Сценарий литературной композиции "Строка, оборванная пулей"

СЦЕНАРИЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ КОМПОЗИЦИИ

«СТРОКА, ОБОРВАННАЯ ПУЛЕЙ»

/о поэтах, погибших во время Великой Отечественной войны/

Сцена освещена. Звучит музыка, прерываемая разрывами снарядов, взрывами и воем. Когда музыка несколько стихает. Звучат стихи /мужской голос/.

Снова застит завеса дыма

Крымских высей седую даль,

Стоит биться за горы Крыма

Погибать ради них не жаль.

Как в декабрьской эпопее,

Здесь до смерти – подать рукой,

Враг беснуется, свирепеет,

Кровь сраженных течет рекой.

Враг безжалостен, нагл, бездушен,

Жизнь мраком своим накрыв,

Отовсюду – с воздуха, с суши –

Надвигается он на Крым.

Пламя мчится, преград не зная,

Мины в каждом таятся рву,

Ширь небесная и земная –

Раскаленный ад наяву.

Во время чтения последнего четверостишия на сцену выходят юноша и девушка. Усиливаются взрывы и вдруг на середине слова чтение обрывается.

Девушка: Что случилось? Почему он замолчал?

Юноша (в военной форме, снимает с головы пилотку): Его убили. Это стихи поэта Гуряна. Он погиб в 1942 г. в дни обороны Севастополя.

В это время в микрофон продолжаются стихи с того же четверостишия.

Пламя мчится, преград не зная,

Мины в каждом таятся рву,

Ширь небесная и земная –

Раскаленный ад наяву.

Черномерцы грозны, как вихорь,

И неистовы в жаркой схватке, чужеземцы, при виде их

Разбегаются без оглядки.

Не страшит нас орудий вой,

Смерть не ставит нас на колени,

Рядом с павшим встает живой,

Чтобы ринуться в наступленье.

Обессиленная вконец,

Смерть уж пятится шаг за шагом,

Наше мужество и отвага

Возлагает на нас венец.

Снова застит завеса дыма

Крымских высей седую даль,

Стоит биться за горы Крыма,

Погибать ради них не жаль.

Направленно освещается плакат, на котором написано название «Строка, оборванная пулей». Под лучом – группа погибших поэтов.

Здесь Борис Смоленский, Георгий Суворов, Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Всеволод Багрицкий, Муса Джалиль, Елена Ширман, Константин Герасименко,. Вся группа расположена по-разному. Все в разных позах.

Юноша: комсомолец. Солдат. Поэт. Юность! Каждому немногим больше 20-ти.

Солдат упал в стремительной атаке,

Но перед ним была бессильна смерть.

Героя сердце вспыхнуло, как факел,

И будет вечным пламенем гореть.

Девушка: Говорят погибшие поэты. Каждый из названных поэтов проходят вперед и уходят. Ведущая называет всех поэтов. Сразу после ухода последнего поэта начинается первая сцена.

СЦЕНА 1.

За столом, заваленном бумагами, газетами, материалами для нового номера газеты, сидит редактор полевой газеты. Он в шинели, наброшенной на плечи, пишет, правит статью, рядом стакан или кружка чая. Он спешит, нервничает. Входит солдат, у него в руках пакет. Он отдает честь, протягивает пакет. Редактор берет пакет, взламывает печать, начинает читать.

Солдат: Разрешите идти? (редактор кивает, солдат уходит и тут же возвращается назад). Тут к вам лейтенант какой-то. Можно?

Редактор: Пусть войдет.

Входит лейтенант Суворов. Он по-военному подтянут, останавливается навытяжку, отдает честь.

Суворов: Лейтенант Суворов. Разрешите обратиться, товарищ старший батальонный комиссар!

Редактор (протягивает ему руку): Садитесь. Чем могу служить?

Суворов: Я здесь проездом (достает из кармана тетради). Возвращаюсь на Ленинградский фронт. Хотел показать стихи. Может быть, вы найдете возможность включить в сборник начинающих поэтов-фронтовиков. Слышал, такой будет издаваться. (Открывает тетрадь, перелистывая страницу, начинает читать первое стихотворение).

Сочилась кровь, и свет бежал из глаз.

Сверкнул огонь – и вдруг огонь погас.

