Книжная полка. Лидия Обухова. Избранник.

Лидия Обухова - автор романа - этюда о Лермонтове "Избранник".

Уютный особняк на Молчановке уже давно напоминал грозовую тучу. Она неотступно нависала еще с той поры, когда Елизавета Алексеевна написала свое жестокое завещание, грозя отнять наследство, если внук не станет жить при ней постоянно.

Призрак обиженного зятя витал над всполошенной бабкой днем и ночью! Всякий звон дорожного колокольчика повергал ее в ужас: дворовые по очереди сторожили на дереве, высматривая, чья коляска? Маленького Мишу спешно укутывали и на всякий случай увозили из усадьбы. Каково же ей было вытерпеть три недели, когда сама привезла и оставила его летом 1827 года в Кропотове? Жертвы этой было не миновать: для определения внука в Московский благородный пансион нужны бумаги с подтверждением дворянства. Сама-то она под зятевым кровом не хотела ночевать ни дня, уехала за 30 верст к арсеньевской родне.

Пока Юрий Петрович рылся в старых документах, его сын рассматривал в полутемной гостиной, где окна заплело хмелем и разросшимся вьюном фамильные портреты. У прадеда красовался на парадном кафтане нагрудный знак депутата комиссии по составлению нового Уложения при Екатерине Второй. Дед Петр Юрьевич был в седыхбуклях завитого парика. Солнечное пятнышко на светдлой стороне стены - портрет матери, списанный с тархановского.

- Вот, друг мой, чем утешается моя печаль по обожаемой женщине, - сказал отец, повляясь в дверях и проследив взгляд сына.- Недоверие ко мне твоей бабушки уязвляет. Я бы желал совершенно удалиться от людей, но забота о сестрах, твоих тетках, и привычка не позволяют этого.

- Можно, папенька, я пройдусь пло деревне? - спросил сын, потупившись.

- Разумеется. Здесь твой родной кров, и все тебе дозволено. Ступай.

Сельцо Кропотово было вовсе невеличкое, но вот странность - мужики жили привольнее, чем в Тарханах: и лица веселее и песни слышались чаще. В каждом дворе стояло по две-три лошади (подрабатывали извозом; добрый барин Юрий Петрович охотно отпускал), в овчарнях блеяло по десятку-другому овец.

Обыденные сцены тархановской жизни всякий раз, когда мимоходом принижался человек, приобретали в глазах подростка Лермонтова очертания драмы. Он мучительно стыдился за бабушку, за своих родственников - таких приветливых и терпеливых с ним, но холодных и безжалостных в обращении с дворовыми. Чужая боль вытягивала ему жилы. А здесь он словно отдыхал.

Набродившись по земляничным берегам Любашевки, по фруктовому саду, он возвращался и с прилежностью принимался писать акварелью папеькин портрет, которого недоставало в ряду. Отец позировал терпеливо.

- Ты одарен способностями, мой сын, не любишь безделья, это меня утешает.Помни, что за талант ты дашь обет богу. Не употребляй его на бесполезное.

Юрий Петрович давно уже не выглядел петербургским франтом. Его подтачивали болезнь и меланхолия. Иногда целый день ходил небрит, в старом, вытершемся по швам, халате. Сыновнее сердце сжималось от участливой нежности. Он ценил, что отец говорил с ним, как со взрослым.

Последний приезд отца в апреле 1831 года был ужасен: семейная драма вырвалась-таки из-под спуда. Не тогда ли, именно тогда возникла впервые лермонтовская проза, нужда в ней? Ему требовалась срочная подмога, чтобы устоять против бабушки и отца. Он больше не узнавал их в лицо. Они терзали его с самозабвенным наслаждением. Палили друг в друга, как из пистолетов, злобой и несправедливостью, а попадали все в него, в него.

Злосчастный переворот совершился в его натуре: он больше никому не верил, никого не любил с безусловной ребяческой искренностью. Выставлял напоказ дурные свойства характера - если их не было, придумывал их себе! - лишь бы уязвить, уколоть почувствительнее, мало разбирая, на кого падут удары.

А тосковал по отцу, запершись по ночам, тайно. Капал на неровные строчки оплывшей свечой пополам со слезами.

О мой отец! где ты? где мне найти

Твой гордый дух, бродящий в небесах?

В твой мир ведут столь разные пути,

Что избирать мешает тайный страх.