Заимствованная лексика, обозначающая моду, в историко-культурном контексте (на материале поэмы н. в. гоголя «мëртвые души»)

Р.Ш. Байбулатова

(г. Пенза, Россия)

ЗАИМСТВОВАННАЯ ЛЕКСИКА, ОБОЗНАЧАЮЩАЯ МОДУ, В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ПОЭМЫ Н. В. ГОГОЛЯ «МËРТВЫЕ ДУШИ»)

Аннотация. В статье рассматриваются экстралингвистические факторы, обусловливающие приток французских заимствований в русский язык в пушкинскую эпоху: влияние Франции на создание костюма в России; языковые, социальные и политические контакты, исторические события эпохи. Исследуемая лексика связана со следующими денотативными областями: «одежда», «причёска», «обувь».

Ключевые слова: русская культура, французская культура, самобытность, история костюма, европейская мода, французские заимствования.

Summary. The article discusses extralinguistic factors that determine the influx of French borrowings into the Russian language during the Pushkin era: the influence of France on the creation of costumes in Russia; linguistic, social and political contacts, historical events of the era. The studied vocabulary is related to the following subject areas: «clothes», «hairstyle», «shoes».

Key-words: Russian culture, French culture, identity, costume history, European fashion, French borrowing.

Увы! друзья! мелькают годы –

И с ними вслед одна другой

Мелькают ветреные моды

Разнообразной чередой…

А.С. Пушкин

Влияние французской культуры на Россию считается общепризнанным. Культурно-исторический опыт свидетельствует, что преимущества для адаптации и выживания имеет тот народ, который открыт для восприятия чужого опыта и одновременно готов делиться собственными ценностями с ближними и дальними соседями. Так культура впитывает всё лучшее и становится богаче и универсальнее. Примером такого рода отношений является плодотворное взаимодействие русской и французской культур в XVIII веке. Русский народ сумел, сохраняя самобытность и оригинальность, освоить всё новое, передовое, что предлагало западное Просвещение.

Франция по праву считалась страной-законодательницей культуры и моды. Как пишет Ю. М.  Лотман в «Избранных статьях», с одной стороны, французский язык, вытеснив латынь, сделался к тому времени международным языком науки и дипломатии, французская культура по праву заняла среди европейских культур ведущее место, с другой стороны – знание французского языка, отражающего атмосферу европейских дворов, стало своего рода пропуском в высшие слои общества, поэтому русское дворянское общество, стараясь не отставать от французских аристократов, перенимало новые реалии вместе со словами, обозначающими эти понятия [4, с. 350].

Известно, что галлицизмы были связаны со многими сферами жизни и деятельности русских людей – с искусством, культурой, модой, одеждой, интерьером, кулинарией и т.п. [1, с. 22; 2, с. 98]. Это касалось не только высших классов, но и непривилегированных сословий – купцов, приказчиков, мещан.

Влияние французской моды распространялось не только на костюм, но и на политику, дворцовый этикет европейских государств, в том числе и России. Поэтому вместе с правилами поведения и литературными канонами, предметами одежды и быта заимствовались называющие их слова.

Рассмотрим заимствования из французского языка, связанные с модой, на материале поэмы Н. В. Гоголя «Мёртвые души». Они составляют группу слов, обозначающих ткани, одежду, причёски, украшения, обувь. Для научного анализа отобрано 33 слова.

Моду пушкинской эпохи можно разделить на три периода, каждому из которых соответствовал свой стиль. Ампир, длившийся примерно до 1815 года, предусматривал ношение платьев с мягкими лифами и слегка завышенной талией. Ткань лифа была украшена изысканной вышивкой, а иногда бусинками и бисером. Для платьев выбирали мягкие, гладкие и тонкие ткани – муслин (фр. mousseline или нем. Mousselin , батист (через нем. Batist , тюль (через нем. Тüll или непосредственно из фр. tullе от топонима Tulle): «В нарядах их вкусу было пропасть: муслины, атласы, кисеи были таких бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя было прибрать (до такой степени дошла тонкость вкуса)» [3, с. 223]; «…выпущены были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем «скромностей»… [3, с. 224].

Что же касается верхней одежды, то женщины надевали пелерины и мантилии, а также большие турецкие платки, без которых дамы просто не выходили из дома.

Второй период (1815 – 1830 года) – романтизм. На смену белому цвету, который остался только в бальных и подвенечных нарядах, в моду входят цветность и шотландка; на смену пришли объёмные платья с оборками, кружевами и лентами. Нижние юбки были на специальном каркасе – кринолине. Появилась новая часть гардероба – боа, выполненное либо из меха, либо из перьев.

Третий период ознаменован псевдоготическими, «средневековыми, рыцарскими» мотивами: в моду вошли воротники-фрезы, рукава-буфы: прочные платья на фижмах, сшитые из бархата, люстрина, атласа или гродетура.

Мода меняется стремительно… Вот ещë салопы не сношены, манто совсем новое купила… А теперь рукав платья сильно расширился [4, с. 310]. Н. В. Гоголь писал, что эти пышные рукава «похожи на два воздухоплавательных шара, так что дама вдруг поднялась на воздух, если бы не поддерживал еë мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским» [1, с. 205].

