фундаментального комплексного исследования феномена долгожительства, проведенного в рамках международной академической программы [ 28], позволяет нам сделать следу­ющий важный вывод. Можно констатировать, что агрессивно-конкурентное взаимодействие не свойственно не только самим долгожителям, но также не характерно для социокультурных особенностей тех среды и регионов, которые «дают» наибольший процент долгоживущих.

Другие исследования, напротив, показывают, что не фрустрированные относительно возможности проявления агрессии личности типа А, для которых агрессивно-конкурентное поведение стало устойчивой стратегией социального поведения, как раз и подвержены риску психосоматических расстройств. По крайней мере, достоверно установлено, что у людей типа А сердечно-сосудистые заболевания встречаются существенно чаще, чем у других, что даже привело к обозначению типа А как коронарного [ 48]. Я хотел бы обратить внимание на то, что дополнительную долю скепсиса относительно абсолютизации агрессии, как необходимо целесообразной и эволюционно закрепленной формы поведения, носит и взгляд на проблему с менее традиционной стороны нефилогенетического развития. Если бы агрессия имела действительно столь глубокую и абсолютную целесообразность, закрепленную на инстинктивном уровне, то она должна быть в равной степени сильно выражена на всех этапах онтогенеза человека. Однако имеются факты [51], из которых можно заключить, что с возрастом черты аг­рессивности утрачиваются или, по крайней мере, становятся значительно менее выраженными. Общая тенденция онтогенетического развития человека состоит в снижении агрессивности, доминирования, а также ослаблении мотивации конку­рентного взаимодействия. Можно предполагать, что эта тенденция является эво­люционно закрепленной. В пользу обоснованности такой гипотезы говорят следу­ющие факты: мужчины, которые «уклоняются» в процессе онтогенеза от данной общей тенденции и сохраняют с возрастом такие типично мужские черты, как агрессивность, доминантность, соперничество, являются более восприимчивыми к болезням [51].

Представления о том, что фрустрация агрессивных инстинктов заставляет страдать индивида и является причиной неврозов, логичным образом приводят к идее катарсиса, отреагирования. Не нашедшая выхода агрессия — это плохо, потому что грозит индивиду тяжелыми разрушениями [ 32] „ Но сегодняшний чело­век потому и страдает от недостаточной разрядки агрессивных инстинктов, что цивилизационный уклад не дает возможности для нормальных проявлений есте­ственных наклонностей и разрядки агрессивных побуждений [ 12]. Так как вытес­нение агрессии не решает проблемы, то в известной мере «нужно разрушить другое и других, чтобы не разрушить самого себя» [ 32, с. 365]. Однако цивилизо­ванный порядок и этика не очень-то одобряют идею и реальные попытки разру­шения других.

В связи с этим обосновывается концепция катарсиса, который связан с разряд­кой агрессивности на эрзац-объект. Идея катарсиса, как освобождения, разрядки энергии агрессивных импульсов, стала чрезвычайно популярной в психологии в последние 20—25 лет. Имеется бессчетное количество работ о разрядке агрессии на различного рода эрзац-объектах; объект агрессии в виде куклы, отре-агирование в процессе просмотра видеофильма (в основном агрессивного содер­жания), разрядка в процессе участия в спортивной борьбе (псевдоагрессия по Э. Фромму), или наблюдение за ней, и, наконец, новейшие методы катарсиса, связанные с компьютерными технологиями создания виртуальной реальности. Однако результаты экспериментальных исследований крайне противоречивы и подтверждают как концепцию катарсиса, так и противоположную концепцию — стимулирования агрессии. В противоречии с концепцией катарсиса, к примеру, обнаружено увеличение агрессивности после просмотра кинобоевиков [ 26], а также порноматериалов, но только содержащих агрессивные компоненты [ 54].

Возможно объяснение этих и подобных им результатов может быть связано с концепцией социального научения или перехода привычной игровой агрессии (игра ведь есть тоже механизм социализации) в привычную стратегию агрессивно­го поведения в реальности. Кроме того, идея кино-видеокатарсиса агрессии осно­вана на предположении об идентификации смотрящего с героем-агрессором, раз­ряжающимся в процессе осуществления своих агрессивных действий. Однако то, что индентификация будет именно такой, вовсе не факт. Конкретный человек, в силу сложившейся Я-концепции, сформировавшейся у него системы отношений

личности к действительности, симпатий и антипатий, может идентифицировать себя с разными героями, в том числе и с жертвой агрессии. Ни о каком катарсисе, естественно, в таком случае речи идти не может. Вместе с тем, в компьютерных видеоиграх вопрос об идентификации решается более однозначно, в определен­ном смысле даже навязчиво жестко.

Спорт, как особо ритуализированная форма борьбы, вероятно действительно способствует разрядке агрессивных импульсов. Однако Э. Фромм полагает, что игровая агрессия (каковой является и спорт) не имеет никаких отрицательных мотиваций, связанных с гневом или ненавистью [ 33]. Но тогда не очень ясно, какие агрессивные импульсы он разряжает. Если все-таки рассматривать спорт как способ разрядки, переориентирования агрессии, то необходимо иметь в виду, что речь должна идти только о реальной спортивной борьбе в качестве участника, а не в роли наблюдателя, болельщика. Теории катарсиса в этом плане противоречит экспериментально обнаруженное увеличение агрессивности у лиц, наблюдавших соревнования по агрессивным видам спорта (бокс, борьба, хоккей, футбол) [59].

В связи с эволюционно-генетическим подходом к агрессии можно поставить и два самых общих вопроса. Так ли уж велики наши возможности реконструировать истинный ход эволюции человека? По меткому замечанию прекрасного генетика-эволюциониста R. Lewontin [ 10], воссоздать эволюционное прошлое человека как вида почти также трудно, как и предсказать его будущее, хотя и тем и другим ученые нередко занимаются, особенно обращаясь к ненаучной аудитории. Конеч­но, можно выделить поведенческие характеристики, полезные для жизни челове­ка, можно также описать соответствующие «воображаемые сценарии отбора». Однако проблема заключается в том, что таких версий истории отбора может быть создано бесконечно много, соответственно количеству поведенческих харак­теристик: от агрессии [12] до сотрудничества и альтруизма [ 37]. Но при этом нет достаточных подтверждений, что существует (или существовала) генетическая изменчивость, прямо влияющая на способность к такому поведению [ 10].

Другой вопрос: насколько справедлив подход по аналогии? Кажется ясно, что сравнение социальных и биологических феноменов если и возможно (хотя Э. Фромм, например, считает это в целом недопустимым), то только в узких границах и при понимании всей условности такого сравнения. Редукция же аг­рессивного (социального по своей сути) поведения человека к биологическим инстинктам, а тем более к инстинктивному поведению животных, вызывает серь­езные возражения. И можно только полностью присоединиться к фроммовской критике «доказательства по аналогии», как метода построения инстинкти-вистской концепции агрессии [ 33, с. 36]. Более того, у нас нет надежных оснований ставить знак равенства не только между биологической регуляцией поведения человека, но даже и между механизмами регуляции агрессивного поведения древ­него и современного человека. Если, несмотря ни на что, принять, что генерализо­ванная агрессия способствует биологическому сохранению индивида (а в условиях существования устойчивой социальной организации это не очевидно), следует все-таки понимать, что та же самая агрессия препятствует самосохранению личности, а это ведет к разрушению целостности человека.

Онтогенетическая детерминация и оценка агрессии. Строго говоря, из общей идеи эволюционно-генетического подхода к агрессии не обязательно следует, что агрессия носит не реактивный, а спонтанный характер. Агрессия, скажем, вполне могла бы эволюционно закрепляться как целесообразный инстинкт выживания, защиты от внешних угрожающих воздействий. Однако если исходить не только из эволюционного закрепления агрессивности, но и из непрерывного эволюционного отбора особо агрессивных индивидов (распространение генов победителей по В. Эфроимсону), то вполне логичным следствием становится представление о спонтанной природе агрессивности современного человека.

