Сообщение: "Роспись Северной двины"

Если белофонные росписи первого центра — Пермогорья — были хорошо представлены в крупных музейных собраниях и уже публиковались в работах по русскому народному искусству. Прялки с желтым фоном были представлены в музеях лишь единичными экземплярами, которые не имели научных паспортов и никогда и никем из ученых «Народная роспись Северной Двины» не относили к искусству.

Прялки этого типа пользовались особенной популярностью и были в ходу у населения деревень, расположенных на большом протяжении Северной Двины. А делали их, как выяснила экспедиция, в деревне.

Прялки нижнетоемские, пучужские и борецкие (как их сейчас принято называть) хотя и имеют между собой некоторые отличия в росписи.

Еще более мелкой посудой были ставы, ставцы и ставчики. Их точили тысячами. Каждый ставец состоял как бы из двух глубоких чашек, одна из которых служила крышкой. Узор северодвинских ставов повторяет орнамент скопкарей первой половины XIX века. Но присущая скопкарям парадность в этой обычной повседневной посуде отсутствует.

Примером гостеприимству может служить также парадная большая чаша из собрания Государственного Исторического музея, где в одной из композиций за круглым столом изображены, по всей вероятности, хозяева дома, приглашающие своих гостей оказать честь их гостеприимству. Об этом гласит конец надписи на чаше: „Просим кушать деревенского кваску с перышкомъ. . .“

Яркая раскраска прежде всего выявляла конструкцию предмета. Полозья с боков покрывали ярко-красным цветом, филенки сиденья тоже обводились красным. Когда белые заснеженные берега Двины были усыпаны десятками таких расписных санок, то зрелище было незабываемо красивым. Недаром старые люди тех мест не могут его забыть и рассказывают о нем так образно, словно они рождены поэтами. При создании этого праздничного предмета свое искусство показал не только плотник и художник, но и кузнец. Санки обивались фигурными накладками из железа. Сиденье соединялось с полозьями великолепными кручеными тягами. Вся задняя часть и передок увешивались гнутыми из меди и коваными из железа связками колец и для тяжести, и для звона.

Самой распространенной схемой расположения на них жанровых сцен, пожалуй, является роспись бурака и, о сватовстве и обычной трудовой жизни крестьянской семьи после свадьбы. Последовательность рассказа подчеркнута изменением головного убора на женщине в различных композициях.

Единая сюжетная линия легко прослеживается и в предметах, украшенных отдельными фигурками людей и животных, которые разбросаны среди растительного узора. Так, например, на первый взгляд роспись на коробе-хлебнице из собрания загорского музея, на котором нарисованы мужчина и женщина, а вокруг них собаки, куры, лошадки, коровы, олени, кажется лишенной логической связи. А между тем основная тема читается здесь очень ясно.

В изделиях первой половины и середины XIX века, когда промысел северодвинской крестьянской росписи переживал особенный расцвет, почти в каждой вещи, украшенной росписью, можно увидеть единую линию, объединяющую все жанровые композиции, разбросанные среди ковра растительного узора. Роспись бытовых предметов не только доставляла людям большую радость своей красотой, она утверждала с большой поэтической силой моральные устои крестьянской трудовой семьи.

На прялке из загорского музея (ил. 16,17) сцена посиделок компонуется из четырех фигур — три девушки с кустушками на голове и женщина в повойнике. В собрании загорского музея есть еще одна прялка (ил. 11, 12), роспись которой является почти двойником росписи прялки, о которой только что шла речь. Но на этом, видимо, более раннем образце в сцене посиделок есть и четвертое действующее лицо — кудрявый парень, играющий на маленькой тальянке. Это, вероятно, основной вариант подобной композиции. Дело в том, что на деревенские посиделки девушки деревни собирались с какой-нибудь чистой работой, чаще с прялками. На посиделки приходили и парни как на своеобразный вечер свиданий и веселья молодежи. Замена в более поздней прялке мужской фигуры на женскую привела в значительной мере к потере первоначального смысла композиции, хотя формальное ее построение и осталось традиционным.

По всей вероятности, таким свадебным подарком была и прялка также из собрания загорского музея (ил. 58-61), роспись которой исполнена по другой старинной схеме. Кучер, сидящий на передке, размахивает кнутом над головой, в санях в ухарской позе сидит парень с тальянкой в руках. Это изображение, видимо, должно было напоминать невесте о замечательных качествах ее бравого жениха, о его удали, богатстве и веселом нраве.

В Государственном музее этнографии есть прялка, которую следует датировать, по-видимому, концом века. В этой более ранней работе сцена катания со свадебным обрядом еще непосредственно не связывается. Многочисленные надписи, включенные в роспись, повествуют о достоинствах и богатстве купца, который изображен в сцене катания. Иную трактовку имеет и центральная часть композиции, где вместо птицы Сирин изображены „поднебесные птицы“. Возможно, такие росписи предшествовали композициям свадебных циклов.

Крупный специалист в области народного искусства С. К.Жегалова в своей книге „Русская народная живопись“ вводит в список мастеров еще одного Ярыгина Якова Васильевича, утверждая, что именно ему принадлежит большинство шедевров пермогорской росписи первой половины XIX века в собрании ГИМ, ссылаясь на „Ведомости Вологодской Епархии Сольвычегодской уездной Пермогорской Воскресенской церкви за 1833 год“. Но это утверждение не имеет научного обоснования. В „Ведомостях ничего не сказано о том, что он занимался росписью. Кроме того, нам хорошо известно, что ни один предмет этого времени, ни в одной из известных нам коллекций не подписан ни его именем, ни его фамилией.

Мастера Мокрой Едомы в последние три десятилетия работы промысла украшали росписью главным образом прялки. К этому времени их насчитывалось около десяти. Экспедиция загорского музея сумела выявить имена всех мастеров последнего поколения.

Одну из последних работ Егора Максимовича Ярыгина подарила экспедиции внучка художника Анна Максимовна Ярыгина. Эта нарядная прялочка экспонируется в загорском музее с 1959 года и воспроизводилась с тех пор уже во многих изданиях по народному искусству (В. М. Василенко, Ю. А. Арбат и др.).

В основе плотного коврового узора этой прялки лежит сочный красный цвет в контрасте с белым фоном. Необычайно освежает колорит синий кобальт. Четкий и твердый перовой рисунок росписи в работах Е.М. Ярыгина обрамлен дополнительным пунктиром из мелких точек.

Характер росписи Е.М.Ярыгина, его школа, если можно так выразиться, ярко проступает в работах его ученика, младшего из братьев-художников Хрипуновых, Василия Андреевича. В юности ему нравились четкие и яркие работы Ярыгина. „И после того, как получил первые навыки мастерства у нас в семье, ушел учиться к Егору Максимовичу», — вспоминал старший брат Василия Дмитрий Андреевич Хрипунов. Экспедиции удалось приобрести для коллекции загорского музея прялку, на оборотной стороне которой сделана надпись: „Работал Василий А.Хрипунов». Эта прялка является пока единственной из известных нам работ, где пермогорский мастер оставил свое имя.. Василий Андреевич Хрипунов прекрасно усвоил основную манеру Ярыгина — густоту коврового узора и звучную яркость росписи. В работах старших братьев Хрипуновых — Дмитрия и Петра — колорит росписи очень сдержанный, приглушенный, даже несколько тусклый. Все цвета кажутся как бы разбавленными белилами.