Герменевтика Теодора Стилианопулоса.

Недавно Библейско-богословский институт св. апостола Андрея (Москва) издал перевод книги выдающегося православного богослова Теодора Стилианопулоса «Новый Завет: православный взгляд. Писание, предание, герменевтика». Три года назад эта книга выходила в украинском переводе в издательстве Украинского католического университета (Львов). Профессору Теодору Стилианопулосу, священнику американской архиепископии Константинопольского патриархата, удалось создать развернутое учение о познании Бога через Писание. Эта методология Богопознания называется «трансформационной герменевтикой». О.Теодор Стилианопулос выделяет три уровня анализа Писания: экзегеза, интерпретация, трансформация. О.Теодор Стилианопулос считает, что Писание — не живое существо, а запись, и потому не может само себя интерпретировать». Интерпретатором Писания выступает «непрерывная религиозная община», в «непрерывность» существования которой в истории, разумеется, необходимо верить. Всякая интерпретация является относительной, обусловленной конфессиональными или научными «верованиями». Всякая исторически точная экзегеза сама по себе не формулировала вероучение — это было результатом именно богословской интерпретации. Но и буквальная экзегеза Писания, его богословская интерпретация не дает познание Бога. Первая позволяет понять, что написано в тексте, вторая — сформировать теоретическое знание о Боге.

Для познания Бога через Писание необходим «трансформационный уровень герменевтики». Имеется в виду не понимание слов Писания, а воплощение в жизнь всех его требований. Требования Писания оцениваются о. Теодором Стилианопулосом как своего рода «категорические императивы». Писание предусматривает, какими должны быть люди, каким должно быть их моральное поведение, аскетическая, молитвенная и мистическая жизнь. Писание содержит нормы долженствования, указывает, каким должен быть человек и его поведение. Писание — это требования Бога к человеку. Поскольку люди являются другими, худшими, они должны согласовывать с Писанием все стороны своей жизни — от нравственной до мистической. В частности, Писание содержит все нормы собственно религиозной жизни — от покаяния до участия в таинствах. О.Теодор Стилианопулос подчеркивает, что в Писании выдвинуты категорические требования относительно того, какой должна быть Церковь, церковная община. Христос требует, чтобы люди каялись, крестились, причащались. То есть, в Новом Завете не только дается образец всеохватывающего религиозного поведения, не только показывается способ религиозной жизни христианина во всех его деталях, но и поставлены требования: действовать, думать, веровать, чувствовать именно так, а не иначе.

Нормы жизни, исполнение которых требует Новый Завет, являются сверхъестественными для человека. Человек должен иметь сверхъестественное поведение («подставлять щеку» и пр.), сверхъестественные чувства («любить врагов» и пр.), участвовать в сверхъестественных таинствах («кто не крестится, не войдет в царство Божие», «кто не будет, есть Тело Мое и не будет пить Крови Моей, не войдет в царство Небесное»). Исполнение этих сверхъестественных требований возможно при условии Божией помощи, благодати. Благодать помогает действовать в соответствии с требованиями Писания, а это, в свою очередь, изменяет человека. И человек может познать Бога как Того, Кто помогает жить в соответствии с требованиями Писания. Это познание Бога возникает как следствие действий согласно требованиям Писания, даже если человек не обладает большой ученостью и мистическим знанием. Познание Бога через Писание — это благодатное переживание, открытое для каждого, кто верит и любит, а не некое мистическое созерцание или теоретическое знание.

Благодатные переживания верующего и любящего человека являются самодостаточными религиозными чувствами, опытом Бога, знанием Бога. Мистическое или теоретическое знание не выше этих переживаний, оно — иное. Такие переживания являются «опытом веры», а не туманными «экзистенциальными переживаниями», о которых пишут православные экзистенциалисты. О.Теодор Стилианопулос — первый и единственный из православных богословов, настаивающий на том, что не только Церковь имеет право толковать Писание, но и Библия содержит требования к Церкви, и слова Библии осуждают церковь, если она не исполняет этих требований. Это позволяет о. Теодору Стилианопулосу отказаться от тезиса, что только определенная Церковь (например, православная) истинно толкует Писание. Ведь ни одна церковь, ни одна церковная община не исполняет полностью требований Писания. И поэтому ни одна из церквей не имеет права быть окончательным интерпретатором Писания. Им может быть только сам Бог, а верующие должны быть открытыми для разных толкований Писания. Новое понимание возможно именно благодаря неполноте исполнения заповедей, а не через изменение условий существования человечества и церкви. То есть, согласно Стилианопулосу, если церкви реформируются, то это происходит не из-за «требований времени» и стремления приспособиться к очередной «современности», а по причине необходимости для Церкви постоянно изменяться на пути самоусовершенствования, на пути исполнения требований Писания к церкви, на пути усилий, направленных к достижению идеала Церкви.