В рамках идеи спонтанности агрессии совершенно ошибочными считаются представления о возможности изменения врожденно-агрессивного поведения пос­редством обучения или воспитания, а также путем устранения факторов, порож-

11

дающих агрессию [ 12]. Понятно, что идея, выраженная в таком категоричном виде, вообще отрицает онтогенетическую детерминацию агрессии. В рамках эво-люционно-генетического подхода, однако, существуют и менее радикальные представления. В них также констатируется факт генетической детерминации, но признается («мы вынуждены считаться с тем»), что все свойства человека, в особенности психические, нуждаются во внешних стимуляторах для своего пол­ного проявления[37].

Идеи В. Эфроимсона, в отличии от концепции К. Лоренца, представляются мне более адекватными, так как возможность онтогенетической детерминации аг­рессивного поведения в них не отвергается. Делается попытка рассмотреть пове­дение человека как результат взаимодействия биогенетических и социоге-нетических факторов. Однако в целом попытка эта остается крайне непоследова­тельной. Это выражается в постоянном «скатывании» к эволюционно-генетичес-кой и биологической парадигме в интерпретациях поведения человека (как агрессивного, так и альтруистического), в ущерб социоонтогенетическому подходу. Существуют, конечно, установленные корреляции агрессивности с ге­нетическими факторами, например, с наличием лишней У-хромосомы [ 37,50], или с гормональными факторами: уровнем тестостерона [46, 51, 53], с гипогликемией [ 37, 43, 60], с гиповитаминозом А и С [ 45]. Однако многие из этих корреляций отражают не первичную, а вторичную детерминацию агрессивного поведения. Иначе говоря, многие параметры сами являются зависимыми переменными и отражают реакцию организма на воздействия среды (биологической и социаль­ной). То, что эта физиологическая реакция может быть сверхцелесообразной с точки зрения регуляции поведения, не отменяет ее вторичности. Та же гипогликемия не является эволюционной биологической нормой человека, а явля­ется либо выражением эндокринной патологии, либо первым и прямым следствием недоедания. Кроме того, нельзя абстрагироваться от того факта, что физиологическая регуляция (обеспечение) агрессивного поведения является реакцией на средовые воздействия, при ситуативных воздействиях и реакции являются ситуативными. Если же соответствующие средовые воздействия явля­ются устойчивыми (хроническими, перманентными), то и агрессивные реакции приобретают устойчивый, личностной характер.

Социоонтогенетическая детерминация агрессивности подтверждается мно­гочисленными результатами исследований процесса социализации, социального научения и онтогенетического развития личности [3, 5, 8, 17, 19, 20, 41, 57]. Исследования Орегонского центра по изучению социального научения показали, в частности, что для семей, из которых выходят высокоагрессивные дети, харак­терно особое взаимодействие между их членами. Оно носит вид «расширяющейся спирали», поддерживающей и усиливающей агрессивные способы поведения [ 17]. Достоверно установлено, что жестокое обращение с ребенком в семье ведет не только к проявлению им агрессивного поведения по отношению к другим детям [ 17] в том же возрасте, но и к развитию агрессивности, склонности к насилию и жестокости во взрослой жизни [ 61], превращая физическую агрессию в жизненный стиль личности [ 49].

В пользу концепции социального научения говорит и то, что наиболее выра­женные различия между агрессивными и неагрессивными детьми обнаруживают­ся не в предпочтениях агрессивных альтернатив, а в незнании конструктивных решений [ 52]. Полагаю, что в этом же ключе онтогенетической детерминации агрессии следует интерпретировать и недавно полученные нами данные о высо­ком уровне агрессии в выборке внешне вполне благополучных старшеклассников. Высокие показатели спонтанной агрессии были обнаружены у 53% испытуемых, реактивной агрессии — у 47, завышенные показатели по раздражительности — у 56% испытуемых. «Больное» агрессией, нетерпимостью общество заражает ею и свое молодое поколение. Кстати, термин заражение используется здесь намерен­но, тщ. как. механизмы подражания, социального научения и психического зара­жений*— не метафоры, а объективно существующие психологические механизмы.

И, наконец, не повторяясь, можно напомнить о социоонтогенетической де­терминации развития агрессивно-конкурентного поведения личности типа А.

Этико-гуманистический подход, признавая относительную свободу личности от среды, безусловно, признает и возможность социоонтогенетического влияния на развитие как агрессивности, так и позитивной открытости личности. Понимание этой возможности ведет к формулированию этической (в том числе и этико-христианской) системы ценностей и принципов жизни, к построению этико-гуманистической системы воспитания и развития личности, к формулированию идеи помогающих отношений и эмпатийного понимания, к утверждению само-трансценденции человеческого существования.

Психология как наука естественная могла бы отказаться от оценивания аг­рессии в парадигме плохо — хорошо. Но психология как наука гуманитарная не может игнорировать проблему оценки агрессии. Тем более она не может этого сделать потому, что это наука о человеке. А в этих науках, следуя теории функциональных систем, все должно быть оценено с точки зрения достижения или не достижения системой фокусированного результата. Направленность на результат (адаптация, самоактуализация, осуществление смысла или др.) являет­ся системообразующим компонентом любой живой, как биологической, так и социальной систем.

В вопросе об оценке агрессии, как уже было показано, эволюционно-ге-нетический и этико-гуманистический подход занимают прямо противоположные позиции. В целом отдавая предпочтение этико-гуманистической концепции, нель­зя не признать, хотя бы в определенной мере, обоснованности представлений об адаптивной функции агрессии. Преодоление этого противоречия невозможно в рамках рассмотрения агрессии вообще, вне выделения ее структуры или видов. Однако здесь возникают новые проблемы, связанные с выбором основания струк­турирования. Возможным подходом может быть, например, выделение уровневой структуры агрессий, где основанием различения является количественный критерий силы агрессивных действий или степени агрессивности личности.

Логика такого подхода, как мне представляется, не нуждается в особом разъяс­нении, так как является вполне очевидной. По существу, это известная психо­метрическая логика выделения нормы и отклонений от нее влево (заниженные показатели) и вправо (завышенные показатели). Такой теоретический подход удобен еще и тем, что он легко «переводится» на язык практической психологии и имплицитно уже реализуется в многочисленных тестах измерения аг­рессивности. Однако на его пути имеются серьезные трудности, теоретические «подводные камни», которые незаметны на первый (традиционный) взгляд. Глав­ная трудность состоит в ответе на вопрос, что считать нормой. Казалось бы, ответ может быть найден в рамках распространенной в психологии парадигмы статистической нормы. Однако применительно к проблеме агрессии это не лучший путь. Социоонтогенетическая детерминация агрессивности накладывает серьезные ограничения на использование статистической нормы, ибо в опреде­ленных социумах, или в определенные периоды их существования (состояние социума) «нормальной агрессивностью» может быть признан такой ее уровень, который является функционально деструктивным, а то и разрушительным для самой личности-носителя. Кроме того, как в рамках статистической парадигмы интерпретировать неизбежно возникающее понятие «недостаточный уровень аг­рессивности личности»? «Ненормальная» агрессивность (гипо- или гипервыра­женная) , в конце концов, требует разработки психокоррекционных и воспитатель­ных программ, направленных на ее доведение (понижения или повышения) до нормального уровня. В теоретическом плане при разработке уровневой структуры агрессии более адекватным может оказаться понятие не статистической, а функциональной нормы. Однако в психологии личности опыт его практического применения реально отсутствует.

