Черемуховые кусты. рассказ

Черемуховые кусты.

Рассказ.

Черёмуха в этом году уродилась наславу. Ягоды черные, крупные, сладкие. Ела бы и ела, но шершавый язык и почерневшие губы протестующе говорят: «Хватит». Руки сноровисто мечутся от ветки к ведру, горсть, ещё горсть, глядь, а ведро-то уже полное. Блестящие чёрные ягодки-бусинки рядком лежат, наполнив ведро до краев. Поднимаю ведро. Тяжёлое! Передохну немного, тогда и в путь. Домой. Присаживаюсь на полусгнившее поваленное дерево, прислушиваюсь к голосу леса: кукушка отсчитывает, звонко, размеренно, дятел стучит, старательно н неторопливо, сорока стрекочет, тревожно и злобно. Кто это её напугал ?- спохватываюсь я, и, с трудом подняв полное ведро, направляюсь через черёмуховые заросли к дороге. И вдруг, неожиданно сталкиваюсь с женщиной. Испуганно вздрагиваю.

-Не бойся, милая.Где это ты столько ягоды насобирала?- спрашивает она, мягким протяжным голосом.

- Там в Цыганских кустах, - взмахом руки указываю я.

- В Цыганских ?- вспыхивают её глаза с надеждой и тревогой одновременно.

- Да, в Цыганских. Бабушка всегда так называла эти кусты.

-А где твоя бабушка?—быстро спросила она, схватив меня за руку.

- Умерла, - как-то виновато отвечаю я.

- Умерла, - эхом повторяет она и бессильно опускается на пень, её глаза, застывшие, огромные, чёрные, будто неживые смотрят невидящим взором куда-то на траву, через траву. Я в растерянности стою рядом, разглядываю эту странную женщину. Статная, лет пятидесяти, красивая, черноглазая, в длинной цыганской юбке. «Цыганка! Бежать надо отсюда.» Но женщина, ссутулившись, не шевелится, будто застыла, и я не могу уйти. Стою и жду. Долго-долго молчит женщина.

В. году, близь села Сабинка остановился цыганский табор. Тихий лес наполнился звонкими криками цыганских ребятишек, ржаньем коней, незнакомыми песнями, то лихими, то грустными. Звонче всех, проникновеннее и сердечнее пела дочь вожака, красавица Стюра. Весть о юной цыганке с глазами колдуньи, станом царицы, голосом, чарующим и завораживающим, быстро облетела всю округу. Не один парень вздыхал, вспоминая её, у многих загорались глаза при виде Стюры. Однажды вернувшись с дальних покосов, наслушавшись восторженных рассказов о юной цыганке, решил и Костя выйти за село, на поляну у речки, окруженную кустами спеющей дурманящей черёмухи. Остановился Костя в тени кустов, зачарованный голосом певицы, завороженный дикой пляской цыган, пытаясь рассмотреть ту, чей голос уже проник в душу, сжал в жаркие тиски сердце, и вдруг двинулся вслед за ней вокруг костра. Всё быстрее и быстрее… Круг, еще круг… Обернулась цыганка, заглянула в синие, как небушко глаза высокого светловолосого парня, и затрепетали ноздри, как крылья птицы, пойманной в сеть, сладко заныло сердечко. Вспыхнул огонёк радости и восторга в глазах Стюры. Ещё громче запела она, ещё стремительнее помчалась в плеске вокруг костра, но глаз, тёмных, как бездонное озеро, не отрывала от Кости. Всё смешалось в их жизни: день, ночь, жаркие объятья, разлуки и тайные встречи, надежды и отчаянье, сердечная тоска и восторг любви. Как-то неожиданно приблизилась осень. Стал собираться цыганский табор в дорогу. Собрались, тронулись, а Стюры нет. Кинулся отец на коня и помчался, не разбирая дороги, в село, а за ним три сына. Налетел коршуном цыган на дочь, стал пинать, рвать за косы, топтать сапогами, нещадно хвастать плетью. Ни единого стона - из груди гордой непокорной цыганки. На шум выбежал из сарая Костя, кинулся на лежащую Стюру, закрыл её собой:

- Меня, меня бейте, не троньте её! Мать Кости, наблюдая из окна, как избивает цыган цыганку, выдернутую из её сарая, и не поняла поначалу, откуда на её дворе цыганка, кони, мужчины? А увидев сына, закрывающего собой девушку, вспомнив сияющие глаза Кости, рассказывающего о своей любви к неизвестной ей девушке, сообразила, что это она - любимая всем сердцем, любимая её сыночка Костеньки. Бросилась мать во двор орлицей, подняла руки-крылья перед цыганом:

- Не смей! Беременная она. Венчанные они, уже месяц, как венчанные. Краем глаза заметила мать недоуменный взгляд сына и быстрый благодарный огонёк в глазах Стюры, ставшей вдруг такой родной и необходимой. Враз, в одно мгновенье поняла - не сможет жить без неё сын, без неё, матери, если придется, сможет, а без Стюры - не сможет. И старый цыган, каким-то чутьём, отцовским ли, мужским ли, вдруг тоже понял, что нельзя их разлучать, но и в табор вожаку без дочери возвратиться нельзя. Значит, смерть. И Стюре, и Косте Пентренкову.

- Как вы сказали Петренковы? Но они живы - сказала я. Цыганка медленно повернула голову в мою сторону.

- Моя бабушка звала бабу Стюру цыганкой.

- Они живы? Когда ты их видела? Где?- удивлённо спросила меня незнакомая женщина, со слезами на глазах.

- Да, они здесь на краю села живут, я вам покажу.

- Живы, живы! - беспрестанно вскрикивала цыганка, мчась по дороге в село, не замечая тяжести ведра, палящего солнца, скатывающиеся по щекам слез. - Моей маме, родившей меня последней, перед смертью я, обещала найти могилу её старшей дочери. Стюра - моя сестра, на двадцать три года старше меня, но сестра. Я тоже Стюра. О мама, мама, если бы ты знала, что дочь твоя все эти годы была жива! Эх,отец, отец!

- Вот их дом, видите, вырезанные кони на палисадниках.

Две Стюры, старшая и младшая, шли навстречу друг другу. Незнакомая мне цыганская речь, чарующей мелодией звучала, то затихая, то бурля. Обнявшись долго ещё сестры, то пели, то плакали, то смеялись.

- Я искала тебя в цыганских кустах, а ты жива, жива! - ещё долго звучало в моей душе…