О.Теодор Стилианопулос отмечает, что с точки зрения Бога ничего принципиально не меняется после Христа из поколения в поколение. Ведь «аутентичный опыт Христа в современном мире, даже если принимать во внимание индивидуальные особенности каждого верного, не может ни выйти за пределы апостольского описания библейской истины, ни принести иной плод кроме тех плодов Духа, что засвидетельствованы в Писании». Дополнительный источник знания Бога — герменевтика предания. Лишь потому личность должна познавать Бога не самостоятельно, а вместе с церковной общиной, что «согласно библейскому преданию, вера и жизнь имеют общественный, а не индивидуальный характер». Бог может быть познаваем только в такой церковной общине которая имеет признаки «полного творения», церкви Христовой: «смирение, святость, справедливость, единство, любовь и забота об обездоленных». Писание требует от Церкви, чтоб она была «не только исторической инстанцией, но и духовным движением». Только Церковь репрезентирует единство во Христе и сияет обновлением в Духе, является чем-то вроде видимой актуализацией жизни, спасаемой и обоживаемой — и поэтому она позволяет познать в себе Бога. Таким образом, познание Бога через Писание возможно благодаря вере и исполнению библейский требований в Церкви и Церковью. «Конкретным свидетельством, критерием и интерпретатором преображающей истины является сам внутренне измененный христианин, пребывающий в общине». Не святой, как в теории о. Иоанна Романидеса, не мистик или интеллектуальный интуитивист, а именно верующий, тщательно исполнивший требования Писания. И община имеет опыт Бога не в силу того, что она принадлежит определенной юрисдикции, а только потому, что эта церковная община исполняет требования Писания во всех аспектах своей жизни, таких как «богослужение, проповедь, учение, устройство, пастырская забота, нравственное поведение, служение, свидетельство и миссия». Очевидно, что на теорию богопознания о. Теодора Стилианопулоса оказало значительное влияние не только современное протестантское богословие. Его учение о познании Бога через Писание путем исполнения его требований, хотя и обосновано при помощи аргументов современной библеистики и патрологии, по основному содержанию идентично тезисам мистического богословия греческой патристики. Его учение о познании Бога через Писание, интерпретируемое литургическим собранием, коренится в богословии Максима Исповедника и Николая Кавасилы.

Книга о. Теодора Стилианопулоса — выдающееся достижение современного православного богословия, знакомство с которым обязательно для православного христианина, небезразличного к своей религиозной образованности. Лишь в диалоге с такими книгами можно развивать современное православное богословие в Украине.

Новый Завет серьезные православные книги, посвященные Новому Завету, можно пересчитать по пальцам одной руки. В лучшем случае можно вспомнить работы епископа Кассиана (Безобразова) или работы, посвященные судьбе Синодального перевода, но современных книг православных авторов, посвященных серьезным проблемам изучения Евангелия, почти нет. К счастью, теперь этот пробел можно считать отчасти заполненным.

Монография с довольно сложным именем автора и не слишком понятным словом «герменевтика» в названии не должна отпугивать читателя, поскольку, открыв ее, он с радостью убедится, что можно быть глубоко верующим православным христианином и в то же время серьезно изучать Новый Завет, используя одновременно и инструментарий западных ученых, и творения таких великих святых, как Иоанн Златоуст, Василий Великий и многих других святых отцов.

Более того, автору удалось показать, что православное предание является ценнейшим источником и подспорьем при научном изучении новозаветных текстов. За последние десять лет российский читатель уже получил возможность хоть в малой степени познакомиться с работами протестантских, католических и просто западных библеистов. Их работы часто привлекают в хорошем смысле слова технологичностью. Иногда, кажется, что если взять ту или иную методику и просто приложить ее к Священному Писанию, как тут же исследователь будет знать все, что он хотел знать о Библии.