Другим основанием уровневого структурирования агрессии может быть выде­ление структуры агрессии соответственно уровням психологической организации

i •-»

(анализа) человека: от индивидного до личностного. Так, опираясь на представ­ления Б. Г. Ананьева, предприняты попытки выделить индивидный, субъектно-де-ятельностный и личностный уровень агрессии [ 9]. Индивидный уровень агрессии при этом связывается с природной основой человека и состоит в защите себя, потомства, имущества. Субъектно-деятельностный уровень проявляется в привы­чном стиле поведения и связан со стремлением к достижению успеха, цели и ответной реакцией на угрозу. Личностный уровень сопряжен с мотивационной сферой, самосознанием, и проявляется в предпочтении насильственных средств для реализации своих целей [ 9]. Однако развитие этого подхода к пониманию агрессии также связано со своими специфичными трудностями. (1) Выделение уровней агрессии сообразно уровням анализа человека не решает проблему противоречия в оценке агрессии. Хотя, возможно, решение такой задачи здесь и не предполагалось. (2) Применительно к проблеме агрессии крайне сложно дифференцировать (если вообще возможно) субъектно-деятельностные и лично­стные параметры. Целостность субъекта и личности, относительная условность их разведения (субъект — всегда личность, а личность — всегда субъект [2]) осо­бенно сильно проявляется при анализе проблемы агрессии и агрессивности.

Трудности такой дифференциации собственно и проявились в нечеткости различения субъектных и личностных параметров агрессии: стремление к достижению успеха (субъектный уровень) — особенности мотивационной сферы (личностный уровень), стиль и привычные паттерны поведения (субъектный уро­вень) — предпочтение насильственных средств достижения целей (личностный уровень). Индивидный и личностный уровень несомненно могут быть разведены. Однако индивидный уровень у Б. Ананьева — это не индивидно-потребностный уровень у А. Маслоу и даже не инстинктивный (в лоренцовском смысле), или уровень влечений (в фрейдовском понимании). А, следовательно, это уровень вряд ли может включать в себя такие поведенческие мотивации, как защита себя, имущества и т. д. В конечном счете, у Ананьева это первичный уровень описания психики (а не целостного человека), в основе которого лежат формально-динамические и энергетические параметры. Агрессия же как поведенческий акт и агрессивность как свойство являются характеристиками целостного человека, или человека как целостной системы.

В качестве мощного прорыва вперед в решении проблемы оценки агрессии, полагаю, можно рассматривать фроммовскую модель структуры агрессии. В ней предлагается различать два вида агрессии: доброкачественную и злокачествен­ную [ 33]. Доброкачественная агрессия является биологически адаптивной, способ­ствует поддержанию жизни и связана с защитой витальных интересов, представ­ляя собой реакцию на угрозу этим интересам.

Злокачественная агрессия не является биологически адаптивной, не связана с сохранением жизни и не является защитой от нападения или угрозы, т. е. не сопряжена с защитой витальных интересов.

Классификация Э. Фромма не уровневая, так как иерархия этих видов агрессии не задается. В основе ее лежит функциональный подход. В данном случае он связан с дифференцирующим критерием: необходимо (полезно) — не нужно (вредно). Злокачественная агрессия действительно рассматривается как вредная, а ее синонимом является «деструктивность и жестокость». Таким образом, подход Фромма дает прямые основания для преодоления «неразрешимого» противоречия в оценке агрессии между этико-гуманистической и эволюционно-генетической концепциями. Восхищаясь красотой найденного Фроммом решения и основатель­ностью его построений, я бы очень хотел сказать не осторожно найдены основания для преодоления противоречия, но просто и категорично — противоречия и неопределенность в проблеме оценки агрессии разрешены и сняты.

Однако, к сожалению, и в этом подходе существуют трудности, которые пока недаозволяют сделать столь категорично-оптимистичного вывода. Первая состоит в определении того, какие именно интересы объективно относятся к виталь-ньш,"А;какие уже не являются витальными. Вопрос является принципиальным,

так как «защита витальных интересов» есть критерий различения доброкачест­венной и злокачественной агрессии. Однако круг витальных интересов достаточ­но широк, и сам Фромм констатирует, что сфера витальных интересов у человека значительно шире, чем у животного, и включает в себя не только физические, но и психические условия [ 33, с. 172]. К сожалению, современные науки (в том числе и психологическая) не дают бесспорного перечня витальных интересов человека. Потребность в свободе и самоактуализация, психическом комфорте и социальном успехе, уважении, признании, любви и в сохранении своей системы ценностей — все относится к витальным интересам личности. Без решения проблемы объективизации сферы витальных интересов человека практическое разведение доброкачественной и злокачественной агрессии невозможно.

Вторая трудность состоит в определении того, какой именно уровень аг­рессивных действий достаточен для защиты витальных интересов, а какой уже избыточен. Эта проблема, которая ставится здесь с точки зрения объективно­го критерия достаточности, еще более сложна для решения, чем первая.

Проблемы, однако, лежат не только в сфере объективно-научного знания (а точнее — нашего незнания). Кроме этого, возникает вопрос о субъективности восприятия личностью витальных интересов, то есть субъективности отнесения тех или иных интересов к сфере витальных. В связи с этим возникают трудности с практической дифференциацией доброкачественной и злокачественной аг­рессии. Однако преодоление этой трудности в рамках «усредненной», типологиче­ской психологии личности, полагаю, вообще невозможно. Проблема субъ­ективности отнесения интересов к витальным каждый раз должна решаться индивидуально, то есть методиками экспертно-психологического оценивания.

К этому же кругу вопросов относится и субъективность определения лично­стью каких-либо внешних действий (угрожающих ее витальным интересам), привносящая свои трудности в различение доброкачественной и злокачественной агрессии. Разработка данной проблемы связана, конечно, с постановкой исследо­ваний в области социально-перцептивных механизмов агрессии. Но реально кон­кретные выводы, как и в предыдущем случае, могут быть сделаны лишь на основе экспертно-психологического исследования личности. Однако все равно остается вопрос: является ли достаточным основанием для интерпретации агрессии как доброкачественной то, что субъект воспринимал чьи-то действия как угрожаю­щие его витальным интересам, хотя в действительности они таковыми не являлись?

Связанной с предыдущим вопросом является и проблема антиципации угрозы. Человек отличается от животного также тем, что механизм оборонительной аг­рессии срабатывает и тогда, когда явной угрозы нет. Но она может присутствовать неявно, а может и не присутствовать: представление о неявной угрозе может быть ошибкой антиципации. Как в этом случае квалифицировать агрессию: обо­ронительной или злокачественной? Ответ на этот вопрос не очевиден. Правда, что в данном случае «человек выдает агрессивную реакцию на свой собственный прогноз» [33, с. 171]. Однако он убежден, что этот прогноз адекватен и его витальные интересы находятся в потенциальной опасности.

Но более принципиальным здесь является, пожалуй, другое. Ошибка антиципации — это (а) проблема агрессивной готовности личности или (б) проб­лема интеллекта? То есть стоит ли за такой ошибкой готовность личности воспринимать ситуацию как потенциально угрожающую и, соответственно, спо­собность к оборонительной агрессии, или же за ней стоит недостаточная способ­ность к «просчитывайте ситуации», анализу ее развития и прогнозу возможных последствий для себя.

Следующая проблема состоит в субъективности оценивания уровня достаточ­ности — недостаточности действий для защиты своих витальных интересов. Определенный уровень агрессивных действий, направленных на устранение реальной угрозы витальным интересам, может быть объективно явно избыточ-

15

ным, но субъективно он же может восприниматься личностью как необходимый и адекватный. Является ли в данном случае агрессия доброкачественной, а если является, то может ли она оцениваться также, как и более адекватные варианты этого вида реагирования?