А он дрожал, как будто кто-то гвоздь

Вбивал в его раздробленную кость.

Но лишь на миг в себя он приходил –

Ползти старался из последних сил

Туда, где на ветру дрожит трава,

Где катит волны к берегу Нева.

Туда, где лодки… где прохлада… Но

Летит земля на грудь. В глазах темно.

И кажется… все прошлое забудь!

На половине оборвался путь…

Но вдруг на грудь твою сошла заря,

Весенней белой яблоней горя.

В твои глаза два синие цветка

Вдруг посмотрели. О, как жизнь сладка!..

И девушка, в руке зажав бинты,

Тебе сказала: «Жить! Жить будешь ты!..».

Затем стихи читает другой чтец, а между редактором и Суворовым немой диалог. Звучат стихи. Н атретьем стихотворении они прощаются. Сначала за руку, потом он протягивает тетрадь, отдает честь и уходит.

2 стихотворение:

Брусника

Я шел в разведку. Времени спокойней,

Казалось, не бывало на войне.

Хотелось отдохнуть на горном склоне,

Присев к густой приземистой сосне.

Хотелось вспомнить край золотоликий,

Мою Сибирь, мою тайгу. И вот

Пахнуло пряным запахом брусники

Над прелью неисхоженных болот.

О, неужели, упоен мечтою,

Я вызвал аромат моей страны…

Брусника каплей крови предо мною

Горит у корня срубленной сосны.

С такою дикой радостью приник я

К брусничным зорям, тающим в траве.

Но мне пора. Иду. В глазах брусника,

Как бы далекой родины привет.

3 стихотворение.

Соколиная

Снежный ветер в поле воет.

Путь-дорога длинная.

Грянем, братцы, да сильнее

Песню соколиную!

Грянем песню перед боем

За отчизну милую,

Как мы с немцев боевою

Померялись силою.

Как не выдержал гадюка

И бежл как бешеный

Но настигла гада вьюга

Свинцовая, снежная.

Воет в поле снежный ветер.

Сто путей не пройдено.

Ничего не жаль на свете

За святую Родину!

Луч освещает редактора. Он уже в полной форме. В руках у него письмо и тетрадь. Он идет вперед.

Редактор (читает): Во время операции по прорыву блокады Ленинграда, при переправе через реку Нарву, пал смертью храбрых гвардии лейтенант Георгий Кузьмич Суворов. Осталась у нас его тетрадь (открыл).

Ничего не жаль на свете

За святую Родину!

СЦЕНА 2.

Ведущий выходит сбоку. Слева стоят трое: Коган, Кульчицкий и Багрицкий. Стоят, как будто смотрят вдаль.

Ведущий: Москва суровых предвоенных лет. Три судьбы, три начинающих поэта. Вот они на сцене – Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Всеволод Багрицкий. Жизнерадостные, смелые, по-юношески строгие и нетерпимые в своих суждениях о жизни и об искусстве.

Коган и Багрицкий уходят, Михаил готовится к сцене.

Студенческое общежитие. Стол, стулья. Девушки и юноши сидят, кто где. На сцене Михаил Кульчицкий. Он стоит на стуле, как бы продолжая спор.

Михаил: У нас, парней, у молодых поэтов нового течения, много пунктов разногласий с теперешними серыми стихами в журналах. Сейчас одеревенение в поэзии. Сейчас надо такие: Вперед! Ура! А я таких не умею, видит бог!

Студент: Серятины, действительно, хватает. Мы против благополучных и гладеньких деятеле литературы!

Студентка: Долой гладенькие стишки, стишки-штампы!

Студентка: Мишка, ты вспомни, как ты тогда этого деятеля по трибуну засунул (смеются).

Михаил: Для меня Россия – подвиг во имя человечества!

Студент: Миш, давай «Самое страшное».

Михаил настраивается и читает стихотворение.

Самое страшное в мире

Самое страшное в мире –

Это быть успокоенным.

Славлю Котовского разум,

Который за час перед казнью

Тело свое граненое

Японской гимнастикой мучил.

Самое страшное в мире –

Это быть успокоенным.

Славлю мальчишек смелых,

Которые в чужом городе

Пишут поэмы под утро,

Запивая водой ломозубой,

Закусывая синим дымом.