Работа Теодора Стилианопулоса не предлагает готовых ключей и техник исследования. Автор часто говорит вещи, неприятные для исследователя – о кризисе секулярного подхода к Новому Завету, о необходимости сохранять благоговение по отношению к Священному Писанию, как к Откровению. Это не означает, что ученый не может использовать все новейшие методики для изучения Евангелий или апостольских посланий, но он должен понимать, что огромная традиции патристики и православного христианства не может быть просто зачеркнута. Нельзя, пишет автор книги, при изучении Священного Писания выводить за скобки традицию Церкви или тот факт, что Христос – Сын Божий, и новозаветные авторы не просто решали исторические или литературные задачи, не просто рассказывали благие вести об одном из иудейских пророков или ребе (такие мнения часто можно встретить в работах западных библеистов), но писали под влиянием Откровения.

Божественный и человеческий аспекты Библии, или что такое Богодуховновенность. Мы называем Библию Священным Писанием. Что это значит? Какова природа Библии? Писание – это то, что Единый Истинный Бог благоволил дать людям знать о Себе и Своей воле через Свои слова и действия. Господь так и остался бы непознанным и сокрытым, если бы не Его желание открыться и дать знать о Себе и о Истине людям. Люди, получавшие откровения, пытались выразить это Откровение Божие, пытались, как могли, сохранить и передать его нам. Что-то у них не получилось, и мы находим следы этой человеческой немощи в выражении великих божественных истин. Например, когда мы читаем о жестокостях Бога в Ветхом Завете. Это явно невозможность человека своим слабым и обусловленным исторической ситуацией умом понять истинные замыслы Божии.

Но вообще Священное Писание, даже, несмотря на «человеческий фактор», на человеческие немощи в изложении событий, своей цели достигает. Оно, подобно острому мечу (Евр. 4:12, Еф. 6:17), пронзает все наше существо, потрясает до самых глубин. Что нам Священное Писание сообщает? Оно сообщает нам:

1. О спасительных деяниях Бога в истории. Мы уже говорили, что Священную Историю нельзя рассматривать как обычную историю, для Библии научная историчность – на втором или даже на третьем плане. На первом плане – богословие истории, то есть то, что должен человек уяснить в отношении действий Бога.

В Новом Завете мы часто читаем о чудесах совершенных Христом. Что важнее? Историчность чуда или то, что новозаветные авторы хотели нам сообщить, рассказывая о чуде? Конечно, второе. Кстати, именно поэтому Евангелисты (а Иоанн Богослов практически всегда) называют чудеса Христовы не чудесами, а знаками, знамениями. Чудеса Христа на что-то указывают, что-то нам открывают, и смысл того, что они открывают, гораздо важнее историчности.

2. Священное Писание сообщает нам истину и премудрость Божию о творении, человечестве, грехе, спасении, добре, зле, вечной жизни. Эти фундаментальные положения есть та основа, на которой строится человеческая жизнь. Как бы мы узнали направление, в котором следует двигаться, как поступать, как понимать то или иное, если бы Библия не сказала нам об этом точно и прямо?

Через примеры, истории, через поучения пророков и библейских персонажей нам дается концепция истинного пути по жизни.

3. Это, может быть, даже самое важное: Священное Писание передает нам знание о Тайне Самого Живого Бога. Кто Он? Каков? Как относится к людям и что ждет от них?

Если все религии мира – человеческие попытки (более или менее удачные) узнать о Господе, то Библия – это Самооткровение Бога. Не человек ищет и догадывается, а Бог открывается и возвещает. Почитайте учебник Догматического богословия, в котором собраны библейские цитаты, описывающие Бога. Вы узнаете о Его природе, о Его характере, о Его замыслах. Он, согласно Библии, Всемогущий и Милостивый, Справедливый и бесконечно Любящий нас. Он не потакает греху и не оправдывает грешника, но сделал все, что только можно представить, для того чтобы грешник вразумился, исправился и обрел Вечную жизнь. Мы – похожи на Бога, так как созданы по Его образу и подобию, и мы призваны к счастливой Вечности. Но уже сейчас, до наступления этой Вечности, мы можем обрести с Ним общение и даже единство… Не будем забывать, что Библия – это не непосредственная диктовка с Небес, а откровение, данное человеку, который, как мог, потом его записал. А, может быть, не записал, а рассказал другим, своей общине. И там этот рассказ получил огранку, осмысление и потом, может быть, спустя столетия, был записан.