Более частным по сравнению с другими является вопрос об оценке такой формы поведения, как мщение. Фромм относит ее к деструктивной и считает прояв­лением злокачественной агрессии. Мщение не выполняет функции защиты от угрозы, так как всегда осуществляется уже после того, как нанесен вред, а потому оно деструктивно [ 33]. Однако проблема здесь состоит в том, что часто мщение как раз и направлено на нейтрализацию того вреда, который был нанесен. Дело в том, что сфера витальных интересов человека чрезвычайно широка (мы уже говорили об этом достаточно подробно) и вовсе не сводится прямо к интересам биологическим. В большинстве культур к таким интересам относится, в част­ности, социальное признание, уважение в микросоциуме и любовь близких. Одна­ко известно, что в тех культурах, где распространен обычай кровной мести, отказ от ее осуществления представляет прямую угрозу реализации вышеназванного витального интереса. Причем угроза потерять уважение, признание, стать изгоем нависает не только над самим «отказником», но и в целом над его семьей, родом. Антиципация такой угрозы и агрессия как реакция на это предвидение есть месть, или это поведение следует обозначать иным понятием? Может быть дальнейшие исследования феноменологии мести покажут, что отсроченная агрессия может носить как оборонительный доброкачественный характер, так и иметь де­структивную, злокачественную природу. По крайней мере, само понятие «месть» нуждается в серьезном уточнении.

Труднее всего согласиться с тем, что вообще все формы наказания (в том числе и определенные законодательно) есть выражение деструктивной мести [ 33]. То, что наказание по времени следует за нанесением вреда, то есть «опаздывает», вовсе не является доказательством его деструктивной природы. Адекватное нака­зание есть фактор ориентирующий, а не дезориентирующий личность. Правовое наказание (без которого невозможно правовое регулирование) дополнительно к этому является фактором обеспечения стабильности общества и безопасности его граждан. Потенциальная возможность наказания, выполняя ориентирующую функцию, играет роль превентивного механизма контрнормативного, асоциаль­ного поведения личности, в том числе, предупреждает проявление злокачествен­ной агрессии. Предвидение правовых мер не может не воздействовать на индивидуальное сознание [ 7] и требует от человека более внимательно относиться к последствиям своих поступков, отсутствие же правовой идеи наказания ослаб­ляет это внимание. Необходимость отчета, как показывают экспериментальные данные [ 58], повышая индивидуальную ответственность личности, снижает про­явление агрессивности даже при групповых формах агрессии.

Наличие этих трудностей не предполагает, однако, отказа от фроммовской концепции доброкачественной и злокачественной агрессии. Преодоление этих трудностей, так же как и перспективы решения проблем психологии агрессии вообще, в значительной степени, как я думаю, связаны именно с дальнейшим развитием концепции адаптивной и неадаптивной агрессии. Очевидно, что в методологическом плане развитие этой теории должно быть связано с гу­манистической парадигмой.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Адлер А. Индивидуальная психология//История зарубежной психологии. М., 1986.
   С. 131 — 140.

2. Ананьев Б. Г. Избранные психологические труды. М., 1980. Т. I.

3. Беличева С. А. Основы превентивной психологии. М., 1993.

4. Гришина Н. В. Психология межличностного конфликта. Автореф. дисс. докт. психол.
наук. СПб., 1995.

16

1. Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. Генетика, поведение, ответственность.
   М., 1989.

2. Каган И. С., Эткинд А. И. Индивидуальность как объективная и субъективная реаль-
   ность//Вопр. психологии. 1989. № 4. С. 5—15.

3. Карбонье Ж. Юридическая социология. М., 1986.

4. Кудрявцев С. В. Изучение преступного насилия: социально-психологические аспек-
   ты//Психол. журн. 1988. № 2. С. 55—62.

5. Курбатова Т. Н. Структурный анализ агрессии//Б. Г. Ананьев и ленинградская школа
   в развитии современной психологии. СПб., 1995. С. 27—28;

10. Левонтин Р. Человеческая индивидуальность: наследственность и среда. М., 1993.

П.Личко А. Е. Психопатия и акцентуации характера у подростков. Л., 1983.

12. Лоренц К. Агрессия. М., 1994.

\Ъ.МаслоуА. Самоактуализация//Психология личности. М., 1982. С. 108—117.

1. Мерлин В. С. Очерк интегрального исследования индивидуальности. М., 1986.

2. Новый завет//Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового завета. М., 1991.

3. Пфайфер С. Клиническая психиатрия и христианское консультирование: роль
   профессионала. Психология и христианство: путь интеграции. М., 1995. С. 63—64.

4. Развитие личности ребенка/П. Массен, Дж. Конджер. Дж. Каган, А. Хьюстон. М., 1987.

5. Рассел Б. Почему я не христианин. М., 1987.

6. Реан А. А. Локус контроля делинквентной личности//Психол. журнал. 1994. № 2.
   С. 52—56.

7. Реан А. А. Судебно-психологическая экспертиза по делам об изнасиловании//Психол.
   журн. 1990. № 2. С. 74—81.

8. Реан А. А. Характерологические особенности подростков-делинквентов//Вопр.
   психол. 1991. № 4. С. 139—144.

9. Реан А. А. Идеи христианства в психологии смысла и логотерапии В. Франкла//Психо-
   логия и христианство: путь интеграции. М., 1995. С. 68—69.

10. Роджерс К. Взгляды на психотерапию. Становление человека. М., 1994.

11. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм — это гуманизм. Избр. произв. М., 1994. С. 433—469.

12. Семенов-Тян-Шанский А. Православный катехизис. Париж, 1989.

13. Семенов В. Е. Социальная психология искусства. Л., 1988.

14. Сидоренко Е. В. Экспериментальная групповая психология. Комплекс неполноцен­
    ности и анализ ранних воспоминаний в концепции А. Адлера. СПб., 1993.

15. Феномен долгожительства. Антрополого-этнографический аспект исследования/Под
    ред. Брук С. И. и др. М., 1982.

16. Франкл В. Критика чистого общения: насколько гуманистична гуманистическая
    психология//Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 321—333.

17. Франкл В. Поиск смысла жизни и логотерапия//Психология личности. М., 1982.
    С. 118—126.

18. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

19. Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1989.

20. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.

21. Фромм Э. Человек для себя. Минск, 1992.

22. Шарер Э. Психоаналитическая психотерапия и христианское консультирование как
    интегративный подход в лечении психически больных//Психология и христианство:
    путь интеграции. М., 1995. С. 81—82.

23. Шафрански Э. Представление о Боге и теория объектных отношений: смысл психо­
    логической помощи//Психология и христианство: путь интеграции. М., 1995. С. 83.

24. Эфроимсон В. Н. Генетика этики и эстетики. СПб., 1995.

25. Яновский М. И. Перспективы сближения психологии и христианства//Психология и
    христианство: путь интеграции. М., 1995. С. 89—90.

26. Acta Medica Scandinavica. Supplementum. 1982. V. 660. P. 193—202.

W.Ansbacher H. L., Ansbacher R. R. The Individual psychology of Alfred Adler. A systematic

presentation in selection of his writings. N. Y., 1956. 4L BanduraA. Aggression: A social learning analysis. N. Y., 1973.

1. Berkowitz L. The Frustration-Aggression Theory//Aggression: A Social Psychological
   Analysis. N. Y., 1962. P. 25—50.

2. Bolton R. Aggression and hypoglycemia among the Quolla//Ethnology. 1973. N 3.
   P. 227—259.

3. Buss A. H. The Psychology of Aggression. N. Y., 1961.

4. Chome Jeanne et a. Effects of suboptimal vitamin status on behavior//Nutr. and Neurobiol.
   Bonn, 1985.

5. Christiansen K., Knussmann R. Androgene, Aggressivitat and Alltagsstreb beim
   Mann//Homo. 1987. N 1—2. S. 1—15.

6. Freud S. Das Unbehagen in der Kultur//a. w., Band 14. S. 419—506.

7. Fridman M. Rosenman R. Type A and your heart. Greenwich, 1975.

8. Hitchock Ruth A. Understanding physical abuse as a life-style//Individ. Psychol. 1987. N 1.
   S. 50—55.

9. Jacobs P. A. Human chromosome hetermorphisms (variants)//Progr. in Med. Genet. 1977.
   V. 2. P. 251—274.

10. Julian Т., McKenry P. Relationship of testosterone to men's family functioning at mid-life//
    Aggress. Behav. 1989. N 4. P. 281—289.