Самое страшное в мире –

Это быть успокоенным.

Славлю солдат революции,

Мечтающих над строфою,

Распиливающих деревья,

Падающих на пулемет!

Студентка: А теперь из поэмы «О России».

Михаил читает 1 главу из поэмы.

О России

Тогда начиналась Россия снова,

Но обугленные черепа домов

не ломались,

ступенями скалясь

в полынную завязь,

и в пустых глазницах

вороны смеялись.

И лестницы без этажей

поднимались

в никуда,

в небо,

еще багровое.

А безработные красноармейцы

С прошлогоднею песней,

еще без рифм

на всех перекрестках снимали

немецкую

проволоку,

колючую как готический шрифт.

По чердакам

еще офицеры метались

и часы

по выстрелам

отмерялись.

Тогда

победившим красным солдатам

богатырки-шлемы

уже выдавали

и – наивно для нас, -

как в стрелецком когда-то,

на грудь нашивали

мостики алые.

И по карусельным

ярмаркам нэпа,

где влачили волы

кавунов корабли,

шлепались в жменю

огромадно-нелепые,

как блины,

ярковыпеченные рубли…

Кульчицкий переодевается в военную форму.

Ведущий: «Ты всех нас лучше и выше» - сказал о Михаиле Кульчицком Слуцкий. Война подбиралась к этому поколению. С первых дней Миша в армии. Личный опыт становится основой для поэтического творчества. Поэт не щадит ни друзей, ни себя. Последнее из известных нам стихотворений Кульчицкого написано 26 декабря 1942 года, а в январе 43 года младший лейтенант Михаил Кульчицкий погиб под Сталинградом.

Кульчицкий в военной форме читает стихотворение.

Мечтатель, фантазер

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!

Что? Пули в каску безопасней капель?

И всадники проносятся со свистом

вертящихся пропеллерами сабель.

Я раньше думал: «лейтенант»

звучит вот так: «Налейте нам!».

И, зная топографию,

он топает по гравию.

Война – совсем не фейерверк,

а просто – трудная работа,

когда,

черна от пота,

вверх

скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

до мозга костей промерзших ног

наворачивается на чеботы

весом хлеба в месячный паек.

На бойцах и пуговицы вроде

чешуи тяжелых орденов.

Не до ордена.

Была бы Родина

С ежедневными Бородино.

СЦЕНА 3.

На поляне группа ребят. Это туристы. Они поют «Бригантину».

1 мальчик: Песня хорошая. Настоящий парень был автор. Кто знает, где он сейчас?

2 мальчик: Где? Он же давно умер.

1 девочка: Не умер, а погиб. Разница. А ты хоть знаешь, как фамилия?

1 мальчик: Нет, я никогда не запоминаю авторов песен.

2 мальчик: А ты, Таня, знаешь? Расскажи.

1 девочка: Это было еще в 1937 г., когда нас с вами еще и на свете не было. Ведь теперь мы знаем, какое это было трудное время, как трудно было найти ответы на самые сложные вопросы времени. Павел Коган был студентом литературного института. Толя, ты помнишь, тогда, на вечере, ты читал его «Грозу».

Чтение стихотворения «Гроза».

Гроза

Косым, стремительным углом

И ветром, режущим глаза,

Переломившейся ветлой

На землю падала гроза.

И, громом возвестив весну,

Она звенела по траве.

В стремительность и крутизну.

И вниз. К обрыву. Под уклон.

К воде. К беседке из надежд,

Где столько вымокло одежд,

Надежд и песен утекло.

Далеко, может быть, в края,

Где девушка живет моя.

Но, сосен мирные ряды

Высокой силой раскачав,

Вдруг задохнулась и в кусты

Упала выводком галчат.

И люди вышли из квартир,

Устало высохла трава.

И снова тишь.

И снова мир.

Как равнодушье, как овал.

Я с детства не любил овал!

Я с детства угол рисовал!

2 девочка: А кто написал музыку «Бригантины»?

1 девочка: Его друг детства Жора Депский. Он потом ему посвятил стихи. Ну когда он в армии служил, прямо письмо стихами написал.

Мое поколение – это зубы сожми и работай.

Мое поколение – это пули прими и рухни.

Если соли не хватит – хлеб намочи потом…

1 мальчик: А как он погиб?