Большой опасностью было бы видеть в Библии глаголы Божии, продиктованные с Неба. «Ни одно слово Бога не записано иначе, как в человеческих словах. Божественное откровение происходило не в вакууме, дается не как чистое золото, не тронутое человеческим дыханием. Для того, чтобы сообщить некоторой части человечества Свою волю и цели, Бог использовал обыкновенных людей, со всеми ограничениями их языка и познаний» (прот. Т. Стилианопулос). «Библия по сути исторична… В ней мы слышим не только Глас Божий, но и голос человеческий… Здесь лежит чудо и тайна Библии: перед нами Слово Божие – в человеческой идиоматике» (прот. Г. Флоровский). «Если признать, вслед за христианскими писателями 2-го века Афинагором, Юстином, Тертуллианом, что библейские авторы были лишь слепыми орудиями в руках Духа Божия, то авторство их должно быть понимаемо совершенно условно. Тогда его можно сблизить с так называемым «автоматическим письмом», при котором медиум в состоянии бессознательного транса становится проводником таинственных инспираций. При таком «вербалистском» (от verbum – «слово») понимании каждое слово, каждая буква Библии должны пониматься буквально, без малейшей историко-филологической критики, ибо перед нами будет не произведение человека, а лишь запись Божественных глаголов.

Однако уже в святоотеческой литературе классической поры (IV–Vвв.) мы видим переход к другой точке зрения. Отцы Церкви обращают главное внимание не на букву, а на дух Писания и тем самым постепенно отходят от вербализма. Так, св. Василий Великий уже указывает на неясности и неточности Писания, видя в них залог свободы человеческого исследования (св. Василий Великий. Шестоднев. Творения. Рус. пер. СПб., 1911, т. 1, с. 224–632). Для св. Иоанна Златоуста бытописатель отнюдь не просто пассивный передатчик слов Божиих. Он активно участвовал в создании священных книг и при этом облекал их в нарочито упрощенную форму, «снисходя к обычаю человеческому» (св. Иоанн Златоуст. Беседы на «Бытие», III, 3, с. 17). Он «употреблял грубые речения приспособительно к немощи человеческой», ибо он «говорил людям, которые не могли слушать иначе» (там же, XV, 2, с. 121; XII, 4, 5, с. 98). Эта тенденция отделять в Писании божественный элемент от человеческого, появившаяся в классической патристике, стала гаснуть в период раннего средневековья. Снова возобладало механическое понимание боговдохновенности, снова начали думать, что Откровение в Библии распространяется на ее внешнюю форму и даже на каждую букву.» (прот. А. Мень).

Позволю привести себе еще одну пространную цитату из книги протоиерея Александра Меня «Магизм и единобожие». Это замечательные слова, даже скажу – вдохновенные, и они заслуживают того, чтобы я вам их напомнил:

«Для православного богословия в течение долгого времени изучение библейской критики было запретным. «Над этой отраслью богословия,— справедливо отмечал Г. Федотов,— сильнее всего тяготела рука духовной цензуры» («Путь», 1932, № 34, с. 15). Все усилия талантливых русских ученых-библеистов были парализованы общим «охранительством», которое царило в духовных школах и контролировало богословские исследования. Впрочем, православные мыслители, не связанные с официальным богословием, уже в конце века признали необходимость критического исследования Библии. Первым среди них были ректор Московского университета С. Трубецкой и философ Вл. Соловьев. Мы упоминали во введении, что первым представителем духовной школы, поставившим вопрос со всей решимостью, был А. Карташев, который указывал на появление новых тенденций и в Греческой Церкви. В своей работе Карташев ссылался и на известного православного догматиста еп. Сильвестра, который недвусмысленно настаивал на признании активного участия священнописателей как авторов в процессе создания библейских книг (еп. Сильвестр. Догм. Богословие, 1884, I, 286), но именно это авторство и «составляет,— по словам Карташева, – то чисто человеческое начало, с его ограниченностью и возможностью всяческих недостатков и ошибок (не касающихся существа догматов), которое органически входит в состав Священного Писания» (А. Карташев. О ветхозаветной библейской критике, с. 74). Естественно, что «человеческое начало» и есть объект библейской критики. Но, тем не менее, возникает вопрос: нет ли в принятии библейской критики посягательства на нашу веру в боговдохновенностъ Писания? Не благочестивее ли признать, что Бог есть «автор Библии» в том смысле, что Он продиктовал в ней каждое слово? Однако, во-первых, с представлением о библейском писателе как о пассивном орудии Промысла трудно согласовать различие стилей священных книг. У многих св. авторов стиль ярко индивидуальный, они явно принадлежат к разным кругам общества, у них разные обороты речи и выражения. Достаточно сравнить стиль Евангелия от Иоанна с Евангелием от Марка, чтобы убедиться в этом даже непосвященному. Во-вторых, как было уже отмечено еще в патристической письменности, во многих местах Библии ощущается влияние той эпохи, в которую жил автор. Изучение памятников древности показывает, насколько широко авторы Библии пользовались лексиконом своего времени и как часто вводили в текст намеки на современные им события. В-третьих, если Библия есть книга Истины по существу своему, то по форме она содержит большое число неточностей. Это признавалось и в нашей дореволюционной литературе. Так, П. Лепорский отмечал «присутствие разного рода неточностей – исторических, хронологических, топографических, равно и разногласий у священных писателей» (П. Лепорский. Боговдохновенность. – Богословская энциклопедия, т. 2, с. 736). И, наконец, самое важное: учение о священном писателе как о пассивном инструменте игнорирует богочеловеческий характер Домостроительства Божия. Священный автор не есть механический передатчик; он – живая личность, преломляющая и претворяющая Откровение Божие в своем собственном существе, передающая его через свой язык, мышление, эпоху. Вдохновение великого художника или поэта всегда заключает в себе нечто таинственное, почти мистическое. Человек-творец как бы устремляется в запредельные сферы, в которых как живые созерцает открывшиеся ему образы. Нередко эти образы как бы преследуют художника, приходя извне, и настойчиво требуют своего воплощения. Часто художественные произведения превосходят по своей глубине и значительности даже мышление своего создателя! Именно поэтому для художников их творения – живые существа, которые им могут казаться реальней и дороже настоящих людей. Здесь исток легенды о скульпторе Пигмалионе, влюбившемся в высеченную им статую. Здесь объяснение того, как мог Пушкин восхищаться благородством Татьяны, а Тургенев плакать над своим нигилистом…