11. Keltikangas-Jarvinen L., Kangas P. Problem-solving strategies in aggressive and
    nonaggressive children//Aggr. Behav. 1988. N 4. P. 255—264.

12. Lindman R. et al. Verbal interactions of aggressively and nonaggressively predisposed males
    in a drinking situation//Aggress. Behav. 1987. N 4. P. 187—196.

13. Linz Daniel. Exposure to sexually explicit materials and attitudes toward rape//J. Sex. res.
    1989. N 1. P. 50—84.

14. Maslow A. Eupsychian Management Homewood Illiois, 1965. P. 136.

15. Nisbett R., Ross L. Social cognition. N. Y., 1982.

16. Patterson G. R. The aggressive child: Victim and architect of a coercive system//Behavior
    modification and families. N. Y., 1976.

17. Rabble J., Goldenbeld Ch. Modelling and accountability in group aggression//Aggress.
    Behav. 1989. N 1. P. 106.

18. Wann D., Brancombe N. Person perception when aggressive or nonaggressive sports are
    primed//Aggres. Behav. 1990. N 1. P. 27—32.

19. Widler J. Sugar metabolism in its relation to criminality//Handbook of correctional
    psychology. 1947. P. 98—129.

20. Widom C. Child abuse, meglect, and violent criminal behavior//Criminology. 1982. N 2.
    P. 251—271.

18

Вопросы психологии, № 5—6, 1992

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

АГРЕССИЯ И КОНТРОЛЬ

' Т. Г. РУМЯНЦЕВА

Проблема контроля, сдерживания и предотвра­щения агрессии всегда обладала высоким уров­нем актуальности, но особую популярность и вни­мание со стороны ученых и общественности она приобрела в эпоху НТР, когда создание различ­ных видов оружия массового уничтожения людей привело к возможности самоуничтожения чело­веческой цивилизации. К тому же ряд явлений социальной истории второй половины XX в., как, например, значительный рост преступности, рас­пространение терроризма и фактически непрерыв­ные вооруженные региональные конфликты и т. п. содействовали значительной актуализации дан­ной проблематики.

Решение этой важной теоретической и обще­ственной задачи следует трактовать сегодня в широком философском контексте, выходя за рам­ки традиционных приватных проблем преступ­ности, межличностного или межгруппового наси­лия. По сути, оно являет собой естественную предпосылку разработки и практической реали­зации стратегии и тактики ненасильственной жизни людей.

Прекращение «холодной войны» и формирова­ние обнадеживающей тенденции поворота от конфронтации к диалогу, ненасильственному ми­ру и сотрудничеству в принципе открывают опре­деленные возможности для борьбы объединенно­го человечества с противостоящими ему глобаль­ными опасностями.

Новая историческая ~ ситуация предполагает не только осмысление, но и выработку адекват­ных теоретических и практических средств, ориен­тированных на прогрессивное, гуманистическое развитие человечества. Примерами тому явля­ются попытки коллективной разработки проблем этики ненасилия (Международная конференция по этим вопросам, состоявшаяся в Москве в 1989 г.), внедрение в практику международной жизни форм народной дипломатии, активизация усилий традиционных научно-исследовательских учреждений и организаций, а также расширяю­щийся обмен научной и политической информа­цией.

Значительный интерес в этом плане представ­ляют разнообразные разработки по проблемам человеческого поведения, которыми располагает ныне наука ряда западных стран. Так, в рамках .исследований, сконцентрированных вокруг изу­чения природы человеческой агрессии, накоплен опыт, свидетельствующий не только о серьезных

теоретических достижениях в этой области, но и о довольно плодотворных попытках его непосред-.ственного практического применения. В том, что во многих высокоразвитых странах Запада начинает все более отчетливо проявлять себя тен­денция некоторого спада проявлений насилия и агрессии, не последняя роль принадлежит и кон­структивным, целенаправленным усилиям ученых, активно разрабатывающим репертуары, модели и сценарии такого спада. Думается, что в созда­нии и практической реализации отечественной программы мер по борьбе с явлениями социаль­ного насилия может и должно сыграть рацио­нальное осмысление этого позитивного опыта с учетом конкретно-исторического своеобразия собственного развития.

Определяющее место в решении проблемы контроля, сдерживания и предотвращения агрес­сии принадлежит, по-видимому, тому, как пони­мается сама природа данного феномена, какие теоретические модели такого поведения при этом принимаются. В самом деле, если считать, что агрессивные действия суть проявления врожден­ных инстинктов и люди становятся таковыми в силу того, что они «так устроены», то, соответ­ственно, и меру контроля будут скорее всего связываться лишь с «истощением и отводом спон­танно проистекающей агрессивной энергии», что и предлагали в свое время 3. Фрейд, а затем и К. Лоренц. Поэтому наиболее распространенны­ми в 60—70-е гг. были методы вытеснения, пере­мещения и катарсиса. Особенно популярными они стали в психотерапии, а сама «агрессивная» тера­пия завоевала еще со времен 3. Фрейда значи­тельные позиции, которые она удерживает и сегодня.

Идеи о катарсическом освобождении враждеб­ных импульсов широко проникли и на уровень массового сознания. Так, необычайно распростра­ненными здесь стали представления, согласно которым агрессивность может быть вытеснена через наблюдение сцен насилия, а также через интенсивные выразительные акты, например избиение замещающей цели или же псевдоатаки на реальную цель.

Исследования последних лет обнаружили, од­нако, несколько ограниченный характер приме­нения всех этих методов, а иногда и совершенно противоположные эффекты, производимые ими на практике. Было показано, в частности, что сни­жение уровня агрессивности необязательно про-

35

исходит вслед за участием в так называемых катарсических действиях, что это имеет место только в строго специфических обстоятельствах, когда разгневанные индивиды причиняют боль именно тем-субъектам, которые непосредственно спровоцировали их на такое поведение [5; 173].

Такие исследователи, как А. Бандура, и неко­торые другие рассуждают о методах контроля исходя из той предпосылки, что поведение под­вергается контролю только через технику, вклю­чающую научение. Эти идеи также непосред­ственно вытекают из разделяемой ими точки зрения на природу агрессии. Поскольку, согласно этой позиции, она является обучаемой формой человеческого поведения и как таковая открыта для непосредственного воздействия, уровень ее может быть уменьшен через ряд соответствую­щих процедур и прежде всего посредством уда­ления условий, направленных на ее подкрепле­ние [3].

В решении проблемы контроля агрессии много зависит и от того, о каком виде агрессии конкрет­но идет речь: проявляется ли она на уровне меж­личностных, социально-групповых или межгосу­дарственных отношений. Вот что, к примеру, пи­шет по этому поводу американский исследова_: тель Б. Рул: «Если агрессия направлена на улуч­шение судьбы черных, контроль за ней с большей готовностью достигается через изменение со­циальных условий, нежели через уменьшение

активности лкдщ рюшауривашш как хрони­чески агрессивные» [10; 138].

Чаще всего, однако, современные исследова­тели человеческой агрессии изучают ее прояв­ления на уровне межличностных отношений, сводя проблему контроля к тому, чтобы подсказать отдельным индивидам, как вести себя в усло­виях прямого столкновения с потенциальным агрессором. Характерны в этом плане рецепты, предлагаемые Р. Бароном, который для предот­вращения сексуальных нападений советует, в частности, притвориться физически больным или даже первым обратиться за помощью к предпо­лагаемому агрессору [5; 187].

