Дорожные беседы.  И если поговорить было не с кем, то всегда можно поразмышлять — о себе, о жизни, о прошлом и о грядущем...

Не все попутчики героев русской литературы оставались мимолетными образами — с кем-то герои вступали в разговор, особенно если путь предстоял неблизкий. Так познакомились в вагоне Анна Каренина и мать Вронского, а в рассказе Александра Куприна «На разъезде» завязался роман между путешественником и его случайной замужней спутницей. В романе Достоевского «Идиот» беседа в утреннем поезде, который «на всех парах подходил к Петербургу», свела главных героев — князя Мышкина и купца Рогожина.

Иногда дорожная болтовня приводила к казусам. В рассказе Николая Лескова «Путешествие с нигилистом» пассажиров в поездах рассаживали как попало: «Какой класс ни возьми, все выходит одно и то же — все являются вместе». Вагоны не топили, буфетов не было, оставалось греться спиртным из дорожных фляжек и обсуждать все подряд. В итоге, подозревая друг друга, попутчики приняли прокурора судебной палаты за вора и террориста.

А для Позднышева в «Крейцеровой сонате» Толстого вагон стал настоящей исповедальней. Он сообщил попутчикам, что убил жену, а затем всю дорогу рассказывал печальную историю своего брака. Поведал ревнивый помещик и о том, каким мучением стали для него «восемь часов по чугунке»:

«Оттого ли, что, сев в вагон, я живо представил себя уже приехавшим, или оттого, что железная дорога так возбуждающе действует на людей, но только, с тех пор как я сел в вагон, я уже не мог владеть своим воображением».

Александр Куприн язвительно замечал в повести «Впотьмах», что человек, долго едущий по железной дороге, от скуки делается «пошло-любопытен» и «докучает соседям ненужными расспросами». Но к концу века поезда стали удобнее, и настроение пассажиров изменилось вместе с темами разговоров. «Мы вошли в вагон с желанием отдохнуть», — писал Леонид Андреев в рассказе «В поезде». Говорили уже не от скуки и не для того, чтобы убить время — к неторопливой беседе располагала сама обстановка. Люди вели разговоры обо всем на свете «в призрачных сумерках вагона под тихий звон колес, не видя друг друга, но чувствуя, как растет близость и нежная приязнь».

Так к концу XIX века поезда, прежде пугавшие, дымившие и суетные, стали способом побега от действительности. Убаюканные стуком колес, пассажиры словно оказывались вне времени и пространства. И если поговорить было не с кем, то всегда можно поразмышлять — о себе, о жизни, о прошлом и о грядущем.

В повести Николая Гарина-Михайловского «Гимназисты» молчаливой дорожной мечтательности поддалась даже шумная молодежь. Наташа Карташева глядела в окно вагона на закатную степь и погружалась в приятную щемящую задумчивость, «какая охватывает под вечер у открытого окна в быстро несущемся поезде». А ее брату Теме казалось, будто из темноты что-то смотрит на них, «точно тени былых хозяев глядят в яркие окна вагонов».

На границе веков Леонид Андреев подытожил неизбежную перемену отношений человека с поездом:

«Для людей в вагоне нет настоящего, проклятого настоящего, что в тисках держит мысль и в движении руки — быть может, оттого люди в вагоне и становятся философами».