Начиная с 20-х годов и до конца столетия, под платье обязательно надевался корсет, форма которого также неоднократно изменялась в зависимости от моды. Неизменными оставались необходимые аксессуары, без которых невозможно было появиться в обществе. Это веер, перчатки и маленькая сумочка. Появиться на балу или приëме без драгоценностей на шее или без причëски было также недопустимо: «Ленточные банты и цветочные букеты порхали там и там по платьям в самом картинном беспорядке, хотя над этим беспорядком трудилась много порядочная голова» [3, с. 223].

В 30-е годы XIX столетия идеалом женской красоты считалось лицо, обрамленное локонами. Локоны могли быть спиралеобразными, трубчатыми, ленточными. Волосы, уложенные в таком стиле, были не приподняты, а напротив, ниспадали на плечи. Причëску украшали не только декоративными лентами, но и живыми цветами.

А вот в макияже большинство женщин середины XIX века предпочитали естественность, лишь подчëркивая или оттеняя черты лица. Самой дорогой и престижной считалась косметика из Франции, то же касалось и парфюмерии: «Дамы тут же обступили его блистающею гирляндою и нанесли с собой целые облака всякого рода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками, третья вся насквозь была продушена резедой; Чичиков подымал только нос кверху да нюхал» [3, с. 223].

XVIII – XIX века – время настоящей парфюмерной революции в России. Слово «парфюмерия» происходит от итальянского «perfumo» – приятный запах. Всевозможные сорта мыла, духов, одеколона – вот главное парфюмерное событие века. Eau de Cologne – «кельнская вода» или одеколон, ароматизированный запахами нероли, лимона, бергамота, розмарина, фиалки использовался в качестве добавки в воду для купания, стирки одежды, для полоскания рта и многого другого: «Уже сукна купил он себе такого, какого не носила вся губерния, и с этих пор стал держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою; уже приобрёл он отличную пару и сам держал одну вожжу, заставляя пристяжную виться кольцом; уже завëл он обычай вытираться губкой, намоченной в воде, смешанной с одеколоном; уже покупал он весьма недëшево какое-то мыло для сообщения гладкости кожи; уже...» [3, с. 325].

Выбор французского языка для наименований предметов одежды, как видим, не случаен, поскольку в указанный период он был не только наиболее лексически богатым и стилистически развитым языком Европы, но и «поставщиком европейской мысли и европейского костюма», по выражению В. В. Виноградова [2, с. 213]. Например, в картине бала у губернатора в момент первого знакомства Чичикова с обществом губернского города: «Чёрные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета...» [3, с. 13]. Здесь подчёркивается внешнее сходство фрака (с его фалдами) с мухами и «манерой их поведения» – «они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад и вперёд по сахарной куче...». Переключение «предмета» в мир живого подчёркнуто сочетаниями слова «фрак» с глаголами «летали, носились» (ср. типичную сочетаемость названий слов с такими глаголами, как надеть, надевать, раздеть, раздевать; переодеть, переодевать).

Распорядок дня светского человека XIX века устроен так, что в течение дня он был вынужден переодеваться несколько раз, так как правила хорошего тона требовали определëнного типа одежды для разных этикетных ситуаций. Н. В. Гоголь акцентирует внимание читателей на утренних нарядах своих героев, при этом наибольшего внимания удостоилось лëгкое, удобное домашнее одеяние, служившее с XVIII до середины XIX веков «парадным неглиже».

Н. В. Гоголь характеризует также жрецов правосудия, используя имя Фемиды в собирательном значении – это и само помещение канцелярии и чиновники, обитающие там. Ср.: «Фемида просто, какова есть, в неглиже и халате, принимала гостей» [3, с. 191]. (Здесь речь идёт о начальнике канцелярии). Указание на одежду – «в неглиже и халате» – подчёркивает не только убожество обстановки, но и пренебрежительное отношение «жрецов Фемиды» (в данном случае чиновников) к просителю, по необходимости вынужденному обращаться к ним. «Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив её почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения...» [3, с. 191]. В результате создаётся впечатление всевластия некоей механической силы, подчиняющей себе живого человека.

Классификация одежды и её наименований связана с дифференциацией персонажей по их полу, социальному статусу, профессиональной принадлежности. Сословные различия обнаруживаются в повседневной жизни человека в таких деталях одежды, как выбор ткани, покрой, цвет, сочетание деталей, их соответствие времени и ситуации. Так, характерным является большее число наименований одежды и её деталей у светских дам, например: салоп (фр. sаlоре), шемизетка (фр. chemisette), роброн (фр. roberonde), капот (фр. сароtе), пелеринка (фр. яз. pеlerine восх. к лат. peregrinus), руло (фр. rouleau), фестончик (фр. festoon и т. д. Было важно обилие аксессуаров, внимание к цвету, фасону и т. д. «Фестончики, всё фестончики: пелеринка из фестончиков, на рукавах фестончики, эполетцы из фестончиков, внизу фестончики, везде фестончики» [3, с. 249].