Тот факт, что значительная часть исследова­телей все еще предпочитают изучать межлич­ностные аспекты проблемы человеческой агрес­сивности и ее контроля, несколько снижает эври-

стическую ценность разрабатываемых таким об­разом стратегий; они отличаются довольно огра­ниченной сферой своего практического приме­нения, так как чаще всего получены в лабора-торно-экспериментальных условиях, оторванных от реального социального контекста, который не задан здесь в качестве основы эмпирически наблюдаемых отношений между индивидами. Однако есть авторы, которые не ограничива­ются в своем анализе рассмотрением только ин­дивидуальных или межличностных проявлений

человеческой агрешшосги, а щвдршмж

попытки выявления связи таких враждебных ориентации с системой господствующих социаль­но-культурных ценностей и стереотипов. Такие . ученые, как А. Басе, Д. Зилменн, У. Хартуп, Я. де Вит и др., связывают существование и стбль широкое распространение агрессии в усло­виях современного общества с теми важными функциями, которые она здесь выполняет, позво­ляя людям с наименьшими затратами реализовы-36

вать их цели и желания и выступая при этом в роли наиболее эффективного средства ограж­дения их от ряда неприятностей. «Хотя агрессия и не инстинкт,— считает Д. Зилменн,— она вы­полняет важную инструментальную функцию и обладает, кроме того, еще и полезностью» [12; 361]. Или, как заметил другой американ­ский психолог А. Басе, «агрессия окупается». При этом он приводит примеры из самых раз­личных областей общественной жизни, иллю­стрирующие его идею. Речь идет и о деятельно­сти мафии, и о традиционных мифах американ­ской истории, прославляющих идеи захватов и насилия. В таком контексте агрессия олицетво­ряет прямой путь к успеху и престижу.

Для осуществления позитивной коррекции по­тенциальных и реальных ее форм А. Басе счи­тает необходимым перестроить экономику и зако-нопроизводство, с тем чтобы эта преступная агрессия ни в коей мере не вознаграждалась.

Д. Зилменн связывает решение проблемы конт­роля с разработкой эффективной стратегии, не допускающей воссоздания условий, при которых агрессия приобретала" бы роль доминирующего средства цля решения социально значимых проблем. С этой целью он намечает систему мер, предполагающую: а) справедливое распреде­ление всех жизненных благ в человеческом обще­стве, б) аннулирование и признание недействи­тельными любых приобретений, 'полученных с по-

мощыо принуждение. Д. Зшиш пркзшае?

также к формированию такой атмосферы в обще­стве, когда на смену конфликтам придут всеоб­щее согласие, сострадание и терпение.

Вряд ли кто-нибудь станет возражать против таких гуманных по сути своей устремлений. Дру­гое дело, как они будут конкретно реализованы; адекватны ли эти принципы в качестве фундамен­та реалистической позитивной программы и науч­но обоснованного пути.для преодоления прояв­ления насилия.

Непоследовательность позиции А. Басса, Д. Зилменна и др. проявляется и в том, что эти ученые чрезвычайно пессимистично относятся к возможности практической реализации своих проектов. Анализируя процессы ретрансляции доминирующих в обществе ценностей, эти иссле­дователи приходят к выводу о том, что изба-ВИТЬСЯ от агрессии будет невозможно до тех пор,

пока она, «став одним из элементов формулы бестселлера», приносит пользу.

С конца 70-х гг. наряду со своеобразным отхо­дом от стратегий, основывавшихся на инстинк-тивистских моделях понимания природы челове­ческой агрессивности, намечается кардинальный пересмотр значения и роли одного из наиболее традиционных способов сдерживания агрессии — наказания. Исследования последних лет обра­щают взимание на недостаточную эффективность

ЭТОГО МбТОДа; Шучены также результаты, сви­детельствующие о том, что при определенных обстоятельствах применение наказания может способствовать обучению тем поведенческим реак­циям, против которых оно по сути дела исполь­зуется. Иначе говоря, влияние его на человече­ское агрессивное поведение чрезвычайно неодно­значно и опосредствовано рядом факторов. Так, в лонгитюдных исследованиях Л. Эрона было установлено, что наказание содействует сниже-

нию агрессии только у тех мальчиков, которые сильно идентифицируют себя со своими отцами. При отсутствии же такой идентификации оно, наоборот, стойко ассоциируется с агрессией [6; 192].

Тесную связь между родительскими действия­ми и проявлениями детской враждебности под-тверждают'также полевые исследования У. Хар-тупа и Я. де Вита. «Наказание,— считают они,— способствует проявлению агрессивных побужде­ний в детской активности вне той ситуации, в ко­торой оно имело место, а его сдерживающие эффекты действуют только в пределах очень узко­го круга обстоятельств» [7; 298].

Общепринятой в современной западной науке становится идея, согласно которой- наказывающие родители выполняют роль как бы своеобразной модели поведения для своих детей. Это особенно касается физических мер воздействия. Признает­ся также, что только очень умеренные дозы нака­зания могут способствовать формированию аль­тернативных агрессии образцов поведения (в про­тивовес полному исключению Наказания или же применению его в особо жестоких формах).

Учитывая ограниченность вышеперечисленных методов сдерживания насилия и агрессии, ученые обратились к поиску принципиально иных систем контроля. Так, наиболее популярными в начале 80-х гг. оказались так называемые.когнитивные стратегии, а также попытки контроля при по­мощи разнообразных физиологических манипу­ляций.

Смысл «когнитивной техники» кратко сводится к следующему. Спровоцированная тем или иным способом, агресс.ия может быть подвержена по­зитивной коррекции посредством существенного изменения в представлениях потерпевшего о-моти­вах поведения агрессора. Согласно такому под­ходу получается, что достаточно нападавшему обеспечить себя набором более или менее разум­ных оправданий, и жертва проявит значительно меньшую степень враждебности S возможном последующем столкновении. На каш взгляд, эта стратегия может оказаться эффективной в очень ограниченном наборе ситуаций и прежде всего тогда, когда первоначальное нападение носило случайный, непреднамеренный характер или же если оно выполняло сугубо инструментальную функцию. В противном случае любое разъяснение мотивов может только усугубить ситуацию, озло­бить пострадавшего и вызвать у него стойкое желание отомстить за случившееся.

Остановимся несколько подробнее на характе­ристике физиологических методов и средств конт­роля, включающих в себя как лечение, так и предупреждение насильственного поведения.

Физиологические методы так или иначе осно­вываются на той предпосылке, что и у животных, и у человека имеются врожденные нервно-эндо­кринные системы — специфические физиологиче­ские субстраты, которые, будучи активизированы, вызывают враждебное, насильственное поведе­ние. Следовательно, агрессивные реакции можно устранить с помощью хирургического, фармако­логического и т. п. вмешательства.

Начиная примерно с конца 50-х гг. такие мето­дики считаются на Западе вполне приемлемыми для лечения пациентов с особо выраженными симптомами насильственного поведения; посте-

пенно они находят непосредственное практиче­ское применение. Как пишут американские уче­ные В. Марк и Ф. Эрвин — авторы широко' известной работы «Насилие и мозг», результаты их исследовательской и клинической работы сви­детельствуют о том, что «разрушение небольших фокальных областей лимбической системы приво­дит к устранению опасного поведения у убийц и насильников» [8; 87].

Сегодня можно вполне определенно утвер­ждать, что существуют четыре основных вариан­та, или способа физиологического контроля за агрессией: 1. хирургическое вмешательство с по­следующим поражением или удалением опреде­ленных участков мозга; 2. мозговая электростиму­ляция; 3. изменение гормонального баланса орга­низма; 4. фармакотерапия.