1 девочка: Он был разведчиком. В 1942 году во время разведки. Ребята сидят молча, вновь напевая мелодию «Бригантины».

Чтец читает стихотворение «Лирическое отступление».

Лирическое отступление

Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,

Наверно, будут плакать ночью

О времени большевиков.

И будут жаловаться милым,

Что не родились в те года,

Когда гремела и дымилась,

На берег рухнувши, вода.

Она нас выдумают снова –

Сажень косая, твердый шаг –

И верную дадут основу,

Но не сумеют так дышать,

Как мы дышали, как дружили,

Как жили мы, как впопыхах

Плохие песни мы сложили

О поразительных делах.

Мы были всякими, любыми,

Не очень умными подчас.

Мы наших девушек любили,

Ревнуя, мучаясь, горячась.

Мы были всякими. Но, мучась,

Мы понимали: в наши дни

Нам выпала такая участь,

Что пусть завидуют они.

Они нас выдумают мудрых,

Мы будем строги и прямы,

Они прикрасят и припудрят,

И все-таки пробьемся мы!

Но людям Родины единой,

Едва ли им дано понять,

Какая иногда рутина

Вела нас жить и умирать.

И пусть я покажусь им узким

И их всесветность оскорблю,

Я – патриот. Я воздух русский,

Я землю русскую люблю.

Я верю, что нигде на свете

Второй такой не отыскать,

Чтоб так пахнуло на рассвете,

Чтоб дымный ветер на песках…

И где еще найдешь такие

Березы, как в моем краю!

Я б сдох как пес от ностальгии

В любом кокосовом раю.

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтоб от Японии до Англии

Сияла Родина моя.

СЦЕНА 4.

Ведущий. Маленький домик в старом дачном Кунцеве. Тесная комната, заставленная аквариумами. И среди этого удивительного мирка – озорной, шаловливый, дерзкий мальчишка, остроглазый, черноволосый. Мальчишку зовут Всеволодом. Сын поэта, написавшего:

Валя, Валентина,

Видишь: на юру

Газовое пламя

Вьется на ветру.

Красное полотнище

Вьется над бугром.

«Валя, будь готова!» -

Восклицает гром.

Вчерашний пионер, совсем еще зеленый юноша, Всеволод Багрицкий сказал привычное пионерское «Всегда готов!» грому, накатывающемуся с Запада, и уехал на фронт, чтобы стать в ряды писателей, армейских газетчиков.

На сцене Всеволод Багрицкий, он оглядывается, как будто кого-то ждет. К нему подходит политрук.

Политрук: Вы ко мне? Я вас слушаю. Вы из газеты?

Багрицкий: (отдав честь) Всеволод Багрицкий. Из редакции по заданию.

Политрук: Багрицкий? Тот самый?

Нас водила молодость

Вс абельный поход?

Багрицкий: (смущенно) Нет, это отец. У меня очерк…

Политрук: (перебивая) А, да, верно! А ты, значит, сын! Где вы работали перед войной?

Багрицкий: В театре. Наша пьеса шла перед самым 41. «Город на заре». Так у меня задание…

Политрук: Да, да, помню. Та5к, простите, я должен что-то Вам рассказать. Прошу Вас.

Садятся. Багрицкий достает планшет, в этот момент он как будто записывает рассказ политрука, тот говорит.

Ведущий: Всеволод рано начал писать стихи. Вот эти он написал незадолго до этой встречи, которая стала для него роковой. В маленькой деревушке Дубовик Ленинградской области, записывая рассказ политрука, он был сражен вражеской пулей.

Чтец читает стихотворение «Встреча».

Встреча

Был глух и печален простой рассказ

(Мы в горе многое познаем)

Про смерть, что черной грозой пронеслась

Над тихой деревней ее.

…Немало дорог нам пришлось пройти,

Мы поняли цену войне.

Кто, встретив женщину на пути,

О милой не вспомнит жене?

… Она стояла, к стене прислонясь,

В промерзших худых башмаках.

Большими глазами смотрел на нас

Сын на ее руках.

«Германец хату мою поджег.

С сынишкой загнал в окоп.

Никто на улицу выйти не мог:

Появишься – пуля в лоб.

Пять месяцев солнца не видели мы.

