2017. Конечно, больше! (Памяти Евгения Евтушенко)

2015. КОНЕЧНО, БОЛЬШЕ! (отрывок из рассказа)

Молодой человек под руку привёл безбородого старца и посадил его за столик, загруженный книгами разной толщины. Сцена сконцентрировалась в правой части, где был организован уголок Поэта. Зрители встретили мэтра русской поэзии почтительным вставанием и аплодисментами. Поэт начал рассказ с упрёка в том, что он однажды приезжал в Тюмень, но ему не дали возможности выступить. Он указал фамилию виновника неприглядного и обидного инцидента. Затем перешёл на повествование о своих родителях и о гонениях на советских поэтов.

«…Ваше понимание - самое очевидное и драгоценное. А он считал, что я не достоин выступать в этом зале. Он какой-то очень странный. Мне кажется, что он с вами был не знаком (раздался смех в зале), и не догадывался о том, как вы меня цените (посыпались аплодисменты). Я помню, как он отменил мой концерт резко, но мне сразу позвонили из Тобольска, и многие зрители Тюмени приехали туда. При переполненном зале я читал свои стихи. Так что запомните, что у меня здесь в этом зале есть хороший друг. И надеюсь, что он не будет здесь оставаться навсегда.

Итак, у нас приехала боевая маленькая бригада. Все мы хорошо знаем друг друга, любим друг друга и вырабатываем все концерты. Это как движущийся праздник двух дат – сдвоенных неслучайно. Прежде всего, конечно, юбилей нашей Победы - семидесятилетие. Я принадлежу к тому поколению. Хотя мы родились в преддверии победы, всё-таки мы увидели войну глазами детей и создали её своеобразную энциклопедию, именно войны Великой Отечественной нашими детскими глазами. В юношестве я успел в сорок первом году - после того как закончил первый класс в 254-й школе на 2-й Мещанской - постоять на крыше, где с товарищами чуть постарше меня и примерно такого же возраста со мной тушил немецкие зажигалки большие и достаточно опасные, вредные. Моя мама окончила геологоразведочный институт. Когда я написал одну из крупнейших своих эпических поэм «Братская ГЭС», я совершенно не знал, что какой есть у неё неожиданный подарок. Когда я прочёл всю поэму, как это всегда бывает по нашей традиции отчитываться сначала перед своей матерью, она всплакнула немножко, потом из сундучка достала пожелтевшую любительскую фотографию, на которой была она с откинутым накомарником на лошадке, потрёпанной, но боевой. Папа был тоже геологом. Они оба были студентами МГИ геологоразведочного института. Мама перевернула эту фотографию, и я увидел там надпись: «1932 год. На месте изысканий будущей Братской ГЭС». Об этом я не знал. Как оказалось, моя судьба поразительно связана с этой поэмой. Моя мама развелась с отцом, но развелись они по-хорошему. Она немножко строгая, с моей точки зрения.

Папа был человеком романтичным, и как все геологи, писал стихи. Ушёл он довольно рано – ему было всего 66 лет. Объехал почти всю нашу страну, как гидрогеолог. Мы с моими сводными братьями придумали, какую надпись поставить в изголовье на его могиле. Мы выбрали четыре строчки, написанные им в 17 лет. Вот эти замечательные строки. Отстреливаясь от тоски, Я убежать хотел куда-то, Но звёзды слишком высоки, И высока за звёзды плата. Он был вообще ходячей антологией нашей поэзии. Он блистательно знал те стихи, которые были изъяты из обращения тогда - это были и стихи тех новых писателей, которые были зверски уничтожены перед войной нашей страной, как враги народа, но все после смерти были реабилитированы. Это была первая антология, после которой я задумал воскресить их имена в нашей легальной литературе. Первую свою антологию стихов 20-го века – она была такой (он поднял увесистый толстый том над столом) – я её составил, облагородив, чтобы вернуть народу имена всех замечательных людей, неотделимое от лучшего, что было в нашей поэзии.

Вот так же я задумал тогда, когда побывал в Париже, несмотря на то, что мне запрещали категорически видеться с представителями эмигрантских кругов. Я знал почти всех. Я познакомился с законодателем мод так называемой Парижской Ноты Адамовичем – другом Анны Ахматовой, которого не видел с восемнадцатого года - он был вынужден покинуть родину. Меня поразило то, что он стал читать наизусть мои стихи. Он был маленьким человеком с аккуратным пробором, фарфоровым личиком, почти невесомым. А в литературе он разбирался - дай Бог.

Он выбрал мои сибирские стихи, которые я писал, когда был исключён из школы с волчьим билетом по обвинению в сожжении всех школьных журналов. Я отказался признавать свою вину, потому что не принимал в этом участия. Ну, предположим, мог я эти журналы и сжечь, но там ещё они ударили старика-сторожа по голове, а это подло. Я человек сибирский, и у нас в Сибири, как вы знаете, уважают старость. И тогда я услышал из его уст такие стихи. В Париже - собственные стихи». Поэт на сцене надел прозрачные очки и приготовился к чтению. Громко и мощно декламировал: «Играла девка на гармошке…» Не глядя в книжку, помогая левой ладонью, рисуя слова нараспев, акварелил буквы звуками.

* На небольшом столике по левую руку Поэта разместилась стопка увесистых книг, стакан, пластиковая бутылка с водой и по правую руку – микрофон. Читал, смакуя голосом и мимикой слова, чётко и весомо проговаривая каждое, про Стеньку Разина, про его казнь и последнее слово. Живописно и яростно, крупными мазками с вырисовкой деталей показал картину казни. Это был уже не старец, а славянский вождь со впалыми щеками, молодыми искрами во взгляде и чётким голосом. Лицо было красиво возрастом и иконно-тонкими чертами. Одет он был в облачно-белые широкие брюки, серый пиджак в крупную клетку, красный галстук в косую полоску на белой рубашке. Читал наизусть без очков, бережно держа книгу. Рассказывал о Есенине, о травле поэтов, моральными издевательствами над Ахмадуллиной, Окуджавой. Семидесятые годы двадцатого века в его словах очертились саркастически проговариваемым стихом про карликовую берёзу. …

Великий Поэт прочитал поэму про матч СССР - ФРГ. В этом ретро-репортаже напрягало каждое слово, наполненное энергией и чувствами автора. Встал, держа микрофон, и выпустил в тишину весомые слова финала. Скромно поклонился и сам ушёл со сцены вглубь кулис. Высокая фигура с прямой спиной отмеривала трудные шаги. Уходил, оттолкнувшись от края столика, как от опоры. Наклонился вперёд так, словно неживые ноги отставали от стремления головы к движению вперёд.

16 июня 2015 года в Тюменской филармонии была проведена Программа Евгения Евтушенко «Поэт в России больше, чем поэт». На первом этаже в фойе у входа в филармонию продавали книги с автографами Поэта.