1. Считается, что некоторая доля нервного ве­
   щества (мозговой ткани), ответственного за
   агрессивное поведение, может быть удалена или
   поражена с целью ограничения ее активности.
   При этом, как утверждают поборники этого ме­
   тода, могут быть достигнуты довольно эффектив­
   ные результаты. Полагают также, что и с чисто
   хирургической точки зрения риск оказывается
   сравнительно невелик. Значительна, правда, ве­
   роятность возникновения тех или иных побочных
   явлений, которые к тому же не всегда можно
   однозначно предсказать. Отметим, что даже с
   позиции сторонников данной стратегии все это не
   позволяет пока достаточно эффективно исполь­
   зовать ее в широких масштабах. Тем "не менее,
   по данным американской ассоциации психиат­
   ров, еще в 1972 г. в США насчитывалось более
   70 нейрохирургов, производивших ежегодно бо­
   лее тысячи подобных операций на мозге.

2. В связи с успехами, достигнутыми в послед­
   ние годы в области изучения глубинных структур
   мозга, популярными становятся лабораторные и
   клинические эксперименты с применением его
   электростимуляции. В начале 70-х гг. X. Дельгадо

¹ предсказывал, что в течение ближайших лет мы станем свидетелями революции в области лечения агрессивного поведения, которая будет иметь та­кое же большое значение, как применение анти­биотиков для лечения инфекционных болезней. Сегодня, вместо того чтобы удалять мозговую ткань у пациентов с опасными агрессивными при-

/ падками, в нее через небольшие отэерстия в коже имплантируют очень тонкие провода из нержавею­щей ткани. Эти электроды не только не причи­няют вреда, но и позволяют более или менее точно установить, какие именно клетки мозга подвержены аномальному возбуждению, след­ствием которого являются симптомы насиль­ственных припадков. Те или иные нарушения и расстройства регистрируются, а затем повреж­денные области мозга лечат прижиганием, а так­же электростимуляцией той области, которая тор-

. мозит его нормальную деятельность. Кроме этого, осуществляют электрическое возбуждение одной из соседних с ней — «соперничающей области» [1:241].

В. Марк и Ф. Эрвин полагают, что таким обра­зом они могут спровоцировать или же, наоборот, прервать любые вспышки агрессивного поведения у своих пациентов. При этом сч-итается, что такой метод воздействия может быть особенно эффек­тивен для контроля за крайне неподатливыми и

37

трудновоспитуемыми индивидами.

Проводившиеся на животных эксперименты действительно показывают, что в зависимости от места выбора стимуляции резко меняется настрое­ние особи, которое может варьировать от чувства враждебности до полной эйфории и релаксации. Однако все еще нет надежных данных о том, что может случиться с организмом при повторной стимуляции. В силу ряда причин эта техника при-

*л^\1-лется \\ow-a TVpewNv^uxetrr^ewno «^ w-wb.«t\\\av.

и находится, по-видимому, на ранней, эксперимен­тальной стадии своего развития, не предполагаю­щей ее практического применения на людях. Бо­лее того, возникает и ряд проблем чисто этиче­ского характера, связанных с границами широко­го использования этого метода.

3. На том основании, что одни гормональные
структуры повышают чувствительность нервной
системы к агрессии, а другие ведут к ее пониже­
нию, предполагается возможным осуществление
манипуляций по изменению гормонального со­
стояния человеческого организма. С эндокрин­
ным воздействием связывают в основном два вида
агрессивного поведения: сексуальные нападения
и раздражительность, вызванную флуктуациями
в менструальном цикле.

Методы контроля сводятся здесь к выявлению в крови индивида уровня концентрации гормо­нов, связанных с агрессивными вспышками, и к последующей изоляции от общества тех, у кого он оказывается повышенным. Некоторые ученые допускают в ряде случаев возможность примене­ния и такой крайней формы вмешательства, как кастрация (что, кстати говоря, уже нашло свое практическое применение в некоторых клиниках западноевропейских государств).

4. Учитывая, что ряд лекарственных препара­
тов (главным образом психотропные средства)
обладает специфическим проявлением своих анти­
агрессивных действий, их предлагают использо­
вать для оказания помощи некоторым индиви­
дам с целью установления контроля за их неже­
лательными действиями. При этом возникает,
однако, ряд сложностей. Так, многие ученыв'отме-
чают, что проблема избирательного психофарма­
кологического воздействия на различные формы
агрессивного поведения в клиническом плане по­
ка не решена, хотя клиницисты и обладают набо­
ром веществ, которые способны временно и неиз­
бирательно подавить открытые формы агрессив­
ного поведения [2; 156].

На сегодняшний^ день положение пока таково, что один и тот же фармакологический препарат может уменьшить враждебные тенденции у одного индивида и привести драматическим образом к возрастанию степени ее проявлений у другого. Более того, он может вообщг не оказать никакого влияния на третьего. Например, применение диа-зепама для элиминирования интенсивных реак­ций гнева у преступников с психическими нару­шениями приводит иногда к совершенно противо­положным последствиям, вызывая вспышки враж­дебности.

В методологическом плане важно подчеркнуть что лежащее в основе такой практики представ­ление об агрессивности как едином, унитарном побуждении оказывается скорее всего несостоя тельным. Существует множество фактов, показы­вающих наличие разных видов и форм такого по-

38

ведения, каждый из которых интегрируется соб­ственной психофизиологической системой и имеет соответствующие нейрохимические механизмы. Поэтому предвидеть, какое лекарство будет уни­версально эффективным, чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Особенно это касается тех случаев, когда речь заходит об инструмен­тальной агрессии, не сопровождаемой видимыми эмоциональными переживаниями по типу гнева, раздражительности и т. п. В каждом конкретном

случае weoGxojwNV, t\o-&iajx\v*aom^ , сгсрсугъ wttivwaw-

дуальный подход, позволяющий рационально использовать лекарственные препараты.

Характеризуя в целом физиологические методы и средства контроля, следует отметить, что сама возможность их применения имеет, как нам ка­жется, сугубо медицинский характер и каждый раз ей должны предшествовать тщательный про­фессиональный диагноз и терапия. Вряд ли можно всерьез говорить о массовом внедрении этих ме­тодов с целью решения тех или иных наболев­ших социальных вопросов.

Осознавая тот факт, что большая часть агрес­сивно-насильственных действий усваивается из­вне и носит по преимуществу инструментальный характер, а следовательно, не подвержена конт­ролю посредством физиологических манипуля­ций, западные исследователи все чаще обраща­ются к поиску более универсальных и эффектив­ных сдерживающих стратегий. Многие из этих стратегий строятся с учетом принципов функцио­нирования обучаемого поведения, включая и воз­действие на внутренние импульсы, нейтрализую­щие враждебность. Особенно популярной и пер­спективной темой ряда исследований становится методика, известная под названием стратегии «несовместимых ответов».

В основу этой стратегии положен давно устояв­шийся в психологии принцип, согласно которому организм не способен в одно и то же время переживать два качественно противоположных эмоциональных состояния или же реагировать на одну и ту же ситуацию одновременно двумя не­совместимыми по своей природе ответами. Отсюда следует, что любые стимулы или условия, способ­ные вызвать реакции или эмоциональные состоя­ния, несовместимые с гневом и агрессией, могут быть эффективно использованы с целью их пред­отвращения [4; 174].

На сегодняшний день описан ряд таких реак­ций, но основное внимание исследователей скон-центрироано на трех: эмпатии (сопереживании), юморе и легкой эротике.

Многие авторы отмечают сегодня, что степень сопереживания зависит от таких моментов, как близость людей, степень их сходства и подобия и т. д. Однако, на наш взгляд, состояние эмпатии определяется не только этими, внешними по сути факторами (характером черт самой жертвы и от­ношением между ней и агрессором), но и внутрен­ней способностью личности к сопереживанию, ко­торая целенаправленно формируется в процессе ее становления и является одним из важнейших критериев индивидуального нравственного разви­тия. Сама жизненная практика показывает: чем сильнее развита эта способность, тем меньше человек вовлекается в насильственные, антисо­циальные действия.