И только ночью, ползком,

Из липкой копоти, грязи и тьмы

Мы выбирались тайком.

Пусть знает сын мой, пусть видит сам,

Что этот разбитый дом,

Студеные звезды, луну, леса

Родиной мы зовем!

Я верила – вы придете назад.

Я верила, я ждала…»

И медленно навернулась слеза,

По бледной щеке потекла…

Над трупами немцев кружит воронье.

На запад лежит наш путь.

О женщине этой, о сыне ее,

Товарищ мой, не забудь!

Раздается сигнал «К бою!», взрывы, свист пуль. Политрук сразу уходит, а Багрицкий задерживается на мгновение, чтобы убрать записи, и падает убитый.

СЦЕНА 5.

Ведущий: В Берлине, в библиотеке тюрьмы Меабит, на полях немецкой книжки найдена надпись: «Я известный татарский поэт Муса Джалиль, заключенный в Меабитскую тюрьму за политику и приговорен к расстрелу. Прошу передать мой привет Александру Фадееву, Павлу Тычине и моим родным. Март 1944 г.». В июне 1942 года над Мясным Бором, попав в окружение, был тяжело ранен Муса Джалиль.

На сцене поле боя. Убитые и раненые. Муса ползет очень медленно. Ползет к одному бойцу, убеждается, что он убит, долго отдыхает. Слышится шум подъехавшей машины, лай собак, немецкая речь. Муса с трудом вынимает револьвер, пытается застрелиться. Но осечка… Вбегают немцы, видят его, подходят, хватают его и уводят. На несколько секунд темно, затем Муса как бы в камере, без сапог и пояса. Он читает стихотворение «Родина».

Родина

Прости меня, твоего рядового,

Самую малую часть твою.

Прости за то, что я не умер

Смертью солдата в жарком бою.

Кто посмеет сказать, что тебя я предал?

Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?

Волхов – свидетель, я не струсил,

Пылинку жизни моей не берег.

В содрогающемся под бомбами,

Обреченном на гибель кольце,

Видя раны и смерть товарищей,

Я не изменился в лице.

Слезинки не выронил, понимая:

Дороги отрезаны. Слышал я:

Беспощадная смерть считала

Секунды моего бытия.

Я не ждал ни спасенья, ни чуда,

К смерти взывал: – Приди! Добей! –

Просил: – Избавь от жестокого рабства! –

Молил медлительную: – Скорей!...

Не я ли писал спутнику жизни:

«Не беспокойся, – писал, – жена.

Последняя капля крови капнет –

На клятве моей не будет пятна».

Не я ли стихом присягал и клялся,

Идя на кровавую войну.

«Смерть улыбку мою увидит,

Когда последним дыханьем вздохну».

О том, что твоя любовь, подруга,

Смертный огонь гасила во мне,

Что родину и тебя люблю я,

Кровью моей напишу на земле.

Еще о том, что буду спокоен,

Если за родину смерть приму.

Живой водой эта клятва будет

Сердцу смолкающему моему.

Судьба посмеялась надо мной:

Смерть обошла – прошла стороной.

Последний миг – и выстрела нет!

Мне изменил мой пистолет…

Скорпион себя убивает жалом,

Орел разбивается о скалу.

Разве орлом я не был, чтобы

Умереть, как подобает орлу?

Поверь мне, родина, был орлом я,

Горела во мне орлиная страсть!

Уж я и крылья сложил, готовый

Камнем в бездну смерти упасть.

Что делать?

Отказался от слова,

От последнего слова друг-пистолет.

Враг мне сковал полумертвые руки,

Пыль занесла мой кровавый след…

…Я вижу зарю над колючим забором,

Я жив, и поэзия не умерла:

Пламенем ненависти исходит

Раненое сердце орла.

Вновь заря над колючим забором,

Будто подняли знамя друзья!

Кровавой ненавистью рдеет

Душа полоненная моя!

Только одна у меня надежда:

Будет август. Во мгле ночной

Гнев мой к врагу и любовь к отчизне

Выйдут из плена вместе со мной.

Есть одна у меня надежда –

Сердце стремится к одному:

В ваших рядах идти на битву.

Дайте, товарищи, место ему.