Главным предметом мужского гардероба в XIX веке был фрак, который носили и на улице, и на различных приëмах, предпочтение отдавалось однотонному и преимущественно тëмному цвету. Из-за дороговизны фрака для торжественных мероприятий многие брали его напрокат. С фраком обычно надевали жилет. К костюму мужчины подбирали панталоны в обтяжку, доходившие лишь до колен. Для пешей прогулки или езды верхом надевали панталоны с высокими сапогами – ботфортами; для бала был предусмотрен более нарядный вариант – панталоны, чулки и туфли. Завершением наряда служили цилиндр, трость и шейный платок – белый либо пëстрый, повязанный замысловатым узлом. Ближе к середине века этот аксессуар заменил чëрный галстук, который непременно дополняла бриллиантовая булавка.

Знаками социальных различий у мужчин являлись: 1) у дворян – фрак: «Какие-то бродяги пропустили между ними слухи, что наступает такое время, что мужики должны быть помещики и нарядиться во фраки, а помещики нарядятся в армяки...» [3, с. 135]; сюртук – у Плюшкина, Чичикова и у других. Характерно то, что сюртук у слуг – «с барского плеча»; 2) у слуг – ливрея у лакея: « … сзади покачивался лакей и ливрея в золотых позументах» [3, с. 216]. Слово шинель только в сопровождении характеризующих компонентов становится знаком социальных и профессиональных различий: «...дама в клетчатом щëгольском клоке, сопровождаемая лакеем в шинели с несколькими воротниками и золотым галуном на круглой лощëной шляпе» [3, с. 245]. Фризовая шинель – знак бедняка, иногда опустившегося человека: «...и бривших и не бривших бороды, и в нагольных тулупах и просто в рубахе, а кое-кто и во фризовой шинели» [3, с. 209], 3) в качестве знаков официального и служебного положения служат такие слова, как мундир – у чиновников: «Министр видит: человек на деревяшке и правый рукав пустой пристегнут к мундиру» [3, с. 280] и военных: «Но дело было темно, земскую полицию нашли на дороге, мундир или сертук на земской полиции был хуже тряпки, а уж физиогномии и распознать нельзя было» [3, с. 269].

Из головных уборов главным оставался цилиндр, однако их вскоре стали вытеснять фуражки. В моде также был боливар – мужская шляпа с широкими полями. В XIX веке у мужчин были короткие стрижки, некоторые носили бакенбарды: «Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всë увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачëсанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге» [3, с. 14].

Специального внимания заслуживает роль заимствований в системе средств, создающих образы. Важным элементом в системе образных средств является портрет. Выразительное описание персонажа достигается Гоголем путём введения ряда ярких и неординарных деталей в портрете или выделением какой-либо одной характерной детали, в частности, в одежде. При этом детали одежды, как правило, не столько характеризуют внешний облик персонажа, сколько рассказывают о его характере, привычках, манере поведения и т. п. Например, у Чичикова в отношении к вещам подчёркивается бережливость, аккуратность, любовь к хорошей вещи (например, в его туалете – внимание к выбору цвета, качества материи для фрака и т. п.); у дам – стремление не отставать от столичной моды и не быть «хуже» других.

«Одежда» нередко служит для писателя единственным средством характеристики персонажа. Это касается прежде всего эпизодических персонажей. Например, он говорит о молодом человеке «во фраке с покушеньями на моду» [3, с. 3-4]. Отобранные для характеристики детали создают представление не столько о внешности персонажа, сколько о его характере, вкусах, манере поведения, социальном статусе.

Из упомянутых Н. В. Гоголем деталей мужского и женского гардероба (платье, аксессуары, причëски) создаются неповторимые костюмные образы персонажей, обладающие большой смысловой нагрузкой. Костюмная репрезентация «внешнего» образа героя служит ключом к раскрытию внутреннего мира персонажей. Из мира вещей, окружающих человека, костюм в наибольшей степени с ним «сливается», в художественном произведении как бы прирастает к герою, создавая его облик. Неслучайно литературные герои вспоминаются читателям в характерных для них костюмах.

Анализ лексики западноевропейского происхождения в поэме «Мëртвые души» показывает, что Н. В. Гоголь мастерски реализовал в своëм произведении принцип «соразмерности и сообразности». Заимствованное слово органично вписывается в гоголевский текст, равно как и слово исконное, подчиняясь процессу рождения новых смыслов; заимствование не только является номинацией какого-то явления, понятия, предмета, но и содержит в себе культурный компонент, создающий подтекстовое пространство поэмы.

Литература

1. Булаховский, Л. А. Исторический комментарий к литературному русскому языку. – Харьков; Киев: Учпедгиз, 1937. – 324 c.

2. Виноградов, В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII – XIX вв.: учебник. – 3-е изд. – М.: Высш. шк., 1982. – 528 с.

3. Гоголь, Н. В. Мертвые души: [поэма] / Николай Васильевич Гоголь. – Москва: Издательство АСТ, 2018. – 352 с.

4. Лотман, Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 2: Статьи по истории русской литературы XVIII – первой половины XIX века. – Таллинн: Александра, 1992. – 480 с.