В последние годы много внимания этой пробле-

ме уделяется американским ученым Р. Бароном. В его экспериментальных исследованиях пред­принимаются попытки проследить, как влияют на последующее поведение агрессора болевые сигна­лы, поступающие от жертвы. Им, в частности, установлено, что такого рода стимулы могут спо­собствовать сдерживанию последующей враждеб­ности лишь в том случае, если потенциальный агрессор испытывает те же эмоции, что и постра­давший, т. е. сопереживает с ним, реагирует на его боль и дискомфорт, как на свои. Это оказыва­ется несовместимым с дальнейшими нападками на жертву и, как полагает Р. Барон, чем сильнее болевые сигналы, поступающие от жертвы, тем ниже уровень последующей, направляемой против нее агрессии. Лишь в тех случаях, когда агрессор сам пострадал по вине теперешней жертвы, все последующие ее переживания вряд т' вызовут у него сопереживание. Более того, страдания жертвы могут выступить даже в роли фактора, подкрепляющего его враждебность [4; 174].

Что касается юмора, то уже давно на уровне обыденных наблюдений замечена его способность разряжать самые напряженные в эмоциональном плане ситуации. Ч. Мюллер и Э. Доннерштейн провели ряд специальных лабораторных наблюде­ний, которые убедительно показали, что шутка, доброжелательный смех и т. п. могут составить наряду с эмпатией другую категорию ответов, несовместимых с гневом и агрессией. В экспери­ментах они демонстрировали одной группе испы­туемых, которые были настроены агрессивным образом, развлекательные фильмы и комиксы, а другой — нейтральные изображения в виде пей­зажей, мебели и т. п. В результате оказалось, что первые направляли затем более слабые элек­трические сигналы по сравнению с их сотовари­щами из второй группы [9].

К числу потенциальных источников реакций, несовместимых с агрессией, относят также лег­кое эротическое возбуждение, вызываемое погла­живаниями, щекотанием и т. д. Эффекты, произ-врдимые такими действиями, как показано в ряде Экспериментов, могут привести к сдерживанию агрессивных актов, в то время как сильные сек­суальные стимулы скорее способствуют возраста­нию физической агрессии. Поглаживания, щеко­тания и пр. оказываются особенно эффективными в столкновениях между родителями и их малень­кими детьми, а также между субъектами противо­положного пола. Своеобразным подтверждением этому служат результаты многочисленных и мно­голетних наблюдений, проводившихся американ­скими антрогюлогами и этнографами за жизнью так называемых доисторических народов, зани­мающихся по преимуществу охотой и собира­тельством.

Так, опыт племени Форе (Новая Гвинея) по ВОСПИТаНИЮ доброжелательности у своих детей показывает, что большое место в формировании альтернативных агрессии образцов поведения представители племени отводят постоянному кон­такту детей со взрослыми, особенно на стадии доречевого общения. Щедрая доля физического контакта, общение через прикосновение, частые поглаживания — все это обеспечивает интимную связь ребенка с окружающими и объединяет представителей племени в рамках единого целого [11; 17]. Помня об уникальности условий, в кото-

рых жили и живут эти люди, и отнюдь не идеали­зируя их социальный опыт, мы в то же время можем воспользоваться им для осмысления неко­торых конкретных приемов, формирующих альтер­нативные, несовместимые с враждебностью образ­цы человеческого поведения.

При всей привлекательности гуманистических исходных установок и выводов стратегии несовме­стимых ответов следует отметить, что она оказы­вается малоэффективной в плане поиска средств по борьбе с насилием и агрессией в масштабах всего общества. Можно поэтому, на наш взгляд, говорить лишь о возможности практического при­менения отдельных, конкретных рекомендаций, содержащихся в этой программе. В качестве воз­можных направлений использования положений этой стратегии мы бы выделили следующие:

всячески способствовать на практике поощре­нию альтернативных, несовместимых с гневом и агрессией форм поведения;

содействовать созданию в обществе атмосферы, которая вызывала бы сочувствие к чужой боли;

с самых ранних лет формировать у детей чув­ства добра и сопереживания к другим людям, животным, тем, кто болен и вообще ко всем живым существам;

стремиться в сложных, высококонфликтных си­туациях ослабить всеобщее напряжение с по­мощью шутки, юмора и т. п., не давая ему вы­литься в открыто враждебные столкновения меж­ду людьми.

Многие положения стратегии несовместимых ответов могли бы также найти свое применение в практике клинической работы, оказывая по­мощь часто конфликтующим субъектам и тем, кто не в состоянии совладать со своими агрес­сивными вспышками.

Анализ основных теоретических подходов и ориентации, сложившихся в настоящее время в западной психологии в связи с решением пробле­мы контроля, сдерживания и преодоления агрес­сии, позволяет считать, что значительная часть исследователей все еще предпочитает изучать межличностные аспекты проблемы человеческой агрессии, в то время как вне фокуса концептуаль­ного и методологическго интереса оказывается значительный круг вопросов, непосредственно связанных с функционированием государственных и межгосударственных структур. А ведь их воз­можные агрессивные действия представляют не­сравненно большую опасность.

По-видимому, методологические и концептуаль­ные основания теорий человеческой агрессии все еще не соответствуют довольно высокому уровню развития современной философии, в силу чего значительная часть этих теорий либо не содержит, либо утрачивает представления об истинном мас­штабе проблемы и ее философском статусе, кото­рый дает основания утверждать, что проблема контроля, сдерживания и преодоления человече­ской агрессии по сути своей является одной из наиболее актуальных глобальных проблем совре­менного мира. Тем не менее многие из.ее концеп­туальных и прикладных разработок носят избы­точно приватный характер или, наоборот, обла­дают слишком высоким уровнем, социального утопизма, более характерного для начала XX в., нежели его окончания. И все же деятельность в этой области оказала позитивное воздействие

39

на разрушение многих стереотипов «врага», деми-филогизировала восприятие существа проблемы человеческой агрессии, содействовала определе­нию диапазона современных возможностей чело­века в плане контроля и сдерживания агрессии, а также способствовала осознанию и формули­ровке новых исследовательских целей и практиче­ских ориентиров.

1. Дельгадо X. Конструировать человека? // Диа­
   логи: Полемические статьи о возможных последствиях
   развития современной науки. М., 1979.

2. Пошивалов В. П. Экспериментальная психофар­
   макология агрессивного поведения. Л., 1986

3. Bandura A. Psychological mechanisms of aggres­
   sion // Geen R. G., Donnerstein E. I. (eds.) Aggres­
   sion: Theoretical and methodological issues. V 1
   N. Y.: Academic Press, 1983.

4. Baron R. The control of human aggression.

A strategy based on incompatible responces // Aggres­sion. Theoretical and empirical reviews» 1983.

1. Baron R. Human aggression. N. Y., 1977.

2. Growing up to be violent: A longitudinal study
   of the development of aggression / Lefkowitz M. M
   et al. N. Y., 1977.

3. Hartup W., de Wit I. The development of aggres­
   sion // Hartup W., de Wit I. (eds.) Origins of aggres­
   sion. The Hague, 1978.

4. Mark V., Ervln F. Violence and the brain. N. Y.,
   1970.

5. Mueller C., Donnerstein E. The effects of humor-
   induced arousal upon aggressive behavior // J. of
   Research in Personality. 1977. 11.

1. Rule B. G. The hostile and instrumental functions
   of human aggression / Hartup W., de Wit I. (eds.)
   Origins of aggression. The Hague, 1978.

2. Sorenson E. R. Cooperation and freedom among
   the fore of New Guinea / Montagu A- (ed.) Learning
   non-aggression. The experience of non-literate societies.
   N. Y., 1,978.

3. Zilmann D. Hostility and aggression. New Jersey,

1979.

\

Поступила в редакцию 29.IV 1991 г.

40