Ведущий: В плену и заточении 1942 г. – август и 1943 г. – ноябрь написал 125 стихотворений и одну поэму. «Но куда писать? Умирают вместе со мной» – надпись на обложке второй тетради. Декабрь 1943 г. Не, не умерли его стихи вместе с ним.

Появляется жена Джалиля, к которой обращено его стихотворение «Не верь».

Не верь

Коль обо мне тебе весть принесут,

Скажут: «Устал он, отстал он, упал», –

Не верь, дорогая! Слово такое

Не скажут друзья, если верят в меня.

Кровью со знамени клятва зовет:

Силу дает мне, движет вперед.

Так вправе ли я устать и отстать,

Так вправе ли я упасть и не встать?

Коль обо мне тебе весть принесут,

Скажут: «Изменник он! Родину предал», –

Не верь, дорогая! Слово такое

Не скажут друзья, если любят меня.

Я взял автомат и пошел воевать,

В бой за тебя и за родину-мать.

Тебе изменить? И отчизне моей?

Да что же останется в жизни моей?

Коль обо мне тебе весть принесут,

Скажут: «Погиб он. Муса уже мертвый», –

Не верь, дорогая! Слово такое

Не скажут друзья, если любят меня.

Холодное тело засыплет земля, –

Песнь огневую засыпать нельзя!

Умри, побеждая, и кто тебя мертвым

Посмеет назвать, если был ты творцом!

Меабитские тетради вернулись к тем, кому были посвящены. Муса Джалиль – Герой Советского Союза.

СЦЕНА 6.

На сцене пляска. Солдат и девушка пляшут русского. Играет баянист. Солдаты среди них. Девушки им хлопают. В углу накрыт стол. \то какой-то праздник. На столе кружки.

Солдат: Что-то мне кажется, мы громко веселимся. (С осуждением качает головой). И смеху много, как бы плакать не пришлось…

Парень: (не переставая плясать). Не ворчи, брат. Сегодня можно. В такой-то день и не забыть на минутку эту проклятую войну. Эх! (на ходу пьет из кружки).

Девушка: (остановилась). Все! Хватит. Не могу больше! (Схватила его за руку). Да остановись ты, плясун этакий. Всех замучил. И откуда у тебя силы берутся?

Парень: (вытянулся в струнку). А я, смею доложить, товарищ младший сержант, каждое утро тяжелой атлетикой занимаюсь.

Девушка: Оно и заметно (смеется). Вольно! (Подходит к солдату, который все время сидел за столом и что-то писал. Заглядывает ему через плечо). Гарсиа Лорка. Перевод с испанского.

Парень: А ты испанский знаешь как русский?

Борис (смущенно): Нет, конечно, не так. Но очень люблю его. Перевожу понемногу и поэму хотел написать о нем, о Гарсиа.

Девушка (вторая): Мальчики, а о любви сеголня можно?

Солдат: Конечно, можно.

Девушка читает стихотворение «Я очень люблю тебя. Значит – прощай».

Я очень люблю тебя. Значит – прощай

Я очень люблю тебя. Значит – прощай.

И нам по-хорошему надо проститься.

Я буду, как рукопись, ночь сокращать,

Я выкину все, что еще тяготит нас.

Я очень люблю тебя. Год напролет,

Под ветром меняя штормовые галсы, –

Я бился о будни, как рыба об лед

(Я очень люблю тебя) и задыхался.

И ты наблюдала (Любя? Не любя?),

Какую же новую штуку я выкину?

Привычка надежней – она для тебя,

А я вот бродяжничать только привыкну.

Пойми же сама – я настолько подрос,

Чтоб жизнь понимать не умом, так боками.

В коробке остался пяток папирос –

Четыре строки про моря с маяками.

С рассветом кончается тема. И тут

Кончается все. Расстояния выросли.

И трое вечерней дорогой бредут

С мешками.

За солнцем,

за счастьем,

за вымыслом.

Борис слушает и смущается.

Солдат: Борис, а почему ты сам своих стихов не читаешь?

Борис: Не знаю. Не умею я хорошо читать, а когда плохо читют стихи, не люблю.

Парень: А ты печатал их где-нибудь?

Борис: Нет, раньше стеснялся, а теперь не до этого.

Солдат: Такие стихи надо печатать.

