А. С. Пушкин. (Из трудов М. П. Алексеева)

* Пушкина Дюма неоднократно вспоминает в своих очерках, в частности в связи с декабристами.

Обращает на себя внимание то, что Дюма в лирике Пушкина в особенности привлекают вольнолюбивые стихотворения и, в частности, такие, какие ещё не были известны в русской печати и обращались в рукописных списках; тексты подобных списков предоставлялись Дюма его русскими собеседниками и доброхотными переводчиками, например Д. В. Григоровичем. Ещё до знаком­ства с Е. П. Ростопчиной Дюма, несомненно, уже располагал сведениями о дружбе Пушкина с декабристами, и можно думать, что Е. П. Ростопчина только пополнила эти сведения и относящиеся к ним поэтические тексты, возможно, даже по личной просьбе французского писателя.

Среди стихотворений Пушкина, полностью или в отрывках приведённых Дюма в путевых очерках о России, находятся: отрывок из стихотворения «Вольность» (девятая строфа), первые две строфы из вступления к «Медному всаднику» и начало пятой строфы поэмы, седьмая строфа из «Моей родословной», отрывок из стихотворения «19 октября» (1827), вслед за которым Дюма приводит также полностью в собственном стихотворном переводе послание Пушкина декабристам.

* С середины 30-х годов открытия и изобретения, в особенности в области электромагнетизма, начинают играть столь заметную роль среди впечатлений действительности, так прочно водворяются в сознании людей этой поры, что с ними нельзя не считаться при характеристике особенностей русской литературной лексики и произведений литературы, казалось бы, вовсе далёких от сферы научной деятельности. Из множества примеров, которые могли бы здесь быть приведены, укажем прежде всего на употребление прилагательного «электрический» (в переносном смысле) у самого Пушкина в следующем отрывке его статьи «Опровержение на критики» (1830): «Неужто электрическая сила отрицательной частицы должна пройти сквозь всю эту цепь глаголов и отозваться в существительном» (XI, 147).

* Историки русской лексики обращали внимание на тот факт, что первоначально, говоря о пароходах, Пушкин чаше всего называл их «пироскафами», словом, заменившим недолго у нас державшийся английский термин «стимбот». Слово «пироскаф» находим у Пушкина в отрывке «Участь моя решена» (1830): «Если мне откажут, думал я, поеду в чужие край, – и уже воображал себя на пироскафе. Около меня суетятся, прощаются, носят чемоданы, смотрят на часы. Пироскаф тронулся – морской свежий воздух веет мне в лицо; я долго смотрю на убегающий берег» (VIII, 407). Однако в дневнике Пушкина (запись от 2 июня 1834 г.) в том же значении встречается и слово «пароход»: «26 мая был я на пароходе и провожал Мещерских, отправляющихся в Италию (XII, 330) <.>.

Правда, в 30-х годах «пароходами» у нас изредка называли и сухопутные паровые тягачи, а к концу этого десятилетия – и железнодорожные паровозы, но происходившая отсюда путаница разъяснена была в печати ещё до окончания постройки первой в России железнодорожной линии. Место недолго державшегося у нас термина «сухопутный пароход» вскоре заняло слово «паровоз», вошедшее в обиход с начала 40-х годов; один из последних случаев возникавшей путаницы понятий вследствие неразграниченности новых технических терминов – «Попутная песня» Н. В. Кукольника, ставшая знаменитой в русском искусстве благодаря музыке Глинки: поэтический текст песни написан был в 1839 году, а в декабре следующего года она вышла в свет.

Источник: «Русский язык в школе».