В этом смысле каждое великое человеческое творение, будь то «Реквием» Моцарта или «Божественная комедия» Данте, можно назвать вдохновенным свыше. Но есть среди земных творений книга боговдохновенная по преимуществу, в которой человечеству открылись самые высокие истины, книга, на которой более всего лежит печать ее неземного происхождения. Эта книга — Библия, по справедливости признанная большинством человечества за Священное Писание.

Для христиан и верующих иудеев Библия есть документ Откровения, скрижаль веры. Но, разумеется, само Откровение и сама вера предшествуют Библии. Многие пророки проповедовали устно; Христос никогда ничего не писал и только после того, как люди приняли Его устное благовестие, после рождения веры, понадобилось Писание.

В Библии Церковь Ветхого и Нового Заветов опознает свою веру и поэтому канонизирует ее. Сейчас голос Христа и пророков доходит до нас через это Писание. Немыслимо было бы предположить, что, когда библейские авторы создавали его, они не получали особой помощи свыше, особого божественного вдохновения. Именно поэтому можно говорить о Библии, что она есть «Слово Божие».

Но при этом никогда нельзя забывать, что боговдохновенный автор «передает духовный опыт на человеческом языке» (А. Князев, прот. О боговдохновенности Св. Писания. – «Правосл. Мысль», VIII, 1951, с. 121). Авторы Библии – это живые творческие люди: мыслители, пророки, мудрецы. Они жили в определенной стране в определенное время, писали при известных обстоятельствах.

Четко отделить божественный элемент в Писании от человеческого невозможно. Читатель должен воспринять Писание в его целостности и сам отличить важнейшие темы, касающиеся спасения, от истории, языка, культуры, всего того, что составляет человеческое измерение Писания. «Надежда на воскресение мертвых и грядущее Царство намного важнее точного описания этих событий в различных библейских книгах. Верить, что Апостол Павел пережил истинное явление Воскресшего Христа, – одно, признавать, что описания этого события в послании к Галатам и в Деяниях различаются, – совсем другое. В деталях Библия представляет поразительное разнообразие: в ней, например, две генеалогии Иисуса, два варианта заповедей блаженства, две версии Господней молитвы в Евангелиях от Матфея и Луки. Взгляд на Библию, как на некую грандиозную компьютерную распечатку содержания сознания Бога, – тяжелейшее заблуждение. Такое понимание создает непреодолимые трудности, особенно когда это касается научных ошибок и исторических неточностей, встречающихся в Писании, которые неизбежно приписываются Богу… Необходимо признать за каждым автором как за активным участником бого-человеческого взаимодействия собственную личность, культурный контекст, понимание явлений, литературное мастерство и уровень духовного прозрения» (прот. Т. Стилианопулос).