Девушка: Конечно, надо. Вот, слушайте.

Пустеют окна. В мире тень…

Пустеют окна. В мире тень. –

Давай молчать с тобой,

Покуда не ворвется день

В недолгий наш покой.

Я так люблю тебя такой –

Спокойной, ласковой, простой…

Прохладный блик от лампы лег,

Дрожа, как мотыле.

На выпуклый и чистый лоб,

На светлый завиток.

В углах у глаз – теней покой…

Я так люблю тебя такой! –

Давай молчать про тишину

Про дни и про дела.

Любовь, удачу и беду

Поделим пополам.

Но город ветром унесен,

И солнцу не бывать,

Я расскажу тебе твой сон,

Пока ты будешь спать.

Девушка: Конечно, твои стихи напечатают, обязательно напечатают.

Она идет навстречу зрителям и говорит: Их обязательно напечатают. Только позже, после войны. Но Бори уже с нами не будет. Тогда, через несколько дней после праздника, 16 ноября 1941 года, его убьют…

СЦЕНА 7.

Ведущий: Они люто ее ненавидели. Они долго охотились за ней. И, наконец, дали волю злобе: они схватили ее на станции Ремонтной.

На полу в камере девушки. Входит Елена, за ней – немецкий офицер.

Офицер: Предлагаю подумать, фрау Елена Ширман. Вы нам очень нужны. Такие женщины нужны немецкой армии. (Выходит).

Девушка: Что он опять говорил Вам, Леночка?

Елена: У меня же на руках были ценные сведения. Они отлично понимают, что главный редактор газеты не может не располагать ценными данными.

Ведущий: Стихи боевые, они обращены к простым советским людям.

Письмо девушки-донора

Прости, не знаю, как тебя зовут,

Мой друг далекий, раненый боец.

Пишу тебе от множества сердец,

Что в лад с тобою бьются и живут.

Ты видишь? Вся огромная страна

Склонилась, как заботливая мать,

Чтобы тебя от смерти отстоять,

Ни днем, ни ночью не уснет она.

Ты слышишь? Весь бесчисленный народ

Единой грудью за тебя встает,

Чтоб сделать наши нивы и луга

Могилой для проклятого врага…

Мой друг далекий, ты меня прости,

Коль нужных слов я не смогла найти, –

Ты кровь пролил за родину в бою:

Мой кровный брат, прими же кровь мою!

Ведущий: Они пытали ее, на глазах у нее, звери, они расстреляли отца, черноморского штурмана, и мать, и заставили ее рыть им могилу.

На сцене Елена в рубахе, с лопатой в руках, рядом немцы. Живая картина несгибаемости девушки. Они пытаются поставить ее на колени и надеть повязку на глаза. Она плюет в лицо немцу. Темно. Раздается очередь из автомата.

Ведущий: На следующий день поэтессу вывели на казнь. С нее сорвали одежду, заставили рыть могилу, теперь уже для себя. О чем думала молодая патриотка. Умирая за Родину? О людях! О жизни! О любви!

Возвращение

Это будет, я знаю… 
Нескоро, быть может,— 
Ты войдешь бородатый,
                        сутулый,
                                    иной.
Твои добрые губы станут суше и строже, 
Опаленные временем и войной. 
Но улыбка останется. 
Так иль иначе, 
Я пойму — это ты. 
Не в стихах, не во сне. 
Я рванусь,
            подбегу.
И, наверно, заплачу,
Как когда-то, уткнувшись в сырую шинель… 
Ты поднимешь мне голову. 
Скажешь: «Здравствуй…» 
Непривычной рукой по щеке проведешь. 
Я ослепну от слез,
                    от ресниц и от счастья. 
Это будет нескоро. 
Но ты — придешь.

На сцене появляются все погибшие поэты.

Ведущий:

Жить! Изорваться ветрами в клочки!

Жаркими листьями на землю сыпаться,

Только бы чуять артерий толчок,

Гнуться от боли, от ярости дыбиться.

Они любили жизнь, но еще дороже им была Отчизна. Глядя в пустые глаза смерти, поэты произносили слово, которому суждено было стать последним.

Нам не дано забыть то, что создавалось по имя Родины! Их талант и безвременно оборвавшиеся жизни были устремлены в будущее!

Громко звучит музыка.